Глава 40

Двери с грохотом захлопнулись, и все четверо очутились в просторном зале.

Прямо перед ними на возвышении находился стол, укрытый зеленой скатертью. За столом сидело двенадцать существ в одинаковых темных одеждах, с нелепыми плоскими квадратными шапочками на головах. С трудом веря собственным глазам, Лосев понял, что это не люди.

Заостренные лица с короткими плоскими клювами, далеко посаженные друг от друга глаза на поросших пухом лицах… (Лицах ли?)

Земные звездолеты, пролетевшие бездны пространства и основавшие колонии на десятках миров, так и не встретили братьев по разуму, мечта о контакте с себе подобными осталась лишь мечтой. Лекции по правилам контакта служили для студентов благодатной почвой для создания бесчисленных шуток и анекдотов.

А встреча с Гифроном лишь усилила желание людей найти в космосе подобных себе существ. И вот теперь эти существа сидели перед ним за столом. Лосев понимал, как много зависит от первого впечатления, от первых слов. И еще он понимал, каким непростым будет этот контакт, непростым потому, что их мнение о человеческой расе уже сложилось благодаря стрелочнику. И Лосев подозревал, что это мнение будет не слишком благоприятным для людей.

Знали ли они, что стрелочник всего лишь посредник Гифрона, не обладающий собственной волей? Или всех людей они будут теперь мерить по его мерке?

Нужно было выработать линию поведения во время первого контакта, и, как обычно в сложной ситуации, не хватало информации. Что здесь делает стрелочник? Какое место занимает он в их мире? Как они относятся к Гифрону и знают ли о его существовании? Будут ли они нашими союзниками или врагами в межзвездной войне? Вопросы кружились в его голове, вопросы без ответов…

Стрелочник, сделав несколько шагов по направлению к столу, где сидела эта странная компания, остановился рядом с широкой деревянной скамьей. Повинуясь его приглашающему жесту, люди молча сели на скамью. Слишком велико было потрясение от встречи с разумными птицами. Больше всего эти птицы походили на пингвинов, и Лосев про себя стал их называть пингвиноидами. В глубине души он все еще надеялся, что его отчет попадет в управление, и подбирал слова, которые, возможно, уже никому не были нужны.

Стрелочник остался стоять рядом со скамьей и какое-то время молча разглядывал одним своим глазом людей. Другой же его глаз, не отрываясь, смотрел в сторону стола.

Тишина в зале висела какая-то тягостная, та самая тишина, которую не хочется нарушать без крайней необходимости. Создавалось ощущение, что за каждым словом, произнесенным здесь, должно немедленно последовать действие. Похожее ощущение возникает у человека, впервые попавшего в суд в качестве обвиняемого. И оказалось, что это ощущение не так уж неверно.

— Итак, мы начинаем расследование! — с апломбом объявил стрелочник;

— Какое расследование? Кто вы такой, чтобы вести расследование! — Лосев попытался вскочить на ноги. Но стрелочник тоном приказа произнес:

— Сидеть!

И сразу словно невидимый великан опустил руку на плечо Лосева. Ноги его подкосились, и он буквально рухнул обратно на скамейку.

Усилием воли Лосев подавил возмущение и сказал спокойно, обращаясь к существам, сидящим за столом, и совершенно игнорируя стрелочника:

— Я требую объяснить, что здесь происходит и кто вы такие!

Стрелочник повернулся к Лосеву, и его ядовитая, постоянная усмешка стала еще заметней.

— Требовать вы ничего не можете и ведете себя неправильно. Эти господа за столом члены комиссии. Они не знают вашего языка, и мне поручено переводить.

— Протестую! — сразу же сказал Лосев. — У меня есть основание подозревать вас в необъективности перевода. Пусть назначат другого переводчика.

Стрелочник повернулся к столу и что-то прочирикал по-птичьи. Люди за столом не изменили своих поз, а на их неопределенных лицах не появилось никакого нового выражения. Способны ли вообще лики птиц передавать какие бы то ни было выражения? Лосев в этом сильно сомневался.

— Ваша просьба отклонена

— В таком случае, мы отказываемся участвовать в вашем спектакле. С этой минуты вы не услышите от нас ни одного слова.

— Говорите за себя! Зуров Павел Степанович! — прокричал стрелочник неожиданно низким, командным голосом.

Зуров встрепенулся и едва сдержался, чтобы не вскочить на ноги и по-военному четко не ответить:

«Здесь!»

Но, стиснув зубы, он остался сидеть и не произнес ни звука.

— Вы тоже отказываетесь сотрудничать?

Молчание и вызывающая улыбка. Впрочем, улыбка на лице Зурова, обветренном и иссеченном шрамами, всегда казалась вызывающей.

Лосев с радостью отметил, что Зурову удалось восстановить контроль над собой, а вот сам он не может встать на ноги… На прямое физическое воздействие это не похоже. Нет здесь для этого никаких устройств. Значит, это контроль над психикой, причем приказы отдаются на уровне подсознания, там, где чужое влияние труднее всего обнаружить…

Но у Лосева был опыт подобного контроля. Он вспомнил, как общался с шипоносами, и сейчас, сосредоточившись, отключив все посторонние мысли, в свою очередь передал стрелочнику одну простую команду: «Сесть!»

Колени у того дрогнули, и он едва не опустился на скамью рядом с Лосевым. Оба его глаза уставились на инспектора, и прошло какое-то время, прежде чем стрелочник понял, что произошло, и взял себя в руки.

— Раз мужчины отказываются от сотрудничества, перейдем к дамам!

Сидевший в центре стола пингвиноид поднялся и что-то прочирикал стрелочнику. Скорее всего это был председатель собрания или какое-то другое ответственное лицо из местной администрации. Он единственный из всех не носил квадратной шапочки, замененной завитым париком.

— Председатель желает знать, на каких условиях вы готовы сотрудничать? — перевел стрелочник.

— На равных!

— Какие условия вы считаете, равными?

— Полный отказ от воздействия на нашу психику — это первое. И замена переводчика — это второе.

Незаметным для стрелочника движением Лосев нажал на коробке универсального лингвиста крохотную кнопку. Диод на этом устройстве только что сменил красный цвет на желтый, и это означало, что электронный лингвист набрал минимальный запас слов незнакомого языка, с помощью которого уже можно было понимать и произносить простейшие фразы.

Неожиданно для стрелочника, преодолев его бешеное давление на психику, Лосев встал и повторил, медленно и четко произнося слова: «Смените переводчика. Этот человек не может представлять наших интересов!»

Чириканье, раздавшееся из динамика на поясе Лосева, заставило всех членов комиссии повернуть головы в его сторону. Лицо стрелочника исказилось от ярости.

Тяжесть, обрушившаяся на плечи Лосева, казалась непереносимой. Но теперь он ждал ее и знал, как сопротивляться, у него хватило сил даже на то, чтобы повторить свою собственную команду: «Сесть!» И это было верным решением, потому что теперь стрелочнику приходилось самому бороться с посторонним воздействием на свою психику, и давление на Лосева сразу же ослабло.

— Комиссия удаляется на совещание! — Эти слова произнес председатель. Лингвист перевел их на понятный людям язык. Все двенадцать сидевших за столом существ поднялись и торжественной процессией удалились из зала.

Теперь они остались один на один со стрелочником.

— Это моя планета, и я никому не позволю мешать мне! Только я имею право общаться с аборигенами!

— Ты всего лишь посредник, — ответил Лосев, — тебе поручено определенное задание. Представляешь, что будет, когда твой хозяин узнает, что ты превышаешь свои полномочия и разыгрываешь комедии, вместо того чтобы заниматься серьезным делом?

Оба глаза стрелочника почти с видимым усилием повернулись и с ненавистью уставились на Лосева. На перекошенном лице стрелочника отчетливо обозначилась борьба противоречивых чувств.

— Ты мне не нравишься, Лосев! И ты играешь в очень опасную игру. Сейчас я попробую объяснить, насколько она опасна! Я давно ждал тебя здесь. Я знаю, что ты силен. Но у меня было время подготовиться к твоему визиту!

Стрелочник сделал едва заметный жест, прикоснувшись к небольшой завитушке на колонне, около которой стоял, и, прежде чем Лосев успел сообразить, что происходит, из спинки скамьи выскочили стальные пластины захватов, обвились вокруг его талии и рывком усадили на скамью. Отчаянным усилием он попытался вырваться из захватов, но было уже поздно.

Гибкие стальные ленты приковали к сиденью и всех остальных его спутников. Скамья дрогнула и вместе с каменной плитой, на которой стояла, рухнула вниз, в черный провал колодца.

Глава 41

Камера, в которую опустилась скамья, представляла собой бетонный квадрат четыре на четыре метра без потолка. Вместо него на высоте примерно десяти метров виднелся светлый прямоугольник, вырезанный в полу зала.

— Ловко они нас… — произнес Зуров, также безрезультатно пытавшийся разорвать гибкие стальные ленты. Чем больше усилий он прилагал, тем сильнее ленты врезались в его мышцы, оставляя глубокие красные полосы.

— Побереги силы. Они нам еще пригодятся. Стрелочник старается показать себя хозяином мира, в котором мы сейчас находимся, но это явно не соответствует действительности. Этот мир не создан по его проекту. У него собственные законы, и он принадлежит птичьей расе.

— Нам-то что от этого? — спросил Зуров.

— Очень важно понять, какую роль играет здесь стрелочник, узнать пределы его полномочий.

— Много мы узнаем в этом подземелье!

— Ну не век нам тут сидеть, если бы Гифрон собирался нас уничтожить, он бы давно это сделал и гораздо более простым способом. И, кроме того, на свободе остался Сурков.

— Как раз он и беспокоит меня больше всего! — озабоченно произнес Зуров. — От него сейчас зависит слишком многое. Один неверный шаг — и нам отсюда не выбраться. Как бы он не наделал глупостей!

— Он не наделает! — уверенно заявила Наташа. — Он все делает строго по инструкции!

«Не все между ними так хорошо, как выглядит на первый взгляд», — подумал Лосев, стараясь не смотреть в сторону Наташи. Он никак не мог забыть ее полную, красивую грудь и царапины с капельками крови, почему-то придавшие ей особую пикантность. Интересно, как она себя вела тогда, с «бубновыми». На ней не было следов насилия…

Ему стало стыдно этих мыслей. Он украдкой посмотрел в сторону Ксении, словно извиняясь перед ней.

Ксения держалась мужественно, ее вера в него, казалось, не знает границ. «Хорошую я себе нашел жену в этой затянувшейся командировке. Хотя бы ради нее я обязан найти выход. Если только он существует…»

Впервые с начала этого похода Лосев почувствовал неуверенность. Слишком велики и безжалостны противостоящие человечеству силы. И не осталось союзников. Молчит Егоров, безмолвствует тишина…

Глубоко под поверхностью Земли, в том месте, где сорок лет назад упала спора Гифрона, образовался центр невиданной концентрации энергии. Взрыв термоядерной бомбы показался бы здесь не ярче пламени свечи. Она уходила из нашего измерения в параллельные миры, соединяла их между собой в некий конгломерат, в котором геометрические размеры и расстояния уже не имели никакого значения. В каждом атоме раскрывалась целая вселенная.

Обычное человеческое зрение не смогло бы увидеть здесь ничего, кроме короткой ослепительной вспышки света. Короткой потому, что при такой интенсивности излучения человеческий глаз навсегда утратил бы способность видеть в считанные доли секунды.

Но существует не только человеческое зрение… И этому зрению океан энергии представлялся в виде безбрежного огненного моря лавы. Вязкой и невыносимо жаркой. Конечно, тот, кто обладал этим зрением, знал, что образ создан его собственной памятью и вряд ли имеет что-нибудь общее с действительностью, хотя какая-то часть реальности, несомненно, служила для него основой.

В центре огненного океана иногда появлялось лицо… Такое же нечеловеческое, как и все остальное в этом мире. Но это не было лицо демона, хотя власть существа, им обладавшего, значительно превосходила все, что способно было представить изощренное человеческое воображение.

В этот день лицо, появившееся на поверхности огненного океана, было особенно мрачным. Темные вихри отрицательных энергий, начертивших его облик, превосходили по мощности все, что здесь существовало ранее.

Это был плохой день для разговора. Но время, которое внутри этого мира не имело значения, за его пределами шло своим чередом, и Егоров знал, что откладывать разговор больше нельзя.

— Сир, мы можем потерять нужного нам человека.

Ответа не последовало. Разве что в рисунке волн на поверхности лавового океана появилось нечто, подобное фразе о том, что отдельная человеческая личность не имеет значения.

— Этот человек уникален, сир! Он прошел через «голубой гром» и справился с отравлением. Мы сохранили с ним связь. Вы знаете, какие трудности мы испытываем с выбором посредников. Он нам нужен для будущих переговоров.

— Переговоры с этой свихнувшейся расой бессмысленны!

Был ли это ответ, или всего лишь отголоски его собственных мыслей? Он никогда не знал этого с достаточной определенностью.

— Война еще бессмысленней. Когда-нибудь, возможно, у вас появится желание провести переговоры. Стоит сохранить этот индивидуум. Вы должны разрешить мне, сир, еще раз вступить с ним в контакт!

— Ты остался моим врагом даже здесь! Ты пытаешься защищать ничтожную расу, породившую тебя и уничтожающую свой собственный мир!

— Ваш гнев справедлив! Но он не объективен!

— Играешь словами? Философствуешь? Впрочем, я держу тебя здесь именно за это…

Голос смолк, или его не было вообще? Но давление непроницаемой энергетической оболочки, окружавшей разум Егорова, ослабло. Чуть-чуть, самую малость. Но он не прекращал попыток пробиться через нее, он продолжал свою бесконечную, бессмысленную борьбу.

Заметив движение на верхних ступенях дворцовой лестницы. Сурков прильнул к пулемету и проверил прицел. Стрелять ему из этого оружия так и не пришлось ни разу, если не считать тех нескольких занятий, которые провел с ним Зуров.

Занятия ограничивались теорией и щелканьем затвором. Зуров берег патроны, и вот сейчас эта его бережливость могла вылезти боком, потому что Сурков растерялся и совершенно забыл, следует ли ему наводить прицел выше или ниже цели на таком расстоянии.

А движение продолжалось. Шесть невысоких, почти комичных фигур вперевалку начали спускаться с лестницы. Если бы не темные накидки, укрывавшие их туловище до самых лап, и не нелепые квадратные фуражки, он бы принял эти существа за пингвинов.

Их небольшой рост, неторопливые, важные движения и чуть слышный птичий посвист, сопровождавший их продвижение к поезду, несколько успокоили Суркова.

Он совершенно не представлял, что должен делать в этой неординарной ситуации. И, поскольку при таких обстоятельствах самостоятельных решений он старался избегать, то сделал самое простое — вспомнил слова последнего приказа Лосева.

Ему было приказано ни в коем случае не покидать пост у пулемета, а стрельбу открывать только в самом крайнем случае. Что именно имел в виду Лосев под «самым крайним случаем». Сурков забыл. Кажется, речь шла о его жизни. Но пока еще его жизни ничего не угрожало, и потому он сидел за турелью пулемета, вцепившись в его рукоятки, и медленно вел прицел вслед за идущими цепочкой пингвинами.

Наконец они подошли к паровозу. Теперь Сурков заметил, что вместо крыльев у пингвинов имелись короткие, толстые руки, и этими руками они начали ощупывать колеса и цилиндры паровоза, что-то оживленно при этом щебеча.

На Суркова с его пулеметом они не обращали ни малейшего внимания, словно его здесь не было.

«Если они подойдут к платформе, я нажму на гашетку!» Он чувствовал, как внутри поднимается панический страх. «Почему они не уходят? И где Лосев? Где все остальные? Почти три часа прошло, а их все нет. Если с ними что-нибудь случилось, если с ними расправились эти безобидные с виду птички — тогда нужно открывать огонь, пока не поздно. А если нет»?

Он так и не нажал на гашетку, даже после того как пингвины влезли в паровозную будку и что-то там делали минут пятнадцать.

Не собирался он никого убивать, где-то в подсознании понимая, что ничего он этим не исправит, а только ухудшит ситуацию.

Наконец шестерка пингвинов спустилась вниз из паровозной будки.

Так и не посмотрев в сторону Суркова, они повернулись и пошли по лестнице вверх. Передний нес в руках что-то очень похожее на чертеж, выполненный на каком-то жестком материале. «Кажется, их больше всего заинтересовал наш паровоз, надо будет сказать Лосеву…» Сурков не хотел вспоминать о том, что все сроки прошли, а Лосева и остальных все нет, и что он, возможно, остался здесь совсем один.

В самой высокой башне дворца, в одном из ее декоративных пустотелых шпилей, была тайная комната. Никто уже не помнил, когда и для каких целей она была создана в те незапамятные времена, когда строился дворец.

Ее обнаружил Браз лет двадцать назад, во время одной из своих бессмысленных и осуждаемых всеми прогулок по старым заброшенным помещениям дворца. Хоть что-то полезное сделал этот ленивый бездельник, не оставивший после себя ничего, кроме хитросплетений слов. На Земле таких людей называли поэтами, но Браз родился не на Земле…

Как бы там ни было, обнаруженную им комнату переоборудовали. Ее стены покрыли тончайшей циркониевой фольгой, не пропускавшей мыслеизлучений и стоившей баснословных денег. Комнату Браза стали использовать для тайных совещаний в тех исключительных случаях, когда участники этих совещаний хотели скрыть все, что в ней говорилось, от вездесущих ушей Правителя планеты.

Председатели всех шести гильдий Вантары собирались здесь раз в месяц, в день Отчета. В тот единственный день, когда Правитель отсутствовал на планете.

Никто не знал, куда именно он отправлялся, зато они точно знали, что в этот день никто из них не понадобится Правителю. И они собирались в тайной комнате в основном для того, чтобы дать выход накопившемуся возмущению. Строили неосуществимые планы или просто предавались злословию.

Постепенно эти совещания вошли в традицию. Возможно, потому, что их участники знали — каждое неосторожное слово, сказанное за пределами этой комнаты, рано или поздно становится известно Правителю. И только слова, произнесенные там, навсегда оставались в пределах ее стен.

Собрание, состоявшееся на следующий день после того, как пятеро чужеземцев прибыли ко дворцу Правителя на огненной машине, было совершенно особым.

Все шестеро избранных полвека назад представителей гильдий, собравшиеся в тайной комнате, долго молчали, разглядывая друг друга, словно никогда не виделись.

Наконец председатель совета, высокочтимый Зерот, решился нарушить затянувшееся молчание.

— Правитель приказал уничтожить чужеземцев. Им отказано в торговом статусе. Правитель считает, что они соглядатаи. На их планете идет война, и они отправились в путь, чтобы искать союзников и шпионить за теми, кто откажет им в сотрудничестве.

— С кем они воюют?

— Это осталось неизвестным. Возможно, друг с другом.

— Почему бы не спросить об этом их самих?

— Вы представляете, какому риску подвергнется тот, кто решится на контакт с пленниками Правителя?

— Но сегодня его нет…

— Он появится завтра. И, будьте уверены, он узнает…

— Что же нам делать?

— Принимать решение.

— Мы не можем принять решения, не зная всех обстоятельств дела, речь идет о жизни этих существ, а мы выслушали только одну сторону. К тому же они осмелились заявить, что не доверяют Правителю.

— Которому мы сами не доверяем.

— Именно поэтому мы и собрались сегодня здесь. Если бы не это их заявление, пленников следовало бы предоставить их собственной судьбе. Но теперь мы знаем, кто их враг… — Даже здесь Зерот предпочитал говорить намеками. — Может случиться так, что мы потеряем свой единственный шанс приобрести союзников в нашей борьбе за свободу…

Почти двадцать лет мы ведем бесплодные дискуссии о том, как избавиться от гнета, как освободить наших людей от изнурительной и бессмысленной работы в шахтах!

— Но Правителю нужен этот минерал, мы ведем торговлю…

— Это всего лишь видимость, скрывающая истину. Мы получаем жалкие подачки за сотни жизней наших сограждан. И вот наконец пришел день, когда на нашей планете появились существа, осмелившиеся открыто бросить вызов Правителю, могущественные существа, управляющие огненной машиной.

Неожиданно для всех присутствующих Зерота перебил Ют, председатель гильдии рыболовов. Но то, что он сказал, было настолько важным, что присутствующие сразу же забыли о нарушении субординации.

— А если это провокация? Если весь этот спектакль специально организован Правителем для того, чтобы выявить среди нас недовольных? Не забывайте, что эти существа как две капли воды походят на Правителя! Они из одного мира, они его сородичи!

Тяжелое молчание повисло над столом после этой реплики. Слишком хорошо представляли собравшиеся, что их ждет, если Ют окажется прав.

Один взгляд оловянных глаз правителя, навсегда ломающий волю, и добровольная работа на шахтах до конца жизни, укороченной до нескольких месяцев…

При этом сохранялось сознание того, что происходит с несчастными, попавшими на шахты, и это десятикратно усиливало мучения.

Не требовалось даже охранников для рабов, тела которых превращались в подобие жалких механизмов, обреченных на изнурительную, не прекращавшуюся ни днем ни ночью работу в циркониевых шахтах.

— И все-таки мы должны принять решение… Возможно, это будет самым важным решением за всю историю нашей планеты. Конечно, риск огромен, но и выгода, в случае успеха…

И вновь председателя перебили. Ни одно заседание гильдий не проходило столь сумбурно. На этот раз это позволил себе летописец Фрам, считавший себя учеником самого Браза.

— Вы, видимо, забыли древнее пророчество. Ну, так я вам его напомню!

«Зверь железный, огонь извергающий, приползет по дороге двойной…

Он придет, рухнут своды небесные. Брат на брата пойдет, чтобы кровью наполнить озера.

Загорятся дома, что отцы наши строили. Только пепел останется детям…»

Вы этого хотите?! Он уже пришел, этот зверь! Он стоит у наших ворот!

— Успокойся, Фрам. Никакой это не зверь. Это механизм, созданный и управляемый пришельцами. Мы не смогли понять, как он движется, но убедились в том, что это не живое существо!

— Живое может притвориться мертвым!

— Я лишаю тебя слова, Фрам! Мы говорим сейчас не о звере! Вспомни о том, что нам поручено Правителем! Никогда за всю историю нашей планеты на Вантаре не убивали гостей!

— Они не гости! Мы не звали сюда этих существ!

— Это правда. Но нельзя лишать человека жизни, не выслушав его!

Никто не возразил ни слова. Этот этический принцип существовал на Вантаре с незапамятных времен, и он никогда не нарушался. Традиции — вот все, что у них осталось. Сегодня они могли лишиться и этого.

— Так что же, есть среди нас храбрый человек, способный отправиться на встречу с чужеземцами, или я сам должен это сделать? — спросил Зерот, обводя глазами поросшие пухом лица. И вновь неожиданно поднялся Фрам.

— Я пойду! Я хочу убедиться сам в том, что они не демоны, и не пособники Правителя!

— Ну что же, вы знаете порядок. Пойдет тот, кто первым заявил о своем решении. Только помни, Фрам, ты должен быть объективным, и ты должен донести до нас истинные, не искаженные слова пришельцев!

— Я сделаю это!

Глава 42

В подземной камере четыре человека постепенно теряли силы. Их мучения усугублялись тем, что температура в камере постепенно снижалась и в конце концов достигла отрицательной температуры, при которой капли воды на стенах начали замерзать, превращаясь в лед.

Даже боль притупилась. Даже надежда угасла. И когда сил совсем не осталось, Лосев мысленно спросил у тишины, находившейся теперь уже совсем рядом с ним:

«ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?»

И совершенно неожиданно ответ пришел. Едва уловимый, словно ветерок погладил кожу.

«Ждать. Наберитесь мужества. Власть стрелочника в этом мире не беспредельна».

Сколько времени прошло после этого? Минута, час, сутки?

Время меняется, когда человек находится так близко от черты, за которой обитает тишина. В очередной раз приоткрыв тяжелые веки и преодолев сковавший сознание смертельный сон, Лосев увидел, что его товарищи спят. Он не сделал попытки разбудить их. Зачем? Чтобы продлить мучения? Он уже ничем не мог им помочь, ни им, ни себе. При такой температуре неподвижный, скованный человек не может долго сопротивляться холоду, и, выходит, все было напрасно…

Через какое-то время ему показалось, что в углу камеры появилась щель. Такая узкая, что в нее не смог бы протиснуться человек. Или это было лишь продолжением сна? Тем не менее кто-то посторонний появился в их камере.