Вечерние сумерки мирно опускались на уставшую за долгий, напряженный боевой день землю. Четверка из нашей эскадрильи, которую водил Федя Садчиков, в полном составе приземлилась. Последним сел ведущий. Резко затормозив в конце пробега, он развернулся и порулил к нашей стоянке. В это время над аэродромом появилась еще группа "илов".
      - Арефьев привел своих,- кивнул в сторону самолетов Костя.- Все восемь пришли. Вот как последние садиться будут? Скоро же совсем темно станет! Действительно, облака еще подсвечивались лучами скрывшегося за горизонтом солнца, а на земле быстро сгущались сумерки.
      Отваливая от общего строя, "илы" растягивались по кругу для захода на посадку.
      Вдруг пронзительно завыла сирена, и канонада пушек аэродромной противовоздушной обороны заглушила гул самолетов. Мимо нас пробежал командир полка подполковник Болотов. Выхватив из рук дежурного по полетам микрофон, он крикнул:
      - Внимание! Внимание! Над аэродромом "фоккеры"! Вызываю наших истребителей!
      Над аэродромом гремела канонада пушек ПВО, ревели моторы "илов" и "фоккеров", грохотали очереди их пушек и пулеметов.
      Самолет Садчикова как раз подрулил к аэродромной рации. Его стрелок тоже открыл огонь из своего крупнокалиберного пулемета по истребителям врага.
      Сбить заходящий на посадку самолет не составляет особого труда... Когда еще подоспеют наши истребители?.. Им надо взлететь и до нашего аэродрома долететь!.. А это пройдет минут 8 - 10. Горючего же в баках "илов", пришедших с задания, осталось минут на 10 - 12. Если немедленно не начать посадку, то можно потерять машины и без "помощи" "фоккеров"!
      События разворачивались молниеносно. Мы с Костей оказались у рации. Из динамика до нас долетел хрипловатый, но властный голос Арефьева:
      - Всем садиться с бреющего! Вступать в бой запрещаю! Вашу посадку прикрывать буду с воздуха сам!
      Когда в воздушном бою наш истребитель сражается с численно превосходящим противником, то это всегда вызывает восхищение мужеством, смелостью, бесстрашием человека, совершающего такой подвиг! А здесь - летчик на тяжелой, менее маневренной и менее скоростной машине вступает в воздушный бой с истребителями врага...
      Капитан резко развернул свой "ил" навстречу "фоккерам" и ударил из пушек и пулеметов, а затем с набором высоты скрылся в облаках. "Фокке-вульфы" бросились за ним. Очевидно, на это и рассчитывал Арефьев. Круто развернувшись, он вынырнул из облаков в обратном направлении, и последний истребитель врага оказался перед его прицелом. Вражеский самолет, прошитый длинной пушечной очередью штурмовика, накренился, вошел в крутое пике и скрылся за лесом. В следующее мгновение до нас долетел, через грохот канонады и рев моторов, глухой, взрыв. Все, кто были возле рации, закричали: "Ура-а!", восхищаясь мужеством и мастерством капитана.
      Тем временем уже приземлились три "ила", заходя на посадку над самыми верхушками деревьев. А командир продолжал вести неравный бой. Обозленные неудачей, оставшиеся три "фоккера" с разных сторон пытались атаковать Арефьева. Но, используя все летные возможности "ила", отвечая огнем своих пушек и пулеметов, он увертывался от прицельных атак гитлеровцев.
      Из рации опять послышался голос Арефьева:
      - Захожу в створ аэродрома! Ориентируйтесь по мне! Ваш заход прикрываю! Его самолет несся над аэродромом в направлении, противоположном посадке, на высоте около двухсот метров. На плоскостях были видны пробоины от пушек "фоккеров". Один истребитель стал заходить ему в хвост. Командир полка, включив микрофон, крикнул:
      - Арефьев, "фоккер" на хвосте, справа!
      Капитан довернул свой "ил" еще правее и пошел со скольжением вниз. Его стрелок дал длинную очередь из своего крупнокалиберного пулемета.
      "Фоккер", задымив, отвернул и со снижением потянул в сторону линии фронта. Тут появились наши истребители. Гитлеровцы сразу же скрылись в облаках. Наши "яки" погнались за ними. В воздухе остался один Арефьев, остальные уже благополучно приземлились. Сумерки легли на аэродром. Надо было немедленно садиться и капитану. Но он почему-то медлил. Из рации послышался его голос:
      - Шасси не выпускаются! Повреждено. Сажусь на фюзеляж!
      Все, кто был у рации, обгоняя друг друга, кинулись к севшему у кромки аэродрома самолету.
      К искренней радости однополчан, открыв фонарь кабины, Арефьев выбрался на центроплан. Он устало снял шлемофон, провел рукой по мокрым волосам. Лицо его улыбалось. Ему не дали сойти на землю, дружеские руки подхватили его...
      Так коммунист Арефьев, приняв удар на себя, отвел беду от своих молодых, менее опытных товарищей. Этот его замечательный подвиг вызвал много восторженных разговоров во всей дивизии.
      В бой - коммунистами
      Вскоре наши войска овладели Витебском. В приказе главнокомандующего была отмечена и наша 335-я шад. С этого дня она стала Краснознаменной и Витебской.
      Через несколько дней наши наземные войска настолько далеко продвинулись вперед, что теперь нам до линии фронта очень долго приходилось лететь над своей территорией. Для сокращения этого пути командование передислоцировало нашу дивизию в Белоруссию.
      Как только мы перебрались на новое место базирования, техники, механики, оружейники, летный состав спешно занялись налаживанием маскировочных средств, оборудованием самолетных стоянок, аэродромных землянок.
      Стоянка нашей первой эскадрильи была самой дальней от землянки штаба полка, и поэтому появление на ней взмыленного штабного посыльного было неожиданным. Всех командиров АЭ по тревоге вызывали на командный пункт. Наш пожилой и грузный Бадейников, исполняющий обязанности комэска, неуклюже затрусил за посыльным. От всех стоянок к КП бежали командиры. Мы, наблюдая эту картину, были в полном недоумении - чем вызвана такая спешка?
      Через несколько минут весь аэродром пришел в движение: люди, как муравьи, облепив самолеты, разворачивали их хвостами к летному полю и, рассредоточивая, катили к окраинам аэродрома. Но вот на стоянке нашей эскадрильи появился задыхающийся от бега, весь мокрый Бадейников. Заикаясь от одышки, вытирая платком пот с лица и короткой шеи, он больше жестами, чем словами, объяснил, что от нас требуется. И наша стоянка вмиг ожила. Мы, вцепившись в самолеты, стали растаскивать их в указанные нам квадраты. Несколько "илов" оставили на местах. Затем, напрягая все силы, мы подняли хвосты самолетов на пустые бочки из-под масла и бензина, изготовив их для горизонтальной стрельбы из крыльевых пушек и пулеметов. Когда вся эта операция была закончена, летчикам и стрелкам было приказано занять свои места в кабинах самолетов и приготовиться к стрельбе.
      Оказывается, несколько сот попавших в окружение гитлеровцев с полным вооружением двигаются из окрестных лесов к нашему аэродрому.
      Поскольку наземных войск в районе аэродрома, да и Бешенковичей в данный момент было мало, командование дивизии, оценив сложившуюся обстановку, приняло решение организовать своеобразную круговую оборону, используя огневую мощь самолетных пушек, пулеметов, реактивных снарядов и турельных крупнокалиберных пулеметов воздушных стрелков. Кроме этого, охрана аэродрома заняла оборону за его границами.
      Мы сидели в своих самолетах и были готовы принять этот необычный для нас наземный бой.
      Медленно тянулись напряженные минуты ожидания. Моторы на самолетах не работали, поэтому команды по рации были отчетливо слышны. И вот раздались первые автоматные очереди. Фашисты пошли в атаку. В наушниках шлемофона прозвучала команда командира дивизии полковника Александрова: "По фашистским гадам, огонь!" И все потонуло в мощных пушечно-пулеметных залпах. Тысячи трассирующих снарядов и пуль неслись над самой землей навстречу врагу. Расстилая по земле огненные шлейфы, рванулись с плоскостей наших самолетов реактивные снаряды. Гитлеровцы никак не ожидали такой встречи. Несколько десятков фашистов было сразу уничтожено. Остальные в беспорядке, побросав оружие, отхлынули от границ аэродрома и устремились обратно в лес.
      Чтобы еще больше деморализовать отступающих, командир дивизии приказал нескольким экипажам взлететь и атаковать врага с воздуха. До конца дня, пока можно было летать, летчики 683-го полка преследовали оккупантов.
      Так был сорван замысел врага захватить аэродром и уничтожить наши самолеты. На следующий день остальные самолеты дивизии благополучно перебазировались на новый аэродром. Город, где разместились, был освобожден от немецко-фашистских захватчиков всего несколько дней назад.
      Поместили нас в двухэтажном каменном доме, где до этого располагалась какая-то немецкая часть. После лесных землянок, в которых мы прожили более восьми месяцев, это казалось роскошью.
      На следующий день после перелета мы начали боевую работу. А дней через пять, утром, Костю Шуравина увезли на У-2 на аэродром, где оставались три неисправных самолета. Все они были уже готовы к перелету. Надо было перегнать их на новое место. Ведущим этой тройки назначили заместителя командира третьей эскадрильи Миронова.
      Во втором половине дня над аэродромом появилась тройка "илов". Мы было забеспокоились, что опять кто-то не вернулся с задания. Но когда сел ведущий, старший техник нас успокоил, сказав, что эта тройка прилетела с лесного аэродрома.
      Вот второй "ил" зашел на посадку и, немного промазав, нормально сел на три точки.
      Третий самолет, пилотируемый Костей Шуравиным, уже шел на посадку. "Ил" на малом газу подтягивал к аэродрому. Но вот газ убран и самолет перешел на более крутой угол планирования. Вот пора уже начинать и выравнивание, а самолет все еще идет к земле под прежним углом. Наконец машина начинает позднее выравнивание и на выдерживании при большой еще скорости касается земли. Стукнувшись колесами, "ил" стремительно взмывает вверх. В это время надо было придержать его, не дать самолету высоко взмыть над землей. Но летчик почему-то упустил этот момент, и "ил" сделал высокого "козла", после которого нужно только уходить на второй круг. Мотор неистово взревел, но... не вытянул, а только еще выше задрал нос самолета, который начал "сыпаться" по-вороньи на землю.
      Мы все выскочили на поле и с ужасом наблюдали за всей этой картиной, не в силах чем-либо помочь Константину.
      С высоты пятнадцати метров самолет стремительно падал на землю. Вот он опять коснулся колесами грунта, и мы увидели, что одна нога подломилась! Но, на счастье, самолет не скапотировал, а стал, как циркуль, описывать окружность на правой консоли. Вдруг из его пушек и пулеметов вырвались огненные трассы и веером понеслись по аэродрому. Видимо, замкнула система электроспуска оружия. Это была страшная картина. Мы, как подкошенные, попадали на землю, а над аэродромом гремели раскаты пулеметно-пушечной канонады. Но вот все смолкло. Мы подняли головы. Самолет неподвижно стоял посреди аэродрома, уткнувшись носом и крылом в землю, высоко задрав хвост в небо. Первым бросился к самолету Володя Сухачев. Мы за ним. Нас обогнала санитарная машина. Когда мы оказалась возле "ила", врач уже усаживал Костю в машину, а тот, виновато улыбаясь и стирая рукой кровь со лба, все повторял:
      - Да не надо, товарищ военврач, меня никуда везти, царапина-то пустяковая. И так все пройдет. Йодом бы смазали, да и все...
      Но капитан медслужбы, не слушая его, захлопнул дверцу, и машина уехала. Часа через два Костя пешком пришел в расположение нашей эскадрильи с забинтованной головой, сбежав из лазарета. К этому времени уже выяснилось, что огнем Костиных пушек были повреждены два истребителя из соседнего полка, стоянка которого была на небольшой возвышенности. Костя, узнав это, пришел в отчаяние. Хотя повреждения были небольшие и в тот же день оба самолета были введены в строй, понять состояние Кости было не трудно.
      Командование полка объявило Шуравину пятнадцатисуточный домашний арест. Практически это выразилось в том, что через день, когда отремонтировали его самолет, он уже летал с нами на задания по три, иногда четыре раза в день, а вечером не шел с ребятами в клуб, а, все еще сознавая свою провинность, сидел в общежитии. Через неделю все уже забыли о Костином аресте, а он продолжал строго отбывать свое наказание до конца.
      Однажды, когда мы вернулись с очередного боевого задания, на стоянку эскадрильи пришел парторг полка Тананко и, отозвав нас с Костей в сторону, заговорил о том, что нам пора подавать заявления о приеме в кандидаты ВКП(б), что воюем мы оба примерно, и комсомол со своей стороны будет нас рекомендовать как отличившихся в боях.
      - Особенно я отличился! - съязвил в свой адрес Костя.
      - Но это же несчастный случай, и все это прекрасно понимают, Шуравин. Хорошо, что так еще обошлось,- успокоил Костю парторг. - А воюешь ты отлично. Могу сообщить по секрету: пришел приказ о награждении тебя орденом Красного Знамени. На днях командир дивизии будет вручать награды. А пока я предварительно поздравляю тебя и желаю дальнейших боевых успехов! - Тананко протянул Шуравину руку.
      Костя, краснея от смущения, неловко пожал руку парторга.
      - Давай пиши заявление.- Капитан вытащил из полевой сумки чистый лист бумаги, ручку, пузырек с чернилами и протянул все это Косте. Тот даже растерялся от такого поворота событий.
      Глядя на лист бумаги, на пузырек с воткнутой в него ручкой, оказавшиеся в его руках, Костя несмело произнес:
      - Может быть, все-таки лучше подождать? А то уж очень неловко мне... не достоин я сейчас, товарищ капитан.
      - Мы тебя и рекомендуем потому, что совесть в тебе есть. Видим, как ты переживаешь свою ошибку. Ну, а пока будешь в кандидатах несколько месяцев, докажешь, что достоин быть членом нашей партии. Пиши, Шуравин, не стесняйся.
      - Спасибо за доверие, товарищ капитан. Делом постараюсь его оправдать.Костя протянул мне пузырек, положил на крыло своего "ила" чистый лист бумаги и задумался...
      - Ну, а ты, Ладыгин, чего пригорюнился? - сказал парторг, повернувшись ко мне.- На вот и тебе лист, пиши свое заявление.
      - Да мне еще, наверное, рано, товарищ капитан? Мне, наверное, еще в комсомоле надо быть?
      - В комсомоле ты уже пять лет, стаж приличный. Насчет возраста ты не сомневайся: у нас в партию принимают с восемнадцати. Воюешь ты хорошо, а это главное. Мы думаем, что ты оправдаешь наше доверие. Да и отец твой будет только рад за тебя, ведь он у тебя политработник. На каком он сейчас фронте?
      - На Втором Украинском.
      - Ну вот, оба вы - отец и сын - воюете и теперь будете оба в нашей партии. Приятно ведь ему будет? Правда?
      - Конечно, товарищ капитан.
      Костя закончил писать и протянул мне ручку. Я расправил лист и, уже не сомневаясь, написал свое заявление.
      На первом же собрании нас обоих единогласно приняли кандидатами в члены ВКП(б).
      Поединки с "фоккерами"
      Наши войска продолжали успешно громить немецко-фашистских захватчиков, и с каждым днем линия фронта все дальше и дальше отодвигалась от нашего нового аэродрома. По это обстоятельство нас нисколько не огорчало. Значит, наши наземные войска успешно продвигаются!
      Враг ожесточенно сопротивлялся, цепляясь за каждый рубеж. Он был еще очень силен и коварен. Вся Европа пока работала на гитлеровцев. И они еще топтали и оскверняли нашу землю.
      Наш полк с полным напряжением сил сражался. Летчики летали по нескольку раз в день. Бывали случаи, когда мы на всю эскадрилью едва могли набрать одну шестерку. Но потом к нам прибывали новые самолеты и новые летчики.
      Пытаясь во что бы то ни стало остановить стремительное наступление наших войск, гитлеровцы бросали в бой все новые и новые значительные силы, в том числе большое количество танков и самолетов. Наши штурмовики с раннего утра до темноты наносили мощные удары по врагу, уничтожая его танки, артиллерию, живую силу и самолеты противника даже в воздушных боях. Так две четверки, ведомые В. Сологубом и Н. Платоновым, получив задание штурмовать вражеские танки, еще до подхода к линии фронта заметили впереди и чуть правее от себя группу фашистских пикирующих бомбардировщиков Ю-87 под прикрытием "Фокке-Вульфов-190", которые шли на бомбежку наших наземных войск. Ведущий Сологуб решил атаковать врага, не дать ему возможности бомбить наши войска. Приказав истребителям, прикрывавшим штурмовиков, отсечь "фоккеров" от пикировщиков, Сологуб повернул свою группу в сторону противника. Платонов со своей четверкой последовал за ним. Все "илы", выстроившись по фронту, перешли в набор высоты. Часть наших "Лавочкиных" завязала уже воздушный бой с ФВ-190. Когда штурмовики вышли на одну высоту с "юнкерсами", расстояние между ними было уже менее двух километров. Девять Ю-87 шли в плотном строю. Расстояние быстро сокращалось. Когда до бомбардировщиков осталось не более пятисот метров, Сологуб приказал: "Огонь!" Восьмерка одновременно ударила из тридцати двух стволов пушек и пулеметов. Огненный смерч рванулся к вражеским бомбардировщикам. Сразу один Ю-87, летевший в середине, накренился и задымил. Фашисты начали нервничать. Строй их распался. "Юнкерсы", лишенные поддержки своих истребителей, беспорядочно отстреливались. А наши штурмовики продолжали сближение, ведя мощный огонь. Загорелись еще два Ю-87. Строй гитлеровцев окончательно распался. Побросав бомбы куда попало, враг повернул вспять. Наши истребители прикрытия тем временем сбили трех "фоккеров" и подожгли один бомбардировщик. Таким образом, не дав фашистам бомбить наши войска, уничтожив семь самолетов врага, наша группа штурмовиков и истребителей, не имея потерь, перестроившись, взяла курс к основной цели - скоплению танков противника. Выйдя в заданный район, штурмовики обнаружили колонну танков и ударили по ним. Сделав три захода, группа уничтожила не менее семи немецких танков. Так день за днем шли наши боевые будни.
      В один из таких горячих боевых дней над аэродромом появилась изрешеченная пробоинами машина. Сделав два круга, она пошла на посадку. И тут все увидели, что только одна нога торчит из-под плоскости, а другой нет. Финишер выпустил несколько красных ракет прямо перед носом "ила", а летчик упрямо продолжал посадку с одной ногой. Знает ли летчик, что у него выпустилась только одна нога? Ведь если не знает, то сейчас произойдет катастрофа, и экипаж, уцелевший в бою и долетевший до дома на искалеченной машине, сейчас погибнет здесь у себя на аэродроме! Ведь лучше выпрыгнуть с парашютами. Ну, в крайнем случае можно посадить ее на "живот". Риска здесь меньше. Но ведь для этого нужно убрать шасси. Словом, положение было крайне опасным. Все, кто был на аэродроме в эту минуту, побросали свои дела и неотрывно следили за самолетом. Вот он уже в полуметре от земли и без крена выдерживал, как будто садился на три точки! Все затаили дыхание... Еще секунда, другая, и произойдет непоправимое! Неужели летчик и не подозревает, что одной ноги нет? Вот уж осталось до земли каких-нибудь двадцать сантиметров!.. И тут летчик энергично дает крен в сторону выпущенной ноги и самолет в ту же секунду касается колесом аэродрома. Он бежит по земле, и летчик искусно балансирует его на одном колесе. Если точно не сбалансируешь, то самолет накренится в сторону отсутствующей ноги, упадет на крыло, перевернется. Но, к счастью, летчик виртуозно удерживал машину, и уже на неопасной скорости самолет коснулся крылом земли и, развернувшись в обратное направление, замер.
      Присутствующие при этом авиаторы шумною ватагой с разных концов аэродрома кинулись к лежащему на боку самолету. А из кабины, улыбаясь, вылез небольшого роста летчик, снял шлемофон, подставив разгоряченную голову ласковому ветру. Это был Федя Садчиков. Значит, не зря ему еще в учебной эскадрилье пришлось сажать "ил" на одно колесо! Опыт пригодился.
      Наземные войска с боями продвигались на запад. Мы вскоре перелетели на новое место базирования - аэродром Кобыльники. Небольшие перелески, огромное голубое озеро в стороне. Для ориентира удобно, не потеряешься: озеро видно издалека. Очень радостно сознавать, что уже близко наша государственная граница!
      Из Кобыльников немцы так драпанули, что почти все дома в поселке остались целы.
      Располагаемся на жилье в деревенских домах. Кончилось наше "земляночное" существование. Светло и комаров нет! Вечером идем купаться на озеро. Давненько не приходилось окунаться в прохладную водичку. А тут песчаные пляжные берега, вода прозрачная - все дно просматривается как на ладони. Резвились мы, как малые дети. Вечер подарил нам дивную мирную сказку. Мы отдыхали душой и телом, наслаждаясь беззаботным весельем и тишиной.
      Но уже на следующий день боевая работа началась с самого раннего утра. Были забыты светлые песчаные пляжи и прозрачное озеро с ласковой прохладной водой. Наступали жаркие боевые будни.
      Непрерывно взлетали и садились самолеты. Над аэродромом висела пыльная пелена. Хорошо, если ветерок отгонял ее. А в безветренные, жаркие дни пыль неподвижно висела в воздухе, затрудняла дыхание, скрипела на зубах.
      Враг предпринимал отчаянные попытки задержать, приостановить успешное наступление наших войск в Прибалтике, поддерживаемое мощным воздушным тараном наших "летающих танков", для чего перебрасывал с запада все новые и новые наземные и воздушные соединения. Гораздо чаще, чем в предыдущие месяцы боев, стали встречаться истребители противника. Рассчитывая с помощью "фоккеров" избавить свои наземные войска от сокрушительных ударов штурмовиков, гитлеровцы применили тактику подавляющего количественного превосходства, бросая на перехват наших небольших групп из четырех - восьми "илов" до полка истребителей. В первый момент такая тактика принесла им некоторый успех.
      В один из дней в составе шестерки я вылетел на задание. Ведущим был Федор Садчиков. Нас прикрывало шесть "яков". Едва мы успели отштурмоваться и выйти из зоны зенитного огня, как я услышал в наушниках тревожное предупреждение кого-то из наших истребителей: "Внимание, "фоккеры"!" Оглядевшись, я увидел в километре справа и выше моего самолета карусель воздушного боя. С десяток "фоккеров" навалилось на шестерку "яков". Наша группа "илов" еще не успела собраться после атаки, и самолеты растянутой цепочкой шли один за другим, представляя собой прекрасную мишень для вражеских истребителей. Надо было как можно скорее всем собраться. Тогда наши стрелки могли бы организовать эффективную огневую защиту от "фоккеров", помогая друг другу огнем крупнокалиберных пулеметов отгонять заходящего, как правило, снизу сзади противника. Одному стрелку, во-первых, и не видно, есть ли сзади внизу вражеский истребитель - хвостовое оперение своего самолета мешает. А если даже он и увидит врага, то не может стрелять по своему хвосту. Вот тут и приходят на помощь соседи. Наконец, шесть самолетов могут образовать хороший оборонительный круг, отгоняя врагов мощным огнем пулеметов и пушек. И нашим истребителям оборонять единую группу гораздо, легче, чем разрозненные, отдельно летящие самолеты.
      Понимая все это, я дал полный газ и форсаж, чтобы догнать впереди идущие самолеты. И почти тут же над моими плоскостями пронеслись трассы и зелеными цепочками растаяли впереди. Я инстинктивно двинул правую ногу, чтобы придать самолету скользящее движение и избежать таким образом встречи со снарядами. В наушниках творилось что-то невообразимое. Ничего членораздельного понять было нельзя. Вдруг я услышал, как сзади застрочил пулемет. Это же мой стрелок! Надо переключить СПУ на него. Под самым самолетом промелькнули силуэты двух "фоккеров". Они быстро ушли к впереди идущим самолетам. Я хотел довернуть, чтобы послать им вдогонку очередь из пушек, но в это время услыхал голос Васи:
      - Пара "фоккеров" - в хвосте!
      Что делать? Передние наши самолеты еще далеко. Я дал левую ногу и правый крен. Самолет со скольжением стал проваливаться вправо вниз. Трассы промелькнули слева. Теперь мне скорость была ни к чему. Я убрал газ. И переложил самолет в левое скольжение. Вася куда-то стрелял длинными очередями, что-то кричал мне. Но что? Я не мог уже разобрать. Оглянулся, пытаясь хоть что-то понять. Справа, оставляя длинные черные шлейфы, падали два самолета. Кругом сновали "фоккеры". Сколько их? Считать не было никакого смысла. Опять трассы наискось снизу под небольшим углом пронеслись под крылом нашего "ила". "Надо перейти на бреющий! - мелькнула мысль.- Тогда "фоккеры" не смогут заходить снизу!" И я, переложив самолет опять в правое, но уже крутое скольжение, стал быстро падать к земле. Видно, "фоккеры" повторяли мой маневр или доворачивали, так как трассы неслись то справа, то слева, то над кабиной. Я совсем убрал газ, чтобы на малой скорости фашистские истребители не могли идти за мной. Земля уже была почти рядом. И тут я увидел, как еще одна пара пронеслась над моей кабиной. Я дал сектор газа до упора и, выровняв самолет, чуть довернул. Поймав в прицел "фоккера", нажал на гашетки. Трассы из моих пушек и пулеметов быстро нагнали самолет врага. Но, к сожалению, миновали его. Все же "фоккеры" были вынуждены рывком уйти в сторону и вверх.
      Впереди и справа несколько столбов черного дыма говорили о том, что еще какие-то самолеты сбиты. Вдруг опять я услышал Васю: "Фоккеры" заходят в хвост!" Резко дав правую ногу, я направил самолет еще ниже к земле. Трассы зеленой молнией сверкнули возле самой кабины. Самолет дернулся, и я тут же увидел две рваных пробоины на левом крыле. Но ничего страшного более не произошло. На высоте пяти - семи метров я выровнял самолет и помчался над верхушками деревьев. Длинная очередь Васиного пулемета застучала сзади. А потом я услышал восторженный крик Вениченко:
      - Ура! Подбил гада! Смотри, командир, вон пошел вперед!
      Я на мгновение поднял глаза и увидел, как, обгоняя нас, шли вверх два "фоккера" и за одним из них тянулся черный шлейф дыма. На бреющем полете на высоте 7 - 10 метров нельзя отвлекаться от стремительно набегающей на тебя земли, поэтому досмотреть, куда делся подбитый истребитель, не удалось. Сейчас мы летели над самой землей, а самолет сверху был выкрашен зеленой краской с комуфляжем, можно было рассчитывать, что сверху "фоккеры" его вряд ли увидят. Но на всякий случай я сказал стрелку:
      - Молодец, Васька, поздравляю! Смотри, чтобы другой "фоккер" не подкрался, а я начну восстанавливать ориентировку.
      Действительно, надо было срочно определить, где мы и куда летим? Над чьей территорией находимся? На компасе было около тридцати градусов. Прежде всего надо было взять курс на свою территорию. А это лучше всего довернуть до девяноста градусов, то есть лететь точно на восток.
      Я взглянул на часы. С момента вылета прошло один час семь минут. До цели мы летели около пятидесяти минут. Пока атаковали два раза и уходили от цели, ну, прошло еще минут восемь - десять. Значит, бой с "фоккерами" длился всего минут семь - восемь, а мне показалось, что прошло много времени.
      Осмотрелся. Нигде никаких самолетов не было. Чтобы лучше рассмотреть местность, надо набрать хотя бы сто - сто пятьдесят метров высоты. Еще раз предупредив Васю, чтобы он смотрел в оба, я перевел самолет в набор. Едва стрелка высотомера достигла полторы сотни метров, как перед самым носом вновь пронеслось несколько трасс. Я рванул ручку на себя и в сторону. И тут же стал скользить. Стреляли с земли. Оказывается, мы находились в районе фашистской передовой. Набирать высоту у вражеских зенитчиков на виду не было никакого смысла. Уж лучше, прикрываясь складками местности и лесом, уйти бреющим полетом на свою территорию, а уж потом начинать восстанавливать ориентировку.
      Прижав самолет к верхушкам деревьев, мы минут десять летели курсом на восток. Затем, набрав высоту метров восемьсот, к своей радости, увидели вдали голубое озеро.
      Когда мы сели, то только два самолета из нашей шестерки были на своих стоянках - Садчикова и Сухачева. Минут через пятнадцать прилетел еще один "ил" с несколькими пробоинами. Больше не вернулся никто.
      Когда стали известны окончательные результаты этого боя, то оказалось, что на нас напали 32 "фоккера". Было сбито два "ила" и три "яка". Противник потерял восемь "фоккеров", не считая того, что подбил Вася Вениченко. На следующий день группа, ведомая Героем Советского Союза гвардии капитаном Павловым, совершала очередной боевой вылет и была атакована тридцатью двумя ФВ-190. Завязался ожесточенный воздушный бой. А происходил он так.
      Выйдя на цель, что находилась в восьми километрах восточнее города Бауска, семь наших штурмовиков были атакованы восемнадцатью вражескими истребителями, которые заходили справа сверху. Тут же стрелок Павлова доложил, что снизу сзади заходят еще четыре пары "фоккеров". А командир полка гвардии подполковник Заклепа, который принимал участие в этом боевом вылете в качестве проверяющего, заметил слева третью группу из шести самолетов, которые заходили под ракурсом две четверти. Капитан Павлов, мгновенно оценив обстановку, приказал группе встать в "оборонительный круг" - это был наиболее выгодный маневр. Наши самолеты образовали круг и по спирали начали снижаться к земле, чтобы не дать возможности гитлеровцам атаковать снизу.
      Тактический прием удался. Стрелки и летчики дружным огнем не подпускали близко "фоккеров". Атака первой группы ФВ-190 не принесла успеха врагу. Более того, воздушный стрелок Павлова старший сержант Мамырин сбил одного "фоккера".
      Вторая группа немецких истребителей на малой высоте пыталась зайти снизу. Но было уже поздно: благодаря энергичному маневру, наши самолеты снизились настолько, что "фокке-вульфы" не могли уже свободно атаковать снизу, не рискуя врезаться в землю. Лишившись высоты, а значит, и свободы действия, гитлеровцы все же пытались атаковать на малой высоте. И тут летящий по кругу капитан Павлов заметил "фоккера", атакующего впереди идущего "ила". Довернув немного, огнем своих пушек и пулеметов Павлов поджег вражеский истребитель. А старший лейтенант Шахов и его воздушный стрелок старший сержант Ванин сбили по "Фокке-Вульфу-190" каждый.
      После первых неудачных попыток атаковать семерку наших "илов" истребители противника перегруппировались и снова бросились на группу Павлова. Их опять встретил плотный, согласованный огонь пушек, пулеметов и даже реактивных снарядов. Разъяренные неудачами и потерей четырех самолетов, гитлеровцы бросились на отважную семерку с разных сторон. Но "ильюшины" грамотно оборонялись, все тянули и тянули к своему аэродрому. Попав под огонь уже наших зениток, "фоккеры" покинули поле боя. Вся семерка приземлилась на свой аэродром. Много было пробоин на самолетах, однако никто из группы не был даже ранен!