Небо и море подернуты желтоватым маревом: солнце клонится к закату.
      ОРЛАНДО. Сколько мне лет?
      ДОРОТЕЯ. Что вы сказали? Я не поняла.
      ОРЛАНДО. Так сколько же?
      ДОРОТЕЯ. Ах! Право, не знаю, я совершенно не умею угадывать возраст...
      ОРЛАНДО. Ну попробуйте же, не бойтесь! (С комичной томностью откидывается на перила фальшборта.) Скажите хоть, на сколько я выгляжу, ну, смелее...
      Доротея смущенно хихикает; похоже, и она бессознательно увлеклась этой игрой в ухаживание.
      ДОРОТЕЯ. Просто не знаю... Наверно, столько, сколько моему папе.
      ОРЛАНДО. Гм. А сколько лет вашему папе?
      ДОРОТЕЯ. О, мой папа для меня всегда молод...
      Орландо польщен, но и разочарован.
      Девушка замечает приближающихся родителей.
      ДОРОТЕЯ. Простите... Мама!
      Она идет навстречу матери и отцу, прогуливающимся под ручку по палубе. Родители встречают ее ласково и заботливо.
      МАТЬ ДОРОТЕИ. Детка, что же ты так... Пойди возьми накидку...
      ДОРОТЕЯ. Мне не холодно, мама!
      МАТЬ ДОРОТЕИ. Как только солнце садится, сразу становится сыро...
      Орландо с умиленной улыбкой следит за этой сценой. Но вот все трое направляются в его сторону, и отец Доротеи, обращаясь к жене и дочери, говорит:
      - Вы только полюбуйтесь на эти краски, дорогие мои... Да, всякий закат несет на себе печать божественности.
      На пороге салона появляется Руффо Сальтини, которую преследует какой-то неприятный запах, она хочет закрыть стеклянную дверь. Между тем отец Доротеи уже подошел к репортеру, стоящему у фальшборта.
      ОТЕЦ ДОРОТЕИ. Я, синьор Орландо, по субботам целый день занимаюсь живописью... Не знаю, что бы я отдал, лишь бы написать картину, подобную вот этой. Но разве можем мы тягаться с самим Творцом?
      МАТЬ ДОРОТЕИ. Какая прелесть!
      Из салона доносится голос маэстро Альбертини:
      - Спасибо, Ильдебранда, достаточно. Теперь мне хотелось бы повторить "Domine Deus".
      Орландо пользуется удобным предлогом, чтобы ускользнуть:
      - О, там репетируют... Простите, пойду-ка взгляну...
      С этими словами он удаляется в сторону бара.
      ГОЛОС МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. Лепори, становитесь здесь, рядом с Фучилетто.
      Подойдя к окнам салона-бара, Орландо видит поющих дуэтом Лепори и Фучилетто.
      Музыкальная фонограмма
      Обернувшись к нам, Орландо поясняет:
      - Это реквием...
      Отец Доротеи с наслаждением, полной грудью дышит морским воздухом, но, заметив капитана, быстро направляется к нему.
      ОТЕЦ ДОРОТЕИ. Капитан, я к вам все с той же жалобой... Этой ночью меня опять разбудило какое-то постукивание по стеклу иллюминатора! Что это такое?
      КАПИТАН. А, да, я знаю. Это наша чайка, Икар. Мы прозвали ее так потому, что однажды она сломала себе крыло. Уже много лет она летает за нами, я к ней привязался и убежден, что она приносит счастье!
      Доротея отходит от матери и приближается к Орландо, тотчас расплывающемуся в улыбке.
      ДОРОТЕЯ. Вы чувствуете, как противно пахнет? Что за вонь такая? Не чувствуете?
      Орландо в замешательстве.
      ДОРОТЕЯ (потянув носом воздух, матери). Мама... ты не знаешь, откуда этот ужасный запах?
      МАТЬ ДОРОТЕИ. Рыба, наверное... (Подносит платочек к носу.)
      ДОРОТЕЯ. Дышать невозможно...
      Тяжелый запах проник уже и в салон-бар, где поют Лепори и Фучилетто.
      Раздраженный Лепори поворачивается к коллеге и перебивает его:
      - Что это за вонь?!
      Фучилетто сразу же вскипает:
      - А почему ты смотришь на меня?
      ЛЕПОРИ. Да не смотрю я на тебя. Только здесь страшно воняет!
      ФУЧИЛЕТТО (озираясь по сторонам). Говорит, что воняет, а смотрит на меня!
      Чтобы удостовериться, он, подняв руки, нюхает у себя под мышками.
      ФУЧИЛЕТТО. От меня не воняет! Дурак!
      ЛЕПОРИ. Сам дурак!
      Фучилетто накидывается на него:
      - Вот я выдеру сейчас твои усишки и запихну их тебе в глотку! Понял, красавчик?
      После короткого "обмена любезностями" дело доходит до рукоприкладства.
      РУФФО САЛЬТИНИ (пытаясь их образумить). Аурелиано! Ну что вы оба, в самом деле! Этот ужасный запах идет снаружи, им весь воздух пропитан! Я еще раньше ему говорила!
      На палубе капитан, окруженный своими офицерами, пытается успокоить пассажиров.
      КАПИТАН. Да, господа, нам действительно приходится терпеть это зловоние, но доктор Ламела... гарантирует, что никакая инфекция нам не грозит.
      СУДОВОЙ ВРАЧ. Совершенно верно! Можете не беспокоиться!
      ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Жидкие испражнения уже пошли на убыль и до наступления вечера должны прекратиться совсем.
      37. ТРЮМ "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      ГОЛОС КАПИТАНА. Следуя советам нашего доктора... мы принимаем меры к тому, чтобы вывести носорога из трюма. Его надо поместить на палубе...
      В трюм корабля медленно опускается люлька с двумя матросами.
      Возле животного, по-прежнему распростертого на полу, стоит служитель-турок; он благодарными глазами следит за всеми этими приготовлениями и не перестает жалобно причитать на своем певучем языке.
      Голос помощника капитана. Несколько матросов-добровольцев свяжут носорога и на стропах поднимут его наверх.
      38. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      Офицеры и капитан дают пояснения столпившимся вокруг них пассажирам.
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Мы можем заверить вас, что все будет сделано быстро и аккуратно.
      39. ТРЮМ "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      Огромное животное, опутанное цепями, поднимают на стропах из темного трюма наверх, к свету, к откинутой крышке люка, ведущего на палубу. У беспомощного грузного животного жалкий вид; вся операция подъема сопровождается отчаянными причитаниями служителя-турка.
      Слышен голос вахтенного офицера Партексано:
      - Приготовить насосы!
      40. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      Несколько матросов и юнг суетятся вокруг лебедки, тянут стропы, на которых опутанного цепями носорога в подвешенном состоянии проносят вдоль палубы под мощными струями брандспойтов.
      ПАРТЕКСАНО. Натягивайте стропы! Натягивайте!
      ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Поднять давление!
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Матросам стать в цепь. Господ пассажиров просим не выходить за оцепление. Отойдите назад!
      ПАРТЕКСАНО. Так! Держите его здесь!
      На капитанском мостике Фучилетто, стоящий среди других певцов, не может не высказаться:
      - Вы что, хотите выбросить его в море?
      ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Да нет, жалко беднягу!
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Нет-нет, мы устроим его вон в той шлюпке. Доктор сказал, что ему нужен свежий воздух!
      На нижней палубе, где матросы в парусиновой робе все еще продолжают мыть огромное животное, собралось много пассажиров; они прикрываются от брызг раскрытыми зонтиками, стараясь не упустить ни одной подробности такого удивительного зрелища, такого развлечения.
      Вдруг носорог извергает струю зловонной черной жижи; в этом его спасение, теперь, надо полагать, он пойдет на поправку.
      ФУЧИЛЕТТО. Вот откуда вонь-то!
      Это восклицание явно адресовано его коллеге Лепори.
      У старого офицера Эспозито довольный вид.
      ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Ну, в общем, конечно... Зато теперь ему будет лучше!
      В другой группе пассажиров бас Зилоев комментирует происходящее, черпая образы из родного русского фольклора:
      - Здорово! Он похож на Змея-Горыныча из русских народных сказок. Летающий змей!
      Служитель-турок с молитвенно-сложенными руками ищет сочувствия и поддержки у этой группы. Но присутствующий здесь маленький толстенький повар не находит ничего более остроумного, чем предложить:
      - А теперь пусть искупают тебя тоже!
      Несколько матросов, принимавших участие в операции "носорог", разделись до пояса и моются, направляя струю то на грудь, то на мускулистые руки... под пристальным и взволнованным взглядом Рикотэна...
      Бледная дама-продюсер, как всегда, начеку. Подойдя к Рикотэну, она свистящим шепотом говорит:
      - На тебя же все смотрят... вставай!
      Рикотэн, опомнившись, поднимается с битенга, на котором сидел, но все еще не может оторвать глаз от красавцев матросов.
      41. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. НОЧЬ
      И еще одна ночь опускается на "Глорию Н.", мощно взрезающую носом чернильного цвета море.
      42. КАЮТА КУФФАРИ. НОЧЬ
      В каюте Куффари оба маэстро Рубетти и монахиня. Певица пригласила их на чай, но главным образом для того, чтобы поговорить о великой Тетуа.
      Во время рассказа Рубетти Ильдебранда буквально смотрит ему в рот: так велико ее желание постичь тайну, принесшую бессмертие покойной знаменитости.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. И вот она от обыкновенного ля переходит все выше, выше, до ми бемоль... потом до ми и наконец берет фа в третьей октаве.
      Всем разливают чай еще раз.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Нет-нет, достаточно.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Свершилось чудо! Оркестр почти смолк, публика замерла, затаила дыхание... Да я и сам слушал словно зачарованный... Никогда в жизни мне этого не забыть!
      КУФФАРИ. Но простите, маэстро, как это возможно? Диапазон почти в три октавы, без всякого усилия... обыкновенному человеку такое не дано!
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. А кто говорит, что Эдмея была обыкновенной женщиной? Сколько народу голову себе ломало, пытаясь понять ее!
      КУФФАРИ. Должно быть, она обладала каким-то секретом. Именно это я как раз и хотела узнать, маэстро... Я хотела спросить вас, как родного отца... А я... я могла бы сделать что-нибудь подобное?
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Вот послушайте. Как-то ночью Эдмея поделилась со мной... Она сказала, что во время пения у нее перед глазами появляется морская раковина...
      КУФФАРИ. Раковина?
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Да, так она и сказала: "Я вижу морскую раковину... я слежу за ее изгибами - виток за витком...
      Ильдебранда жадно впитывает в себя эти слова, она вся внимание, и чувствуется, что ее мучит ревность, даже зависть...
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. ...и голос сам поднимается, следуя за ними, без всяких усилий". Понимаете, дорогая моя? Дело было не только в ее легких, диафрагме, голосовых связках... Этот феномен можно назвать катализацией энергии.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ (за кадром). Что бы там ни говорили, а я знаю одно: Эдмея была не такая, как все, она неповторима. Таких певиц, как она, больше не будет!..
      От этих слов на красивом, тонком лице Ильдебранды Куффари становится заметней печать тяжелых душевных переживаний.
      Но вот певица остается одна. Она так погружена в свои мрачные мысли, что, когда раздается стук в дверь, откликается едва слышно:
      - Да...
      Входит ее галантный концертмейстер.
      КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. Можно? (Закрыв за собой дверь, он приближается к Ильдебранде.) Что это ты так притихла? У тебя лицо сейчас - как у чудесного египетского сфинкса.
      Куффари со злостью оборачивается, медленно поднимается с кресла, в упор как-то странно смотрит на концертмейстера и, когда тот добавляет: "Ты восхитительна!", вместо ответа дает незадачливому красавчику звонкую пощечину.
      43. ОТКРЫТОЕ МОРЕ. НОЧЬ
      Луна на горизонте то поднимается, то опускается над пустынной палубой: бортовая качка.
      ГОЛОС ОРЛАНДО. На третью ночь нашего путешествия дела начали принимать неожиданный оборот... Все стало... как-то непонятно...
      44. КОРИДОР ПАССАЖИРСКОЙ ПАЛУБЫ "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ
      Коридор безлюден и тих.
      Дверь одной из кают приоткрывается, и из нее, настороженно оглядываясь, выходит женщина в черной вуали.
      Это Руффо Сальтини. Тихонько прикрыв за собой дверь, она делает шаг-другой по коридору, но тут же, вздрогнув, останавливается.
      В нескольких метрах от нее с не меньшими предосторожностями выскальзывает в коридор Валеньяни.
      Узнав подругу, Валеньяни спрашивает:
      - Ну что?
      РУФФО САЛЬТИНИ. Тссс! Закрой дверь! Тихо!
      Обе певицы удаляются по коридору.
      45. БИБЛИОТЕКА "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ
      Группа гостей собралась вокруг медиума - секретаря директора "Ла Скала". Утонув в глубоком кресле, он уже впал в транс и издает какие-то хриплые стоны.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Он весь в испарине, даже блестит от пота.
      СЕКРЕТАРЬ-МЕДИУМ (едва слышно). Погаси...
      ФУЧИЛЕТТО. Что он говорит?
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Я не понял.
      МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. По-моему, ему мешает свет.
      С этими словами он поднимается и идет гасить лампу под абажуром; Фучилетто в это время выключает торшер. Дыхание медиума становится хриплым и прерывистым.
      В этот момент в библиотеку входят обе певицы.
      ФУЧИЛЕТТО (от неожиданности хватается за сердце). Ох, из-за вас у меня молоко в груди перегорело!
      РУФФО САЛЬТИНИ. Это все она. Не хотела идти!
      ФУЧИЛЕТТО (предостерегающим шепотом). Потише... Он уже в трансе!
      ВАЛЕНЬЯНИ. Ему плохо?
      ДАМА-ПРОДЮСЕР (поворачиваясь к Валеньяни). Садитесь здесь. (Всем остальным.) Дайте друг другу руки. Маэстро! Дайте руку мадам.
      Участники сеанса образуют цепочку.
      ФУЧИЛЕТТО. И я тоже?
      ДАМА-ПРОДЮСЕР. Да. (Рубетти-второму.) А вы не хотите сесть с нами?
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Спасибо. Предпочитаю не участвовать в этом деле. Если мать Анджела узнает, что я здесь, она целую неделю продержит меня на хлебе и воде.
      Все очень осторожны, переговариваются только шепотом.
      Медиум издает хриплые стоны, что-то бормочет, его лицо исказила гримаса, со лба стекают струйки пота; узел галстука распустился.
      МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. Ну, смелее, задайте ему какой-нибудь вопрос.
      Первой отваживается Руффо Сальтини; после некоторых колебаний она спрашивает:
      - Эдмея... прости... я всегда хотела у тебя спросить... Какое произведение причиняло тебе больше всего страданий?
      Медиум лишь слегка шевелит пальцами на подлокотниках своего глубокого кресла.
      РУФФО САЛЬТИНИ (за кадром). Что за глупый вопрос я задала...
      Граф ди Бассано ломает руки.
      РУФФО САЛЬТИНИ (за кадром). Понимаете, однажды она мне сама сказала... Ой!!!
      Все вздрагивают от звука неожиданно выпавшей из шкафа книги.
      МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ. Что там упало?
      ФУЧИЛЕТТО. Я не знаю.
      ДАМА-ПРОДЮСЕР. Не разрывайте цепочку, это опасно.
      Фучилетто быстро подходит к шкафу и удивленно восклицает:
      - Книга! Она открылась!
      Подняв книгу, он разглядывает ее, показывает остальным:
      - Смотрите-ка... "Джоконда".
      На странице книги действительно репродукция знаменитого портрета Леонардо.
      Книжка открылась на "Джоконде".
      Он подходит к сидящим и показывает:
      - Смотрите! "Джоконда".
      ДАМА-ПРОДЮСЕР. Просто невероятно! Какой потрясающий медиум!
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Вы правы! Поразительное совпадение!
      Руффо Сальтини не может сдержать волнения. Она обращается к медиуму и лепечет едва слышно:
      - О-о-о-о... "Джоконда"... Она мне говорила. Именно "Джоконда"!.. Эдмея...
      Медиум слегка качает головой, откинутой на бархатную спинку кресла; на его бледном лице блуждает какая-то потусторонняя улыбка.
      Граф ди Бассано, охваченный необычайным волнением, вскакивает с места.
      - Я больше не могу здесь оставаться! Это жестоко... Не могу! Простите!
      Он направляется к двери и выходит.
      Руффо Сальтини никак не придет в себя. Фучилетто, стоящий позади нее, спрашивает:
      - Можно я тоже задам вопрос?
      Ему отвечает сам медиум, отрицательно покачав головой.
      ФУЧИЛЕТТО (не в силах сдержаться, на ухо маэстро Альбертини). Не хочет. Она, хитрюга, поняла, что человек, который... так хорошо ее знает, может задать вопросик...
      Маэстро подавляет ехидный смешок.
      РУФФО САЛЬТИНИ. Тссс!
      Теперь медиум поднимает обе руки ладонями к себе и машет кистями - как бы в знак приветствия или прощания.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Смотрите, именно таким жестом она выражала свою признательность...
      Медиум начинает проявлять признаки мучительного перевоплощения; подергавшись, словно марионетка, он наконец затихает, уронив голову на грудь.
      И тут вдруг появляется женская фигура в белом одеянии; лицо ее прикрывает кружевная накидка; впечатление такое, что это действительно призрак Тетуа. Минута всеобщего смятения. Руффо Сальтини, лишаясь чувств, успевает выдохнуть:
      - Эд-мея... Эд-мея...
      Первым приходит в себя маэстро Альбертини.
      - Да что же это такое... Кто ты? Включите свет!
      Он вскакивает и бежит к лампе под абажуром.
      - Что за глупые шуточки!
      В этот момент мнимый призрак исчезает, выскользнув за дверь.
      ВАЛЕНЬЯНИ (изо всех сил стараясь не упасть в обморок). Кто это был? Скажите мне - кто?.. Нет, вы скажите!.. А-а-ах!..
      Наш отважный романьолец Фучилетто, выскочив из библиотеки, бежит вдогонку за призраком, а дирижер тем временем пытается всех успокоить:
      - Это же шутка! Над нами просто подшутили!
      Он пробует привести в чувство Валеньяни, хлопая ее ладонью по щекам; поднять лежащую в обмороке на диване Руффо Сальтини:
      - Да что с тобой! Открой глаза, дурочка! Инес, да будет тебе, нашла из-за чего в обморок падать!
      Через открытую дверь видно, как бегущий по коридору Фучилетто хватает фигуру, закутанную в белое покрывало, и тут же разражается веселыми криками:
      - Да это ты?! Вы только посмотрите... Иди-ка сюда, покажись всем, шут гороховый!.. - Он тузит незадачливого шутника, волоча его за собой, срывает у него с головы шаль. - Полюбуйтесь-ка на вашего призрака!.. - И, разражаясь хохотом, добавляет: - Это же граф ди Бассано!
      Призрак - а им действительно оказывается граф ди Бассано, напяливший на себя один из дорогих театральных костюмов покойной певицы, - обессиленно прислоняется к двери ближайшей каюты и со слезами в голосе говорит:
      - Пусти меня, пусти!.. Оставьте ее в покое...
      ФУЧИЛЕТТО. Да он у нас великий актер! Давайте поаплодируем ему, браво! На какой-то миг даже я поверил!
      Молодой человек с подведенными глазами вырывает у него из рук кружевную шаль, истерически кричит:
      - Это профанация! Будьте вы прокляты! - и убегает прочь.
      Но Фучилетто никак не уймет свой пыл:
      - Эй, да они тут все из-за тебя чуть со страху не умерли! (Смеясь, он возвращается в библиотеку.)
      ФУЧИЛЕТТО (за кадром). И вы, маэстро, тоже... простите меня!.. По-моему, у вас до сих пор еще поджилки трясутся! А Инес? Где она? Все еще без чувств?!
      В коридоре из-за угла, за который свернул граф ди Бассано, появляется Орландо. На лице у него написан немой вопрос - как у человека, силящегося понять, что происходит.
      46. ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". НОЧЬ
      По залитой лунным светом палубе прогуливаются, беседуя, оба маэстро Рубетти и монахиня.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Вообще тебе лучше помолчать: вдохи и выдохи нужно делать в ритме шагов.
      Неожиданно перед ними появляется девочка лет пяти-шести.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Глядите-ка! А эта синьорина откуда взялась?
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Я ее никогда раньше не видел!
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Что ты здесь делаешь в такой поздний час? Ты кто? А она премиленькая!
      Он подходит к девочке, которая стоит и спокойно смотрит на них огромными глазищами, такими яркими на маленьком смуглом личике. Волосы девочки заплетены в косы.
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Да, она очень мила!
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Ты знаешь, какая ты хорошенькая? И какие косички у тебя красивые! (Вкрадчиво проводит ладонью по волосам девочки.) Ну что за прелесть!
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ВТОРОЙ. Ладно, Вольфганг, оставь ее в покое...
      МАЭСТРО РУБЕТТИ-ПЕРВЫЙ. Как же тебя зовут? (Снова гладит ее по головке.)
      В этот момент на палубе появляется незнакомая женщина; схватив девочку и присев на корточки, она, словно желая защитить, прижимает ее к груди. Затем, произнеся несколько взволнованных фраз на каком-то славянском языке, берет девочку на руки и уходит.
      Теперь на палубе собираются какие-то новые пассажиры; на фоне лунного неба вырисовываются их черные силуэты.
      Оба маэстро Рубетти и монахиня оторопело смотрят на них.
      А этих женщин и мужчин разного возраста много, и все они молчат. У них красивые лица цыганского типа - настороженные и гордые.
      Один из матросов спешит погасить костерок, который эти люди разложили прямо на палубе.
      МАТРОС. Вы что, пожар тут решили устроить?! Не понимаю, что ты там говоришь!
      И, пытаясь, чтобы его самого поняли, добавляет:
      - Огонь здесь нет! Нельзя огонь!
      ДРУГОЙ МАТРОС. Нельзя разводить огонь на палубе! (Подойдя к одной из женщин, заботливо.) Ну как тут ваша бабуля?
      Кто-то из незнакомцев пытается объясниться на своем языке, но его не понимают.
      В неверном предутреннем свете на палубе торопливо натягивают полотняный тент для этих новых пассажиров.
      МАТРОС. Тяни! Натягивай сильнее! Давай, подтяни-ка еще!
      Куффари в пеньюаре и ночном чепце с тревогой наблюдает за происходящим.
      Подошедший бас Зилоев пытается выразить свою симпатию этим людям.
      ЗИЛОЕВ. Здравствуйте! Где же это вы раньше были, а? Какая красавица!
      Увидев Ильдебранду, он покровительственно обнимает ее за плечи.
      КУФФАРИ. Илья, что это за люди?
      ЗИЛОЕВ. Право, не знаю, я...
      С капитанского мостика доносится голос Фучилетто:
      - Ильдебранда!
      Остальные певцы, покинув в такую рань свои постели, собрались, заспанные, наверху и с любопытством наблюдают за развитием странных событий.
      ФУЧИЛЕТТО. Это сербы.
      РУФФО САЛЬТИНИ. Поднимайся сюда!
      ЗИЛОЕВ. Погодите, надо же узнать...
      Между тем капитан дает объяснения публике:
      - Пока мы оставили этих людей на палубе, но уже начали готовить подходящее помещение в трюме, чтобы они не мешали работе экипажа и не беспокоили господ пассажиров.
      РУФФО САЛЬТИНИ. Но, капитан, как же это получилось... как все эти люди попали на судно?..
      КАПИТАН. В связи с убийством австрийского эрцгерцога в Сараеве Австрия объявила войну Сербии, и тамошнее население, испугавшись вторжения войск, разъяренных гнусным покушением, решило укрыться в Италии. Вот эти люди и пустились по морю на чем попало.
      Группа пассажиров с удивлением и тревогой слушает эту коротенькую речь капитана.
      Один лишь Орландо отошел в сторонку и смешался с сербскими беженцами. Он в домашнем халате, его жидкие волосы растрепаны.
      Прислушиваясь к странному говору незнакомцев, он спрашивает:
      - Ничего не понимаю. На каком языке они говорят?
      МАТРОС. Синьор, это сербы.
      ОРЛАНДО. А как они все попали на судно?
      МАТРОС. Нынче ночью мы подобрали их в море. Это беженцы. Так мы по крайней мере думаем.
      Появляется один из поваров с бачком и поварешкой и начинает раздавать всем горячую похлебку.
      Орландо наклоняется к маленькой девочке, спящей на одеяле, разостланном прямо на палубе.
      - Здравствуйте, синьорина. Как, вы еще спите?
      Капитан продолжает давать пояснения гостям:
      - Наш судовой врач, конечно, всех их осмотрит. Мои офицеры и я сам с помощью переводчиков уже поговорили с большинством мужчин; это пастухи, крестьяне, цыгане. Мы подобрали их в море ночью. Среди них есть и студенты, преследуемые полицией... скорее всего необоснованно...
      Орландо продолжает бродить среди беженцев, сбившихся кучками, сидящих на битенгах или на бухтах канатов; лица сербских парней - почти детские у одних и покрытые первым пушком у других - выражают суровую решимость.
      В группе столпившихся на капитанском мостике пассажиров (в кое-как накинутых халатах и с сеточками на волосах) ощущаются растерянность, недовольство, безотчетная нетерпимость.
      ДАМА-ПРОДЮСЕР. Ты слышал? Какие-то цыгане из табора... Их полиция разыскивает.
      РИКОТЭН. Но послушайте, капитан, по какому праву вы вынуждаете нас совершать путешествие вместе с этими людьми, взявшимися невесть откуда?
      ДАМА-ПРОДЮСЕР. Он прав...
      КАПИТАН. Да ведь их плоты были перегружены и в любую минуту могли опрокинуться!
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Я полагаю, что... вы могли бы... избавить нас...
      КАПИТАН. Подобрав этих женщин... этих детей... эти несчастные семьи, я только выполнил свой долг!
      Все снова и снова оглядываются на сербов, завладевших нижней палубой.
      Небо посветлело. Наступает рассвет.
      47. САЛОН-РЕСТОРАН "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      К обеду почти все сербские беженцы столпились у огромных окон салона-ресторана и, широко раскрыв глаза, удивленно разглядывают роскошную обстановку и невиданные яства.
      Сабатино Лепори, держа карту вин, дает указания почтительно склонившемуся перед ним официанту:
      - Вчерашний помар был не из лучших. Я бы посоветовал жене и друзьям попробовать что-нибудь из белых вин... Ну, скажем, шабли. На нем и остановимся. Я же сохраняю верность своему шампанскому "Rayon de Soleil"... Только пусть его хорошенько охладят.
      Метрдотель ходит по залу, встревоженный назойливым любопытством беженцев.
      За столом капитана болтают о том о сем.
      КАПЕЛЛАН. Один из этих остановил меня и сказал, что его дед был итальянцем из Валь-ди-Сузы.
      ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Эй, вы там! Идите отсюда, идите!
      Он делает угрожающие знаки сербам, которые толпятся за окнами как раз напротив капитанского стола.
      Многие из гостей, например медиум, не могут оторвать глаз от беженцев.
      Рикотэн же наслаждается своими спагетти, стараясь навернуть на вилку побольше.
      РИКОТЭН. Вот как с ними надо управляться, смотри!
      БАНКИР. Нет, спагетти ты есть не умеешь!
      Дочка Куффари никак не усядется за стол, все ее внимание поглощено людьми, собравшимися там, за окнами.
      Мать окликает ее:
      - Моника, садись же!
      Девочка опускается на стул, но теперь уже певица оглядывается беспокойно, сурово.
      Мать фон Руперта невозмутимо потягивает свой бульон; а ее сын, поправляя салфетку, ухитряется украдкой бросать взгляды в сторону беженцев.
      За капитанским столом Зилоев окликает Фучилетто:
      - Аурелиано, оглянись-ка.
      Прямо за спиной певца стоит, улыбаясь, красавица смуглянка.
      Фучилетто тотчас оборачивается к ней и говорит:
      - Что угодно прекрасной смуглянке? А?
      Русский бас, первым сделавший такое открытие, довольно улыбается.
      ЗИЛОЕВ. Правда, хороша? Красотка! (Подняв бокал.) За прекрасные глаза дикарки!
      МАЭСТРО АЛЬБЕРТИНИ (сотрапезникам, доверительно). Честно говоря, мне как-то неловко есть на глазах у этих людей.
      МОНАХИНЯ. Божественное провидение позаботится и о них.
      Прислуга получает приказ опустить шторы.
      Маэстро Рубетти-второй поворачивается к монахине.
      - И правда, позаботилось...
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД (раздраженно, но и с облегчением). Наконец-то догадались.
      А вот его супругу, леди Вайолет, такая мера удивляет.
      ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Но... зачем же?
      Зилоев шутливо говорит официанту, опускающему шторы у его окна:
      - Да не надо! Что ты делаешь! Я хочу любоваться своей невестой!
      Леди Вайолет молча поднимается из-за стола, идет за подносом и начинает накладывать на него всякую снедь.
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД (с трудом сдерживая недовольство выходкой жены). Вайолет... прошу тебя!
      Потом обращается с риторическим вопросом к секретарю:
      - Эндрю, как по-вашему, что она собирается делать?
      СЕКРЕТАРЬ ДОНГБИ. Я полагаю, сэр, она хочет отнести еду людям, которые стоят там, на палубе.
      Баронет все еще пытается образумить жену:
      - Вайолет! Ради бога... Твои намерения, возможно, и похвальны, но это уж чересчур... Филантропия какая-то... Эндрю!
      СЕКРЕТАРЬ ДОНГБИ. Сэр?
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Эндрю, прошу вас, пусть вернется за стол!
      С этими словами он поднимается, но секретарь опережает его.
      - Я иду, сэр. - Он подходит к леди Вайолет, которая держит в руках уже полный поднос. - Please, сэр Реджинальд хотел бы...
      ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Я не нуждаюсь в помощи. (Одному из официантов.) Следуйте за мной с сервировочным столиком...
      В разговор вмешивается метрдотель:
      - Госпожа Донгби, простите, но там, на палубе, уже устроена столовая...
      ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ. Ну и хорошо, значит, сегодня им перепадет кое-что еще...
      МЕТРДОТЕЛЬ. Прошу прощения, но вам лучше послушать меня...
      ЛЕДИ ВАЙОЛЕТ (официанту). Пошли! (Метрдотелю.) Откройте, пожалуйста, дверь.
      МЕТРДОТЕЛЬ. Извините.
      Он услужливо отдергивает шторы и открывает перед леди Вайолет большую застекленную дверь.
      За столом Куффари маленькая Моника спрашивает:
      - Мама, можно я тоже отнесу им свой суп?
      Мать ничего не отвечает, но с секретарем все же решает посоветоваться.
      - Ты не думаешь, что мне надо последовать ее примеру?
      Вместо секретаря ей отвечает концертмейстер:
      - Нет, Ильдебранда, по-моему, это неуместно.
      ДОЧКА КУФФАРИ. Ну пожалуйста, разреши мне тоже!
      КУФФАРИ. Помолчи!
      48. НИЖНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      Третий офицер быстро направляется к леди Вайолет, уже обходящей сербов со своим подносом.
      - Мадам, дайте поднос мне, я понесу его... - Поскольку леди Вайолет не соглашается, он добавляет: - Тогда я должен вас сопровождать. Прошу! - и начинает прокладывать ей дорогу. - Матрос Оле! Скажи этим людям, чтобы они отошли назад!
      Судовой врач между тем пытается осмотреть какого-то ребенка и уговаривает его с поистине неаполитанским терпением:
      - Давай-ка сядем вот так... Теперь посмотрим, может, ты тоже у нас певец... Скажи: а-а-а-а! Ну, смелее. Открывай рот. Открывай!
      ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Дети, не наваливайтесь, здесь всем хватит! Подождите, я сам, я сам!
      Но никто его не слушает - детские ручонки жадно хватают с подноса все подряд.
      ТРЕТИЙ ОФИЦЕР. Мадам, будьте благоразумны, вернитесь в салон, а я здесь сам обо всем позабочусь... Эй, ты зачем столько взял, тебе что, мало?!
      Многие мужчины с интересом поглядывают на леди Вайолет. Смотрит на нее и стоящий позади красивый цыган с шапкой черных кудрей. Она поворачивается к нему, словно притянутая магнитом, но тотчас маскирует свое возбуждение показной озабоченностью: