Глава 15

Вера перевернулась, положила руку на Мишин живот, твердый как камень. Заглянула в его темные глаза. Ее белокурые волосы беспорядочными прядями рассыпались по кремово-белым плечам. Миша улыбнулся ей.

Они обедали в ресторанчике «Да Силвано» в Гринвич-Виллидж, потом рука об руку пешком дошли до Западной Двадцатой улицы в Челси, где у Вериной подруги Присциллы Кавано была квартира в мансарде. Она согласилась уступить им свою мансарду на вечер с условием, что они ее освободят до полуночи.

Миша гладил Верины волосы.

— С тобой так хорошо!

— И мне с тобой хорошо.

Эти слова не выражали и сотой доли того, что она чувствовала. Никогда еще не испытывала она такого ощущения счастья, наполненности, удовлетворенности… ощущения правильности происходящего. Никогда и ни с кем. Это ее удивляло и немного путало. Ее собственные эмоции и ощущения вышли из-под контроля. Фактически она теперь оказалась в их власти. Такую женщину, как Вера Буним, интеллектуальную, всегда немного холодную, это не могло не пугать.

Миша продолжал гладить ее волосы.

— О чем ты думаешь?

— Так… ни о чем.

Ну-ну. Я ведь тебя хорошо знаю. У тебя что-то на уме. Давай выкладывай.

— Я думала… как это не похоже на все остальное… то, что происходит между нами.

— В чем же разница?

— Это… — Вера не решалась открыть ему всю глубину своих чувств. — Это… как будто… больше чем просто секс. — Она подняла на него глаза. — Ты понимаешь, о чем я говорю?

Миша сжал ее в объятиях.

— Да. Мне кажется я никого так хорошо не знал, как тебя. Ни с кем так свободно себя не чувствовал. — Он усмехнулся. — Но и секс тоже неплох.

— Самый лучший секс! — рассмеялась в ответ Вера. — У меня ни с кем так не было, — произнесла она серьезным тоном. — Даже близко.

Миша с любопытством взглянул на нее:

— А как у тебя было? С другими? Вера на мгновение задумалась.

— Первые разы — просто ужасно. Все так неловко… неаккуратно! — Она хихикнула. — А мальчик! Бедняга… Брр! Просто ужасно.

Миша тоже рассмеялся.

— Кто это был?

— Джеми Крофт-Милнс. И не кто-нибудь, а лорд Роулэндсер. Будущий граф какой-то там. Мне было около пятнадцати, и ему столько же. Это произошло на большом приеме в их имении в Кенте, в Англии. Ну ты знаешь, целая толпа молодых аристократов и богатых американцев. Эксперименты с сексом и наркотиками. Никто из нас толком не знал, что надо делать. — Она снова рассмеялась. — Мне было так неловко.

— А потом? Кто следующий?

— Антонио. Итальянец. Я познакомилась с ним на лыжной прогулке в Гштаде.

— Ну и как он?

Вера игриво взглянула на него:

— Ты очень любопытен. Я вовсе не обязана тебе это рассказывать.

— Да будет тебе. Я все хочу о тебе знать, Вера. Она колебалась.

— Ну…

— Потом я все расскажу тебе о своем грязном прошлом.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну что ж… Антонио оказался забавным. И опытным. Похоже, он спал со всеми девушками в Швейцарии. Очень энергичный и в то же время очень нежный. Он помог мне преодолеть страх и застенчивость, научил наслаждаться сексом. Но я знала, что для него это ровным счетом ничего не значит. Просто…

— Траханье?

— Точно.

— А потом?

— Ну… я встречалась со многими, но ничего серьезного. Единственный… кто запомнился, — это Саймон. Я встречалась с ним в Англии. — Внезапно она затихла.

— Продолжай. Что произошло с Саймоном? Она вздохнула.

— Мы познакомились на вечеринке в Лондоне. Он художник. Учится в Слейде. Очень красивый, очень напористый, агрессивный, и очень большой собственник. Вначале он мне показался интересным. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Мне все это было в новинку. Я имею в виду — такой вот человек. Мотоцикл, черная кожаная куртка и все такое. Я думаю, это своего рода бунт против условностей. Но в конце концов агрессия стала непереносимой. А уж чувство собственника… Он сходил с ума, стоило мне только взглянуть на другого мужчину. Я поклялась себе, что никогда больше… — Она подняла на него глаза. Пожала плечами. — Вот и все. Потом появился ты.

Миша прижал ее к себе, поцеловал в лоб.

— Потом появился я… И у меня появилась ты.

Он покрывал легкими поцелуями ее лицо, нашел ее губы. Вера среагировала мгновенно. Ее охватила волна страсти, желания, настоящего голода.

— О!.. — прошептала она. — Я так буду по тебе тосковать, когда ты уедешь на гастроли!

— Я тоже буду по тебе скучать. — Губы его коснулись ее шеи, целовали, ласкали. — Но пока я еще не уехал. У нас еще есть время. Кроме того, мы сможем встречаться в Лондоне. И я буду возвращаться в Нью-Йорк, так что надолго мы не расстанемся.

Поцелуи его стали более настойчивыми. Внезапно Вера резко отстранилась.

— О, Миша! Мне так страшно…

— Но чего ты боишься?

— Самой мысли о том, что нам придется расстаться. Я знаю, мы не так давно знакомы, но… мне кажется, я в тебя влюблена.

Она подняла на него глаза, опасаясь того, что может увидеть в его взгляде и уже жалея о том, что сказала о своих чувствах. Меньше всего ей хотелось пугать его требованием ответных чувств.

Миша задумчиво смотрел куда-то в сторону. Лицо его стало непроницаемым. В конце концов он обнял ее.

— Честно говоря, не знаю, что я к тебе чувствую. — Он встретился с ней взглядом. — Ты прекрасный друг. Мне хорошо с тобой. Но больше я ничего не могу сказать.

— Все нормально, Миша. Он вздохнул:

— Я знаю наверняка только одно — в течение некоторого времени карьера для меня будет важнее всего остального. Он бросил на нее многозначительный взгляд.

— Я понимаю.

Вера кивнула, надеясь, что лицо ее не выдает страдания, от которого сердце буквально разрывалось на части. Если бы он мог сказать, что тоже ее любит… Конечно, хорошо, что он честен с ней, но его честность не облегчает боль, которую она сейчас испытывает.

Миша нежно поцеловал ее. Вера отстранилась.

— В чем дело?

— Который час?

Он посмотрел на часы. Поморщился:

— О Господи! Без двадцати двенадцать.

— Придется поторопиться. — Вера откатилась от него, села на постели. — Присцилла рассвирепеет, если застанет нас здесь. У нее новый мальчик, она планирует провести с ним сказочную ночь.

— Черт! Это просто черт знает что такое!

— Да, это черт знает что такое. — Однако в следующую секунду лицо Веры озарилось улыбкой. — Но ты только подумай, скоро у тебя будет свое собственное жилье. И у меня в Лондоне будет своя квартира.

— Недостаточно скоро. — Он потянулся к ней, поцеловал пульсирующую жилку на шее. — Недостаточно скоро.

Они встали с кровати, быстро оделись, привели в порядок смятую постель. Миша обнял Веру, крепко прижал к себе. Она с улыбкой подняла на него глаза:

— Знаешь что?

— Что?

— А ты ведь так и не рассказал мне о своем грязном прошлом.

— В следующий раз. Обещаю.

— Я от тебя не отстану. Я тоже хочу знать о тебе все.

— Обязательно узнаешь. — Он страстно поцеловал ее. Резко отстранился. — Не хочу с тобой расставаться! Не хочу расставаться так.

— Ничего не поделаешь. Но мы расстаемся ненадолго.

«Если бы можно было вообще не расставаться! — думала Вера. — Если бы можно было все время быть вместе». Но даже сейчас, в полном смятении чувств, она понимала, что это невозможно, по крайней мере теперь. Они оба еще слишком молоды. Тем не менее ее не покидала уверенность в том, что когда-нибудь в будущем, в один прекрасный день она получит то, что хочет. Получит Мишу Левина.

Глава 16

Ее лондонская квартира находилась на Чейн-Уок, в Челси, некогда богемном, а теперь в высшей степени фешенебельном районе, одном из самых престижных в Лондоне. Дом представлял собой огромный особняк, построенный в девятнадцатом веке и разделенный впоследствии на просторные квартиры с высокими потолками. Вера предпочла бы какой-нибудь более молодежный, более «хипповый» район, например, модный Ноттинг-Хилл, однако ей не хотелось выглядеть неблагодарной перед родителями, хотя апартаменты, которые они для нее купили, казались слишком роскошными для студентки. Но больше всего ей не нравилось то, что своей щедростью они как бы держали ее в руках. Не нравился ей и Ангус, слуга, которого они для нее наняли и который постоянно обременял ее своим присутствием. Человек среднего возраста и мощного телосложения, он, как ни странно, сочетал в себе качества идеального дворецкого и охранника. Он оказался настоящим экспертом в вопросах безопасности. Вера в шутку говорила друзьям, что Ангус может одинаково хорошо подать бокалы с напитками и изувечить лучшего друга. В этой шутке крылась большая доля правды. Вера и сама ощущала странное беспокойство в присутствии Ангуса.

В конце концов она смирилась с навязчивой заботой любящих родителей и пришла к соглашению с Ангусом касательно своей личной жизни. Ценой некоторых компромиссов ей удалось сделать свою лондонскую жизнь вполне приятной на протяжении всех четырех лет, в течение которых она изучала историю искусств в институте Кортхолт. Сейчас она оканчивала курс по изобразительному и декоративно-прикладному искусству и собиралась получить диплом от «Кристи» и Королевского общества искусств.

Сидя в библиотеке, огромной комнате с книжными шкафами из красного дерева от пола до потолка, со стенами, обитыми зеленым бархатом, она трудолюбиво работала над дипломным исследованием. Письменный стол в стиле короля Георга I, заваленный книгами и бумагами, стоял лицом к стене: вид из окна, так же как и вид других комнат, ее неизменно отвлекал.

Вера отложила ручку, потерла уставшие глаза. Она уже два часа сидит, не поднимая головы. Подняла глаза на стену напротив. Улыбнулась. Над столом на стене висела доска, сплошь увешанная открытками со всего мира. Вена, Прага, Будапешт, Берлин, Копенгаген, Хельсинки, Париж, Мюнхен, Женева, Рим, Венеция, Мадрид, Лиссабон, Сидней, Кейптаун, Найроби, Токио. В основном типичные туристские открытки с видами городов, но иногда Миша присылал ей рискованные, а то и просто смешные виды. Например, из Кейптауна, Найроби и Сиднея она получила изображения спаривающихся животных — лягушек, гиен и зебр. Из Парижа пришли фотографии проституток в откровенно возбуждающих позах. Как это похоже на Мишу! У кого еще можно найти такие колебания вкуса — от роскошнейших дворцов до вульгарной бульварщины. Но есть у него вкус или нет, Вере нравились все его открытки, вульгарные в особенности. За эти четыре года, что он путешествует по миру со своей музыкой, они переписываются с какой-то фанатичной регулярностью, еженедельно, а иногда и ежедневно, стараясь держать друг друга в курсе мельчайших деталей своей жизни. Сообщали обо всех своих взлетах и падениях, о встречах и вечеринках, о новых знакомых, даже о своей эмоциональной жизни.

Вера потянулась к шкатулке из слоновой кости, до отказа заполненной письмами и открытками. Подняла крышку. Эти письма и открытки помогали им не терять связь друг с другом и в то же время служили своего рода терапией. Если Мише становилось неуютно или одиноко в пути, переписка с Верой заполняла пустоту, особенно ночами в безликих гостиничных номерах. То же самое происходило и с Верой. На многочисленных светских мероприятиях, где она присутствовала часто лишь по настоянию родителей или друзей, ее нередко охватывало острое чувство одиночества, несмотря на то что ее знакомили с новыми, порой очень интересными людьми. Многие из этих новых знакомых хотели бы стать ее друзьями. Однако ее не покидало ощущение, что жизнь проходит зря, что она упускает драгоценное время. Причину этого она хорошо знала: жизнь проходила без Миши.

Она отодвинула кресло. На сегодня достаточно. Работа по истории мебели и декоративно-прикладному искусству от «Кристи» и Королевского общества искусств близится к завершению. Это было не какое-нибудь рядовое исследование, ее работа должна стать лучшей в классе. Она уже мечтала о том, как сможет применить полученные знания. Возможно, на аукционах «Сотбис» или «Кристи», в Нью-Йорке или в Лондоне. Отец заверил ее, что с работой проблем не будет. Он является акционером одной из этих компаний и весьма почитаемым клиентом обеих. А у нее теперь к тому же достаточно высокая квалификация.

На данном этапе Вера ощущала сильное желание сделать свою жизнь как можно более приятной и насыщенной. Занятия в институте скоро закончатся. Можно надеяться, что работа, какой бы она ни оказалась, будет приносить ей удовлетворение и наполнит ее жизнь. Некоторое время придется заполнять жизнь работой. Она знала, что Миша — несмотря на их дружбу, не прерывавшуюся в течение четырех лет в разлуке, несмотря на тесную связь и секс, которым они наслаждались при каждой возможности, — пока не готов связать себя семейными узами ни с ней, ни (слава тебе, Господи!) с кем-либо другим. Теперь она сознавала лучше, чем когда-либо, что действительно влюблена в него. Любовь ее, казалось, с годами только усилилась. Какой-то частью своего существа она постоянно ждала… ждала, что в конце концов он поймет — она его единственная.

— Мэм…

Вера вздрогнула, внезапно выведенная из раздумий. На пороге появился Ангус. Как ему удается подкрадываться так бесшумно?.. Огромный, как бульдозер, а двигается легко, как балерина. Сейчас он стоял у двери в выжидательной позе, сохраняя при этом вид, полный достоинства.

— В чем дело, Ангус?

— Вас к телефону, на первой линии. Молодой человек. Она сразу поняла, кого он имеет в виду. Сердце подпрыгнуло от радостного предвкушения.

— Спасибо, Ангус. Я возьму трубку здесь. Ангус повернулся и бесшумно исчез в направлении кухни. В те часы, когда Вера занималась, все телефоны в квартире отключались, кроме одного, стоявшего на кухне, где она не могла его слышать. Ангус знал — прерывать ее можно лишь в тех случаях, когда звонит кто-нибудь из родителей, или Миша, или Саймон. Она сняла трубку.

— Привет, — раздался глубокий баритон. — Придешь сегодня?

— Да. Я выйду примерно через час.

— Значит, до встречи.

— Пока.

Но он уже положил трубку.

Вера откинулась на спинку. Задумалась. Надо бы пойти наверх, принять ванну и переодеться к свиданию… если это можно так назвать… однако она чувствовала, что пока не готова. На самом деле, не лучше ли вообще никуда не ходить? Просто остаться дома. Она часто спрашивала себя, стоит ли вообще встречаться с этим человеком.

Она знала, что Миша иногда встречается с другими женщинами. И он знал о ее молодых людях. Неудивительно: и о нем, и о ней постоянно сообщалось на страницах светской хроники по обе стороны Атлантики. Они часто со смехом обсуждали то, что о них пишут, от души забавляясь порой нелепыми предположениями и домыслами репортеров. Незаметно для самих себя они выработали привычку уверять друг друга в том, что очередное «увлечение», как это называли в прессе, не более чем рядовое знакомство, к которому репортеры намеренно привлекают внимание читающей публики. То есть беспокоиться не о чем.

— Ах эта… — ответил ей Миша несколько дней назад. — Ее отец — большой покровитель искусств в Италии. Манни познакомил меня с ней. Решил, что будет неплохо, если нас увидят вместе на публике. Ну ты знаешь, возбудить интерес. Она известная манекенщица, и все такое.

— Она, конечно, очень красива.

— Да, — признал Миша. — Но в «верхнем этаже» у нее не слишком много. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Понимаю…

Вера в этот момент думала о том, что мужчин зачастую больше интересует как раз не «верхний этаж», а «нижний».

— А что с этим Хью… как его там? Я видел тебя на фотографии вместе с ним в журнале «Хелло». На какой-то вечеринке.

— Он владелец картинной галереи, здесь, в Лондоне. Мои родители хорошо его знают. Иногда я хожу с ним на вечера, когда ему нужно прикрытие.

— А, так он голубой…

— Да. У него уже несколько лет один и тот же дружок.

Подобные разговоры они вели не раз на протяжении последних четырех лет. Иногда у нее возникало ощущение, что они разговаривают словно бы на автопилоте. По большей части ее не слишком интересовали люди, которых приписывали им молва и фоторепортеры. Однако иногда, при виде очередной прекрасной женщины рядом с Мишей на фотографии, Веру охватывал страх, что именно эта в конце концов похитит его сердце. Или какая-нибудь из случайных знакомых на одну ночь — во время гастролей у него наверняка бывают и такие — отнимет у нее Мишу. И еще она не сомневалась в том, что есть и другие женщины, не появлявшиеся на страницах газет. Женщины, о которых он ей ничего не рассказывает. Наверняка у Миши есть от нее секреты.

Она улыбнулась. У нее тоже есть маленький секрет, хотя на фоне Миши он и не имеет большого значения. Саймон Хэмптон.

Ее бунтарь-любовник снова ворвался в ее жизнь, такой же энергичный, такой же требовательный, такой же изобретательный. Правда, инстинкты собственника и агрессия немного поутихли, он их усмирил, скорее всего благодаря тому, что она так долго отказывалась встречаться с ним. Если говорить попросту, Саймон дает ей великолепный секс, он в любую минуту готов и настроен на это.

Именно благодаря Саймону ей удалось прийти к соглашению с Ангусом. С течением времени, после того как они лучше узнали друг друга и стали друг другу доверять, и еще после долгого разговора по душам Ангус пересмотрел свое отношение к ее исчезновениям из дома, иногда даже на целую ночь, если только она предупреждала его, что будет у Саймона. Она даже предлагала Ангусу деньги за молчание, зная, что он обо всем докладывает отцу. Однако этот загадочный сфинкс отказался от денег и согласился не выдавать ее при условии, что будет знать, где она находится.

Вера прекрасно знала о том, что Ангус не жалует Саймона, хотя они встречались лишь мимолетно. Похоже, он просто не одобряет это знакомство. Вместе с тем он, кажется, понимает, что у нее есть свои причины время от времени встречаться с молодым человеком, и готов пойти на уступки, при условии, что эти встречи не принесут ей вреда. Если бы он когда-нибудь спросил ее, что она находит в Саймоне, она бы ответила, что он ее физически возбуждает. Он — как та самая мятная жевательная резинка после обеда, с которой мать часто сравнивает молодых людей. Сексуальные забавы, не больше. И уж конечно, их ни в коем случае нельзя рассматривать как возможных претендентов на ее руку. Для Веры эти свидания служили способом выпустить пар, получить физическое удовлетворение, никак при этом себя не связывая. И вездесущая пресса об этих свиданиях не знала, и даже Миша не знал. Они всегда встречались в запущенной, неухоженной мансарде Саймона, никогда не выходили на люди, под свет фоторепортерских вспышек. Если говорить правду, она наслаждалась этими встречами еще и потому, что напор Саймона, его бьющая через край чувственность и его преданность своей работе художника очень напоминали ей Мишу.

Ее маленький секрет… Она поднялась на ноги, пошла наверх, к себе в спальню, готовиться к свиданию. Конечно, лучше бы, если бы он не был ей нужен. Но он ей нужен.

Глава 17

Нью-Йорк, 1992 год

Манни сидел на кровати, прижав к уху телефонную трубку и прихлебывая джин с тоником. Миша заканчивал одеваться.

— Послушай, Сол, — Манни поставил стакан на столик у кровати, — я уже сто раз говорил тебе: в этом месяце у Майкла все занято. Да у нас на два года вперед все забито.

Миша наблюдал за Манни в зеркало, застегивая рубашку. Красивые золотые кнопки в комплекте с запонками — подарком Веры. Примерно два года назад он давал концерт в Лондоне, в «Алберт-холл». Покончив с застежками, он надел запонки, заправил рубашку в брюки. Рубашка от Джанфранко Ферре с изысканной белой вышивкой — подарок родителей. Миша выбрал один из множества черных шелковых галстуков, искусно завязал. Узел получился именно такой, как надо, — результат длительной ежедневной практики. Он отступил назад, оглядел себя в зеркале. Неплохо, совсем неплохо. Ах да, чуть не забыл свою ленту! Он бережно снял ее с вешалки красного дерева, надел, подошел ближе к зеркалу, чтобы убедиться, что черный шелк сверкает именно там, где надо. Теперь, кажется, все. Почти все.

Миша повернулся к Манни. Тот, уже не сдерживаясь, кричал в трубку. Лицо его побагровело. Все нотки, имитирующие английского аристократа, исчезли из его голоса. Миша не переставал удивляться этому явлению — стоило Манни разволноваться, как он неизменно возвращался к своим прежним манерам уличного мальчишки из Бруклина. Он с ухмылкой взглянул на Сашу. Тот ответил такой же ухмылкой и покачал головой, как бы давая понять, что Манни его больше ничем не может удивить.

— Ну сколько раз я тебе должен повторять, Сол! Ответ один — нет. Н-е-т, — проговорил он по буквам. — Я ведь тебе давно говорил: заявку надо было сделать прошлой весной. Ты меня слышишь? Прошлой весной! А сейчас у нас лето. Поздно, к чертям собачьим!

Некоторое время он слушал, потом хлопнул трубку на рычаг, не говоря больше ни слова. Поднял глаза на Мишу:

— Ну что за хрен! И слушать ничего не хочет. Он взял с тумбочки стакан, сделал большой глоток.

— Да не волнуйся ты так, Манни. Ты меня уже забронировал, можно сказать, на всю оставшуюся жизнь. Не знаю, как тебе это удается, но вижу, что удается.

Лицо Манни расплылось в довольной улыбке.

— Мама сказала, что заходила на днях в «Тауэр рекорде», — продолжал Миша. — Они демонстрировали мой новый компакт-диск. Угадай где.

— Где?

На самом деле Манни уже знал ответ на этот вопрос.

— Между Мадонной и новым диском трех теноров. На прилавке и в специальных помещениях. Можешь себе представить! Мне, может, и удалось создать загадочный образ покорителя сердец для прессы, но то, как ты работаешь с дистрибьюторами, — это просто фантастика. Как, черт побери, ты этого добиваешься?

Манни красноречиво пожал плечами:

— Ты просто оставь все эти дела мне. — Он обменялся взглядом с Сашей. — Тебе не стоит об этом беспокоиться.

— Мне просто любопытно. Я совсем ничего не знаю о деловой стороне. Если с тобой что-нибудь случится, я пропал. Ни в чем не разбираюсь.

Манни ответил небрежной улыбкой.

— Ничего со мной не случится. Не думай об этом. А в случае чего Саша справится с делами. Правда, Саша? Саша кивнул:

— Да, я знаю, что происходит и что надо делать. Не забывай, Майкл, мы ведь оба неудавшиеся пианисты, исполнители классической музыки. Так что бизнес этот мы знаем, хоть и не состоялись как профессиональные музыканты.

— Ну, если вы так говорите….

— Да, я так говорю, — произнес Манни. — Саша прав. Мы, может, и не состоялись как пианисты, но бизнес этот знаем вдоль и поперек.

Вероятно, так оно и есть, думал Миша. Последние пять лет деньги буквально текут рекой. Он никогда о таком не мечтал. А сейчас с легкой руки Манни у его дисков даже появился собственный лейбл: «Брайтон-Бич» — в честь района Бруклина, населенного эмигрантами из России. Миша знал, что Манни и Саша заключили какое-то соглашение со старыми знакомыми с Брайтон-Бич, такими же молодыми людьми, выходцами из России, так же, как и они, стремившимися попасть наверх. Иногда он рассеянно размышлял о том, что это за люди. Он слышал, что в Брайтон-Бич активно действует большая гангстерская группа эмигрантов из России, однако никогда не расспрашивал ни Манни, ни Сашу об их методах ведения дел или об их связях. Его просто радовало, что диски с его записями продаются во всех магазинах по самой высокой цене.

Он подошел к шкафу, достал смокинг под цвет брюк. Легкий летний двубортный пиджак, сшитый специально для него в Милане самим Версаче. Он надел его, снова оглядел себя в зеркале.

— Колоссально смотрится!

Манни уже оправился после телефонной баталии и обрел свой прежний британский апломб.

— Старик Версаче постарался, ничего не скажешь.

— И в самом деле хорошо смотрится. — Миша отвернулся от зеркала. — Что скажешь, Саша?

— Идеально.

— Ну, вы готовы?

— Как только скомандуешь.

— Тогда пошли вниз. Кажется, я тоже чего-нибудь выпью перед уходом.

Манни удивленно поднял брови:

— Выпьешь?! Ты?! Перед выходом?

— Да. Сегодня мне это не помешает.

Они вышли из просторной спальни с балконом, спустились вниз, в гостиную. Миша растянулся на диване, Манни и Саша сели напротив в старинные кресла.

С годами его жилье в «Отель де артист» наполнилось вещами, купленными во время путешествий по всему миру. В огромной гостиной с потолками двойной высоты, очень похожей на ту, что осталась в квартире родителей, за несколько кварталов отсюда, стояли два концертных рояля «Стейнвей» вплотную друг к другу, так, что на них падал свет из огромных окон от пола до потолка. Из Венеции Миша привез великолепную хрустальную люстру. На полу лежал старинный ковер, некогда яркий, но с годами поблекший от времени и от солнца. Теперь краски как раз такие, как ему нравится. В одном конце комнаты — большой камин с полкой из резного камня, над ним — антикварное зеркало в резной позолоченной раме, тоже купленное в Венеции. Большие удобные кресла и кушетки обтянуты замшей, кожей, гобеленом. По всей комнате расставлены античные столы и столики. Он сам обставил эту комнату и очень гордился ею. Старинная мебель, роскошная обивка, предметы искусства и роскоши не мешали тем не менее чувствовать себя здесь уютно и комфортно, не боясь положить ноги на столик или подлокотник кресла. И еще одна деталь: несмотря на всю роскошь этой комнаты, в ней чувствовалась мужская атмосфера. Хотя бы по этим вот неоклассическим итальянским креслам двухсотлетнего возраста, обитым не тканью, а тончайшей, мягчайшей кожей, и не пастельного, а густого темного цвета.

Миша подошел к шкафчику из позолоченного дерева. Налил себе виски, положил несколько кубиков льда из серебряного ведерка, долил воды, размешал пальцем. Обернулся к Манни и Саше:

— Хотите еще джина с тоником? Манни встал:

— Я сам возьму.

Миша опустился на диван, обитый замшей шоколадного цвета, скинул с ног легкие туфли, положил ноги на кофейный столик от Джакометти из бронзы и стекла.

Зазвенел телефон.

— О Господи, опять! — простонал Миша.

— Я возьму. — Манни взял трубку. — Слушаю. — Он прикрыл трубку рукой. — Это Рэчел. Я сейчас.

Рэчел — невероятно исполнительная и агрессивная секретарша Манни и Саши — одна из немногих знала этот номер.

Миша махнул рукой:

— Можешь не торопиться.

Саша встал, подошел к столику с напитками, смешал джин с тоником для себя и Манни, поставил один стакан рядом с Манни, с другим вернулся обратно на свое кресло.