Роман Борисович Гуль (1896-1986).
      БЛЮХЕР
      1. Полководец под псевдонимом
      Среди красных маршалов СССР В. К. Блюхер - полководец первого ранга. Послужной список Блюхера богат и блестящ. Блюхер - сильная, колоритная фигура. Но самое замечательное в Блюхере то, что ни в СССР, ни за границей никому не известно: кто ж он на самом деле, этот популярнейший маршал Советов? Блюхер - "генерал Nеmо", Блюхер - "полководец под псевдонимом". Вокруг этого стратега и организатора, коммуниста, взявшего псевдонимом фамилию знаменитого прусского королевского генерала, только множатся домыслы, легенды, догадки. Но от них не тает, а гуще сгущается вокруг Блюхера темнота.
      Легенды о Блюхере и таинственны, и авантюрны. Смесь данных советской, иностранной и эмигрантской прессы дает неплохой фон для большого авантюрного романа: "Блюхер - рабочий от станка Медведев", "Блюхер первоклассный иностранный организатор - авантюрист типа Требич-Линкольна", "Блюхер образованный русский офицер", "Блюхер - слесарь Мытищинско-го вагоностроительного завода", "Блюхер русский унтер-офицер", "Блюхер говорит с сильным немецким акцентом", "Блюхер - майор Титц, офицер австрийского генерального штаба", "Блюхер - член коммунистической партии с 1916 года", "Блюхер - военнопленный германский офицер, бывший правой рукой полковника Бауера", "Блюхер - пролетарий, и его любимая поговорка "по сути дела", "Блюхер - выхоленный человек с отполированными ногтями", "Блюхер ярославский крестьянин", "Блюхер в октябре обстреливал древнюю русскую святыню - Московский Кремль", "Блюхер подавил Ярославское восстанье".
      Может быть, в истории еще не было такого случая, чтобы полководец крупнейшей страны оставался легендой и мифом. Ложь, догадки, домыслы и правда, сплетшись, создали плотную "черную маску" на лице знаменитого псевдонима. Но маска не мешает, оказывается, Блюхеру играть крупную роль как в СССР, так и на мировой арене. Лишь единственный человек улыбается генеральный секретарь ордена "серп и молот". Ему точно известен этот полководец, выбравший себе имя победителя Наполеона при Ватерлоо, "генерала Форвертс".
      На лице атлетически сложенного, спокойного, очень внимательного человека, с крепкой посадкой головы, маску бережно поддерживает и советское правительство. Официальная биография Блюхера - фальшива. Она начинается так:
      "Василий Константинович Блюхер родился в 1889 году в крестьянской семье Ярославской губернии..." В какой деревне, селе? В какой волости родился "ярославский мужик Блюхер", заставивший "рычать Китай"? Место рождения Блюхера не дается. Не дается и его настоящая фамилия. Год и губерния - ищи-свищи полководца советских армий Василия Блюхера!
      Вместо детства - избитый "пролетарский штамп". В сельской школе Блюхер "проучился всего полтора месяца". Для полководца маловато, но ничего не поделать: родители увезли будущего красного маршала в Петербург, отдан там в магазин мальчиком. В магазине, конечно, на Васю ревели: "Жива! Ногами ходи! Ворона!" И бедный, смышленый Вася, будущий победитель китайцев, носился вихрем по Петербургу за папиросами, булками, разносил покупателям пакеты.
      Но Вася растет, он уже "ученик на Франко-Бельгийском заводе Берга". Он - Василий и, конечно, слесарь "на ряде заводов Москвы и Петербурга". Первая революция 1905 года. Будущие руководители второй революции уже все на поверхности, но биограф не выдерживает: "в революции 1905 года слесарь Василий Константинович Блюхер участия не принимает". Почему? Где же был коммунистический генералиссимус, победитель двух баронов-генералов, двух казацких атаманов и северных полководцев Китая? Биография молчит. Но Блюхер, конечно, "старый революционер". Биограф говорит: "В 1910 году на Мытищенском вагоностроительном заводе под Москвой слесарь Василий Блюхер организовал стачку и за свои выступления был предан суду и осужден на 2 года и 8 месяцев тюремного заключения".
      Это уж веха в биографии революционера. Только она наспех написана. Самый тщательный просмотр всей петербургской и московской профессиональной прессы устанавливает: на Мытищенском заводе стачки в 1910 году не было. Профессиональная пресса тех лет пристально следит за стачками, подробно регистрируя и описывая их. 1910 год - период кризиса, число экономических конфликтов крайне невелико: в металлургической промышленности за этот год зарегистрировано всего 4 стачки. Но на Мытищенском заводе стачки не было. Пропуск, просмотр, ошибка исключены. Мытищенский вагоностроительный крупнейшее предприятие, и еще невероятней, чтоб не зарегистрировалось осуждение рабочего, руководителя стачки. Такие репрессии вызывали статьи в рабочей прессе, запросы в Государственной Думе. На подобные процессы (в те годы очень редкие) рабочие реагировали с обостренной чуткостью, хоть приговоры выносились относительно мягкие: несколько месяцев тюрьмы. Приговор же - "на 2 года 8 месяцев" - никак не мог бы пройти незамеченным в рабочем движении и его прессе.
      "Стачка на Мытищенском", "ярославец по фамилии Блюхер", "отполированные ногти майора Титца", "обстрел Кремля" - мифы, легенды, сказки, ложь, вымыслы вокруг этого полководца. Фальшивая биография только плотнее придерживает маску на спокойном лице этого отчаянной храбрости и большой одаренности человека.
      Среди полутора миллионов интереснейших досье генсек коммунистической партии держит на ключе и досье человека, названного Блюхером.
      "В 1914 году,- говорит биография,- Блюхер мобилизован и пошел солдатом на фронт. В ряде сражений выказал большую личную храбрость и был произведен в унтер-офицеры". Ну, а полк? А места сражений, в которых выказал личную храбрость Блюхор? Неизвестны. Биограф торопится: "В 1915 году получил тяжелое ранение, будучи эвакуирован, после выздоровления, уволен из армии, как негодный к строевой службе".
      Негоден? А тысячеверстные походы с китайцами? А бои? А штурм по дну Сиваша, когда в одних красных рубашках в мороз шли сибиряки-блюхеровцы? А поход по ущельям Урала с боями в кольце у белых? А тургайские и оренбургские степи и бои с Дутовым? Негодный к службе царю Блюхер куда как годен оказался в службе Советам.
      Биография рассказывает дальше: "В 1916-м - Блюхер снова слесарь на Сормовских заводах под Нижним и на заводе Остермана в Казани, здесь опять он организует стачку, вступив в сношения с партией большевиков; после стачки бежал, скрылся в приволжском городке Петров-ске, стал работать там на маслобойном заводе. А после революции перебрался в Самару, поступив на местный патронный завод и вступил в коммунистическую партию".
      Да, с Самары мы уже знаем, это "историческая" часть. Отсюда пошла отчаянная карьера отчаянного красного маршала. Но все-таки кто ж он, уже всемирно известный полководец?
      С 1917 года Россия управляется "псевдонимно", но всем известно, что Ленин - Ульянов, Троцкий - Бронштейн, Сталин - Джугашвили, Зиновьев Радомысльский, Молотов - Скрябин и даже Ярославский - Губельман. Почему ж не поднять ни на минуту псевдоним Блюхера? Или его досье из тех, чьи не выдерживают света? Или нет ли уж, спаси Господи, у главнокомандующего, как и у убитого красного маршала Котовского, в прошлом тяжелых весом "мокрых" дел? "Ответа нет. Бушует вьюга". И пошел по России, под фамилией немецкого генерала, неизвестный полководец, творя русскую историю.
      2. Блюхер появляется
      По берегу Волги у Жигулей раскинулась Самара. Как все русские города, и она пережила революцию 1917 года с красочностью хаоса и анархии. И здесь пылал русский бунт стихией разрушенья и ненависти, вырвавшейся наружу после лет войны.
      В Самаре в двери русской истории большевики ломились под водительством теперешнего друга Сталина и уже давно уставшего коммунистического вельможи председателя Госплана Валерьяна Куйбышева. Уже весной 1917 года расквартированный в Самаре 70-тысячный солдат-ский гарнизон шумел против Временного правительства, за немедленный мир, за Ленина, за власть Советов.
      На солдатских митингах и собраньях, где разрывался в демагогии Куйбышев, появлялся и примкнувший к большевикам солдат 143-го пехотного запасного полка Василий Блюхер. Очень молчалив, очень силен, хоть и невысок, с наголо бритой головой, холодными светлыми, уверенными глазами, с медленными крепкими движеньями и руками боксера, Блюхер среди большевиков выделялся всем обратным Куйбышеву - молчаливостью и силой уверенности. А когда приходилось все ж и ему выступать, говорил обрывочно, коротко.
      Никто не знал, кто он и откуда? Да и не было времени расспрашивать в этой буре, ломке, в хаосе солдата Блюхера о его биографии. И зачем? В те дни в России все родились лишь в феврале 1917 года.
      К октябрю Самара уже была в температуре всероссийского бреда. По губернии крестьяне валили леса, жгли именья; последняя тень власти готовилась отлететь. И 26 октября в театре "Триумф" совершенно необычно зашумел самарский "конвент".
      На общем соединенном заседании советов рабочих и солдатских депутатов с полковыми, ротными и заводскими комитетами, представителями "Комитета Народной Власти" и уездных крестьянских организаций, в реве, в хрипе ночного заседания решался октябрьский переворот. Из Москвы и Питера принимались тревожные телеграммы: - борьба большевиков с правительством. В "Триумфе" кричат о "всей власти советам!", "о свержении недостойного правительства Керенского!". И поздней ночью, перед рассветом в Самаре победили большевики.
      Под рукоплескания и крики прокуренного театра председатель собрания Валерьян Куйбышев оглашал принятую подавляющим большинством резолюцию: "Собрание заявляет, что демократия находится на положении борьбы с правительством и будет стремиться к его низвержению. Все распоряжения правительства и его агентов признаются недействительными. Единственной властью в стране демократия Самары признает власть Советов. Собранье выбирает из своей среды революционный комитет, который обладает неограниченными полномочиями в борьбе с правительством и контрреволюцией!"
      Так, в наводненном крестьянами, заполненном полупьяными солдатами театре "Триумф", в матерной брани, в плевках на полу, густо устланном ковром налузганных семечек, родился самарский октябрь. Вслед за Питером, за Москвой отвалил и богатый волжский город от берегов февральской революции.
      Здесь, в "Триумфе", решалась и военная карьера неизвестного унтер-офицера Василия Блюхера. Сильный, собранный Блюхер не выступал, не говорил, но солдаты знали, что крепче "Блюхерова" нет в Самаре большевика. И таинственный красный маршал, к которому с таким вниманьем присматриваются сейчас в Японии и Америке, сделал первый шаг своей карьеры именно из театра "Триумф".
      Рассветный свет уж наполнял грязные залы театра. Взмокший, осипший, проведший-таки по питерской директиве переворот, сын полковника, большевик Валерьян Куйбышев в реве собранья повалился в председательское кресло.
      Под свист, крики, гомон эсеры, меньшевики покидали театр. А товарищи Куйбышева составляли уж список 13 человек революционного комитета, к которому через час перейдет вся власть в городе и губернии и который свернет Самару на путь всероссийского взрыва: "Куйбы-шев, Герасимов, Тиунов, Митрофанов..." Из солдатской толпы крикнули: "Блюхера!" - но уставшее собранье не поддержало, и осипший Куйбышев уже голосовал "чертову дюжину" ревкома.
      В "чертову дюжину" красный маршал Блюхер не вошел, хоть официальная биография туда его и зачисляет. Солдаты, рабочие, члены совета вывалились на рассветную улицу, шумя о происшедшем перевороте. Нетрезвых выводили под руки. В "Триумфе" же остался заседать избранный ревком и военные большевики.
      В 6 утра 27 октября открылось это первое заседание. В повестке стояло: назначенье военного комиссара к командующему гарнизоном генералу Савич-Заблоцкому. Выставили две кандидату-ры: прапорщика Мельникова и солдата Блюхера. Мельников и Блюхер чрезвычайно разны. Неуравновешенный, демагогический, толком сам не знавший, зачем пошел он к большевикам, Мельников и крайне уравновешенный, молчаливый Блюхер. Большинством голосов Мельникова выбрали комиссаром, Блюхера помощником.
      К 8 часам прямо с заседанья, взяв первого попавшегося извозчика, Мельников и Блюхер поехали в штаб генерала. Меньше чем через год этих, ехавших на одном извозчике, людей развело дальнейшее течение революции. Ставший командующим красным фронтом, неврастенический прапорщик, не выдержав большевизма, перебежал к белым, а белые, не поверив, расстреляли Мельникова в ограде монастыря. Молча же ехавший с ним на извозчике Блюхер к моменту расстрела Мельникова уж был кавалером ордена Красного Знамени, этим начав карьеру маршала.
      В кабинет начальника гарнизона первым вошел Блюхер.
      - Гражданин генерал! Взявший в Самаре власть в свои руки революционный комитет назначает нас с сегодняшнего дня состоять комиссарами при начальнике гарнизона!
      - То есть при мне,- неспокойно улыбнулся генерал.
      Мельников сел и заговорил необычайно революционно о власти народа, новой армии, о том, что начальники должны переродиться. И генерал, и Блюхер видели, что прапорщик глуповат. Когда Мельников кончил, генерал сказал кратко:
      - Люди мы военные, стало быть, о вашем назначении надо отдать приказ.
      - Правильно,- ответил Блюхер, прохаживаясь по обширному кабинету, где еще недавно висели в рост портреты Николая I и Николая II.
      Генерал Савич-Заблоцкий диктовал приказ за номером 268: "Объявляю для сведения копию постановления революционного комитета совета рабочих и солдатских депутатов,- непривычно произносил неудобные слова генерал.Копия. Ревком объявляет Самарскому гарнизону, что при начальнике гарнизона назначается военным комиссаром прапорщик Сергей Мельников, а его помощником солдат Василий Блюхер, которым и дает полномочия отдавать самостоятельно, за их подписью, приказы и распоряжения командирам полков и бригад, а также полковым и бригадным комиссарам и входить в связь с полковыми и им равными комитетами. Подписи: начальник гарнизона, начальник 31-й пехотной бригады генерал-майор Г. А. Савич-Заблоцкий".
      Генерал, подписав бумагу, передал ее для подписи Мельникову и Блюхеру.
      Карьера началась. Не только генерал, но весь штаб понял с первых дней, что с этим малоразговорчивым, интеллигентным, прекрасно одетым, ловко выправленным, сильным Блюхером - разговоры коротки. В море российской анархии это, конечно, так называемая "твердая власть".
      Уже 29 октября Блюхер с двумя ротами солдат разоружил на Трубочном заводе казачью сотню. В ту же ночь по его указанию отряды красной гвардии восемь раз обыскали типографию и редакцию "Волжского слова", захватив воззвания сопротивляющегося большевикам "Комитета Народной Власти". На телеграф Блюхер ввел вооруженную силу, удалив служащих. Разогнал захвативших типографию анархистов. И отправил уполномоченных закупать оружие в Москву и Тулу. Из "доисторической" темноты уже показался исторический Блюхер.
      3. Борьба с Дутовым
      Первым белым военачальником, в боях с которым пришлось столкнуться таинственному Блюхеру, был атаман Оренбургского казачьего войска Александр Ильич Дутов. В мировую войну командир шефского 1-го Оренбургского казачьего полка, природный казак, полный, чуть сутулый, от контузии (когда отпускал бороду) с половиной седой бороды, офицер генерального штаба Дутов выдвинулся в первые ряды казаков к моменту октябрьской революции.
      Будучи хорошим военным оратором, умея играть на казачьих струнах, уже на общеказачьем съезде в Петербурге Дутов привлек к себе вниманье, а к моменту октябрьского переворота стал выборным Оренбургским казачьим атаманом.
      Дутов не признал октября ни на один день. Атаман почетно заявил, что не подчиняется большевистской власти, и в Оренбурге начал формировать казачьи отряды для вооруженной борьбы.
      Но на Оренбург, по улицам которого в желтом овчинном полушубке, в руке с атаманской булавой, окруженный охраной ходил Дутов, в декабре 1917-го двинулись красные матросские отряды. Пришедшие с фронта мировой войны, разложенные казаки-фронтовики не захотели сражаться еще и под родным Оренбургом и открыли матросам город. Красная гвардия ринулась в казачью столицу.
      До последней минуты Дутов оставался в Оренбурге. Только когда уж по улицам бежали ворвавшиеся матросы, атаман с комендантом города высадили с извозчика какого-то седока на мостовую и на рысаке в сумерках помчались из Оренбурга.
      За голову Дутова большевики объявили награду, но так и ушел от красных матросов казачий атаман, увезший с собой только булаву, и, засев в Верхнеуральске, созвал войсковой Круг Оренбургских казаков, чтобы снова отсюда вести сопротивление большевикам.
      В русскую революцию и гражданскую войну многие белые и красные военачальники освежали в памяти биографию Бонапарта. Не забыл ее и Дутов. У Дутова были данные: военный талант, храбрость, ораторский дар, уменье поднять войска; но люди близкие атаману знавали и иные черты казачьего офицера: легкомыслие и любовь к удовольствиям жизни, из-за которых подчас на многое махал рукой веселый атаман.
      В 1923 году в Западном Китае, к штабу уже выбитого из России Дутова подскакал степной киргиз, привезший для атамана "секретный пакет". Дутов вышел к посланцу на крыльцо. Подкупленный агентами ГПУ киргиз подал атаману левой рукой пакет, а правой выстрелил в упор в Дутова и убил наповал. Так кончил жизнь казак, атаман А. И. Дутов.
      Но тогда в 1918 году в Верхнеуральске за ним пошли старики - казаки, башкиры, сформиро-вались партизанские юнкерские и офицерские части, и Дутов двинулся на север на захват железнодорожного узла у Челябинска.
      План Дутова был правилен: отрезать от большевистской России Сибирь. Но этот план поняли и в Москве. Против Дутова из Великороссии пошли первые красногвардейские отряды всевоз-можной шпаны и матросов. Эти отряды были б малострашны, если б внезапным сильным противником атаману не встал самарский комиссар, неизвестный Блюхер, пошедший на него из Самары.
      Еще в штабе генерала Савич-Заблоцкого Блюхер и Мельников получали из Оренбурга тревожные вести: казаки организуются, создают фронт. Дутов раздувает огонь борьбы и в любой час может стать угрозой красной Самаре. Блюхер начал спешную организацию сопротивления: сформировал боевые батареи, двинул надежные красные отряды. А когда к весне угроза Дутова в Оренбургских степях назрела, Блюхер сам пошел во главе отборных войск.
      Не в сравнение с прочими сколотил Блюхер свой красный "кулак". Сказалась главная черта неизвестного военачальника: основательность. В отрядах Блюхера - военнопленные немцы, мадьяры, красные казаки, большой процент коммунистов, но на командных должностях старые офицеры. Отряды первоклассно снабжены и снаряжены и, как сообщает один из бойцов, Баландин: "в кассе отряда имелось более полутора миллионов рублей". Блюхер пошел воевать "всерьез и надолго".
      Летом 1918 года о Блюхере, бросившемся на помощь зажатым Дутовым красным, у белых пошла уж молва, как о "немецком лейтенанте". В раскаленный жар, доходивший до 35 градусов, когда от солнечного удара гибли люди и лошади, торопясь на выручку партизанских "Боевых Организаций Народного Вооружения", Блюхер ехал верхом по безводным степям впереди своего интернационального войска. Вел его быстрыми переходами. И в момент, когда сопротивляющиеся Дутову красные, взятые белыми в кольцо, в Оренбургских степях уж изнемогали, к ним неожиданно под Белорецком с двух сторон подошла помощь. С одной - Блюхер. С другой - Николай Каширин, авантюрный красный подъесаул оренбургского казачьего войска.
      Под жарким небом, в степях, цветших ирисом и тюльпанами, разыгрались жестокие бои у Дутова с Блюхером и Кашириным. В отчаянных степных атаках, в рубке на всем скаку сходились здесь с белыми офицерами, башкирами, киргизами навербованные Блюхером мадьяры и немцы, белые казаки-отцы с красными сыновьями; теперь это - смертельные враги.
      "На взмыленном коне летит отец на сына, оба казаки, оба знают приемы, когда-то первые уроки рубки давал сыну отец, а сейчас он ловким казацким ударом с выворотом раскроит сыну череп. Но сын скрылся за коня, оставаясь на одном стремени, держась за луку; шашка разрезала воздух, сын поставил на дыбы коня, повернул за отцовским; момент, и плеть накинута на шею отца, и сын крутит черен плети, стягивая туже шею врага; еще один-два поворота старый казак, брызнув слюной, мешком катится с лошади" - так описывает один из блюхеровцев эти бои, когда раненые раненым "вывертывали локтевые суставы и откусывали носы". Красными командовал в этих боях беспощадный командир Блюхер. За "твердокаменную" железную руку и признали в Блюхере настоящего начальника, с бору с сосенки собранные красные партизаны, воскресившие в тех же степях времена пугачевщины. Только не казак-Емельян, а неизвестный Блюхер вел их.
      Когда-то из-за весеннего разлива Урала недавшаяся Пугачеву Верхне-Яицкая крепость - Верхне-Уральск - далась теперь разномастным беспощадным отрядам Блюхера. Напрасно наступали вновь от Троицка казаки Дутова, Блюхер отбросил их и, выйдя за Верхне-Уральск, стремительно погнался за атаманом, по пути дотла выжигая мятежные, помогавшие Дутову, станицы. Блюхер пытался догнать, доконать непокорного Московскому Кремлю атамана.
      В оренбургских станицах пошел разрастаться слух - "идут красные, мадьяры, немцы, казаки, конницей командует венгерец, по-русски слова не говорит, а над всеми - командир-немец Блюхер. Сами слышали, как с военнопленными по-немецки говорил".
      Но как ни спешил за Дутовым Блюхер, дымя по степям гарью сожженных станиц,- не догнал. Далеко в Тургай ушел Дутов, скрывшись в киргизских кошах.
      А военный успех изменчив. Когда Блюхеру в тургайских степях уж казалось, что всему оренбургскому казачьему войску он нанес удар, после которого казаки не встанут, телеграф принес в степной штаб неожиданное известие: в Челябинске против красных восстали чехи, вместе с белыми произвели переворот, за Челябинском пала Самара, вся железная дорога Челябинск - Самара - Оренбург - уже в их руках, под властью нового Самарского правительства "Комитета Учредительного Собрания".
      Восстанье чехов под командой полковника Чечена жестоко заставило призадуматься Блюхера. И к Дутову в степи дошли эти вести. Из Тургая атаман снова двинулся на Оренбург. А Блюхер с красными отрядами внезапно оказался зажат, окружен и отрезан от красной России.
      Среди блюхеровско-пугачевских войск стала вспыхивать паника. Видя полное окруженье, начали по ночам разбегаться в степи, куда глаза глядят. В эти дни погиб один из красных командиров страшной смертью. Свои же обозленные партизаны бросили в реку и, когда тонущий кричал: "Товарищи, спасите, со мной сто тысяч денег... все вам отдам..." - "Тони, собака, и с деньгами!" - отвечали, и ни один не шевельнулся с берега.
      Холодный, жесткий, малоразговорчивый командир, слывший "немецким лейтенантом", Блюхер под Белорецком собрал совещанье начальников; тут Николай и Иван Каширины, Никита Опарин, Борцов, Дамберг, Калмыков, Каюков, Енборисов; но выбранный командующим всеми отрядами Блюхер перебил сразу шум спорящих командиров.
      - Судить да рядить не приходится. Известно, что отрезаны, надо одно разрабатывать скорей план прорыва, а время на ерунду терять нечего. Главное - держать отряды в железной дисциплине, если кто дрогнет - на месте пулю в лоб!
      И Блюхер предложил три варианта прорыва: 1. На Самару, 2. в Туркестан и 3. через Верхне-Уральск и Миасс на Екатеринбург.
      - По сути дела, нам лучше тут прорываться, путь короче, да и местность не так разорена, только сломить дутовцев под Извозом, и пойдет легче. В Пермской же губернии наверняка должна быть наша 3-я красная армия.
      В споре, волненьях, криках партизанов Блюхер настоял на третьем варианте. И названный "Южно-Уральским" отряд в 10 000 человек на рассвете под командой Блюхера и Каширина двинулся прорываться на Екатеринбург.
      Труден был прорыв. От Белореченского завода до Верхне-Уральска, на расстоянии пятидесяти верст, красные двигались с непрерывными боями, в сутки отбивая по четыре версты.
      В прорывавшейся по степям длинной ленте Южно-Уральского отряда, тянувшегося с обозом, женами, скарбом, детьми, то и дело вспыхивала паника. Проезжавший верхом мимо ленты обозов главком Блюхер бормотал ругательства: скарб, бабы задерживали подвижность.
      Но все ж на десятый день Блюхер подошел к горе Извоз и дал здесь генеральное сражение белым. Два дня шел рукопашный конный и пеший бой. Николай Каширин был ранен, его заместил брат Иван. На второй день боя белые растрепали уже вдребезги Южно-Уральский отряд: обоз раненых утроился, у артиллеристов осталось на орудие по 50 снарядов, пехота почти без патронов. И Блюхер под горой созвал совещанье командиров. Ясно, на Миасс и Екатеринбург не прорваться. Блюхер предложил новый план - идти в район Бирска через Стерлитамак.
      Еще никогда в отрядах не было такой неуверенности. Площадно ругали бойцы командиров, что зря по степям водят, бросают куда хотят, народ за ничто считают. "Разговорчики" смолкали только при появлении сумрачного крепко скроенного Блюхера: с этим дело - короткое. Но все-таки недовольство росло, перекинулось даже к командирам. И когда в сумерках авангард Южно-Уральского отряда подходил к Белорецку, командиры Енборисов и Каюков, во главе двухсот конников, остановились на проселочной дороге, и Енборисов вдруг гаркнул с седла:
      - Довольно нас Блюхеру по степям водить! Кто с ним, пусть остается, а кто к женам да матерям - за мной! - и, повернув коня, Енборисов, за ним Каюков и двести конников бросились вскачь по дороге к Верхне-Уральску.
      Блюхер приказал стрелять по изменникам, пустить погоню. Поднялась суматоха. Грохнула стрельба, но ускакали Енборисов с Каюковым, а на тихой дороге остались лежать несколько недоскакавших до матерей убитых казаков.
      Но не спасся Енборисов. Понадеялся на отца, начальника штаба атамана Дутова, что заступится, а крутой старик приказал казакам расстрелять прискакавшего изменника-сына.
      Блюхер двигался на Стерлитамак. 12 августа подошел к Петровскому, завязался бой. От Блюхера в атаку пошел конный полк имени Степана Разина с развевающимся по ветру красным знаменем, украшенным черепом и скрещенными костями. 14 августа с трудом Блюхер занял самый важный для дальнейшего прорыва пункт - завалившийся в отрогах Урала Богоявленский стекольный завод, отстоящий от Уфы на сто верст.
      Ночью здесь в заводском саду, под председательством Блюхера, открылось собранье всех красногвардейцев. На террасе, в темноте, средь колонн, освещенный керосиновым фонарем стоял перед партизанами и рабочими-стекольщиками, пришедшими вместе с женами и детьми, главком Блюхер.
      Плотного, в шлеме, с маузером на боку, вышедшего на тускло освещенную террасу Блюхера долгим "ура!" приветствовала темная ночная толпа. Это был самый жуткий момент похода-прорыва. Блюхер заговорил, что бойцам, если хотят пробиться, надо здесь же, на заводе, бросить жен, детой и имущество.
      Тихо слушали речь Блюхера бойцы. Но все ж этому человеку подчинились, даже вторичным "ура!" и выкриками - "Да здравствует Блюхер!" - проводили его, и в темном саду долго не смолкал шум бойцов.
      До минимума сократив обоз, Блюхер тронулся от Богоявленского завода по заново выработан-ному плану, имея слева реку Белую, справа гористый хребет Урала - на Архангельское - Иглино - Бирск - Красноуфимск.
      Меж теснин в боях через реки Сим и Зелим шли отряды Блюхера - впереди конница Ивана Каширина, отряд Томина, за Томиным мелкие отряды - в арьергарде конница Калмыкова.
      Без шинели, размахивая маузером, появлялся Блюхер среди бойцов в моменты опасности. У него в отрядах - железная дисциплина.
      Но уже 3 сентября, после боя под Иглиным, почувствовал не только "железный главком", а и все бойцы, что прорыв удался. 26 сентября у села Богородского, Пермской губернии, Южно-Уральский отряд вышел на советскую территорию и авангарды настигли части 3-й красной армии.
      Из штаба армии Блюхеру пришла восторженная телеграмма: "Приветствуем доблестные отряды Блюхера и Каширина! Ждем их, своих верных бойцов!" - и вырвавшийся Блюхер в ответ телеграфировал в Москву, в совнарком Ленину и командующему 3-й армией: "Приветствую вас от имени Южно-Уральских войск! Приветствую рабоче-крестьянскую Советскую республику и ее славные красные войска! Проделав беспримерный полуторатысячный переход по Уральским горам и области, охваченной восстаньем казачества и белогвардейцев, формируясь и разбивая противника, мы вышли сюда для того, чтобы вести дальнейшую борьбу с контрреволюцией в тесном единении с нашими уральскими войсками, и твердо верим в то, что недалек тот день, когда красное знамя взовьется над Уралом!
      Командующий Южно-Уральским отрядом Блюхер".
      Эта стойкость командира Блюхера застала врасплох кремлевского наркомвоена Троцкого: у Кремля еще не было орденов и Троцкий кого надо награждал золотыми часами. Но по этому поводу наркомвоен приказал старым царским генералам выработать экстренно статут ордена Красного Знамени 4 степеней.
      Первым кавалером этого ордена оказался таинственный Блюхер, после награжденья принявший в командование 30-ю имени ВЦИКа стрелковую дивизию.
      4. Штурм Перекопа
      Но два следующих года гражданской войны ничем не выдвинули первого кавалера ордена Красного Знамени. В то время как прославились красные маршалы - Тухачевский на Урале "Советской Марной", Ворошилов на Дону защитой "Красного Вердена", Котовский в боях под Петербургом и Одессой, Буденный во главе легендарной 1-й конной прогремел азиатским карьером на Польшу,- к Блюхеру слава не приходила.
      Командуя 30-й дивизией, он воевал против чехов на Волге, во главе 51-й против Колчака в Сибири; это второстепенные роли, на них Блюхер выявил себя решительным командиром. Но только под занавес гражданской войны, когда у Кремля остался единственный внутренний фронт - Крым,- Блюхер прошумел, связав свое имя с эпическим штурмом Перекопских позиций.
      Это была последняя схватка врагов. Уже сброшены в Черное море главные массы белых; уплыл по Средиземному морю в Англию главнокомандующий вооруженными силами Юга России генерал Деникин; в Константинополе монархисты застрелили его начштаба генерала Романовско-го. Вся разоренная Россия стояла в красном огне. И только в Крыму засел еще генерал барон Врангель.
      - Все на Врангеля! Все на Крым! - и 100 тысяч красных штыков и сабель двинулись по степям Таврии.
      Лишенный поддержки Антанты барон Петр Врангель лихорадочно укреплял узкий Перекопский перешеек - вход в Крым,- делая его неприступным врагу. Шесть месяцев рыли здесь одну линию окопов за другой, устанавливали тяжелую артиллерию, плели проволоку, выстроили пулеметные гнезда так, что на тысячу бойцов пришлось по 50 пулеметов; использовали все технические средства Севастопольской крепости. И когда к Крыму подходили красные, барон Врангель считал уже Перекоп неприступным.
      За линиями укреплений стали лучшие войска - 1-я армия генерала Кутепова, 2-я генерала Абрамова, донские казаки; стянулись лучшие конные массы.
      В августе 1920 года в осенних степях Таврии завязались первые бои за захват Каховского плацдарма.
      Во главе 51-й дивизии, выполняя самую ответственную задачу наступления, Блюхер пошел в атаку у Чаплинки и Каховки. Широким фронтом, во весь рост, без перебежек, под губительным шрапнельным и ружейно-пулеметным огнем, одетые в красные рубахи, шли блюхеровцы; с налету овладели высотой у хутора Куликовского. Ошеломленные такой атакой белые сдали высоту, но, оправившись, бросились в контратаку. Это был страшный бой. По нескольку раз переходила высота от блюхеровцев к белым. И красный Блюхер и белый Кутепов в полной мере оценили друг друга - ночью оба отошли на исходные позиции.
      Шел сентябрь. Начались морозы. Повалил снег. В отчаянных боях навалившимся красным белые сдавали позицию за позицией, и в конце месяца оборона Каховского плацдарма рухнула. Теперь белые оказывали последнее сопротивление на узком Перекопском перешейке, на страшно укрепленных позициях.
      Морозы пошли небывалые, в ноябре были уж в 20 градусов. Полуоборванные красные и белые кутались во всяческое тряпье, грелись тем, что запихивали под рубаху солому. Но за красными была уже - северная Таврия, и в белых вкрадывались надлом и отчаяние.
      Темной полосой из темных вод выдавался Литовский полуостров. Здесь на Перекопе ждала Блюхера дальнейшая военная слава. 8-го на подступах к Литовскому полуострову начался бой за Перекопский перешеек. Угрюм, крут Турецкий вал, поднявшийся над плоскостью моря, как стена, загораживающая вход в Крым. После овладения подступами красные бросились в лобовой штурм Турецкого вала. В атаку за атакой шли красные, но все атаки кончились неудачей.
      С рассвета шел немолчный гул артиллерии. Стих вечером. Но развязка уже не настала. Белые стягивали все что могли, в бой пошел даже личный конвой главнокомандующего.
      Над морем, над Сивашом, над полями, усеянными трупами, над укреплениями перешейка катилась ночь. Этой ночью Блюхер двинулся с тремя дивизиями, пулеметами, артиллерией по дну Сиваша - во фланг и тыл врагу.
      На морозе дрожали красноармейцы в одних гимнастерках; огня не приказано разводить, и войска в темноте шли на эту, похожую на безумие, операцию.
      На семь верст оторвались от берега блюхеровские войска. В семиверстном пространстве ни складки, ничего, что б позволило скрыться иль встать артиллерии на закрытую позицию. На мокром дне не вырыть и окопов. Здравый смысл говорил: если войска запоздают, до рассвета не подойдут к противнику, белые пулеметами уложат всех на дне Сиваша. Но Блюхера волновал не только рассвет.
      - Не Кутепова боюсь,- говорил начштабу Триандафилову.- Сиваша боюсь. Как начнет прибывать вода, что тогда?..
      - Тогда Врангель будет зимовать в Крыму,- отвечал начштаба.
      Когда последний 459-й полк группы Блюхера выступил из Владимировки, Блюхер с штабом, верхом выехал вдогонку войска. Увязая, торопясь, по дну быстрым маршем шли войска, чтоб до утренника зайти в тыл врагу.
      Сиваш высушило, обдуло ветрами. Ни вчера, ни позавчера не было воды. Но не только Блюхер, все торопящиеся красноармейцы, когда были уже на полпути, заметили, что ветер переменился, подул с востока. На левом фланге переходящих Сиваш частей Азовское море накренилось - показалась вода. Вода прибывала. Стихия была против красных. Блюхер торопил части. Вода уж наполняла колеи до колес орудий, колеса увязали до осей. А когда последняя пехота, вступив на полуостров, бросилась на штурм, сзади красных стояло море.
      Впереди огненными взрывами забушевал огонь белых. Это был самый яростный бой за всю гражданскую войну. Увидя отрезанных морем блюхеровцев, с фронта на стону Турецкого вала, в лоб, бросились красные. И как ни сопротивлялись белые, Блюхер решил сраженье.
      В атаках, одна за другой, падали линии белых. Крым открывался. Белые начинали поспешное отступление. А красные, с головными частями Блюхера, ринулись в открытый побежденный полуостров.
      Блюхер получил второй орден Красного Знамени. К Блюхеру вторично пришла слава.
      5. Борьба у ворот Монголии
      В момент, когда блюхеровским штурмом Крыма кончилась гражданская война в Европейской России, в Азии полной победы еще не было. Хоть разбитый сибирский вождь белых, атаман Семенов и откатывался уже по пескам, по лесам за Читу, но Япония вела еще сложную игру, в результате чего меж Москвой и Читой родилось "буферное государство", Дальне-Восточная республика.
      Дальний Восток в эти дни для Кремля стал самой серьезной политической ареной. Там не только продолжение борьбы с белыми. Туда - после того, как под стенами Варшавы ленинского маршала Тухачевского разбила Польша и Франция,- переносилась московская попытка опрокинуть капиталистический мир.
      Вот почему столь внимательно перебирал кремлевский реввоенсовет своих маршалов, выбирая на 1921 год главу Красной Армии в Азии. Надо добить атаманов Семенова, уничтожить засевшего в воротах Монголии барона Унгерна, а главное, выйти на осторожный военно-дипломатический турнир с Японией.
      Туда не пошлешь вахмистра Буденного. Помимо крепкой руки, нужен маршал с тактом дипломата и европейским кругозором.
      Имя Блюхера не сходило со столбцов советских газет. Организаторский талант его доказан Уралом, воля - Перекопом, а такт и кругозор "ярославского мужика" Кремль знал из личных общений с полководцем.
      32-летний таинственный, молчаливый маршал с очень внимательными глазами и твердой походкой, Блюхер как раз подходил к посту вождя армии в Азии. Он умен, талантлив, где нужно сдержан, где нужно для него нет преград. И в конце декабря 1920 года из голодной Москвы тронулся нетопленный состав сибирского экспресса, в котором Блюхер, с подобранным по собственному вкусу штабом, отбывал на Дальний Восток.
      Сибирь. Сопки. Реки. Тайга. Снег. Равнины. В январе Блюхер прибыл в Читу с кремлевскими аршинными мандатами и принял военное министерство в реввоенсовете и главное командование сибирской "народной революционной армией".
      Перед Блюхером стала задача - присоединенье Забайкалья и Дальнего Востока к советской России.
      Семенов отступал уж далеко от Читы. Блюхер бросил вдогонку ему красные партизанские отряды. Серьезной опасностью от Кяхты с границ Монголии стоял другой атаман - Унгерн, возглавлявший монголо-бурято-китайско-казацкую армию. На станции Даурия расстался с Семеновым этот отчаянный генерал, о котором по Сибири ходили легенды, и теперь пытался развить удар по "буферному государству", нацеливая войска по реке Селенге на Верхнеудинск.
      Он-то, необычайный, живописный, объявивший беспощадную борьбу большевизму, барон Петр Унгерн-Штернберг и стал первым военачальником, с которым сошелся Блюхер в Азии.
      На Унгерна к Кяхте Блюхер двинул сильные красные части. Этим военачальникам, столкнувшимся у ворот Монголии в последней схватке белых и красных, обоим нельзя отказать в исключительной красочности. Таинственный псевдоним знаменитого полководца Блюхер, не то пленный "немецкий лейтенант", не то великорусский "рабочий от станка", ставший уже маршалом русской революции. И барон Петр Унгерн-Штернберг, отпрыск древнейшего, наполовину венгро-гуннского, наполовину немецкого рода, потомок и рыцарей-крестоносцев, и корсаров Балтийского моря, полунормальный фантаст, есаул Нерчинского казачьего полка.
      Из Урги, пестрой столицы Хутухты, залитой восточной толпой монголов, тибетцев, бурят, разномастными всадниками, караванами верблюдов, от тибетских домов, кумирен и монгольских садов расплывалась страшная восточная слава о сверхчеловеке, "сыне неба", странном командующем Конно-Азиатской армии бароне Унгерне.
      С рыжими, жидкими, опущенными по углам рта усами, изможденный, словно остались от барона лишь кости, но железного здоровья и дикой энергии, необузданный, неуравновешенный, с пронзительными глазами под высоким лбом, подолгу буйно запивавший, в Урге решил создать барон Унгерн буддийский военный орден, который очистит Россию от большевизма.
      По Урге Унгерн мчался в желтом монгольском халате на автомобиле с телохранителями. Это не генерал Деникин. Это герой романов Майн Рида, пошедший войной на красных.
      Унгерн любил и хорошо знал Азию. Еще в мирное время уволенный из казачьего полка за пьяный дебош и рубку шашками с однополчанином-офицером Унгерн из Азии возвращался в Европейскую Россию не обычным путем, а именно так, как герои Майн Рида, с охотничьим ружьем, в сопровождении только собак.
      Эти места, где сейчас он носился на автомобиле, Унгерн знал давно, еще по монголо-китайской войне, в которой, командуя монгольской конницей, барон сражался за независимость Монголии.
      Время шло. Мировая война, четыре раненья, за безудержную храбрость белый Георгий и золотое оружие. Но только дичь и необузданность гражданской войны дали выход бурной воле больного барона.
      Потомок корсаров создал смелый план борьбы против Блюхера: двинуться на Троицкосавск, спуститься по реке Селенге и ударить на Верхнеудинск.
      Но Унгерн никогда не вступал в бой без ворожбы.
      И перед походом барону в юрту привезли старуху гадалку.
      Это была знаменитая гадалка, полумонголка, полуцыганка. Психически больному отпрыску древнего венгро-гуннского и немецкого родов старуха жгла на углях птичьи кости, прорицала, биясь в судорогах, повторяя одно число 130. Это число давно уж преследовало потомка крестоносцев.
      - Я умру! - кричал изможденный генерал, больной человек, главнокомандующий монголо-бурятско-казачьей армии,- но в Азии племена наследников Чингис-хана пробудились, и никто не потушит пламени в монгольских сердцах! Я знаю, что народы монгольской расы сольются в одну азиатскую федерацию под главенством Китая и пойдут на Европу и принесут на землю мир. Я рад, что разбудил азиатов и помог великой паназиатской идее!
      За движением отягченного тысячелетней голубой кровью и страдающего припадками буйства Унгерна в верхнеудинском штабе следил с напряженным вниманьем главком Блюхер.
      Блюхеру подробно доносили о движении противника; когда он еще, уйдя из Даурии, двигался к Урге, Блюхер знал, что Урга занята китайским гарнизоном, но знал, что барон с китайцами не церемонится. Под Ургой часть китайцев перешла к подошедшему к стенам монгольской столицы Унгерну, а несдавшимся Унгерн дал бой и, разбив наголову, занял столицу Хутухты.
      Блюхер знал и отданный в Урге знаменитый приказ барона Унгерна за номером 15 от 21 мая 1921 года:
      "Я, начальник Азиатской Конной дивизии генерал-лейтенант барон Унгерн, СООБЩАЮ к сведению всех русских отрядов, готовых к борьбе с красными в России:
      1. 1917 год дал отвратительный преступный урожай революционного посева. Россия распалась. Потребовалось для разрушенья многовековой работы только три месяца революцион-ной свободы. Россию надо строить заново по частям. Народу нужны имена, всем известные, дорогие и чтимые. Такое имя лишь одно - законный хозяин земли русской ИМПЕРАТОР ВСЕРОССИЙСКИЙ МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ...
      2. Силами своей дивизии совместно с монгольскими войсками свергнута в Монголии незаконная власть китайских революционеров-большевиков и восстановлена власть ее законного главы Богдо-Хана.
      3. В начале июня в Уссурийском крае выступит атаман Семенов, поддержанный японскими войсками или без поддержки этих войск.
      ПРИКАЗЫВАЮ:
      1. Подчиняться беспрекословно дисциплине, без которой все развалится.
      2. Комиссаров, коммунистов и евреев уничтожать вместе с семьями. Все имущество их конфисковывать.
      3. Суд над виновными может быть или дисциплинарным, или же в виде применения разнородных степеней смертной казни. Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить божественное начало в душе человеческой, должно быть вырвано с корнем. Ярости народной против руководителей и преданных слуг красных учений не ставить никаких преград. Единоличным начальникам, карающим преступника, помнить об искоренении зла до конца и о том, что неуклонность в суровости суда ведет к миру, к которому мы все стремимся, как к высшему дару неба.
      Народами завладел социализм. Социализм, лживо проповедующий мир,злейший и вечный враг мира, так как смысл социализма - борьба. Нужен мир высший дар неба. Ждет от нас подвига в борьбе за мир и тот, о ком говорит святой пророк Даниил, предсказавший жестокое время гибели и несчастий: "И восстанет в то время Михаил князь великий, стоящий за сынов народа твоего. Со времени прекращения ежедневной жертвы и постановления мерзости запустения пройдет 1290 дней. Блажен, кто ожидает и достигнет 1335 дней".
      Твердо уповая на помощь Божью, отдаю настоящий приказ и призываю всех к стойкости и подвигу.
      Начальник Азиатской Конной дивизии барон Унгерн".
      Против Унгерна Блюхер двинул стойкие крестьянские отряды, выверенные в сибирской партизанской войне. Они уже шли к границе Монголии. Директива коротка. Блюхер приказал: "Уничтожить Унгерна, очистить весь район от противника и удержать его в своих руках".
      Красные переправлялись уже через реку Ингоду: седла и огнеприпасы перевезли в лодках, сами бойцы разделись, голые поплыли на конях; один казак на быстрине выпустил повод, лошадь запуталась передними ногами и стала тонуть; спасти опоздали, вместе с конем всадник пошел ко дну.
      За рекой раскинулись дикие, шумные ветры монгольской степи. Войска Блюхера двигались, нащупывая главные силы Унгерна. В станице Кулинга застали пепелище; от уцелевших жителей узнали, что с монголо-бурятским отрядом есаула Тапхая и казачьим полком Токмакова Унгерн ушел, оставив от станицы только пепел.
      Исполняя приказ, под станицей Кыра красные настигли ургинского барона, сошлись с ним в бою. Унгерн понимал почти полную безнадежность положения, знал, что с красными не справиться, что японцы повели двойную политику, заигрывая с Москвой.
      Войска Блюхера, опрокинув отряды Токмакова и Тапхая, по сопкам, по степям уже шли на станицы Средне-Ульзун, Мангут и Верхне-Ульзун.
      Унгерн сопротивлялся, но не выдержал. Уж без боя оставили унгерновцы Акшу. А под Кяхтой в решительном бою красные разбили наголову Унгерна, захватив самого барона в плен.
      Толпы монголов, китайцев, бурят сбегались смотреть на нечеловека Унгерна. Изможденный, безумный человек дикой воли, Унгерн был совершенно спокоен. Красные повезли Унгерна на суд революционного трибунала в Новониколаевск. И когда, в том же монгольском халате с синим поясом, с генеральскими погонами, в зал заседания трибунала вводили потомка крестоносцев барона Унгерна,- Блюхер в качестве военного-дипломата заседал на южном побережье Ляодун-ского полуострова в Дайрене на конференции представителей Японии и советской России, состязаясь в дипломатической ловкости с Матсушима и генералом Такаянаги. Блюхеру нужно было распространенье власти Кремля от Москвы до Тихого океана.
      Осенней ветреной ночью 15 сентября 1921 года непокорный потомок корсаров барон Унгерн спокойно и с достоинством отвечал на вопросы коммунистического суда. И также спокойно встретил смерть - расстрел.
      Дайренская конференция оканчивала заседания. Ровно через год Блюхер выбил японцев из Владивостока.
      Теперь начиналась новая крупная игра на Востоке. Таинственный маршал, темной биографии, в 1922 году Блюхер уже вплотную подошел к перворазрядной государственной карьере. Он не потомок крестоносцев, но человек сильной воли, и океан мировой военной авантюры - игры потянул к себе Блюхера.
      Когда Московский Кремль поставил в игре на карту "мировой революции с востока", в взбаламученном тысячелетней междуусобицей Китае главным персонажем вынырнул Блюхер. Но тут неизвестный псевдоним перекрылся еще одним псевдонимом: вместо красного маршала Блюхера появился "генерал Га-Лин".
      6. "Рычи, Китай!"
      1924 год. Англия, во главе с министром иностранных дел лордом Керзоном, является самым опасным врагом Москвы. Ленин умер. Но Кремль хочет свалить опаснейшего врага, по рецепту Ленина, обходным путем, решив тихоокеанскую проблему в свете китайской революции, в пламени которой погибнет колониальная английская мощь. В гнезде коминтерна, в московской фешенебельной гостинице "Люкс", у организаторов международных заговоров и революций уже брошен лозунг: "Рычи, Китай!"
      Китай рычит. Шумит Кантон, столица Южного Китая, центр китайской революции. "Кантонс-ким рычагом" ворочает коминтерн, чтоб тремя миллионами китайских рабочих привести в состояние революционного движенья всю страну, и вздрагивает первыми судорогами 450-миллионный "желтый" народ. Вот она, мечта Ленина, не с запада, так с востока зажечь мировую революцию!
      К крупнейшему порту ведут водные пути Южного Китая; к причудливо разбросавшемуся по островам, в дельте реки Жемчужной, Кантону тяготеют все провинции Юга. Кантон сейчас необычен, это не Пекин, Шанхай, Тяньцзин, это - столица китайской революции.
      Ни сетльмента, ни концессий, ни иностранцев; если кто-нибудь из иностранцев выйдет на улицу, ему кричат - "Янгуцзы!" ("заморские черти!") и хохочут над ним. В лабиринте Кантона свободно появляются лишь немцы с повязкой "я - немец", да русские с красной звездой. Рычи, Китай! Город залит электричеством, корабли разукрашены. Людское море, сотни знамен, плакатов, фонари без конца, бои ракет в воздухе, мириады звезд и огненных колес летят в небо. Это начало новых "десяти дней", которые должны потрясти остатки еще но потрясенного мира.
      Митинги, демонстрации с красными, синими и белыми флагами, стягами, с портретами Сун-Ят-Сена и Ленина. Московский рычаг сворачивает 450-миллионную страну, делая ее орудием борьбы против Америки и Европы, против всей европейской цивилизации. Птицами летает по Кантону небывалая литература - листовки, воззвания,- ее тучей гонит главный советник Национального Кантонского правительства, друг китайского президента Сун-Ят-Сена, представитель Москвы в Кантоне, "товарищ Кирилл", коммунист Грузенберг-Бородин.
      В свое время Сун-Ят-Сен и "товарищ Кирилл" вместе голодали эмигрантами в Лондоне и Чикаго. Бородин хорошо знает теперешнего главу революционного Китая, но о нем очень плохого мнения. В 1927 году при обыске в советском посольстве в Пекине среди прочего материала был захвачен и опубликован своевременный отзыв Бородина в Кремль о президенте Китая: "Доктор Сун-Ят-Сен это много воображающий о себе простак. Он неспособен создать ничего самостоя-тельного, но очень горд своей пятичленной декларацией основ государства, которую он на две трети украл у Монтескье, а на одну у древних китайских философов".
      Бородин подымает Китай по-своему, без Монтескье. Но в Кантоне он не один. При Национа-льном Правительстве южно-китайскую революционную армию, на штыки которой обопрется Сун-Ят-Сен, организует главный военный советник, московский "генерал Га-Лин". Га-Лин прибыл в Кантон с 300 отборных русских офицеров, аэропланами, орудиями, пулеметами, неограниченными военно-техническими возможностями, предоставленными Кантону Москвой.
      О, под рукой генерала Га-Лина Китай зарычит! Первая работа Блюхера в Кантоне - организация военно-революционной школы. У столицы, на реке Жемчужной, в тридцати минутах езды на моторной лодке - живописный остров Вампу. Здесь поместилась сыгравшая главную роль в организации армии и побед Кантонского правительства военная школа московского генерала, в просторечье называемая "школой Вампу".
      16 июня 1924 года на торжественном открытии школы Вампу присутствовали все сочные фигуры китайской революции - президент Китайской республики, чуть схожий с Лениным, Сун-Ят-Сен с женой-революционеркой Сун-Цин-Лин; глава правительства и председатель военного совета "джентльмен китайской революции" и "самый красивый китаец", в прошлом террорист, Ван-Тин-Вей, которого, несмотря на революционность, любила последняя императрица Цыси; с ним члены совета - Тан-Ин-Кай, Чуй-Пей-Так, Ген-Гим, Си-Си-У и маленький, стройный, хрупкого телосложения, с блестящими хитрыми глазами, гибкий генерал Чан-Кай-Ши, начальник школы Вампу и главком армии, которого прочит Москва в военные вожди Китайской революции; тут и политбюро Гоминдана; все видные генералы Юга и советник Бородин с женой и по правую руку Сун-Ят-Сена, с штабом русских офицеров, самый почетный кантонский гость, атлетический, с руками боксера и спокойной улыбкой, организатор армии, московский маршал Га-Лин.
      К кадетам школы Вампу Сун-Ят-Сен, окруженный помпезной свитой, обратился с страстной речью: "Сила солдата-революционера в сто раз больше силы простого солдата,- говорил президент Китая,- мы должны создать революционную боеспособную армию! Школа научит нас, как ее построить и как работать в интересах нашей партии. Некоторые наши профессора вышли из пекинских военных школ, другие из заграничных военно-учебных заведений. Они имеют большие знания, которые хотят передать вам. Вы должны внимательно слушать их и строго следовать их советам. Красная Армия в России создавалась не в один год, а в течение шести лет. Мы должны использовать опыт России и создать такую же сильную революционную армию. Лишь имея ее, наш народ станет могущественным и сильным!"
      Речь похожего на Ленина Сун-Ят-Сена прерывалась криками:
      - Хын-хоу! (Очень хорошо!)
      И так же прерывалась речь председателя военного совета, красавца Ван-Тин-Вея, обратившегося к русским гостям:
      - Когда я подготовлял в 1910 году покушение на китайского императора,говорил Ван-Тин-Вей,- я не умел изготовлять бомб и, несмотря на все расспросы, ни от кого не мог узнать этого секрета. Но в Японии я случайно встретил одного русского революционера, и он не только научил меня изготовлять бомбы, но и научил их метать!
      - Хын-хоу! Хын-хоу!
      Выступали члены Голирдана, генералы, Бородин, выступил и знаменитый будущий "желтый Бонапарт" генерал Чан-Кай-Ши. Не произносил речи только улыбающийся внимательными глазами, окруженный русскими военными Га-Лин. Но по церемониям, обращенным к нему, все понимали, что сейчас этот человек, по-китайски называемый "Щзя-лунь", здесь самый важный гость Москвы.
      Не просты были кантонские задачи Блюхера; недаром ему приписывается фраза, сказанная после трех лет работы в китайской революции:
      - Что такое русская революция, я знаю. Но что такое китайская затрудняюсь сказать.
      Тем не менее генерал Га-Лин прославился не только на Юге Китая. Его узнали и генералы Севера, и японские, английские, американские военные. Кантон сделал уже мировое имя полководцу, скрытому под двумя псевдонимами.
      По заявлению генерала Чан-Кай-Ши, школа Вампу под руководством генерала Га-Лина в два года дала крупные кадры образцовой армии. 129 аэропланов с русскими и китайскими летчиками слетелись к Га-Лину. Легкая и тяжелая артиллерия, все прибыло. И хитрейшему главкому Чан-Кай-Ши с генералом Га-Лином стало легче бороться против генералов Севера, воевавших еще по древней китайской тактике, пуская ночью впереди войск на противника стада баранов с привязанными к ним просмоленными горящими факелами.
      В 1924 и 1925 годах московский и китайский генерал Га-Лин и Чан-Кай-Ши не знали поражений; их армия Вампу приобрела славу непобедимой; она дала правительству победу над купеческими отрядами "бумажных тигров" Чан-Лим-Пака; взяла приступом крепость Вейч-жоу, которую никто не брал в течение 1000 лет; нанесла поражение генералу Чен-Дзю-Мину, взяв приступом Сватоу; подавила мятеж генерала Чен-Юн-Чи; и наконец, в ноябре 1925 года разбила последнюю сопротивляющуюся силу - юго-западный фронт генерала Тын-Пын-Ина.
      Это - неслыханная по стремительности победа. Китай зарычал.
      Но в 1925 году внезапно умер друг Бородина Сун-Ят-Сен, торжественно похороненный в храме пятисот Будд. Если б не умер, может быть, Блюхер с Бородиным и сумели б удержать Южный Китай на кремлевской узде, не дав обойти себя "желтому Бонапарту".
      По смерти Сун-Ят-Сена 1926 год стал годом решающей игры. Генерал Га-Лин готовился к крупнейшей операции - походу на Север против войск У-Пей-Фу, в случае успеха развивая движенье к Тихому океану, к Шанхаю.
      В пастях каменных чудовищ, сторожащих ворота главного штаба Южной армии, плещут гоминдановские знамена с звездами; на часах - кадеты школы Вампу. Весь день в главном штабе Блюхера работа. Чуждый Китаю, а может быть, чуждый и России кремлевский коммунистический полководец разрабатывает здесь план смелого и крайне рискованного похода в средний Китай, в Хунань, Цзянси и Хубэй. Этот поход - задача уж всемирно-исторического значения. В случае успеха революционное движенье охватит весь Китай, и судьба колониальных сил Европы на востоке может быть решена.
      В кабинете генерала Га-Лина и ночью горит огонь. Гладко выбритый, с маленькой щеткой подстриженных усов и светлыми глазами маршал на вид даже моложе своих 37 лет. За окном кабинета бродят английские судовые прожектора. Некоторая растерянность охватила европейцев; говорят, волнуется командующий английскими войсками в Китае генерал Дункан. Не готовят ли иностранцы десант? А генерал Га-Лин торопится с походом на север; хочет скорей на парах китайской революции доплыть до берегов Тихого океана преддверия восточного полушария.
      Но что такое китайская революция? Вокруг Га-Лина ожесточенно заспорили китайские генералы. Командующий 8-м корпусом Тан-Чжен-Ши, Чень-Мин-Цюй, Чжан-Фа-Куй, Чен-Цян и начштаба Бай-Суп-Чи пытаются свалить главкома Чан-Кай-Ши. У Тан-Чжен-Ши большой капитал в Шанхайском банке, он скупает земли и состоит акционером торгово-промышленных предприятий; но перед походом, чтобы опрокинуть соперника, он закинул удочку прямо в Китайскую коммунистическую партию и проповедует "коммунистический буддизм", подкупая деньгами генералов.
      Чан-Кай-Ши сам рвется к захвату богатых провинций, не сдает командования. Чтоб парировать удар, будущий "желтый Бонапарт" заявил печатно, что "китайская революция это только начало мировой революции".
      Бурно зашумели китайские генералы о добыче, деньгах, командовании. Генерал, как и солдат, прежде всего должен твердо знать, что он получает за эту войну. Только что перешедший к революционной армии генерал Лян-Ноу-Кай больше всего расспрашивает русских штабных, можно ли в России иметь собственные деньги, земли, дома и сколько... самое большее?
      К воротам штаба быстрым аллюром рикша мчит, колыхая в колясочке, генерала Га-Лина. За колясочкой, придерживаясь за крылья, бегут бодигары-телохранители, китайцы-коммунисты. Голова генерала Га-Лина откидывается из стороны в сторону от бега, но изумительно лавирует в цветной толпе рикша и с ловкой быстротой бежит свора бодигаров-маузеристов, за ними быстро крутят педали бодигары-велосипедисты.
      Блюхер торопится на заседанье китайских генералов, знает, что не просто подчинить главкому сопротивляющегося Тан-Чжен-Ши и взбунтовавшихся генералов. Генеральский спор горяч, может кончиться ссорой и разрывом.
      Но генерал Га-Лин прекрасный дипломат и, как ни трудно, все ж помирил генералов. Он пил с генералами огненный китайский чай, ел молодых змей, курил сигареты с опиумом. Все было договорено и устроено. Из штаба примиренные генералы, по китайской церемонии, пятились к двери, улыбаясь, и все время кланялись, переламываясь пополам, показывая стриженые черные затылки. Блюхер в ответ делал то же самое даже не улыбаясь.
      15 августа 1926 года, в нечеловеческий жар, под главнокомандованьем Чан-Кай-Ши и Га-Лина, прекрасно снабженная, с многочисленными пулеметами, орудиями, аэропланами кантонская армия в 70 тысяч человек выступила из провинции Гуандун в Хунань, нацеливаясь на столицу Хунани - Чаншу.
      Древнюю китайскую тактику: выбить противника и не преследовать, генерал Га-Лин отбросил. Он хочет уничтожить врага. Непрерывными боями тесня войска У-Пей-Фу, не давая опомниться смятому противнику, уже в сентябре кантонские войска подошли к столице Хунани и на спинах северян ворвались в Чаншу. Чан-Кай-Ши был опьянен успехом. Северный поход сразу же превратился в триумфальный марш.
      Теперь Блюхер развивал военные действия по двум направлениям: 1. из Чанши по прямой линии на север в Учан и Ханькоу, чтоб окончательно уничтожить живую силу войск У-Пей-Фу и 2. по приморско-восточному направлению на Шанхай против генерала Сун-Чуан-Фана.
      В огромных, дымчатых, глухих очках от солнца и пыли, на большом вороном жеребце среди всадников-китайцев на крошечных мохнатых лошадках, генерал Га-Лин вместе с Чан-Кай-Ши перед боем за Учан дал смотр войскам кантонской армии.
      Пропуская низкорослых, с заострившимися скулами и выдвинутыми челюстями, угрюмых, с злыми лицами, вооруженных винтовками китайских солдат, окруженный русским штабом, Блюхер усмехался:
      - В общем, наши ж "михрютки", только поскуластей, да лица потемней, да глаза поуже и с косиной...
      И Блюхер бросил войска в бой на тысячелетние стены легендарного Учана, за которыми засели укрепившиеся войска У-Пей-Фу. Под Учаном столкнулись европейская и китайская войны. Русская артиллерия приняла вызов китайских стен, но понесла пораженье. Над глубоким рвом древние стены Учана подымались на 15 сажен в вышину, у основания доходя до 20, а на верху не менее чем до 2. Артиллерия открыла ураганный огонь. Бесполезно: русские гранаты, царапая, отскакивали от учанских стен. Тогда Блюхер бросил на приступ пехоту.
      Ночью в низинах накапливались штурмовые колонны, захватив с собой легкие бамбуковые лестницы, повели отчаянный штурм на Учан.
      Разыгрался китайский бой. Генерал Чан-Кай-Ши в нем понимал много больше генерала Га-Лина. Телами атакующие заваливали рвы учанских стен, подставляли лестницы, лезли. А сверху, как во времена седой древности, лилась смола, кипящая вода, сваливали бревна и груды камней. Когда же, не выдержав, войска генерала Га-Лина бросились в отступленье, их со стен Учана покосили пулеметным огнем.
      Но "михрютки" должны взять Учан и разбить У-Пей-Фу! Блюхер приказал вести подкоп под древние стены. Учановцы произвели ночную вылазку и перебили саперов. Войска таяли, а столица провинции Хубэй, где три тысячелетия идет беспрерывная война, Учан, стоит несломимым.
      Чан-Кай-Ши почти отчаивался. Всю операцию Га-Лин взял в свои руки. "Мы не вегетариан-цы! Я возьму их в штыки!" - бормотал в штабе "генерал Форвертс". И на раннем рассвете Блюхер бросил на стены кулак отборных войск, десятую и одиннадцатую дивизии Чжан-Фа-Куя. Это был яростный бой. Рассказывают, что, посылая на верную смерть свои полки и батальоны, генерал Чжан-Фа-Куй плакал. Но Блюхер знал, что голодных в Китае сколько угодно и солдат хватит! Колыхавшийся в мареве красного восходящего солнца древний Учан взяли китайские "михрютки", за что обе дивизии получили название "железных".
      С Учанского аэродрома, с генералом Бай-Сун-Чи, Блюхер поднялся на аэроплане в голубую вышину звенящей европейской птицей над морем черепичных крыш и зеленью горы "Хвост Дракона". Рассматривал местность преследования разбитых войск У-Пей-Фу.
      Победа стала уже решительной. К кантонской армии переходили один за другим генералы-перелеты, бывшие соратники У-Пей-Фу, увеличив армию Чан-Кай-Ши в десять раз. Но все же У-Пей-Фу пробовал еще дать бой за Ухань, сопротивляясь из последних сил. Но и в последнем бою Чан-Кай-Ши и Га-Лин разбили его тяжким пораженьем. На единственном пути отступленья - на мосту - У-Пей-Фу приказал своим бодигарам, чтоб рубили головы бегущим офицерам. Но опрокинутая лавина войск У-Пей-Фу частью пала в сраженье, частью утонула в озерах. Завоеван-ная Чан-Кай-Ши и московским "советником" генералом Га-Лином - пала Ухань. Девять самых богатых провинций с населением в 150 миллионов были теперь под властью Кантона.
      Приоткрылся уж легкий путь побед. К Тихому океану Чан-Кай-Ши двигался полным победителем. И когда его войска подошли к Шанхаю, где незадолго перед этим восставали, подняв "советское знамя", 800 тысяч индустриальных рабочих,- дело колчилось по-китайски просто. Подкупленный флот перешел к Чан-Кай-Ши, а генерал Ли-Бао, на улицах Чапея рубивший головы китайским рабочим, уже имел при вступлении Чан-Кай-Ши в кармане секретный приказ о назначении его командиром корпуса национально-революционной армии.
      Военный корреспондент советских газет, путешествовавший по Китаю и в дни взятия Шанхая посетивший штаб кантонских войск, рассказывает интересный эпизод. Вдвоем с другим журна-листом они прибыли в главную квартиру кантонцев. Как русских, их встретили дружелюбно, навстречу вышел предупрежденный начштаба генерал Бай-Сун-Чи. Только разговор не мог состояться. Бай-Сун-Чи говорил лишь по-китайски. Но Бай-Сун-Чи догадался, он отдал распоряжение и через минуту из боковой двери показался военный. Журналисты переглянулись. Это был он - "советник". Но совершенно обессиленный походом, непрерывными боями, недосыпаниями, напряженной работой, генерал Га-Лин не вымолвил ни слова. Только буркнул что-то по-русски, махнул рукой и, повернувшись, шагнул за перегородку.
      - Сытё! - весело смеясь, сказал Бай-Сун-Чи.
      Журналисты понимали, что "сытё" это значит "спать".
      Душа и организатор похода на север, победитель У-Пей-Фу, знаменитый генерал Га-Лин переутомился и хочет спать. Но, увы, Блюхеру действительно не оставалось ничего, как - спать. Именно здесь, в Шанхае, ехавший с ним по дороге "мировой революции" генерал Чан-Кай-Ши неожиданно вылез на станции "Национальный Китай", когда руководящая китайской революцией Москва хотела взять курс на немедленный коммунизм в Китае. Теперь Чан-Кай-Ши сказал наконец ясно: "Коммунизм означал бы разрушение Китая. Коммунизм, примененный к Китаю, равносилен ошибочно прописанному врачом лекарству".
      В Шанхае, в Сватоу генералы армии Чан-Кай-Ши производили один за другим перевороты. Московский Кремль тяжко просчитался в китайской игре. И вскоре уж покидали Китай "советник" Бородин, агенты, военные. Последним отбыл сумрачный генерал Га-Лин.
      Говорят, в кругу своего штаба Блюхер часто иронически усмехался, рассказывая о китайских генералах и китайской революции:
      - Затрудняюсь сказать, что такое китайская революция. Вот поймите, я объясняю одному китайскому генералу диспозицию, а он задумался и через переводчика говорит мне: знаете, я хотел бы наступать там, где нет противника. Д-да, сложно. А в Ухани, например,- крестьянские комитеты делят помещичью землю, а все китайские офицеры и генералы - помещики. Мы воюем за революцию, а они недовольны и тут же требуют нанести порядок. Откровенно говорю, не знаю, что такое китайская революция. Китайские генералы склонны к неожиданностям. Чан-Кай-Ши это - змея! А вот будь в Китае большевистская партия наподобие нашей, китайцы показали бы всему миру чудеса!
      Но не довелось генералу Га-Лину показать всему миру эти "китайские чудеса". У "китайского Наполеона" его заменил быстро новый советник; к Чан-Кай-Ши перешел организатор мукденской армии, полковник немецкой службы Макс Бауер.
      7. Московский заговор
      В 1929 году, через два года после советского проигрыша в Китае, из-за конфликта на КВЖД, вспыхнула советско-китайская война. Главнокомандующим Красной Армией против Китая был Блюхер. О генерале Чан-Кай-Ши красноармейцы Блюхера пели частушки:
      Чушки, вьюшки, веревьюшки,
      Чан-Кай-Ши сидит на пушке,
      А мы его по макушке
      Бац-бац-бац, бац-бац-бац!
      Блюхер оказался стремительным победителем Китая. За 12 лет это была первая победа Советского Союза на внешнем фронте. И красная Москва в 1930 году прибывшего в столицу главнокомандующего Дальне-Восточной армией Блюхера чествовала торжественно. Коммунистические олигархи боятся чествовать красных маршалов, но для Блюхера было сделано исключение. Никогда и никого так не чествовала Москва.
      Имя этого маршала революции не сходило с газетных столбцов. Неведомый солдат 143-го пехотного запасного полка в Самаре стал уже героем государства.
      Но среди триумфа по старой любительнице слухов Москве пролетела вдруг молнией странная молва, а в кругах коммунистов вспыхнула паника: "В Кремле - заговор, границы закрыты, телеграфное сообщение прервано".
      Несколько дней один другого сенсационней нарастали слухи: "Контрреволюция... Сталин свергнут..." Но телеграф заработал, наступило равновесие и стало известно, что Сталин не свергнут потому, что заговор председателя совнаркома РСФСР Сергея Сырцова раскрыт вовремя. Но Москва узнала и нечто большее. В заговоре замешаны сановники, верховники, вельможи, а самое сенсационное: в списке нового правительства стоял прибывший с Дальнего Востока победитель китайцев, популярный главнокомандующий и человек без биографии Блюхер.
      Заразительный ряд дворцовых переворотов и заговоров с темными убийствами знает русская история. На гвардейские штыки оперлась женской рукой, всходя на трон, императрица Елизавета Петровна, когда новый временщик Миних поднял среди ночи из кровати отжившего временщика Бирона. В Ропшинском дворце великан граф Орлов ударом кулака закрепил престол за Екатериной II.
      А трон императору Александру I очистили гвардейские офицеры ударом табакеркой и узлом офицерского шарфа. Заговоры ходили и вокруг последнего царя Николая II. И в 1930 году в кремлевском застенке Сталина русская история захотела попробовать: а не подойдет ли и тут излюбленный способ "шарфа" и "табакерки"? Нескладный, долговязый председатель совнаркома РСФСР Сергей Сырцов, никогда не расстававшийся с портфелем, молодой твердокаменный большевик, человек сильной воли и большого тщеславия, стал душой московского заговора 1930 года. Воспитанный духотой закулисной коммунистической борьбы, кость от кости партии, испачканный и сам в крови, Сырцов все же не выдержал всероссийского погрома крестьянства, предпринятого Сталиным.
      - Сталин превратил крестьян в рабов, хищнически эксплуатируя страну новым установившимся в России крепостническим строем,- уже арестованный заявил Сырцов.
      И в 1930 году Сырцов попробовал - дворцовый переворот. Но помня, как Сталин провокаци-ей разбил правых и левых оппозиционеров, в темнейшей конспирации вел свой заговор Сырцов. Пользуясь положеньем председателя совнаркома, осторожно вербовал сообщников среди верховников, которые мгновенно могли бы свалить диктатора. Сырцов понимал и то, что первую скрипку в дворцовых переворотах должна играть армия, и вступил в сношения с красными маршалами.
      Главой армии и флота заговорщики выставили популярнейшего Блюхера. Связался ли Сырцов с Блюхером заранее, посылал ли к Блюхеру на Дальний Восток своих эмиссаров, иль сошлись они уже в Москве, об этом хранит еще тайну история. Известно только, что после игры в "золотую табакерку" наркомвоенмором СССР должен был быть Блюхер.
      Но и на этот раз Сталин провокацией разбил заговор. Слишком уж перенасыщен предательст-вом воздух Москвы. Заговорщик Резников, один из сырцовского "комитета пяти", кому больше других доверял Сырцов, в последнюю минуту выдал заговор Сталину.
      На последнем заседании "комитета пяти" у Сырцова присутствовало только четверо. Отсутствовал Резников. Во время совещания в комнате затрещал телефон. У аппарата оказался Сталин, экстренно вызывавший Сырцова на заседанье в Кремль, в политбюро, Сырцов выехал, не подозревая, что заговор вскрыт.
      - Какое у вас сейчас было заседанье, товарищ Сырцов? - спросил вошедшего в кремлевский зал председателя совнаркома РСФСР генеральный секретарь партии Сталин.
      - О тракторизации колхозов.
      В этот момент из другой двери вошел Резников. Сырцов понял, что скрывать бессмысленно. Да и человек он не слабого десятка. В этом же заседанье произнес речь о гибельности антикресть-янского курса Сталина, о перерождении коммунизма в крепостническую эксплуатацию страны, о необходимости возврата к нэпу, о созданьи второй крестьянской партии и о ликвидации диктатуры Сталина. Не одно драматическое заседанье знавали кремлевские стены. Был момент, когда читалось завещанье Ленина, перед старой гвардией большевизма. Был суд над Троцким, когда, играя параллелями с французской революцией, отыгравший роль опальный вождь кричал: "Мы знаем, что вы, сталинцы, будете завтра нас расстреливать!" И все ж такого напряжения, как во время речи Сырцова, в этом зале, говорят, не было. Напряжение стало совсем трагическим, когда к замолчавшему Сырцову Сталин обратился с вопросом:
      - У вас был намечен состав совнаркома?
      - Был.
      - Кого вы намечали наркомвоеном?
      - Блюхера.
      Тут-то и родилась тишина. "Мытищенского слесаря", первого кавалера ордена Красного знамени, "героя штурма Перекопа", "покорителя Сибири", "душу северного китайского похода", только что торжественно прибывшего "победителем китайцев" слишком хорошо знали все заседавшие красные вельможи. Это не Сырцов, рангом повыше, популярность его не буденовской, не ворошиловской даже чета.
      Не один час, не один день заседало политбюро и головка ГПУ в споре о судьбе заговорщиков. Всех жарче на предании ревтрибуналу, на смерти Сырцова, настаивал подручный Сталина, Каганович, добиваясь кресла председателя совнаркома РСФСР для себя. Но воспротивился Ворошилов: расстрел Сырцова, имя Блюхера! Это раскол в армии! А воспоминанья французской революции? Начать друг друга расстреливать, да не рискованно ль?
      И тонкий ювелир макиавеллиевских комбинаций, над виском которого уж было занесли "табакерку", Сталин присоединился к Ворошилову.
      - Сырцова сослать на Урал. В тюрьму.
      Председатель совнаркома РСФСР Сырцов темной ночью отбыл под конвоем из Москвы на Урал. А вокруг красного маршала Блюхера споры загорелись еще страстней. Ворошилов вступился за Блюхера изо всех сил. Никаких снижений! Никаких смещений! Чего стоит это имя в армии! Судьба Блюхера Сталиным была решена: немедленно назад, на Дальний Восток.
      После вызова Блюхера для объяснений, о которых когда-нибудь расскажет еще история, таинственный, знаменитый, окруженный легендами, небылицами и действительной тайной человек отбыл назад по хорошо знакомому пути на Дальний Восток и там принял снова в коман-дованье - Особую Дальне-Восточную армию.
      До сих пор стоит Блюхер во главе этой армии на востоке. Воинственный маршал, сторонник активных действий против Японии, говорят, приходит в бешенство от дипломатических уступок. Кто знает, может быть, мы еще и услышим имя Блюхера в реляциях о боях. А может быть, Блюхер мелькнет и на неизбежном повороте внутренней жизни страны при ликвидации коммунистической диктатуры.
      Такие люди, как неведомо откуда появившийся, но прочно вошедший в русскую историю, маршал Блюхер, если не умирают, то заставляют говорить о себе.