Глава 14

— Квартира Левиных, — произнесла Катя в телефонную трубку со своим резким акцентом.

Некоторое время она слушала, потом разразилась обычной литанией, которую повторяла день за днем:

— Прошу прощения, их сейчас нет. Скажите свое имя и номер телефона. Кто-нибудь из них вам обязательно позвонит при первой же возможности. — Быстро начала писать в блокноте, лежавшем перед ней. — Да… да… Чао.

Положила трубку, подняла глаза на Мишу. Ее красивое лицо выглядело усталым, большие карие глаза утратили свой блеск.

— За сегодняшнее утро это уже двадцать девятый звонок. Просто невероятно. У меня ни минуты свободной.

Она откинула прядь волос с лица длинным, покрытым красным лаком ногтем. Слегка надула полные чувственные губы.

Миша не сводил глаз с выемки на груди в раскрытом вороте блузки.

— И кто сейчас?

— Дирижер. Из… Мюнхена. — Он подтолкнула к нему блокнот. — Вот, здесь вся информация.

Миша быстро пробежал глазами запись в блокноте, отдал ей, глядя в ее ярко накрашенные глаза.

— Послушай, Катя, почему бы тебе не включить автоответчик и передохнуть? Выпить чашку кофе? Она улыбнулась:

— А ты не хочешь кофе?

— Хочу, конечно.

Катя вышла из-за письменного стола, направилась на кухню. Миша смотрел ей вслед, любуясь ее движениями. Как кошка… Кошка из джунглей, сильная, крепкая, чувственная… и немного хищная.

Он взял ее блокнот, начал перелистывать страницы. Просмотрел список позвонивших за сегодняшнее утро. В последнее время телефон звонил не переставая. В конце концов Соня наняла Катю Петрову, эмигрантку из России, о которой услышала через друзей. После концерта в «Карнеги-холл» агенты, продюсеры, представители компаний звукозаписи, адвокаты и рекламодатели без устали гонялись за Мишей.

Он бросил блокнот на стол и пошел на кухню, где Катя готовила кофе. Она подняла глаза, улыбнулась, поманила его пальцем. Он подошел. Она обняла его за талию, притянула к себе вплотную.

— М-м-м… Как с тобой приятно, Миша!

Возбужденный, он нагнулся к ней. Начал целовать ее шею. Положил руки по обе стороны кухонной стойки, как бы пригвоздил ее, толкнулся в нее твердым напрягшимся членом.

— Пойдем наверх, — шепнул он, покусывая ее шею. Катя оторвалась от него. Надула губы.

— Я не могу. Твоя мама скоро придет.

— А мы быстро. Как в прошлый раз. Неожиданно Катя приняла сугубо деловой вид.

— Нет. Мне надо заниматься делом. Мне очень нужна эта работа, и я вовсе не хочу, чтобы Соня на меня рассердилась.

— Ах черт!

— Кофе готов. Отпусти меня.

Он отошел, мысленно кляня ее за то, что намеренно дразнила и возбуждала его, и себя за то, что так быстро поддался. В паху ощущалась тупая боль.

Неожиданно раздался пронзительный звук зуммера. Миша подошел ответить. Катя в это время наливала кофе в чашки.

— Что там, Сэм?

— Посетитель. Манни Цигельман.

— Пропустите его. Пусть поднимется.

— Будет сделано.

Манни и Саша уже стали в доме Левиных чем-то вроде предметов домашнего обихода, однако Сэм никогда никого не пропускал наверх, не получив на это разрешения.

Миша обернулся к Кате. Она демонстративно его не замечала. Он тяжело вздохнул, пошел в холл, отпер дверь и стал ждать Манни. Вот подошел лифт. Через несколько секунд появился Манни, как всегда одетый с иголочки.

— Привет, старина! — заговорил он. — Кажется, я некстати?

— Да нет, Манни, проходи. А где Саша?

— Дома. Занимается моими бумагами.

Они прошли в комнату, сели на диван. Манни открыл портфель, начал перебирать бумаги.

— У меня здесь есть кое-какие цифры. Я хочу, чтобы ты на них взглянул.

Вошла Катя с двумя кофейными чашками в руках. Подала одну Мише.

— Привет, Манни, — обратилась она к нему как к старому знакомому. За то время, что она здесь работала, Манни появлялся в квартире Левиных каждый день. — Кофе хочешь?

— Да, это было бы прекрасно.

— Два куска сахара и побольше сливок?

— Чудесно.

Манни вынул из портфеля бумаги, повернулся к Мише:

— Вот, посмотри. Ты помнишь тот договор касательно звукозаписи, который мы с тобой обсуждали? Фирма ББР — Брайтон-Бич рекордингс?

— Помню. И что дальше?

— Взгляни на эти цифры.

Он подал Мише лист бумаги с цифрами и аккуратными пометками.

— Вот это, — он указал на цифру, обведенную жирным кружком, — аванс, который они предлагают.

Он поднял глаза на Мишу. Губы его растянулись в улыбке. Сейчас он напоминал Чеширского кота.

Миша изумленно посмотрел на него:

— Ты, конечно, шутишь? Манни покачал головой:

— Нисколечко.

— Но это фантастика! О таком я даже не мечтал! Появилась Катя с кофе для Манни.

— Спасибо, Катя.

— На здоровье.

Она снова уселась за письменный стол. Включила автоответчик, перемотала пленку, начала записывать оставленные сообщения. Манни указал еще на одну цифру, обведенную кружочком:

— Вот это, я думаю, тебе тоже понравится. Гонорар исполнителя.

— Манни! — Миша обнял его, похлопал по спине. — Все! Я нанимаю тебя на работу! Я тебя нанимаю! Манни задохнулся:

— Отпусти! Ты меня задушишь! Кофе сейчас прольется. Миша еще раз хлопнул его по спине:

— Просто фантастика! Как тебе это удалось? Манни поставил чашку, поправил галстук, пригладил редкую бахромку волос, венчиком окружавших его плешивую голову.

— Должен тебе сказать, дружище, это было нелегко. Совсем нелегко. Ну и старина Саша мне помог.

Хлопнула входная дверь. Вошла Соня с портфелем и хозяйственной сумкой в руках.

— Манни! Какой сюрприз! Или, может быть, ты к нам переселился?

Она игриво подмигнула ему.

— Привет, Соня. — Манни поднялся на ноги. Они обменялись поцелуями по американскому обычаю. — Просто забежал показать Мише кое-какие цифры.

— Ах вот как! Значит, он все-таки нанял тебя своим представителем в конце концов?

— Не совсем. Я хочу сказать, он еще не подписал никакого документа… и все такое.

Соня поставила портфель и сумку, села в кресло, сбросила с ног туфли. Миша подошел к ней с бумагами в руках.

— Ты только взгляни, мама.

— Как, ты меня не поцелуешь?

Миша послушно наклонился, чмокнул ее в щеку.

— Вот так-то лучше.

Она взяла из его рук лист бумаги. Некоторое время молча изучала его. В конце концов подняла глаза на Манни. Лицо ее осталось непроницаемым.

— Как тебе удалось выставить ББР на такую сумму, если ты еще даже не являешься Мишиным представителем?

Мании сверкнул глазами и тут же потупил взгляд.

— Ну… я… я… сказал им, что… все бумаги уже подписаны. Что я… официальный представитель. Соня кивнула:

— Я так и подумала. — Она обернулась к Мише: — Тебе звонили самые лучшие, самые известные агенты мира. — Она говорила так, словно Манни не было в комнате. — Все они предлагали свои услуги.

Миша кивнул:

— Это верно.

— Ты уже принял решение?

— Кажется, да.

— И ты собираешься сделать то, о чем говорил со мной и отцом вчера вечером?

Миша улыбнулся:

— Да.

Соня тоже ответила улыбкой.

— Я думаю, это мудрое решение.

— Я тоже так думаю.

— Ну что же, может быть, пора его обнародовать?

— Да.

Миша повернулся к Манни. Тот сидел, недоуменно глядя на них.

— Манни, я даю согласие на то, чтобы ты стал моим представителем, и готов подписать все необходимые документы.

Манни изо всех сил старался скрыть свое торжество. Пытался сделать вид, что для него это пустяк, что он привык к таким победам. Но не смог. Лицо его расплылось в улыбке от уха до уха. Он подошел к Мише, порывисто обнял его.

— Не надо тебе ничего подписывать. Просто пожмем друг другу руки, и все.

Он отодвинулся, протянул Мише пухлую ладонь. Тот пожал ее обеими руками.

Соня наблюдала за ними, едва сдерживая слезы радости. Какие они оба молодые, какие горячие, какие честолюбивые! И какое счастье, что у них общая цель! Она поднялась с места. Оба тотчас обернулись к ней.

— Дайте-ка я вас поцелую. Обоих.

Она раскинула руки. Оба с громким смехом пришли к ней в объятия.

« — Хорошие вы мои мальчики! — Она взглянула на Манни. — Это очень умно с твоей стороны — сказать им, что ты представляешь Мишу. Но я бы хотела знать еще одну вещь.

— Какую?

— В тот день, когда вы с Мишей встретились в спортзале, что ты там делал?

Манни явно растерялся. Сглотнул.

— Я… я… надеялся встретиться с Мишей.

— Так я и думала. Ты умный мальчик. Я это знала.

Миша беспокойно расхаживал по своей спальне, перебирая в уме все «за» и «против», все возможные подходы и решения проблемы. Его обуревали противоречивые эмоции, однако одно он знал твердо: он должен съехать с этой квартиры.

Он сорвал с себя рубашку, бросил на пол, где уже лежали другие предметы потной, испачканной спортивной одежды. Снял кроссовки, стянул носки, швырнул в противоположный конец комнаты. Скинул теплые спортивные брюки. Все.

Его спальня, обычно чисто прибранная и аккуратная, сейчас являла собой отражение того состояния духа, в котором он пребывал в последнее время. Кроссовки, спортивная одежда, ботинки, туфли, кассеты, компакт-диски, книги, журналы, партитура, перчатки — все предметы его повседневной жизни валялись на полу, разбросанные по всей комнате, в полном беспорядке.

Мать и отец, дай Бог им здоровья… Они просто с ума его сведут. Да, они его любят. Да, они желают ему только добра, всего самого лучшего, что только может быть в жизни. Но сейчас их постоянное, полное любви присутствие сводит его с ума. Это факт, перед которым меркнет все остальное. Он ни на минуту не чувствует, что предоставлен самому себе. Они постоянно окружают его вниманием и заботой, стараются удовлетворить все его потребности. Временами ему кажется, что он не может дышать, что он задыхается от их неусыпного внимания к нему и его карьере.

Конечно, так было не всегда. Когда-то он жить не мог без их заботы и очень ее ценил. Он и сейчас ее ценит. Но он стал другим человеком. Он повзрослел. Теперь он восемнадцатилетний молодой человек, у которого своя собственная карьера и своя собственная жизнь, включающая… секс. В этом и состоит основная проблема его взаимоотношений с родителями. Он слишком сексуален… и ему это нравится. Но для совместной жизни с родителями в квартире с двумя спальнями это не годится. Вообще-то, внезапно осознал он, во всем мире не найдется достаточно большой квартиры для них троих. Что толку в этой соблазнительной и доступной Кате, если им постоянно приходится быть начеку, потому что Соня и Дмитрий в любой момент могут неожиданно вернуться с работы. Как позавчера, когда они, обнаженные, самозабвенно предавались страсти, и чем это кончилось? Вошел Дмитрий, совершенно неожиданно, без всякого предупреждения. Каким-то чудом они успели набросить на себя одежду после того, как он постучал в дверь. Однако выражение его лица, когда он их увидел — измятых, растрепанных, — сказало обо всем лучше всяких слов. Шок, разочарование, неудовольствие, но главное — боль… Не скоро ему удастся забыть это выражение отцовского лица. Впоследствии они даже не коснулись этой темы, но отец не дурак. Он, конечно, понял, что происходит. Просто пока, видимо, решил это не обсуждать.

А теперь с Катей возникли трудности. Она стала просто недоступной. Боится, что Соня и Дмитрий ее уволят, если заметят, что их сексуальные эскапады продолжаются. Ее холодная отчужденность выводит его из равновесия. Вкусив однажды этого запретного плода, Миша горел желанием наслаждаться им снова и снова, тем более что соблазнительная Катя постоянно рядом, в доме.

С Верой еще больше трудностей. Она просто сводит его с ума. Его тянет к ней неудержимо, как мотылька к огню. Он хочет ее так, как никогда никого не хотел. Наслаждается ее обществом так, как никогда никем не наслаждался. Однако Вера оказалась непростой молодой особой, с интеллектом ничуть не ниже его собственного. Временами она кажется прямой и открытой, но по большей части отношения с ней напоминают чистку луковицы, слой за слоем. Под каждым новым слоем оказывается следующий, и так до бесконечности. А до настоящей Веры не добраться. Она вся состоит из противоречий, из множества противоречивых мыслей и чувств, в которых невозможно разобраться.

Да, Вера, конечно, не создана для поспешного траханья в стоге сена, как Катя. Несмотря на то их молниеносное сближение, в день первого знакомства, Миша не сомневался в том, что беспорядочный секс не в ее характере. Тот вечер можно считать счастливой случайностью. Она сама потом сказала ему, что тот вечер был особенным в ее жизни. Она столько слышала об одаренном ребенке из СССР, которому ее родители помогали с шести лет. Она следила за его успехами до того самого вечера в «Карнеги-холл». Поэтому к моменту их первой встречи у них как бы уже существовала общая история. И кроме того, их, конечно, влекло друг к другу. Они занимались любовью… Но любовь ли это на самом деле?

Надеясь прояснить голову, Миша пошел в ванную, встал под освежающе холодный душ. Но это не помогло. Мысли о Вере не уходили. Господи, как все сложно! Даже в те считанные, словно украденные разы, когда они занимались любовью — после того, первого, вечера, — это скорее напоминало упражнения в изобретательности. Найти время и место для встречи так, чтобы никто не помешал и не узнал… Родители всячески поощряют его встречи с Верой, однако видят в этом начало чистого юношеского романа. Им и в голову не приходит, насколько секс важен для них обоих. Им всего по восемнадцать, они оба в самом начале карьеры. Слишком молоды, слишком неопытны, чтобы начинать совместную семейную жизнь. Родители, безусловно, видят в Вере идеальную невестку и сноху… когда-нибудь в отдаленном будущем, после того как Миша сделает свою блестящую карьеру и его имя прогремит на весь мир.

Иван и Татьяна Буним относятся к этому иначе. Ничего не имеют против дружбы между молодыми людьми, однако и мысли не допускают о возможности серьезного романа. Если их красавице дочери захотелось секса с молодым эмигрантом — при том, что в данном случае секс она воспринимает как нечто вроде послеобеденной жевательной резинки, — прекрасно. Но они бы пришли в ужас при одной мысли о чем-то более серьезном. С их точки зрения, Миша Левин, при всех своих прекрасных качествах и блестящих перспективах, не может считаться подходящей партией для дочери. Хотя он тоже эмигрант из России, однако, что называется, только-только с корабля. Бунимы осознавали настоятельную необходимость дистанцироваться как можно дальше от выходцев из родной страны. В глубине души они понимали, что сами никогда не смогут принадлежать к высшему американскому обществу, как бы ни старались, сколько бы денег ни зарабатывали, сколько бы ни отдавали на благотворительность. Им этого не добиться. Но Вера должна попасть в те, высшие, круги. Для этого она должна сделать соответствующую партию. Если будущий жених окажется евреем — для Татьяны и Ивана Буним это не имело решающего значения, — пусть это будет еврей, например, из Германии, и непременно очень богатый. Советский еврей ни в коем случае не подойдет. На них все здесь смотрят свысока, даже прочие евреи. Бунимы испытали это на себе.

Все это и многое другое Вера поведала Мише за последние несколько недель, что они встречались. Постепенно они стали не только любовниками, но и друзьями.

Очень богатый… Миша горько рассмеялся, стоя под душем. Это требование номер один, безусловно, исключает его из списка возможных претендентов. Никогда ему не стать таким богатым, чтобы это их удовлетворило. Никогда не заработать таких денег, какие они имеют в виду. И он навсегда останется выходцем из России, никем иным. Ну что ж, пускай! Его это мало волнует. Он вышел из ванны, закрыл краны и начал яростно растираться полотенцем. Тем лучше! Пусть тешатся своими дурацкими предрассудками. Он все равно еще не готов жениться и остепениться. Прежде чем посвятить себя одной женщине, даже такой, как Вера, он хочет испытать и попробовать все, что есть стоящего в жизни.

Миша яростно растер мускулистые ноги, насухо вытер волосы, побрился и почистил зубы. Посмотрел на себя в зеркало. То, что он там увидел, ему, безусловно, понравилось. Неудивительно, что и женщинам нравится, включая Веру. И он хочет полностью насладиться этим доброжелательным отношением женщин, прежде чем связать себя с кем-нибудь на всю жизнь.

Он вернулся в спальню, открыл гардероб, начал искать что-нибудь подходящее для сегодняшней встречи с Верой. Для нее он всегда одевался особенно тщательно, движимый собственным тщеславием. Он знал, что Вера тоже всегда продумывала свой туалет перед встречей с ним.

Может быть, этих встреч не так уж много и осталось. Скоро он уедет в турне по всему миру. Покорять публику своей игрой, встречаться с другими прекрасными женщинами.

Он надел легкую белую рубашку от Армани, оттенявшую его загорелую, здоровую кожу, и поношенные, но чистые джинсы «Ли-вайс», облегавшие ноги как раз там, где надо. Никакого нижнего белйя, даже носков, решил он. Замшевые коричневые туфли от Гуччи, коричневый ремень от Кизельстайн-Корд и темно-синий блейзер из легчайшего кашемира. Еще раз оглядел себя в большом зеркале. Хорошо. Просто хорошо. Космополитично и немного небрежно. Подойдет и для летнего обеда в каком-нибудь модном ресторанчике, и для… Вот с этим пока не ясно. Зависит от того, найдется ли для этого место. Губы сами собой сложились в недовольную гримасу. Все опять вернулось туда же. Крут замкнулся. Ему нужно собственное жилье, вдали от родительских глаз. Место, где он мог бы делать что хочет и когда захочет.

— Ах черт! — вырвалось у него вслух.

Может быть, просто пойти к отцу и поговорить с ним? И с мамой тоже. Послушать, что они на это скажут.

Он взглянул на часы. Около семи. Времени достаточно, чтобы поговорить с родителями. С Верой они встречаются в половине девятого. Он сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза. Сложил руки перед грудью, словно в молитве. «Дедушка Аркадий, помоги… Приди ко мне на помощь! Пожалуйста!»

Он пошел вниз, в гостиную. Дмитрий, полулежа на диване, читал «Нью-Йорк тайме». Летнее солнце через огромные окна освещало комнату мягким светом. Матери он не увидел. Наверное, занята на кухне.

Дмитрий поднял глаза от газеты.

— Ты прекрасно выглядишь. Идешь куда-нибудь?

— Мы с Верой идем ужинать, а потом, может быть, в кино или еще куда-нибудь.