А с потолка высотой в двадцать шесть футов, расписанного целых двести лет назад, свисали тридцать хрустальных люстр.
Это было помещение для нирваны, ублаготворения и раздумий.
Впрочем, в данный момент принцесса Софья не была склонна ни к одному из этих состояний. Мажордом только что вручил ей депешу из Нью-Йорка. Внутри бандероли, посланной экспресс-почтой, оказались два запечатанных конверта поменьше.
Распечатав один, Софья стремительно вскочила и принялась возбужденно, так что даже полы платья, обшитого страусовым пухом, взлетали, расхаживать по галерее.
– Проклятие! – завизжала она, яростно размахивая приглашениями. – Да не сиди же ты как истукан, Эрвин! Сделай что-нибудь! Или пусть наследство уплывает из рук?
– А что я могу сделать? – захныкал ее муж граф Эрвин, расположившийся в огромном, величиной с трон, кресле времен Людовика ХIV. – Ты лучше моего знаешь правила наследования.
– Мозгляк! – заорала Софья так пронзительно, что четверо спаниелей повскакали со своих мест и, прижав уши, вылетели из комнаты. – И надо же было выйти за такого!
Софья круто развернулась на месте. Глаза у нее яростно сверкали.
– Трус! Недоносок!
Граф Эрвин Йоханнес Эммануэль фон дер Гримкау вздрогнул, съежился, стараясь сделаться как можно незаметнее. Его жена была на треть принцессой, на треть несчастной жертвой и на треть фурией. Характер у нее был необузданный, и граф давно находился у жены под каблуком. Дело было вовсе не в красоте, ибо это была холодная красота геометрической фигуры – казалось, Софья состояла из острых углов и ровных блестящих, с зазубринами, поверхностей. Со своими землями, замками, деньгами, властью, голубой кровью, она была на сто процентов Энгельвейзен, и в сравнении с ней граф и сам происходивший из родовитой семьи чувствовал себя едва ли не ничтожеством, тем более что жена постоянно давала ему почувствовать разделяющую их пропасть.
Все принадлежало ей, во всем она была на первом месте, включая такую всепоглощающую жадность, собственнический инстинкт и зависть, что каждое утро она просыпалась с одной лишь мыслью – как бы заполучить побольше. Если у кого-нибудь было то, чего у нее не было, она глаз не могла сомкнуть, пока не придумает, как бы устранить эту несправедливость.
А как правило, спала принцесса Софья хорошо.
Ибо умела сметать все, что становилось на ее пути. А если не получалось с одного удара, вела по всем правилам осаду – и чаще всего праздновала победу.
Эта женщина представляла собой чистейшее воплощение Лукреции Борджиа. Уж кому-кому, а Эрвину это было хорошо известно. Слишком хорошо. Сколько он от нее настрадался за все годы совместной жизни – не дай Бог никому.
Вот и теперь Софья на глазах доводила себя до состояния кипящей ярости. Эрвин же сидел, испуганно подрагивая, в своем троноподобном кресле. Ничего худшего, нежели известие о женитьбе Карла Хайнца, и представить себе невозможно. Сейчас начнется, в страхе думал Эрвин. Хоть бы убежать куда, а всего лучше забраться в космический корабль – и к звездам...
– Эрвин, – проскрежетала Софья, и граф виновато поднял голову. – Нам остается только одно. – Софья помолчала и сурово посмотрела на мужа. – Или, вернее, тебе остается только одно.
– Мне? – пискнул он.
– Да-да, тебе. Ты что, не любишь наших детей?
– Ну разумеется, люблю, – жалко пробормотал он.
Это была ложь – он их ненавидел, так похожих во всем на мать.
– Стало быть, ты хочешь, чтобы все у них было, не так ли? – продолжала Софья. – Компании. Замки. Власть, которую дает имя Энгельвейзенов. В общем, все, что принадлежит им по праву?
– Я... я не совсем тебя понимаю. – Граф нервно заерзал в кресле.
– А мне кажется, прекрасно понимаешь, – строго посмотрела на него Софья.
Тут она ошиблась – он действительно ничего не понимал. Его ум просто не знал окольных путей.
– Отец! – выдохнула Софья и быстро огляделась по сторонам, желая убедиться, что никто ее не слышит. – Неужели и до сих пор не ясно? Он ведь держится только на системах жизнеобеспечения.
Эрвин поперхнулся и испуганно захлопал глазами. Кадык у него заходил вверх-вниз.
– Если до того, как отец умрет, у Карла Хайнца и этой сучки родится сын, наши дети останутся нищими. Слышишь? Нищими!
Софья помолчала и заговорила еще тверже и решительнее:
– Так что надо действовать. Будь же ты хоть раз в жизни мужчиной!
Эрвин почувствовал, что задыхается.
– Но чего... чего ты от меня хочешь? Что я могу сделать?
– Пойти в клинику и отключить все эти чертовы аппараты – вот и все.
У Эрвина глаза округлились, челюсть отвисла, в горле пересохло. Он не мог выдавить из себя ни звука.
– Хоть раз, один-единственный раз в жизни сделай что-нибудь для семьи! Для детей. Неужели я прошу невозможного?
– А п-почему... – граф с трудом обрел дар речи, – почему бы тебе самой не сделать это?
– Об этом я не раз думала, поверь. – Вокруг рта у Софьи залегли глубокие складки. – Но до сегодняшнего дня не было нужды. Хайнц всегда был убежденным холостяком. Кто бы мог подумать, что он затосковал по домашнему очагу? Но раз уж так случилось, – Софья яростно отшвырнула конверт с приглашениями на свадьбу, – все меняется. Ну так как, сделаешь?
– Но... почему я? – пролепетал Эрвин. – Почему не ты? В конце концов, это твой отец!
Софья посмотрела на мужа с такой яростью, что он съежился и стал совсем незаметным. Но вдруг она глубоко вздохнула, и на лице у нее появилось несвойственное ей выражение доброй задумчивости.
– Так в этом и дело, – прошептала она и нервно прошлась по комнате. – В том и дело, что он мне отец. Я люблю его и просто не могу...
– И я т-тоже, – заикаясь, проговорил Эрвин.
Софья круто остановилась и сурово посмотрела на него.
– Тебе он совершенно чужой.
– Не в этом дело. Я просто не способен на такое. Умоляю, давай не будем об этом.
Софья брезгливо посмотрела на мужа.
– Слизняк! Ничтожество! Но не думай, что на этом все закончено, – угрожающе добавила она. – Еще поговорим.
Софья отвернулась от мужа и вскрыла второй конверт. Ну, какой там еще сюрприз ей уготован?
Едва прочитав несколько строк, она испустила пронзительный крик.
У Эрвина кровь в жилах застыла.
Софья смяла листок и швырнула его на пол.
– Убью! – заорала она. – Попомни мое слово, Эрвин, вот этими самыми руками я задушу своего гнусного братца!
Эрвин прекрасно понимал, что все это чистый театр. В присутствии брата Софья почему-то всегда становилась кроткой, как овечка. Может, потому, что по собственному опыту знала: уж кого-кого, а Карла Хайнца ей не запугать.
– Подлец! – скрежетала зубами она. – Дрянь! Это же надо, такое унижение! Да как он смеет?
– А ч-что... что такое?
– Что такое? – яростно выдохнула Софья. – А то, что нам предлагается съехать! Он пишет, что намерен воспользоваться своими правами первенца! Что собирается сделать этот замок своей главной резиденцией!
Эрвину не было нужды притворяться потрясенным, ибо он и впрямь был потрясен, хоть и по иной причине, нежели его жена.
В глазах Софьи замок Энгельвейзен всегда был чем-то вроде витрины. Это была ее гордость, ее радость, и хоть жили они здесь исключительно благодаря доброте Карла Хайнца, она давно привыкла считать его своим.
А для Эрвина же этот замок хоть в какой-то степени означал свободу и независимость. Огромные размеры и охотничьи угодья позволяли ему скрываться от Софьи.
О том, чтобы жить где-то еще, граф и помыслить не мог.
– Ты хоть понимаешь, что это означает? – запричитала Софья. – Да очнись же ты, Эрвин! Понимаешь? Нам придется переехать в Швайнгау.
У Эрвина голова кругом пошла. Замок Швайнгау, отходивший по традиции старшей из дочерей в роду Энгельвейзенов, представлял собой на редкость тоскливое место на берегу одного из баварских озер. Замок был совсем небольшой, так что от Софьи там ему не уйти.
Пока эти мысли вихрем проносились в сознании Эрвина, Софья отвернулась и, прижав ладони к вискам, отошла к окну, откуда открывался вид на замерзшее озеро на фоне отдаленных альпийских вершин – вид, к которому она так привыкла.
Сжав губы, Эрвин исподтишка бросил взгляд на ближайшую дверь.
«Вот он, мой шанс», – подумал он и, сдерживая дыхание, на цыпочках двинулся к выходу.
Голос Софьи остановил его на полпути.
– Э-э-э-рвин! – проворковала она с теми эротическими модуляциями, от которых у него всегда волосы на голове вставали дыбом.
Эрвин медленно повернулся и испуганно посмотрел на жену. Все внутри его дрожало. Он слишком хорошо знал, что сейчас последует – на него обрушится вся ярость и все раздрызганные чувства жены.
Она уже не спеша направлялась к нему, расстегивая по дороге платье.
Эрвин подался назад.
– Не надо, Софья, прошу тебя, – взмолился он. – Мне будет больно.
– Больно! – презрительно рассмеялась она и подошла вплотную к мужу. – С чего это ты взял, что я собираюсь сделать тебе больно, ты, жалкий, трусливый мышонок? Да ты даже не заслуживаешь того, чтобы сделать тебе больно!
Софья передернула плечами, и ее платье розоватым невесомым облаком скользнуло на мраморный пол.
Обнаженной Софья выглядела еще более решительной и неустрашимой, чем в одежде. Настоящая Валькирия, в который раз подумал Эрвин.
Он нервно глотнул, и его кадык запрыгал с удвоенной скоростью.
Софья с силой ударила мужа по щекам.
– Теперь нам остается лишь молиться, чтобы эта мерзкая свадьба не состоялась!
ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»
Обратный отсчет времени
Тюрьма Порстон, Великобритания, 27 января
Викторианцы выстроили эту угрюмую, хорошо охраняемую тюрьму отнюдь не как исправительное заведение. Пребывание за ее толстыми стенами со сторожевыми башнями по всем четырем углам было страшным наказанием. Считалось, что отсюда, с островка на бескрайнем, продуваемом всеми ветрами болоте, сбежать невозможно.
Изнутри доносились глухие шаги – это Литэм, охранник в форме, вооруженный полуавтоматическим пистолетом, вел по мрачному коридору священника и монахиню.
Привлекательная на вид монахиня – как положено, во всем черном, с платом и вуалью – скорее не шла, а скользила по полу.
Краснолицый священник был облачен в рясу с белым воротником. В руках он держал потертую кожаную сумку, уже дважды подвергнутую обыску.
Внутри было все необходимое: распятие, облатка, молитвенник, пластмассовая бутылка со святой водой и две свечи.
Они подошли к решетчатым воротам.
По знаку Литэма ворота со скрипом открылись внутрь. За ними, буквально в нескольких ярдах, оказались точно такие же, еще запертые.
Священник и монахиня вопросительно посмотрели на сопровождающего.
Взмахом пистолета Литэм предложил им пройти вперед.
Монахиня испуганно посмотрела на оружие.
– Прощу прощения, сестра. – Литэм приподнял пистолет повыше. – К сожалению, без этого не обойтись. Здесь содержатся особо опасные преступники.
Слегка улыбнувшись, монахиня кивнула и потупила глаза.
Литэм последовал за ними и нажал на какую-то кнопку.
Решетка со скрежетом опустилась. Монахиня вздрогнула.
Затем все повторилось: открылись вторые ворота, Литэм провел через них священника и монахиню, ворота закрылись.
– О Господи! – воскликнул священник, увидев впереди металлический детектор, охраняемый двумя вооруженными стражниками. – Ну сколько же можно?
– Что поделаешь, отец, так здесь заведено. Да оно и к лучшему.
– Как скажешь, сын мой.
Священник протянул стражникам сумку и извлек из кармана связку ключей.
– Сестра?
Сестра сняла с пояса четки, положила их на стол и первой прошла через детектор. Священник последовал за ней.
Сумку обыскали в третий раз и вместе с ключами вернули хозяину. Той же процедуре подверглись и четки.
Теперь им предстояло пройти еще через одни решетчатые ворота.
Монахиня огляделась и вздрогнула от испуга. В этом отсеке было еще мрачнее, чем в том, который они только что миновали.
Свет снаружи сюда вовсе не проникал – сплошные, без окон, стены. Лишь поблескивали, отбрасывая длинные зловещие тени, лампочки в сетках под самым потолком.
По обеим стенам тянулась бесконечная череда толстых дверей с глазками посредине. Снизу оставались узкие щели, через которые можно было протолкнуть поднос с едой.
Монахиня посмотрела на Литэма.
– Мышь не проскользнет, – подтвердил он.
Она быстро перекрестилась.
* * *
Он ждал, сидя на узкой койке.
Они приближались.
Донахью Килдер медленно перевел взгляд на свои руки, сильные, мозолистые, которые непроизвольно сжались в кулаки.
Свобода!
Она была так близка, что он ощущал ее почти физически.
Из-за стальных дверей доносились разнообразные звуки. За одной шипели, за другой хрипло смеялись, за третьей ругались на чем свет стоит. И как всегда, издали доносился скрип открывающихся и закрывающихся ворот.
– Да поможет им Бог, – прошептала монахиня.
Коридор охранял еще один стражник с пистолетом на изготовку. На поясе у него болталась связка ключей.
– Привет, Бромптон, – бросил Литэм. – Они к Килдеру. На предсмертную исповедь.
– Ты должен при ней присутствовать, Кит. Никаких личных свиданий. Даже если это священник. Впрочем, сам знаешь правила.
– И мы знаем, – подтвердил священник.
– Ну что, будем кончать? – проговорил Литэм.
– Сегодня ты у нас могильщик, Кит.
Бромптон отстегнул нужный ключ и заглянул в глазок камеры.
Килдер сидел с опущенной головой. В этот момент он ничего не ощущал и ничего не боялся, давая событиям разворачиваться своим чередом. Его руки покоились на коленях, и выглядел он совершенно расслабленным, хотя внутри был натянут, как струна.
Он услышал, как в замке поворачивается ключ, и его губы тронуло подобие улыбки.
Его друзья рядом.
* * *
– Вроде все тихо, – повернулся Бромптон к священнику и монахине. – Но все равно будьте настороже. На руках у этого типа столько крови, что ему ничего не стоит пролить еще несколько капель.
– С нами Бог, – уверенно произнес священник.
– Понимаю. Но если Он почему-нибудь вас не услышит, кричите. Я рядом.
И Бромптон, повернув ключ, распахнул дверь в камеру.
Литэм вошел первым и немедленно наставил дуло пистолета на Килдера. За стражником последовали священник и монахиня. В камере и для одного-то едва хватало места, а четверо теснились как сельди в бочке.
Железная дверь захлопнулась. Ключ повернулся в замке.
Они остались наедине с убийцей.
Донахью Килдер медленно поднял голову. Это был привлекательный тридцативосьмилетний мужчина с жесткими чертами лица, худощавый. Глаза у него отливали пронзительной голубизной, голову почти до бровей вразлет покрывала шапка густых черных волос, пышная борода спускалась на грудь.
– Вот и вы, отец.
– Слуга Божий всегда там, где он нужен, – сказал священник и, открыв сумку, выложил ее содержимое на койку. – Ты готов к исповеди, сын мой?
– Я ко всему готов. – Килдер улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
– Тогда начнем. – Священник перекрестил приговоренного. – In nomine Patris et Filii...
– Et Spiritu Sancti.
Литэм принадлежал к англиканской церкви, и латынь была для него сплошной тарабарщиной, словно язык индейцев племени мумбо-юмбо. Заснуть можно от скуки.
Чего, впрочем, делать он совершенно не собирался. Теснота камеры его смущала, приходилось все время быть начеку. А тут еще, когда они трое стоят, а Килдер на коленях, приходится целиться не в узника, а в потолок.
«Только бы не надумал чего, – мелькнуло в голове у Литэма. – Иначе – беда, не повернешься».
– Мистер Литэм! – донесся до него шепот монашки.
Он убрал палец со спускового крючка и слегка повернул голову.
Она перебирала четки на поясе.
– Да простит нас всех Всевышний, – проговорила она, незаметно отвинчивая верх на крестике, привязанном к четкам. И мгновенно, с быстротой молнии, вонзила Литэму в бок иглу.
Почувствовав укол, тот дернулся:
– Эй, какого...
– Ш-ш-ш. – Монахиня приложила палец к губам. – Во время исповеди следует молчать!
Литэм, которому вкатили добрую порцию яда, хрипло задышал и повалился на пол. Монахиня осторожно отобрала у него пистолет.
Последнее, что он увидел, была ее светлая, добрая улыбка.
Бромптону показалось, что ритм молитвенного бормотания вроде немного изменился. Он настороженно заглянул в глазок, но увидел только спину священника, держащего в руках облатку и покачивающего головой в такт словам.
«Вот черт, – подумал он. – Проклятые паписты! Чего стараться-то, теперь этому ублюдку Килдеру никакая в мире исповедь не поможет!»
Он отступил от двери и снова принялся расхаживать по коридору. Скорее бы уж священник кончал свою бодягу! Сколько можно.
Внезапно в камере прозвучали три выстрела.
– Какого...
Бромптон кинулся к ближайшей кнопке, и тюремную тишину взорвал сигнал тревоги. Затем он поспешно заглянул в глазок, открыл дверь в камеру, ворвался внутрь и опустился над четырьмя распростертыми на полу телами.
Монахиня – мертва.
Священник – мертв.
Килдер – мертв.
А тело Литэма он даже перевернуть боялся. Униформа промокла от крови, а лицо – лицо изменилось до неузнаваемости, собственно, его и не было – сплошная кровавая маска да торчащие обломки костей.
О Господи...
Глубоко вздохнув, Бромптон прижал палец к шее Литэма и, вскочив на ноги, что есть силы закричал:
– Вертолет! Немедленно! Он еще жив!
Вертолет взлетел, завалился набок и нырнул в сумерки.
– Ну, как он там? – крикнул, перекрывая шум двигателей, пилот.
– Похоже, выкарабкается. – Доктор и не заметил, что жертва уже освободилась от привязных ремней. – Давление крови в норме. Пульс отличный...
Закончить фразу ему не удалось. Донахью Килдер, переодетый в форму тюремщика Литэма, пружинисто вскочил на ноги и в мгновение ока свернул молодому человеку шею.
А через секунду уже и пилот с диким криком вывалился из кабины.
Килдер занял его место, поймал болтающуюся ручку управления и, выровняв вертолет, плавно повел его вниз, за пределы досягаемости радаров. Впереди, у берега, покачивался старенький сухогруз с мерцающими бортовыми огнями.
Члены команды, все пятеро, были его друзьями.
До поры до времени.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Решающий бросок
Террорист все еще на свободе
Лондон, 11 февраля (Рейтер)
После двухнедельных беспрецедентных по масштабу поисков местная, а также ирландская полиция вынуждены признать, что они и на дюйм не приблизились к поимке Донахью Килдера, бежавшего из тюрьмы Порстон 27 января. Побегу предшествовало убийство пятерых человек.
«Он словно в воздухе испарился», – заявил представитель Скотланд-Ярда, имея в виду боевика Ирландской Республиканской Армии – специалиста по взрывчатым веществам, который под видом раненого охранника тюрьмы захватил вертолет «скорой помощи».
Лидеры ИРА в один голос открещиваются от всякой связи с беглецом.
«Мы давно уже поставили на нем крест, – говорится в заявлении, подписанном самыми уважаемыми и влиятельными католическими лидерами Северной Ирландии. – Когда-то он считался у нас героем, но это было до его превращения в обыкновенного террориста-наемника».
На поиски брошено сорок тысяч полицейских.
«Честно говоря, не имеем ни малейшего представления, – сказал представитель Скотланд-Ярда, отвечая на вопрос, находится ли все еще беглец на территории Соединенного Королевства. – Перекрыты все дороги, все аэровокзалы и морские порты».
Он добавил, что до сих пор не обнаружен и вертолет. К поискам подключены Интерпол, Сюрте и ФБР.
«Он может объявиться где угодно, – заключил представитель Скотланд-Ярда, – но одно ясно: в мире после этого побега спокойнее не стало».
Глава 44
Нью-Йорк, 12 февраля
– Слов нет, как я рада видеть вас обеих! Но ничего не поделаешь, надо бежать, столько еще дел впереди. Жду не дождусь, когда все останется позади. Тогда уж наговоримся всласть. Пока!
Последовал обмен воздушными поцелуями, и Зандра, цокая каблуками, стремительно направилась к выходу.
– Подружка невесты, всего лишь какая-то жалкая подружка невесты... – процедила сквозь зубы Дина, откидываясь рядом с Бекки на спинку кресла и глядя, как Карл Хайнц провожает Зандру к выходу из ресторана, где все четверо собрались пообедать. – Нет, подумать только... Никогда... никогда меня еще так не унижали.
– Да бросьте вы, милочка. – Бекки не донесла до рта чашку с капуччино. – Оскорбление, о котором вы говорите... если это действительно можно назвать оскорблением...
– А как же еще?
– ...непреднамеренное...
– То есть как это непреднамеренное? – вскинулась Дина.
– Во всяком случае, ничего дурного Зандра не имела в виду.
– Начать с того, что моя так называемая лучшая подруга сначала не говорит ни слова, а потом... я не посаженая мать, а всего лишь подружка невесты! И вы считаете, что я не должна чувствовать себя оскорбленной?
– Никоим образом. Ведь вы действительно старинная и самая близкая подруга Зандры.
– Вот как?
– Ну да. И вы сами это прекрасно знаете.
Дина с застывшей на губах улыбкой побарабанила пальцами по столу.
– В таком случае почему же она оказалась вдруг так занята – секунды нет свободной! – что даже пообедать вместе отказалась? И почему этот обед пришлось переносить – как вам это нравится? – на целых две недели!
– Попытайтесь понять, милочка. С самого момента объявления о помолвке Зандра действительно занята по горло. На нее свалилась куча дел. Не так-то легко, знаете ли, ни с того ни с сего превратиться в принцессу. Такое превращение накладывает множество обязательств.
– Пусть так, – согласилась Дина. – А сейчас она куда умчалась?
Бекки промолчала.
– К Вере Вонг, за свадебным платьем, – ответила сама себе Дина. – А кто там ее ждет? Кензи Тернер!
– Милочка... – вздохнула Бекки.
– Куда ни повернись, всюду Кензи Тернер! Просто мочи нет. Кензи Тернер – соседка по квартире. Кензи Тернер – посаженая мать невесты.
Бекки издали послала воздушный поцелуй проходящей мимо паре.
– А куда меня? – возмущенно продолжала Дина. – В корзину? Да ведь только благодаря мне Зандра с этой Кензи Тернер и познакомилась!
– Я вполне разделяю ваши чувства, милочка. Но послушайте. А впрочем, для начала, – Бекки едва пошевелила пальцем, как к их столику мигом подскочил официант, – надо выпить.
– Для начала, – буркнула Дина, – надо нанять убийцу, чтобы прикончил Кензи Тернер.
– Какой ужас, – равнодушно обронила Бекки и улыбнулась официанту. – Два драмбуйе, Джулиан.
– Сию минуту, мадам.
Дождавшись, пока он отойдет, Бекки сказала:
– Все надо видеть в перспективе.
– Легко сказать, – протянула Дина. Ее широко расставленные глаза цвета голубого льда затуманились. Зандра действительно крепко ее задела. Даже больше – ранила, и раны саднят.
– Ну что за ерунда, – оборвала ее Бекки. – Вы что, забыли – до замужества Зандра была обыкновенной служащей. А вы принадлежите к сливкам общества.
– Допустим. Но я не вижу никакой связи...
– Да есть связь, есть, милочка! В этом все и дело. Меня совершенно не удивляет, что в настоящий момент Зандра тянется к Кензи. Так оно и должно быть. У нее с ней гораздо больше общего, чем с вами. Но это еще не повод для того, чтобы так расстраиваться.
– Не повод...
Подошел официант с двумя рюмками, в которых плескался янтарный напиток, и Дина замолчала.
– Спасибо, Джулиан, – с улыбкой сказала Бекки.
– К вашим услугам, мадам. – Официант поклонился и отошел.
– Ну что ж, за невесту? – Бекки приподняла рюмку. – А после свадьбы все встанет на свои места.
– Вы думаете?
– Уверена.
– А Кензи Тернер?
– Она перестанет быть соседкой Зандры. Ее подружкой. Ее... ее вообще не будет рядом.
– Почему вы так уверены? – Дина пристально посмотрела на Бекки.
– Поверьте мне, милочка, – терпеливо сказала Бекки, – время все расставит по местам.
– То есть как вы себе это представляете? – не унималась Дина. – Брачная клятва, обмен кольцами – и что дальше?
– А дальше у Зандры появится столько светских обязанностей, что на мадемуазель Тернер у нее просто не останется времени. Вы только подумайте, у нее всего несколько недель, чтобы понаслаждаться обществом... ровни – не ровни, но близко к тому.
В Леонардовой улыбке Бекки мелькнуло что-то зловещее.
– Понимаете, о чем я, милочка?
– Естественно. – Дина расплылась в улыбке.
Бекки не только умела видеть вещи в их перспективе, она еще и изъяснялась с кристальной ясностью.
«Что бы я без нее делала», – подумала Дина.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнула Бекки. – Совсем немного времени, и Зандра войдет в наш круг... со всех точек зрения. И тогда, само собой разумеется, она потянется к тому, кого знает лучше других. То есть – к вам.
Именно это и хотела Дина услышать.
– Если бы вы только знали, насколько мне сейчас легче! – воскликнула она. – Хорошо, что мы посидели вдвоем.
– Для чего же тогда друзья?
– А вашей дружбой я дорожу больше всего на свете.
– Правда? – довольно переспросила Бекки. – Ну что ж, тогда очередной тост – за нас.
– Ну, Кензи, как я тебе? Только честно, – спросила Зандра, величественно выплывая из примерочной на втором этаже ателье Веры Вонг на Мэдисон-авеню.
Кензи восторженно посмотрела на подругу, а портные и портнихи просто отступили на шаг назад, издав общий вздох восхищения.
На Зандре было совершенно сказочное платье с тридцатифутовым шлейфом. На это сооружение, включая фату, пошло не менее сотни ярдов старинного валансьенского кружева, не говоря уж о десятках ярдов плотного белого шелка и о тысячах жемчужных блесток.
– Ну так как все же? – Зандра повертелась перед подругой. – Но, повторяю, только правду, одну лишь правду, ничего, кроме правды, и да поможет мне Бог.
– Ну, знаешь... фантастика! – с трудом выдохнула Кензи. – Нет слов.
Зандра критически осмотрела себя в зеркале.
– Фантастика... Нет слов, – сварливо повторила она. – Есть слова. Только другие. Замшелая романтика! Фантастическая чушь! Брачные фокусы!
Служащие ателье в ужасе посмотрели на нее.
– Зандра! – Кензи возбужденно вскочила с пуфика и забегала вокруг подруги. – Платье, повторяю, потрясающее! Честно говоря, не пойму, на что ты жалуешься. Сама принцесса Ди не постеснялась бы такое надеть. И даже королева-мать, да поможет ей Бог, не нашла бы к чему придраться.
– Вот в том и дело. Платье чудесное, кто спорит, не зря оно мне с первого взгляда понравилось.
– Ну так что тебя смущает?
– Э-э... как бы сказать. Теперь, когда его подогнали по моей фигуре, когда я его примерила, оно кажется таким помпезным... таким елизаветинским... таким... словом, я в нем – не я. Зачем же тогда выбрасывать деньги на ветер? Мне и надеть-то его придется всего один раз в жизни, так уж как минимум я не должна испытывать отвращения...
Портные недоуменно покачивали головами. О чем она говорит? Как может это роскошное, поистине королевское подвенечное платье вызывать отвращение? А если, как сказал его высочество принц Карл Хайнц хозяйке, цена значения не имеет, к чему этот разговор о напрасных тратах?
И вообще, любая невеста была бы счастлива заполучить такой свадебный наряд.
Но увы, Зандра не была любой невестой. Зандра – чистый кошмар для модельера, такой привереды еще свет не видывал.
– Ладно, – отрезала Кензи, – выкладывай, что тебе конкретно не нравится? Да поживей, иначе все мы тут тронемся умом.
– Да, да, конечно, – кротко ответила Зандра, теребя обручальное кольцо с бриллиантом грушевидной формы.
– Итак, – продолжала Кензи. – Оно тебе впору?
– Естественно. Да не об этом речь, как ты не можешь понять? Зачем мне вообще нужно подвенечное платье? Почему бы нам с Хайнцем просто не заскочить в мэрию и живо не покончить с этим делом? Неужели я желаю невозможного?
– Вот именно. И тебе самой это прекрасно известно. Не ты ли сама говорила мне о традициях? И о том, что, если их нарушить, брак не признают действительным?
– О Господи, Кензи, – вздохнула Зандра, – у тебя память, как у слона. Теперь мне придется следить за каждым своим словом.
– А помимо всего прочего, – безжалостно продолжала Кензи, – остается еще такая мелочь, как общественное мнение.
– Какой кошмар! – Зандра закатила глаза. – Прямо в дрожь бросает, как подумаешь, что все на меня будут глазеть.
– Что ж поделаешь, придется смириться. Или найти себе другого жениха.
– Легко сказать!
– Слушай, Зандра, ты знаешь, я ценю собственную независимость, так что мне нетрудно понять, что и ты дорожишь свободой. Но с другой стороны, сама подумай: ведь твоя свадьба только на одну ступеньку ниже королевской! Как же могут люди ее не заметить?
– Я все понимаю, – угрюмо откликнулась Зандра, все еще теребя огромное обручальное кольцо, – прекрасно понимаю.
