Тонино Гуэрра, Федерико Феллини
      И плывет корабль
      Пер. с итал. - Ф.Двин.
      ПРИМЕЧАНИЕ
      "Никакой беллетристики: четкий, строгий стиль, почти что действие в чистом виде", - сказал мне Феллини, поручая сделать литературный сценарий своего фильма. Я старался следовать этому условию - и, конечно, фактам, по возможности избегая всяческих эпитетов и собственных эмоций, которые так и рвутся наружу, когда пытаешься передать словами художественное произведение, построенное на изобразительном материале. Во всяком случае, я сознавал, что тут надо не делиться с читателем впечатлениями от фильма сделать это просто немыслимо без экрана, - а дать точное описание картины всем, кто любит кинематограф Феллини и кто, в общем-то, знает, что между первоначальным сюжетом и готовым произведением лежит зона творческой работы, которая по-настоящему и в полной мере осуществляется только на съемочной площадке.
      1. ПОРТ В НЕАПОЛЕ. РАННЕЕ УТРО
      Музыка, титры
      Вначале идут черно-белые кадры, как в картинах, извлеченных из киноархива, непрофессионально снятых и плохо отпечатанных, с попорченной от времени пленкой.
      Но постепенно изображение стабилизируется, приобретая цвет сепии, цвет фотокарточек начала века, которые печатали еще с пластинок.
      Вся начальная немая сцена проходит под стрекотание старинного киноаппарата.
      На пристани толкотня: простой люд, торговцы рыбой, ватаги орущих мальчишек, зеваки в котелках, старающиеся попасть в объектив кинокамеры.
      Утро только занялось, и в его неверном свете все ждут чего-то необыкновенного. Атмосфера почти праздничная.
      Но вот показывается первый кабриолет с включенными фарами и откинутым верхом, а следом за ним - элегантная, запряженная парой коляска.
      Как только старинный автомобиль останавливается, его обступают любопытные прохожие и вездесущие уличные мальчишки.
      Из машины выходят два джентльмена и дама, одетые по моде начала века. Это сэр Реджинальд Донгби с женой - леди Вайолет - и со своим личным секретарем.
      Под аккомпанемент скрипки бродячего музыканта ходит на руках маленький акробат.
      Два патрульных карабинера в портупеях и треуголках останавливаются спиной к кинокамере.
      В кадре появляются все новые лица - улыбающиеся, с горящими от любопытства глазами; обернувшись, строго и удивленно смотрят в объектив карабинеры.
      Среди подпрыгивающих на неровном настиле пристани машин и экипажей появляется еще один лимузин с включенными фарами. Вышедших из него актера-комика немого кино Рикотэна, банкира и даму тоже окружает шумная и неугомонная ребятня - этакая импровизированная публика, которой актер просто не может не продемонстрировать несколько смешных антраша.
      Куда менее симпатично выглядят хмурый финансист, весьма внушительный в своем пальто с меховым воротником, да еще с гигантской сигарой в зубах, и его мертвенно-бледная надменная спутница - дама-продюсер.
      С пассажирского судна, борт которого, словно гигантская стена, вздымается над пристанью, машут руками кажущиеся совсем крошечными из-за большого расстояния человеческие фигурки.
      Посадка продолжается; расторопные грузчики поднимают багаж в специальных люльках.
      Леди Вайолет все еще никак не может отделаться от настырных, весело галдящих мальчишек; но ее растерянно блуждающие глаза уже заприметили и нагловатые ухмылки парней в толпе, и многозначительные подмигивания украдкой поглядывающих на нее молоденьких матросов.
      Подкатывает экипаж с плотным и румяным тенором Фучилетто, охотно и весело откликающимся на назойливые приставания мальчишек. Подав руку двум элегантным пышнотелым дамам в широкополых, украшенных плюмажем шляпах певицам сопрано Инес Руффо Сальтини и Терезе Валеньяни, - он помогает им спуститься с подножки.
      Вот за стеклами гигантского лимузина мы видим лицо Ильдебранды Куффари. Знаменитая певица выходит из автомобиля вместе со своей свитой - дочерью, личным секретарем и концертмейстером. Лоб ее повязан шарфом, и это как-то особо подчеркивает благородство лица, отмеченного печатью душевного смятения.
      Тенор Фучилетто встречает Куффари грубоватыми шуточками.
      А вот и еще два роскошных автомобиля. Уличный фотограф в плаще и берете суетливо устанавливает свой аппарат; сбегаются дети, зеваки, матросы из судовой команды.
      Под любопытными взглядами собравшейся публики из машин высыпают женщины с закрытыми чадрой лицами. Это прибыла свита некоего знатного египтянина. Женщин поспешно проводят к пассажирскому трапу, круто уходящему вверх по высоченному борту судна.
      На грузовых платформах на судно поднимают багаж, продовольствие.
      Журналист Орландо, стоя спиной к борту, поправляет свой повязанный бантом галстук в горошек. У этого человека лет шестидесяти приветливое мягкое лицо с плутоватыми, но добрыми и светящимися умом глазами. Во всем его облике есть что-то смешное, клоунское - такие люди обычно нравятся детям.
      Поскольку сцена немая и слышно лишь жужжание кинокамеры, слова журналиста передаются титрами.
      "МНЕ СКАЗАЛИ: "ТЫ - РЕПОРТЕР, ВОТ И
      РАССКАЗЫВАЙ ОБО ВСЕМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ".
      А ЧТО ПРОИСХОДИТ? РАЗВЕ КТО-НИБУДЬ ЗНАЕТ?"
      Сказав это, Орландо импровизирует каскад веселых трюков: надев на голову одну твидовую шляпу и быстро сбросив ее, он надевает другую, затем снова первую, всякий раз успевая загнуть их поля на иной манер.
      Теперь мы видим, что его снимает кинооператор, застывший у своего штатива и вслепую отбрыкивающийся от назойливой ребятни.
      И снова следуют кадры с пояснительным текстом:
      ТОТ, КОМУ ДОВЕЛОСЬ ЭТИМ ИЮЛЬСКИМ УТРОМ 1914 ГОДА ПОБЫВАТЬ
      НА ПРИЧАЛЕ N 10, МОГ ВИДЕТЬ, КАК НА БОРТ БОЛЬШОГО ПАССАЖИРСКОГО
      СУДНА "ГЛОРИЯ Н." ПОДНИМАЕТСЯ ЦЕЛАЯ ПРОЦЕССИЯ НЕОБЫЧНЫХ
      ПАССАЖИРОВ, СЪЕХАВШИХСЯ СЮДА СО ВСЕГО МИРА.
      Между тем толпу на пристани охватывает волнение.
      Стоящие на специальном возвышении оркестранты готовят свои инструменты; кто-то крестится, кто-то снимает шляпу.
      По причалу, влекомый четверкой лошадей, движется роскошный катафалк. Лошади убраны черными султанами, покрыты траурными попонами. Лица присутствующих принимают скорбное и торжественное выражение.
      Траурная процессия останавливается; с катафалка спускаются двое служащих похоронного бюро: на черной, расшитой золотом подушке они несут погребальную урну.
      Граф ди Бассано в отчаянии хватается за голову и запускает пальцы в волосы. Изобразив на лице крайнюю степень страдания, он мелодраматическим жестом посылает вслед урне воздушный поцелуй. Служащие похоронного бюро подходят к погрузочной площадке, на которой стоят, вытянувшись по стойке "смирно", офицеры и матросы.
      _Один из служащих похоронного бюро_. Позвольте передать вам прах Эдмеи Тетуа.
      _Офицер Эспозито_. Синьор Партексано!..
      Подходит Партексано и, приняв, как предписано церемониалом, урну, обращается к офицерам:
      - Прошу разрешения поднять на борт прах Эдмеи Тетуа.
      _Помощник капитана_. Разрешаю.
      _Первый офицер_. Шесть человек в почетный караул!
      Раздаются шесть свистков. Они служат сигналом и для оркестра.
      С этого момента пленка цвета сепии постепенно наливается красками, приобретая колорит цветной фотографии.
      Партексано, поднявшись по трапу до задраенного люка, ждет, когда он откроется, и передает туда урну, которую сразу же уносят в недра судна.
      Из собравшейся на причале толпы выступает вперед дирижер оркестра маэстро Альбертини; поверх пальто через плечо у него переброшен белый шарф, из-под полей черной шляпы выбиваются серебристо-седые волосы.
      Это сигнал для всех. Собравшиеся задвигались, принимая соответствующие позы.
      Взмах белых рук маэстро - и вступает оркестр. Первым начинает петь Фучилетто, но к нему сразу же присоединяются остальные. Звучит хор, под аккомпанемент которого пройдут все сцены погрузки и отплытия "Глории Н.".
      Музыкальная фонограмма
      Ах голос, какой злой рок тебя унес?
      Но пора - отплываем!
      Друзья, отплываем!
      Что ждет нас - не знаем:
      удача? провал?
      безветрие? шквал?
      Нас дивное эхо
      поддержит в пути.
      Друзья, отплываем
      и с тьмой порываем!
      Нам память и вера
      помогут дойти.
      Где ты,
      где ты?
      С нами боги, планеты
      о тебе заскорбят.
      В шорохе волны спешащей,
      в шелестении над чащей,
      в тихом шепоте рассвета
      ждет любовь твоя ответа...
      Голос радости и дружбы,
      на саму весну похожий,
      нас позвать уже не сможет
      он молчаньем смерти взят.
      Поспешим за волнами!
      Трудный путь перед нами
      путь удач и забот.
      Но корабль наш плывет.
      Вперед, вперед,
      корабль идет...
      Поют сэр Реджинальд Донгби и его секретарь.
      Поют офицеры, матросы и служащие похоронного бюро.
      Поет своим изумительным голосом Ильдебранда Куффари.
      Поют сопрано Инес Руффо Сальтини и Тереза Валеньяни.
      Поют секретари, концертмейстеры и карабинеры.
      Поет толпа, выстроившаяся рядами, словно оперный хор на просцениуме.
      Перед нами разворачивается самое настоящее музыкальное действо, управляемое изящными и повелительными движениями рук маэстро Альбертини.
      И вот все, как бы повинуясь зову этой музыки, направляются к крутому трапу; дамы движутся в заданном ритме, словно в танце, слегка придерживая свои длинные юбки. Скользя по трапу на фоне темного металлического борта судна, пассажиры друг за другом поднимаются на освещенную палубу.
      2. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". РАННЕЕ УТРО
      Знаменитый тенор Сабатино Лепори - он сел на судно раньше демонстрирует свои необыкновенные голосовые данные.
      3. ПОРТ В НЕАПОЛЕ. ПРИЧАЛ. РАННЕЕ УТРО
      Быстро, ритмично по трапу взбегают матросы...
      4. НОСОВАЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". РАННЕЕ УТРО
      ...а в это время юнги на носовой палубе уже выбирают швартовы.
      5. ПОРТ В НЕАПОЛЕ. РАННЕЕ УТРО
      И вот высоченный черный борт "Глории Н." со светящимися в предутреннем сумраке маленькими иллюминаторами начинает медленно-медленно скользить вдоль причала под прощальные крики детей, толпы, машущих шляпами провожающих; ряды черных силуэтов, снятые сзади, похожи на оперный хор.
      6. ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА "ГЛОРИИ Н.". РАННЕЕ УТРО
      Все гости на верхней палубе продолжают петь. Поет даже капитан на своем мостике; ему подпевают офицеры экипажа, стюардессы и капеллан.
      7. КОТЕЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ "ГЛОРИИ Н.". РАННЕЕ УТРО
      Поют кочегары в котельной, озаряемой сполохами огня из гигантских топок.
      8. ПОРТ В НЕАПОЛЕ. РАННЕЕ УТРО
      И вот корабль, отделившись наконец от пристани, выходит в море.
      9. КУХНЯ РЕСТОРАНА "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      Теперь, когда судно в открытом море, характер музыки меняется, она становится веселее, живее, заразительнее.
      Музыкальная фонограмма: фрагменты из "Щелкунчика" Чайковского
      Все происходящее в кухне, где снуют повара, поварята и судомойки, вполне отвечает общей атмосфере приподнятости и веселья; два повара переругиваются; в клубах пара на раскаленных плитах поспевают изысканные кушанья, и неутомимые официанты тут же уносят их в зал, предварительно сдав заказы администратору ресторана, который бдительно следит за ними, стоя у своего стола.
      10. РЕСТОРАН "ГЛОРИИ Н.". ДЕНЬ
      Пассажиры "Глории Н." уже сидят за столами в зале, не уступающем по роскоши ресторану любого дорогого отеля.
      Предупредительный метрдотель ходит между столами, наблюдая за тем, как обслуживают гостей.
      Все говорят одновременно, все несколько возбуждены; кинокамера, скользя от стола к столу, показывает целый набор самых разных лиц. В зале царит "bon ton".
      Больше всего народу - за капитанским столом; бок о бок с офицерами экипажа мы видим кое-кого из пассажиров; метрдотель проявляет свое неназойливое внимание и к ним, желая убедиться, что все идет как надо.
      Неподалеку от капитанского стола занимает свое место Ильдебранда Куффари с дочерью, секретарем и концертмейстером. Она строго отчитывает девочку за то, что та слишком шумно дует на бульон.
      КУФФАРИ. Моника! Что ты делаешь?
      ДОЧКА КУФФАРИ. Но мамочка, он же горячий!
      КУФФАРИ. Значит, надо подождать, когда остынет.
      Жена тенора Сабатино Лепори, аргентинка, со свойственной ей экспансивностью наседает на секретаря-импресарио мужа.
      ЖЕНА ЛЕПОРИ (с испанским акцентом). Даже если мой муж сказал "да", это еще ничего не значит. Мой муж великий артиста, только... Ты не сердись, por favor [пожалуйста (исп.)], дорогой... Что поделаешь, в делах он просто ребенок.
      Тенор продолжает жевать, выказывая полнейшее равнодушие к обсуждаемой теме. Секретарь возражает:
      - Я бы этого не сказал. Но как бы там ни было, синьора, я здесь для того, чтобы блюсти его интересы...
      ЖЕНА ЛЕПОРИ. Нет, неправда! При заключении контракта вы его интересы не защищали! И я вам сейчас скажу por que [почему (исп.)]. Во-первых, реклама. Она не в его пользу. Нужно изменить рекламу сопрано, она слишком шикарная по сравнению с рекламой моего супруга...
      Вдруг Лепори замечает направленный на него объектив кинокамеры; быстрым жестом поправив волосы и холеные усы, он приосанивается и принимает классическую позу тенора - для солидного портрета "в три четверти".
      За столом комика немого кино Рикотэна тоже разгораются страсти.
      РИКОТЭН. Благотворительность или не благотворительность, а я не желаю больше ломать комедию перед горсткой сопляков. Я... я... Рикотэн, я тонкий комический актер. И неправда, что мои основные зрители - дети, я пользуюсь успехом у интеллектуалов...
      Его перебивает бледная дама-продюсер; с трудом сдерживая раздражение, она пытается поставить его на место.
      ДАМА-ПРОДЮСЕР. Это ты так думаешь, дорогой, а последние выступления критики просто ужасны...
      РИКОТЭН (за кадром). Во Франции критик Жильбер...
      БАНКИР. Ты должен выполнять условия контракта! Тебя взяли сюда для того, чтобы ты делал рекламу моему фильму, и ни для чего другого!
      Напряжение - правда, иного рода - ощущается и за столом сэра Реджинальда Донгби. Участвуя в разговоре с показной непринужденностью, на самом деле он весь поглощен подглядыванием за своей женой - леди Вайолет, а она в свою очередь совершенно недвусмысленно пожирает глазами усатого официанта, обслуживающего их стол.
      Пока сэр Реджинальд поддерживает легкую беседу, волнение прекрасной леди нарастает, и вместе с ним растет ревность мужа, жадно следящего за малейшими признаками возбуждения у жены.
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД ДОНГБИ. Да, так вот, индусы, живущие в окрестностях Бомбея, утверждают, я, конечно, не знаю, насколько это достоверно, но они утверждают, что, если смотреть тигру прямо в глаза, он на человека не нападет.
      СЕКРЕТАРЬ ДОНГБИ (за кадром). Возможно ли это, сэр Реджинальд?
      Но Донгби до того озабочен поведением жены, что вопрос секретаря до него не доходит.
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД. Что-что?
      СЕКРЕТАРЬ ДОНГБИ. Я говорю - неужели это так просто?
      СЭР РЕДЖИНАЛЬД (нервно смеясь). Да нет же, совсем нет... Пожалуй, это самая трудная штука на свете... особенно если тигр тоже смотрит тебе прямо в глаза. (И он снова разражается своим истерическим смехом.)
      В одном из уголков зала без устали играет небольшой оркестр. Белокурый секретарь Куффари, понизив голос, говорит певице:
      - Тебя снимают...
      КУФФАРИ (шепотом). Где? Кто?
      Ее ложка застывает в воздухе, а на лице появляется выражение томного безразличия.
      СЕКРЕТАРЬ КУФФАРИ. Они там, за лестницей...
      На середину зала выходит репортер Орландо и делает рукой общий привет совсем как нынешние тележурналисты.
      ОРЛАНДО. А вот и я! Куда направляются эти прекрасные дамы и господа? Почему они собрались все вместе здесь, на борту этого... сказочного...
      К нему подходит метрдотель и очень вежливо говорит:
      - Прошу прощения, синьор Орландо, что я вас перебиваю, но вы выбрали такое место... Здесь вы мешаете официантам... Не соблаговолите ли вы отойти, ну хотя бы вон в тот уголок?
      ОРЛАНДО (улыбаясь). Ага, понятно. (Подмигивает публике добродушно и чуть-чуть плутовато.)
      МЕТРДОТЕЛЬ. Благодарю вас, вы очень любезны, я вам чрезвычайно признателен, прошу прощения...
      Орландо отходит в сторонку и оказывается чуть ли не под самой центральной лестницей - так, что за спиной у него то и дело распахиваются створки двери, ведущей в кухню, и непрерывно снуют официанты.
      ОРЛАНДО. Да, так вот я спрашиваю, куда направляются все эти необыкновенные пассажиры? И верно ли, что они носители, так сказать, самых высоких ценностей в волшебном мире искусства? Сейчас я вам их представлю: перед вами знаменитый директор Миланского театра "Ла Скала"...
      По мере того как Орландо представляет гостей, объектив кинокамеры выхватывает их лица из общей массы обедающих и показывает зрителям.
      - ...а это его прославленный коллега из Римской оперы, тот самый, что причастен к скандалу...
      Тут мы успеваем услышать обрывок разговора за столом, на который направлен объектив.
      ДИРЕКТОР ТЕАТРА. ...Она-то и называется "длинной волной"... (Не договорив фразы, бормочет.) ...Не обращайте внимания, сделайте вид, будто ничего не происходит. Смотрите в свои тарелки.
      Эти слова обращены к сидящим с ним дочери, секретарю и молодой второй жене, которая, не удержавшись, все-таки оглядывается.
      - Не оборачивайся!
      ЖЕНА ДИРЕКТОРА ТЕАТРА (за кадром). Да я вовсе и не смотрю.
      ДИРЕКТОР ТЕАТРА. Повернись сюда и ешь!
      ЖЕНА ДИРЕКТОРА ТЕАТРА. Ну хватит, надоел!
      Наше внимание задерживается на секретаре директора: сначала он продолжает жевать, с веселым любопытством глядя в объектив, а потом вдруг поднимает белую салфетку и натягивает ее перед лицом, как экран, Это шутка.
      Орландо между тем вводит нас в курс светских сплетен:
      - Это его вторая жена, бывшая румынская певица... видите, она поворачивается к нам спиной... И дочь от первого брака. А это его секретарь - эксцентричный субъект. Говорят, он медиум, проделывающий поразительные психофизические опыты... Возле самого окна сидит легендарный дирижер фон Руперт... Вундеркинд... В большей мере, пожалуй, "кинд", чем "вундер": вечно цепляется за юбку своей ужасной мамочки...
      Юный фон Руперт, стоя у окна, восклицает:
      - Смотрите, смотрите, там чайка! Машет крыльями совсем как дирижер! (Хихикая, возвращается к столу, за которым сидит его мамаша.) Чайка дирижирует в стиле Франца Гюнтервица, maman.
      МАТЬ ФОН РУПЕРТА. Садись, Руди, тебе нельзя утомляться.
      ФОН РУПЕРТ. Я не устал!
      На чайку, которая все еще носится за окнами, теперь обращает внимание тенор Фучилетто, сидящий за капитанским столом.
      ФУЧИЛЕТТО. Вы только гляньте!
      ОРЛАНДО. А моя репортерская работа становится все труднее: уж очень обильную и подробную информацию приходится вам давать. Ну-ка, посмотрим, кто тут у нас... Ага, знаменитый тенор Аурелиано Фучилетто. Должно быть, это и есть тот здоровенный бородач, который вздумал покормить чайку.
      ФУЧИЛЕТТО. Что я сейчас тебе дам... Любишь ветчинку?
      Поскольку птица этот лакомый кусок взять не может, он заканчивает свою шуточку словами:
      - Не хочешь? Тогда я сам ее съем.
      СОПРАНО РУФФО САЛЬТИНИ. Как остроумно! А если бы с тобой вот так?
      Оба директора Венской оперы поднимают бокалы:
      - Прозит!.. Прозит!
      ОРЛАНДО (продолжая церемонию представления). Оба директора Венского оперного театра, родом из Варшавы... Видите, это они нас приветствуют. Спасибо... А это очеркистка Бренда Хилтон. Ее все боятся...
      Сидящая рядом с Фучилетто Бренда Хилтон поднимает глаза от тарелки и предупреждает своего визави:
      - Илья, слышите? Там что-то и о вас...
      Бас Зилоев оборачивается, чтобы взглянуть на Орландо, который в этот момент действительно говорит о нем.
      ОРЛАНДО: ...Salve, Зилоев... У этого человека самый глубокий, самый мощный бас в мире. А вот позвольте представить: меццо-сопрано Валеньяни и очаровательная Инес Руффо Сальтини. (Обе добродушные молодые синьоры польщенно улыбаются.) Концертмейстеры братья Рубетти...
      Два розовощеких старичка с длинными седыми волосами сидят за столом вместе с монахиней и дирижером, посылающим в этот момент воздушный поцелуй Ильдебранде Куффари.
      ОРЛАНДО. ...И, наконец, та, которая после кончины Тетуа, несомненно, является обладательницей лучшего в мире голоса: Ильдебранда Куффари.
      Ильдебранда Куффари лишь слегка - величественно и надменно поворачивает голову: то ли навстречу объективу, то ли в сторону дирижера, посылающего ей воздушный поцелуй. Со словами: "Могу ли я узнать ваше имя, синьор?" - Орландо обращается к одному из гостей, сидящих за столом ближе всех к нему.
      Строгий господин, по внешности явно австриец, перестав прихлебывать бульон, отвечает:
      - Давид Фитцмайер...
      ОРЛАНДО (за кадром). Не скажете ли, каков род ваших занятий?
      ФИТЦМАЙЕР. Я дирижер!
      ОРЛАНДО. Ах дирижер!
      ФИТЦМАЙЕР. Совершенно верно!
      ОРЛАНДО. О, благодарю вас. А эта дама? (Он имеет в виду соседку Фитцмайера.)
      ФИТЦМАЙЕР (удивленно). Это известная танцовщица!
      ОРЛАНДО. А, понимаю... Не назовете ли вы нам ее имя?
      ФИТЦМАЙЕР. Да вы что! Это же Светлана! Ее все знают!
      Теперь мы видим Светлану - смуглянку откуда-то с востока России. Отвесив легкий поклон в ее сторону, Орландо продолжает:
      - Спасибо! Итак... (про себя) это я уже говорил... Так куда же направляется сие почтенное общество? Все эти важные персоны, которым вы не раз имели возможность выражать свое восхищение и аплодировать? Почему они собрались здесь все вместе? Словно не было никогда никакого соперничества... никаких раздоров... (В этот момент его что-то отвлекает.) Что еще там такое?
      За капитанским столом разглагольствует капеллан:
      - ...антропофаг, пожиратель человечины, даже он, услышав такие слова...
      Фучилетто встает и, открыв одну из створок окна, уговаривает чайку взять еду у него из рук:
      - Так ты и сыру не хочешь? Какой клюв у нее, какие крылья! Смотрите!
      ТЕРЕЗА ВАЛЕНЬЯНИ. Нет! Закрой окно, закрой окно... вот дурень! Закрой, а то она влетит...
      Певица в страхе прикрывает голову руками, и ее опасения сию же минуту оправдываются: чайка, спикировав, влетает в зал.
      Мгновение всеобщей растерянности. Кто-то вскакивает; директор "Метрополитен-опера" начинает размахивать в воздухе своей тростью.
      Фучилетто, словно провинившийся романьольский мальчишка, удивленно восклицает:
      - Глядите-ка, влетела! Почем я знал, что она может влететь? Она, наверно, ручная!
      Директор Парижской оперы пытается подманить чайку, причмокивая губами. Дамы поднимают крик.
      СЕКРЕТАРША ДИРЕКТОРА ОПЕРЫ. Нет-нет, я боюсь! Je vous en prie! Faites le sortir, faites le sortir! [Прошу вас! Выпустите ее, выпустите ее! (франц.)]
      ЖЕНА ДИРЕКТОРА. Нелли, успокойся, не устраивай сцен, сядь!
      Прибегает официант и со словами "Прошу прощения!", размахивая салфеткой, отгоняет чайку.
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Сходи в подсобку, пусть принесут лестницу.
      Старый опытный офицер Эспозито, понизив голос, обращается к Партексано:
      - Партексано, сачок!
      ПАРТЕКСАНО (за кадром). Что?
      ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Живо принеси сачок из моей каюты!
      Судовой врач, неаполитанец, шуткой старается успокоить сидящую рядом даму.
      СУДОВОЙ ВРАЧ. Она пронюхала, что у нас сегодня в меню камбала под майонезом, вот и прилетела...
      Метрдотель в совершенной растерянности стоит посреди зала и пытается оправдаться:
      - Ничего подобного у нас еще не случалось. Извините, пожалуйста, это просто глупое недоразумение...
      Египетский вельможа продолжает невозмутимо жевать, но его секретаря, который даже встал из-за стола, чтобы видеть лучше, все это, похоже, очень забавляет.
      И уж в полном восторге Орландо: задрав голову, он следит за чайкой, описывающей круги высоко под потолком, у самой люстры с подвесками.
      СЕКРЕТАРША ДИРЕКТОРА ОПЕРЫ (за кадром). Нет-нет, я боюсь!
      МЕТРДОТЕЛЬ (за кадром). Сейчас ее поймают, непременно поймают!
      В этой суматохе Рикотэн не находит ничего лучшего, как изобразить летящую чайку: он издает звуки, похожие на карканье, и машет руками, словно крыльями.
      Прибегают два матроса со стремянкой.
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Поставьте ее туда...
      ПАРТЕКСАНО. Туда, туда!
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. И поосторожнее!
      ПАРТЕКСАНО. Так-так, под люстру!
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА (за кадром). Мда... и кто же туда поднимется?
      ПАРТЕКСАНО. Тонино!
      КАПИТАН. Побыстрее, побыстрее...
      ПАРТЕКСАНО. Мы стараемся, капитан!
      СТЮАРДЕССА. Но так мы ее еще больше испугаем.
      ПОМОЩНИК КАПИТАНА. Тонино, давай полезай, живо!
      Пока матрос ловко карабкается вверх, приходит Эспозито.
      ЭСПОЗИТО. Вот сачок. Тонино, осторожно, не зацепи люстру!
      Взоры всех обращены на матроса, выполняющего свой акробатический трюк на самой верхушке лестницы.
      ОРЛАНДО (с пафосом). И птица сама полетела в западню.
      Поскольку последние слова этой фразы обращены к стоящему рядом сэру Реджинальду, тот спрашивает чопорно:
      - Мы с вами знакомы, сэр?
      ОРЛАНДО. Меня зовут Орландо, мне очень хотелось бы взять у вас интервью, сэр Реджинальд!
      Следует рукопожатие. Но английский аристократ разочарован.
      - О, в таком случае, - говорит он, - обратитесь пожалуйста, к моему секретарю.
      ОРЛАНДО. Ясно. Тогда до скорого свидания...
      Журналист отходит в сторону, ничуть не обескураженный сдержанностью сэра Реджинальда.
      Стоящий на лестнице матрос Тонино упускает свою добычу.
      ФУЧИЛЕТТО (за кадром). Лети сюда, красавица, сюда, сюда, здесь есть выход!
      Скованная страхом Куффари, боясь поглядеть вверх, все повторяет:
      - Ее поймали? Ее уже поймали?
      Вылощенный концертмейстер, поднявшись, говорит:
      - Ничуть не бывало, она села на ковер... вон она...
      Чайка, быстро перебирая лапками, бежит по ковру, а за ней, пригнувшись, крадется помощник капитана. Кажется, он вот-вот схватит птицу, но та вдруг взмывает под потолок; все взгляды вновь прикованы к ней. Наконец чайка вылетает в открытое окно.
      Фучилетто, который никак не может унять свой романьольский темперамент, напутствует ее словами:
      - Ага, ага... тише вы все! Она улетает! Улетает! Выбралась-таки! Привет, красавица! Привет!
      ВАЛЕНЬЯНИ. Да закрой ты окно!
      ФУЧИЛЕТТО. Счастливого пути, красавица! Пока!
      ВАЛЕНЬЯНИ. Завтра же пересяду за другой стол!
      Фучилетто подносит руку к виску, словно отдавая честь, и продолжает дурачиться:
      - Капитан, чайка покинула нас!.. Как видно, ей не понравилось меню!
      РУФФО САЛЬТИНИ (за кадром). Пусть его самого пересадят отсюда.
      ОФИЦЕР ЭСПОЗИТО. Это умные существа, они привыкают к людям. Помню, когда я служил на "Меркурии", точно такая же птица - чайки ведь бывают разных видов - ухитрялась склевывать рыбку прямо у меня с головы. Я клал себе рыбку на голову, а чайка подлетала и хватала ее...
      Сверху, медленно и мягко кружась, опускается оброненное чайкой белое перышко.
      Дочку Куффари это ужасно забавляет.
      - Мама, - кричит она, - перышко упало тебе за ворот!
      Куффари в ужасе; едва сдерживая отвращение и боясь пошевельнуться, она умоляет:
      - Уберите его! Уберите, ради бога!
      КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. Успокойся, дорогая... (Пытается вынуть перышко из-под ее мехового палантина.)
      СЕКРЕТАРЬ. Ильдебранда, это хорошая примета!
      КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. Я что-то ничего не вижу...
      СЕКРЕТАРЬ. Даже чайка не смогла не оказать тебе внимания!
      Оба молодых человека заботливо, но с улыбками склонились над певицей.
      КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. А, вот оно!
      Держа перышко в руках, он показывает его Куффари, а та резко отворачивается.
      КОНЦЕРТМЕЙСТЕР. Смотри!
      КУФФАРИ. Нет, не хочу его видеть!
      В ресторан по парадной лестнице спускаются два мрачных субъекта в черном. Они делают какой-то знак метрдотелю, и тот сразу же направляется к оркестру.
      МЕТРДОТЕЛЬ. Эй... Эй... Маэстро!
      Музыкальная фонограмма
      Маэстро тотчас задает оркестрантам "ля", а сам берет в руки скрипку.
      Метрдотель почтительно отступает.
      На лестнице, вслед за двумя агентами в черном, появляется в окружении своей свиты совсем еще юный Великий герцог Гогенцуллер; несмотря на полноту, он весьма элегантен в своем пышном мундире. Спускаясь по лестнице, Великий герцог что-то весело рассказывает идущему следом премьер-министру.
      ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ (по-немецки). Конная статуя пятиметровой высоты. Как он об этом мечтал!.. А теперь, когда статуя есть, он не может ею полюбоваться. Бедный мой папа!
      За капитанским столом раздаются аплодисменты.
      ФУЧИЛЕТТО. Langes Leben...
      РУФФО САЛЬТИНИ. Великий герцог...
      ФУЧИЛЕТТО. ...unserem Fursten! [Да здравствует... наш герцог! (нем.)]
      Орландо попытался было подойти поближе, но его тотчас остановил один из телохранителей.
      ОРЛАНДО. Я журналист, мне нужно взять интервью у Великого герцога. Ну пожалуйста...
      Все его старания тщетны.
      Великий герцог и его свита, спокойно продолжая разговор, направляются к столу.
      ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Такие глухие, настойчивые удары, словно какой-то великан стучит в дверь, требуя, чтобы ее открыли...
      ДИРЕКТОР "МЕТРОПОЛИТЕН-ОПЕРА". Интересно, сколько ему лет?
      Сэр Реджинальд, продолжая разрезать мясо на тарелке, не без ехидства замечает:
      - Если судить по его компетентности в политике, больше восьми ему не дашь.
      ОРЛАНДО (сначала за кадром, потом в кадре). А вот и важная персона, которую все мы ждали: Великий герцог Гогенцуллер в сопровождении своей слепой сестры, принцессы Леринии. Она потеряла зрение еще в детстве - и все же... Вы обратили внимание? Как уверенно она выступает рядом с премьер-министром! Эта женщина не нуждается ни в сострадании, ни в чьей-либо помощи... Как будто видит всех нас!