Звезды в Тегеране такие же, как в Нишапуре и Исфахане, Ширазе и Хамадане. Одно небо над Ираном. Оно располагает к мелодичному говору и к размышлениям. Так повелось со времен Ибн Сины.
      Профессор математики Хаштруди предоставил слово господину Бирашку. Господин Бирашк возглавлял группу преподавателей средних школ. Она побывала в Советском Союзе. И от ее имени выступил перед собранием глава делегации.
      Над головами простиралось темное небо. На нем весело горели звезды. И господин Бирашк говорил неторопливо, певуче, выразительно, останавливаясь на деталях.
      Он говорил о Советском Союзе, городах, где побывала делегация, о постановке школьного дела у нас. Доклад сопровождался демонстрацией диапозитивов. Это было точное, объективное сообщение. Его слушали почти два часа. Внимательно, заинтересованно, почтительно... Не так ли слушали друг друга и в Исфахане, в обсерватории?..
      Что там, за ветхой занавеской тьмы?..
      Известный журналист Хушанг Мехр Аин в газете "Кейхан" предрекает Тегерану незавидное будущее. Он именует себя скромно "футурологом-любителем". Тем не менее его выводы основываются на реальном положении вещей и, несомненно, выявляют наиболее зримые черты бурно развивающегося Тегерана. Журналист пишет, что если и далее сохранится нынешняя тенденция безудержного расширения города, если не будет необходимого, разумного планирования, если верх возьмут меркантильные соображения отдельных граждан, то "последствия будут катастрофическими". По мнению автора статьи, через двадцать лет Тегеран будет насчитывать двадцать миллионов жителей (против трех в настоящее время). Границы Тегерана с окраинами переместятся к городу Хамадану (это примерно в трехстах километрах к западу от Тегерана). Количество автомашин возрастет до пяти миллионов.
      Будет установлен возрастной ценз водителей - не менее двадцати одного года! Воздух будет загрязнен до крайности, потребление воды снизится из-за ее нехватки, возрастут случаи самоубийства на почве нервного перенапряжения. И так далее... Картина далеко не радостная, но, по-видимому, достаточно реалистическая...
      Когда я бродил по тегеранским улицам и наблюдал бесконечную, казалось, совершенно бессмысленную стремительность хаотичного потока машин, мне порою слышались слова мудрого Омара Хайяма: "Ты жив - так радуйся, Хайям!" Если много столетий назад эти слова приносили утешение, то в наше время, на мой взгляд, они нуждаются в некой поправке в хайямовском стиле. То есть в мудром переосмыслении некоторых явлений нашей современности, чтобы будущее не оказалось столь уж мрачным, как это рисуется на страницах газеты "Кейхан".
      Нишапур расположен недалеко от нашего Ашхабада и недалеко от афганского Герата. Из Мешхеда ведет сюда новое шоссе. Островерхие пики недалеких гор сопровождают вас почти на всем пути. Климат здесь континентальный: летом очень жарко, а зимою морозы достигают порою градусов тридцати.
      Последние годы своей жизни Омар Хайям провел в Нишапуре, читая книги, размышляя над бытием. Научная работа была уже позади. Возможно, что здесь были написаны новые рубаи. Он жил в доме вместе со своей сестрой и ее мужем, Мухаммедом ал-Багдади.
      Низами Арузи Самарканди оставил такой рассказ:
      "...В городе Балхе на улице торговцев рабами в доме эмира Абу-Сада собрались хадже Омар Хайям и хадже имам Музаффари Исфизари. Я присоединился к ним. Во время беседы и веселия я услышал слова худжат ал-хакк Омара, который сказал: "Моя могила будет в таком месте, где два раза в году деревья будут осыпать ее лепестками цветов". Эти слова показались мне невероятными, но я знаю, что он не говорит пустых
      слов.
      Когда... я прибыл в Нишапур, то прошло уже несколько лет с тех пор, как тот великий муж прикрыл лицо завесой из праха и мир лишился его. А я был обязан ему как ученик. В пятницу я отправился на кладбище и взял с собой одного местного жителя, чтобы тот показал мне могилу Хайяма. Мой проводник привел меня на кладбище Хайра, по левую сторону от Кашле. У основания садовой стены находится могила Хайяма. Абрикосовые и грушевые деревья из сада протянули ветви через стену, и на его могиле было столько цветочных лепестков, что под ними не было видно земли. Я вспомнил слова, которые слышал от него в Балхе, и заплакал, ибо нигде во всем мире, от края до края, я не видел равного ему..."
      А вот свидетельство ал-Байхаки:
      "Его свояк имам Мухаммед ал-Багдади рассказывает мне: "Однажды он чистил зубы золотой зубочисткой и внимательно читал метафизику из "Исцеления". Когда он дошел до главы о едином и множественном, он положил зубочистку между двумя листами и сказал:
      "Позови чистых, чтобы я составил завещание". Затем он поднялся, помолился и после этого не ел и не пил. Когда он окончил последнюю вечернюю молитву, он поклонился до земли и сказал, склонившись ниц:
      "О боже мой, ты знаешь, что я познал тебя по мере моей возможности. Прости меня, мое познание тебя - это мой путь к тебе". И умер".
      Это случилось на восемьдесят третьем году его жизни.
      Яр-Ахмад Табризи в "Доме радости" ("Дом радости" - сочинение писателя XV века Яр-Ахмада Табризи.) сообщает о Хайяме: "У него никогда не было склонности к семейной жизни, и он не оставил потомства. Все, что осталось от него, - это четверостишия и хорошо известные сочинения по философии на арабском и персидском языках".
      Скажем прямо: наследие немалое!
      Наш известный исследователь творчества Омара Хайяма Магомед-Нури Османов и поэт Ахмад Табатабай читали мне рубаи Хайяма на фарси. Это было не раз и не два. Потом мы говорили о том, что и когда писалось: что в молодости, а что на старости лет. Но стихи Омара Хайяма сверкают одинаково: на них не отразились морщины поэта или удары усталого сердца.
      Омар Хайям писал стихи всю жизнь. И не мог не писать. Ибо это было потребностью. Не мог он жить без стихов. Но при этом не думал о славе. По крайней мере, поэтической. У него была своя "настоящая" работа: математика, астрономия, философия. На досуге он составил свой гороскоп, и по нему ученые точно определили дату его рождения: 18 мая 1048 года. Когда восставшие исмаилиты убили и Низама ал-Мулка, и Малик-шаха и разрушили обсерваторию, Омар Хайям остался не у дел. И тогда его потянуло в родной Нишапур. Я полагаю, что это были горькие годы: Омар Хайям и в преклонные лета оставался Омаром Хайямом - полным жажды деятельности, большим ученым и поэтом.
      И тем не менее пришлось смириться; вольнодумная поэзия вызывала нарекания со стороны всего темного, реакционного. Враги поэта обличали его в богохульстве. Чтобы как-то парировать это грозное обвинение, он совершил хадж (Хадж - паломничество в священные для мусульман места) в Мекку и Медину. Это уже на закате жизни. А рубаи обретали новую жизнь и шли по рукам в многочисленных списках.
      Доктор Джожаеддин Шафа подарил мне наиболее полное издание Омара Хайяма, включающее триста восемьдесят два рубаи. Многие иранские ученые не шли далее шестидесяти - шестидесяти шести рубаи, полагая, что остальные принадлежат не Омару Хайяму. Я рад, что это издание рубаи по своему составу приближается к изданиям советских иранистов...
      Я стоял у могилы Омара Хайяма и думал: сколько же рубаи написал великий поэт? Пятьдесят? Сто? Пятьсот? Или несколько тысяч? Известно, что Омар Хайям писал свои четверостишия на полях ученых трудов в часы раздумий. Известно также, что поэт не оставил свода своих стихов. До сих пор не найдена рукопись рубаи. Ученые тщательно сортируют стихи Омара Хайяма в поисках "подлинных" хайямовских произведений.
      Однако самое главное и удивительное состоит в том, что стихи Омара Хайяма существуют. Ими зачитываются любители поэзии всех пяти континентов Земли. Я не видел еще человека, который не улыбнулся бы при имени Омара Хайяма и не воскликнул: "Величайший поэт!"
      Недалеко от высокого надгробья Хайяма, среди цветов установлен на небольшом постаменте мраморный бюст поэта. Поэт не очень стар, но очень мудр. Он как бы говорит: "Зачем понапрасну ломать голову? Вам нравятся мои рубаи? Так читайте их на здоровье и прекратите бесплодный счет стихам". В самом деле: на десяток рубаи меньше - разве обеднеет Хайям? Это мы, его почитатели, понесем духовные убытки, ибо уже не можем жить без Хайяма. Он с нами всегда. Он наш поводырь в мире Прекрасного и, если угодно, и в этом бренном мире. Без него было бы скучно, чего-то недоставало бы нам.
      Я спрашивал себя в Нишапуре: кому этот памятник? И не раздумывая отвечал: величайшему из поэтов Омару эбнэ Ибрахиму, по отцовскому прозвищу - Хайяму...
      Часто спрашивают: почему Омар Хайям так много пишет о вине? Он очень много пил? На этот вопрос дал исчерпывающий ответ французский ориенталист Дж. Дармстетер еще в прошлом веке: "Человек непосвященный сначала будет удивлен и немного скандализирован местом, какое занимает вино в персидской поэзии... Вспомним, что коран запрещал вино. Застольные песни Европы - песни пьяниц. Здесь же это бунт против корана, против святош, против подавления природы и разума религиозным законом. Пьющий для поэта - символ освободившегося человека, попирающего каноны религии". Это целиком относится и к поэзии Омара Хайяма.
      Шираз - город зеленый. От него до Персидского залива, что называется, рукой подать. Но лежит он на высоте почти тысячи семисот метров над уровнем моря. Ширазцы подвержены урбанизации не меньше, чем исфаханцы или мешхедцы. Однако зелени здесь, пожалуй, больше, чем где-либо в Иране, за исключением прикаспийских земель.
      Звезды в Ширазе показались мне ярче, чем в Тегеране. Может быть, оттого, что центральная, и южная часть Тегерана - в котловине и поэтому воздух менее прозрачен, чем в Ширазе.
      Великое преклонение иранцев перед поэзией особенно чувствуется в Ширазе. Два великолепных мавзолея - Хафизу и Саади - достаточно красноречиво свидетельствуют об этом. Фонтаны, зелень, цветы, музеи - непременное окружение таких мавзолеев.
      Я пошел поклониться и этим великим могилам. Было жарко. Воздух был раскален. Ветра не чувствовалось. Но цветы и струи фонтанов настраивали на особый лад, они воскрешали сладкозвучные стихи прекраснодушных поэтов, и зной как бы терял свою власть. Во всяком случае, так утверждал один иранский поэт...
      Тегеран торгует весь день, замирая лишь после полудня часа на два, на три. Кажется, что торгуют все и торгуют всем - от спичек до автомашин и домов. Торговцы здесь степенные, без "восточного" зазывательства. До позднего вечера горят огни витрин. На знаменитом базаре нет толчеи. В универмагах прохладно и безлюдно. Глядишь на иного продавца, и кажется, что думает он скорее о тайнах мироздания, чем о торговых делах. Но это только кажется.
      Значительно оживленнее в маленьких кафе. Здесь в большом ходу водяные кальяны, и городские новости обсуждаются в тихих беседах. Мне вдруг почудилось, что Омар Хайям где-то поблизости, но что Хайяму необходим свой стиль, что кондиционированный воздух, огромные вентиляторы, неоновый свет и автоскачки на бульваре Елизабет менее приличествуют Хайяму.
      Но разве сила поэзии - истинной поэзии - зависит от уклада жизни? Разве село ближе к поэзии, чем город? Или наоборот?
      Если на одну минуту стать на эту точку зрения, то чем объяснили бы мы тяготение г Омару Хайяму во всем мире? Нет, поэзия Хайяма не стала менее необходимой, хотя Тегеран и дыбится, изо всех сил взбираясь на склоны ближайших гор. Может быть, ее жизнелюбие, ее философская глубина и умная ирония сейчас еще ближе, еще понятнее и дороже, чем много веков назад...
      На русский язык рубаи Омара Хайяма переводились не раз. И каждое новое издание буквально расхватывается любителями поэзии. А наша литература, исследующая творчество Хайяма, велика и разнообразна. Как мы видим, Хайям сближает людей - близких и дальних.
      В полусотне километров к северу от Шираза находятся развалины Тахте-Джамшида - Персеполя, столицы древних персидских царей. Среди голых гор стоят каменные стены и колонны. О величии постройки можно догадываться. Иранцы законно гордятся своей историей, которой не менее двух с половиной тысяч лет.
      Мне было интересно узнать поближе эту динамично развивающуюся страну. С удовольствием гулял я по новым улицам, которым всего один год от роду, с удовольствием смотрел на кварталы, которым тоже год. И клумбы радовали глаз, особенно потому, что цветы на них не так-то просто взращивать под палящими лучами. Живой Иран - сын своей многовековой истории и не менее любопытен, чем она сама.
      Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма - плоть от плоти иранского народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный, иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: "Ты жив - так радуйся, Хайям!"
      Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед.
      Тегеран - Москва, 1973
      ОМАР ХАЙЯМ
      1048-1131
      Великий поэт Востока
      Философ
      Астроном
      Математик
      Врач
      РУБАИ
      Перевод И. Тхоржевского
      Омар Хайям, выдающийся персидский поэт, являющийся также классиком таджикской литературы, поскольку (как объясняют языковеды) и современный персидский, и таджикский языки развивались из средневекового персидского языка - фарси.
      Как поэт Омар Хайям завоевал Запад в XIX веке. Только в Англии он был переиздан 23 раза.
      Чрезвычайно популярен поэт в Советском Союзе.
      Рубаи Омара Хайяма многократно издавались в переводах различных поэтов на языках народов СССР.
      Укрепилось мнение, что Омару Хайяму принадлежит авторство 300-400 четверостиший-рубаи.
      В своих рубаи поэт размышляет о судьбах мироздания, протестует против несправедливого устройства мира, осуждает ханжество и лицемерие духовенства и воспевает вольного, человека, пренебрегающего религиозными установлениями. Мысль в блестящих рубаи Омара Хайяма отлита в чеканную афористичную форму.
      Портрет Омара Хайяма в годы его творческой зрелости, воссозданный воображением иранского художника Азаргуна на основе последних исторических изысканий.
      ***
      Ты обойден наградой? Позабудь.
      Дни вереницей мчатся? Позабудь.
      Небрежен Ветер: в вечной Книге Жизни
      Мог и не той страницей шевельнуть...
      "Не станет нас". А миру - хоть бы что!
      "Исчезнет след". А миру - хоть бы что!
      Нас не было, а он сиял и будет!
      Исчезнем мы... А миру - хоть бы что!
      Ночь. Брызги звезд. И все они летят,
      Как лепестки Сиянья, в темный сад.
      Но сад мой пуст! А брызги золотые
      Очнулись в кубке... Сладостно кипят.
      Что там, за ветхой занавеской Тьмы?
      В гаданиях запутались умы.
      Когда же с треском рухнет занавеска,
      Увидим все, как ошибались мы.
      Весна. Желанья блещут новизной.
      Сквозит аллея нежной белизной.
      Цветут деревья - чудо Моисея...
      И сладко дышит Иисус весной.
      ***
      Мир я сравнил бы с шахматной доской:
      То день, то ночь... А пешки? - мы с тобой.
      Подвигают, притиснут - и побили.
      И в темный ящик сунут на покой.
      Мир с пегой клячей можно бы сравнить,
      А этот всадник, - кем он может быть?
      "Ни в день, ни в ночь, - он ни во что не верит!"
      - А где же силы он берет, чтоб жить?
      Без хмеля и улыбок - что за жизнь?
      Без сладких звуков флейты - что за жизнь?
      Все, что на солнце видишь, - стоит мало.
      Но на пиру в огнях светла и жизнь!
      Пей! И в огонь весенней кутерьмы
      Бросай дырявый, темный плащ Зимы.
      Недлинен путь земной. А время - птица.
      У птицы - крылья... Ты у края Тьмы.
      Умчалась Юность - беглая весна
      К подземным царствам в ореоле сна,
      Как чудо-птица, с ласковым коварством,
      Вилась, сияла здесь - и не видна...
      ***
      Мечтанья прах! Им места в мире нет.
      А если б даже сбылся юный бред?
      Что, если б выпал снег в пустыне знойной?
      Час или два лучей - и снега нет!
      "Мир громоздит такие горы зол!
      Их вечный гнет над сердцем так тяжел!"
      Но если б ты разрыл их! Сколько чудных,
      Сияющих алмазов ты б нашел!
      Проходит жизнь - летучий караван.
      Привал недолог... Полон ли стакан?
      Красавица, ко мне! Опустит полог
      Над сонным счастьем дремлющий туман.
      В одном соблазне юном - чувствуй все!
      В одном напеве струнном - слушай все!
      Не уходи в темнеющие дали:
      Живи в короткой яркой полосе.
      Добро и зло враждуют: мир в огне.
      А что же небо? Небо - в стороне.
      Проклятия и яростные гимны
      Не долетают к синей вышине.
      ***
      Кто в чаше Жизни капелькой блеснет,
      Ты или я? Блеснет и пропадет...
      А виночерпий Жизни - миллионы
      Лучистых брызг и пролил и прольет...
      Там, в голубом небесном фонаре,
      Пылает солнце: золото в костре!
      А здесь, внизу, - на серой занавеске
      Проходят тени в призрачной игре.
      На блестку дней, зажатую в руке,
      Не купишь Тайны где-то вдалеке.
      А тут - и ложь на волосок от Правды,
      И жизнь твоя - сама на волоске.
      Хоть превзойдешь наставников умом,
      Останешься блаженным простаком.
      Наш ум, как воду, льют во все кувшины.
      Его, как дым, гоняют ветерком.
      Бог создал звезды, голубую даль,
      Но превзошел себя, создав печаль!
      Растопчет смерть волос пушистый бархат,
      Набьет землею рот... И ей не жаль.
      ***
      В венце из звезд велик Творец Земли!
      Не истощить, не перечесть вдали
      Лучистых тайн - за пазухой у Неба
      И темных сил - в карманах у Земли!
      Мгновеньями Он виден, чаще скрыт.
      За нашей жизнью пристально следит.
      Бог нашей драмой коротает вечность!
      Сам сочиняет, ставит и глядит.
      Хотя стройнее тополя мой стан,
      Хотя и щеки - огненный тюльпан,
      Но для чего художник своенравный
      Ввел тень мою в свой пестрый балаган?
      Один припев у Мудрости моей:
      "Жизнь коротка, - так дай же волю ей!
      Умно бывает подстригать деревья,
      Но обкорнать себя - куда глупей!"
      Дар своевольно отнятый - к чему?
      Мелькнувший призрак радости - к чему?
      Потухший блеск и самый пышный кубок,
      Расколотый и брошенный, - к чему?
      ***
      Подвижники изнемогли от дум.
      А тайны те же сушат мудрый ум.
      Нам, неучам, сок винограда свежий,
      А им, великим, - высохший изюм!
      Живи, безумец!.. Трать, пока богат!
      Ведь ты же сам - не драгоценный клад.
      И не мечтай - не сговорятся воры
      Тебя из гроба вытащить назад!
      Что мне блаженства райские - "потом"?
      Прошу сейчас, наличными, вином...
      В кредит - не верю! И на что мне Слава:
      Под самым ухом -барабанный гром?!
      Вино не только друг. Вино - мудрец:
      С ним разнотолкам, ересям - конец!
      Вино - алхимик: превращает разом
      В пыль золотую жизненный свинец.
      Как перед светлым, царственным вождем,
      Как перед алым, огненным мечом
      Теней и страхов черная зараза
      Орда врагов, бежит перед вином!
      ***
      Вина! - Другого я и не прошу.
      Любви! - Другого я и не прошу.
      "А небеса дадут тебе прощенье?"
      Не предлагают, - я и не прошу.
      Над розой - дымка, вьющаяся ткань,
      Бежавшей ночи трепетная дань...
      Над розой щек - кольцо волос душистых...
      Но взор блеснул. На губках солнце... Встань!
      Вплетен мой пыл вот в эти завитки.
      Вот эти губы - розы лепестки.
      В вине - румянец щек. А эти серьги
      Уколы совести моей: они легки...
      Ты опьянел - и радуйся, Хайям!
      Ты победил - и радуйся, Хайям!
      Придет Ничто - прикончит эти бредни...
      Еще ты жив - и радуйся, Хайям.
      В словах Корана многое умно,
      Но учит той же мудрости вино.
      На каждом кубке - жизненная пропись:
      "Прильни устами - и увидишь дно!"
      ***
      Я у вина - что ива у ручья:
      Поит мои корень пенная струя.
      Так бог судил! О чем-нибудь он думал?
      И брось я пить, - его подвел бы я1
      Взгляни и слушай... Роза, ветерок,
      Гимн соловья, на облачко намек...
      Пей! Все исчезло: роза, трель и тучка,
      Развеял все неслышный ветерок.
      Ты видел землю... Что - земля? Ничто!
      Наука - слов пустое решето.
      Семь климатов перемени - все то же;
      Итог неутоленных дум - ничто!
      Блеск диадемы, шелковый тюрбан,
      Я все отдам, - и власть твою, султан,
      Отдам святошу с четками в придачу
      За звуки флейты и... еще стакан!
      В учености - ни смысла, ни границ.
      Откроет больше тайны взмах ресниц.
      Пей! Книга Жизни кончится печально.
      Укрась вином мелькание страниц!
      ***
      Все царства мира - за стакан вина!
      Всю мудрость книг - за остроту вина!
      Все почести - за блеск и бархат винный!
      Всю музыку - за бульканье вина!
      Прах мудрецов - уныл, мои юный друг.
      Развеяна их жизнь, мои юный друг.
      "Но нам звучат их гордые уроки!"
      А это ветер слов, мой юный друг.
      Все ароматы жадно я вдыхал,
      Пил все лучи. А женщин всех желал.
      Что жизнь? - Ручей земной блеснул на солнце
      И где-то в черной трещине пропал.
      Для раненой любви вина готовь!
      Мускатного и алого, как кровь.
      Залей пожар, бессонный, затаенный,
      И в струнный шелк запутай душу вновь.
      В том не любовь, кто буйством не томим,
      В том хворостинок отсырелых дым.
      Любовь - костер, пылающий, бессонный...
      Влюбленный ранен. Он - неисцелим!
      ***
      До щек ее добраться - нежных роз?
      Сначала в сердце тысячи заноз!
      Так гребень: в зубья мелкие изрежут,
      Чтоб слаще плавал в роскоши волос!
      Не дрогнут ветки... Ночь... Я одинок...
      Во тьме роняет роза лепесток.
      Так - ты ушла! И горьких опьянении
      Летучий бред развеян и далек.
      Пока хоть искры ветер не унес,
      Воспламеняй ее весельем лоз!
      Пока хоть тень осталась прежней силы,
      Распутывай узлы душистых кос!
      Ты - воин с сетью: уловляй сердца!
      Кувшин вина - ив тень у деревца.
      Ручей поет: "Умрешь и станешь глиной.
      Дан ненадолго лунный блеск лица".
      "Не пей, Хайям!" Ну, как им объяснить,
      Что в темноте я не согласен жить!
      А блеск вина и взор лукавый милой
      Вот два блестящих повода, чтоб пить!
      ***
      Мне говорят: "Хайям, не пей вина!"
      А как же быть? Лишь пьяному слышна
      Речь гиацинта нежная тюльпану,
      Которой мне не говорит она!
      Развеселись!.. В плен не поймать ручья?
      Зато ласкает беглая струя!
      Нет в женщинах и в жизни постоянства?
      Зато бывает очередь твоя!
      Любовь вначале - ласкова всегда.
      В воспоминаньях - ласкова всегда.
      А любишь - боль! И с жадностью друг друга
      Терзаем мы и мучаем - всегда.
      Шиповник алый нежен? Ты - нежней.
      Китайский идол пышен? Ты - пышней.
      Слаб шахматный король пред королевой?
      Но я, глупец, перед тобой слабей!
      Любви несем мы жизнь - последний дар!
      Над сердцем близко занесен удар.
      Но и за миг до гибели - дай губы,
      О, сладостная чаша нежных чар!
      ***
      "Наш мир - аллея молодая роз,
      Хор соловьев и болтовня стрекоз".
      А осенью? "Безмолвие и звезды,
      И мрак твоих распущенных волос..."
      "Стихий - четыре. Чувств как будто пять,
      И сто загадок". Стоит ли считать?
      Сыграв на лютне, - говор лютни сладок:
      В нем ветер жизни - мастер опьянять...
      В небесном кубке - хмель воздушных роз.
      Разбей стекло тщеславно-мелких грез!
      К чему тревоги, почести, мечтанья?
      Звон тихий струи... и нежный шелк волос...
      Не ты один несчастлив. Не гневи
      Упорством Неба. Силы обнови
      На молодой груди, упруго нежной...
      Найдешь восторг. И не ищи любви.
      Я снова молод. Алое вино,
      Дан радости душе! А заодно
      Дай горечи и терпкой, и душистой...
      Жизнь - горькое и пьяное вино!
      ***
      Сегодня оргия, - с моей женой,
      Бесплодной дочкой Мудрости пустой,
      Я развожусь! Друзья, и я в восторге,
      И я женюсь на дочке лоз простой...
      Не видели Венера и Луна
      Земного блеска сладостней вина.
      Продать вино?! Хоть золото и веско,
      Ошибка бедных продавцов ясна.
      Рубин огромный солнца засиял
      В моем вине: заря! Возьми сандал:
      Один кусок - певучей лютней сделав,
      Другой - зажги, чтоб мир благоухал.
      "Слаб человек - судьбы неверный раб,
      Изобличенный и бесстыдный раб!"
      Особенно в любви. Я сам, я первый
      Всегда неверен и ко многим слаб.
      Сковал нам руки темный обруч дней
      Дней без вина, без помыслов о ней...
      Скупое время и за них взимает
      Всю цену полных, настоящих дней!
      ***
      На тайну жизни - где б хотя намек?
      В ночных скитаньях - где хоть огонек?
      Под колесом, в неугасимой пытке
      Сгорают души. Где же хоть дымок?
      Как мир хорош, как свеж огонь денниц!
      И нет Творца, пред кем упасть бы ниц.
      Но розы льнут, восторгом манят губы...
      Не трогай лютни: будем слушать птиц.
      Пируй! Опять настроишься на лад.
      Что забегать вперед или назад!
      На празднике свободы тесен разум:
      Он - наш тюремный будничный халат.
      Пустое счастье - выскочка, не друг!
      Вот с молодым вином - я старый друг!
      Люблю погладить благородный кубок:
      В нем кровь кипит. В нем чувствуется друг.
      Жил пьяница. Вина кувшинов семь
      В него влезало. Так казалось всем.
      И сам он был - пустой кувшин из глины...
      На днях разбился... Вдребезги! Совсем!
      ***
      Дни - волны рек в минутном серебре,
      Песка пустыни в тающей игре.
      Живи Сегодня. А Вчера и Завтра
      Не так нужны в земном календаре.
      Как жутко звездной ночью! Сам не свой,
      Дрожишь, затерян в бездне мировой,
      А звезды в буйном головокруженье
      Несутся мимо, в вечность, по кривой...
      Осенний дождь посеял капли в сад.
      Взошли цветы. Пестреют в горят.
      Но в чашу лилий брызни алым хмелем
      Как синий дым магнолий аромат...
      Я стар. Любовь моя к тебе - дурман.
      С утра вином из фиников я пьян.
      Где роза дней? Ощипана жестоко.
      Унижен я любовью, жизнью пьян!
      Что жизнь? Базар... Там друга не ищи.
      Что жизнь? Ушиб... Лекарства не ищи.
      Сам не меняйся. Людям улыбайся.
      Но у люден улыбок - не ищи.
      ***
      Из горлышка кувшина на столе
      Льет кровь вина. И все в ее тепле:
      Правдивость, ласка, преданная дружба
      Единственная дружба на земле!
      Друзей поменьше! Сам день ото дня
      Туши пустые искорки огня.
      А руку жмешь, - всегда подумай молча:
      "Ох, замахнутся ею на меня!.."
      "В честь солнца - кубок, алый наш тюльпан!
      В честь алых губ - и он любовью пьян!"
      Пируй, веселый! Жизнь - кулак тяжелый:
      Всех опрокинет замертво в туман.
      Смеялась роза: "Милый ветерок
      Сорвал мои шелк, раскрыл мои кошелек,
      И всю казну тычинок золотую,
      Смотрите, - вольно кинул на песок".
      Гнев розы: "Как, меня - Царицу роз
      Возьмет торгаш и жар душистых слез
      Из сердца выжжет злою болью?!" Тайна!..
      Пой, соловей! "День смеха - годы слез".
      ***
      Завел я грядку Мудрости в саду.
      Ее лелеял, поливал - и жду...
      Подходит жатва, а из грядки голос:
      "Дождем пришла и ветерком уйду".
      Я спрашиваю: "Чем я обладал?
      Что впереди?.. Метался, бушевал...
      А станешь прахом, и промолвят люди:
      "Пожар короткий где-то отпылал".
      - Что песня, кубки, ласки без тепла?
      - Игрушки, мусор детского угла.
      - А что молитвы, подвиги и жертвы?
      - Сожженная и дряхлая зола.
      Ночь. Ночь кругом. Изрой ее, взволнуй!
      Тюрьма!.. Все он, ваш первый поцелуй,
      Адам и Ева: дал нам жизнь и горечь.
      Злой это был и хищный поцелуй!
      - Как надрывался на заре петух!
      - Он видел ясно: звезд огонь потух.
      И ночь, как жизнь твоя, прошла напрасно.
      А ты проспал. И знать не знаешь - глух.
      ***
      Сказала рыба: "Скоро ль поплывем?
      В арыке жутко - тесный водоем".
      "Вот как зажарят нас, - сказала утка,
      Так все равно: хоть море будь кругом!"
      "Из края в кран мы к смерти держим путь.
      Из края смерти нам не повернуть".
      Смотри же: в здешнем караван-сарае
      Своей любви случайно не забудь!
      Где вы, друзья? Где вольный ваш припев?
      Еще вчера, за столик наш присев,
      Беспечные, вы бражничали с нами...
      И прилегли, от жизни охмелев!
      "Я побывал на самом дне глубин.
      Взлетал к Сатурну. Нет таких кручин,
      Таких сетей, чтоб я не мог распутать..."
      Есть! Темный узел смерти. Он один!
      "Предстанет Смерть и скосит наяву,
      Безмолвных дней увядшую траву..."
      Кувшин из праха моего слепите:
      Я освежусь вином - и оживу.
      ***
      Гончар. Кругом в базарный день шумят...
      Он топчет глину, целый день подряд.
      А та угасшим голосом лепечет:
      "Брат, пожалей, опомнись - ты мой брат!.."
      Сосуд из глины влагой разволнуй:
      Услышишь лепет губ, не только струй.
      Чей это прах? Целую край - и вздрогнул:
      Почудилось - мне отдан поцелуй.
      Нет гончара. Один я в мастерской.
      Две тысячи кувшинов предо мной.
      И шепчутся: "Предстанем незнакомцу
      На миг толпой разряженной людской".