— Нет, разумеется, — ответила Индия.

Саут снова посмотрел ей в глаза, поцеловал ее в губы и сказал.

— Я рад, что тебе захотелось доставить мне удовольствие таким образом. И я предвкушаю момент, когда смогу отплатить тебе той же монетой.

Индия посмотрела на него с удивлением, однако промолчала.

— Значит, у тебя не было такого опыта?

Она покачала головой.

— Нет, не было.

— Понятно… — пробормотал Саут.

Индия грустно улыбнулась и положила руку ему на грудь.

— Я знаю, что вы мне не верите и только притворяетесь, что верите. Что ж, это очень мило с вашей стороны. Да, очень мило. — Немного помолчав, она пробормотала: — У нас с вами что-то вроде идиллии, верно?

— Идиллии? — переспросил Саут.

— Да.

— Ну… я не стал бы это так называть. — Он представлял себе идиллию как нечто необыкновенно приятное, но кратковременное. — Ведь идиллия — это умиротворение и покой. А между нами все не так просто, согласись.

— Да, конечно. Но ведь бывают и необычайно светлые минуты.

«Такие, как сейчас», — мысленно добавила Индия.

Тихонько вздохнув, она продолжала:

— Мне бы очень хотелось обладать талантом рассказчицы, но от актрисы требуется только одно — пересказывать чужие слова. Да, я хотела бы рассказать вам о своей жизни в последние недели… и поделиться своими мыслями. Глупо, наверное, но мне кажется, что нам не следует уезжать отсюда. — Она внимательно посмотрела на Саута — Ведь я знаю: как только найдут убийцу мистера Кендалла, вы захотите покинуть Эмбермид. А я вернусь в театр. Разумеется, мне придется придумать правдоподобное объяснение своего отсутствия. Конечно же, мистер Кент недели две будет придираться ко мне и критиковать все, что я делаю. Но в конце концов он простит меня, и все забудется.

Она снова взглянула на Саута. Но виконт молчал, и Индия продолжала:

— Мы с вами будем видеться нечасто, вернее — довольно редко. Полковник же потеряет ко мне интерес. Возможно, вы тоже.

Саут вдруг приподнялся и сел на постели. Покосившись на Индию, проговорил:

— Похоже, ты много думала об этом.

— Да, много.

— И полагаешь, что права?

— По крайней мере мне так кажется.

Она полагала, что Саут начнет возражать, но он промолчал и, уставившись в противоположную стену, о чем-то задумался.

Индия почувствовала, что на глаза ее наворачиваются слезы, однако она сдержалась, не заплакала. Когда останется одна, она, конечно же, даст волю слезам, но не сейчас.

Собравшись с духом, Индия сказала:

— Я хотела подождать до утра, но думаю, что не смогу. Об этом следует рассказать сейчас — чтобы между нами не оставалось неясности.

Саут по-прежнему молчал, и ей показалось, что он ее не слышал. Но он вдруг кивнул, и Индия вновь заговорила:

— Так вот, расставшись с Олмстедами, я отправилась в Лондон. Впрочем, об этом я уже рассказывала. Кажется, рассказывала и о том, что леди Маргрейв просила меня держаться подальше от ее сына Но он не желал со мной расставаться, и в конце концов графиня убедилась, что я в этом не виновата. Маргрейв последовал за мной в Лондон как и в Котсуолд.

— Он последовал за тобой в Котсуолд? — удивился виконт — Ты не говорила.

Индия кивнула:

— Да, не говорила. Маргрейв гостил у Олмстедов несколько недель, то есть пока я там служила. Разумеется, он придумал объяснение своему затянувшемуся визиту — сказал, что собирается заняться торговлей шерстью и поэтому хочет ознакомиться с опытом мистера Олмстеда На самом же деле он интересовался только мной. Вернее, пытался узнать, как я живу в этом семействе.

— И узнал, что мистер Олмстед обнюхивает твои юбки, — пробормотал Саут.

Индия проигнорировала эту реплику и с невозмутимым видом продолжала:

— Я вела себя достойно и старалась не замечать ухаживание мистера Олмстеда. Но от него не так-то просто было отделаться, и я поняла, что мне рано или поздно придется оставить это место. Я приняла такое решение после того, как произошел несчастный случай.

Саут насторожился:

— Несчастный случай? Что именно?

— Мистер Олмстед упал с лошади.

— А Маргрейв все еще оставался там?

— Да, конечно. И он был свидетелем падения мистера Олмстеда.

Виконт нахмурился и надолго задумался. Потом пробормотал:

— Значит, был свидетелем.

Индия кивнула:

— Да. Вы полагаете, что мне следовало рассказать вам об этом раньше?

— И об этом тоже. — Виконт еще больше помрачнел. — Индия, почему же ты так долго молчала. Почему так неохотно рассказываешь обо всем? Неужели только потому, что хочешь продлить идиллию? Может быть, ты думаешь, что таким образом заставишь меня полюбить тебя?

Почувствовав стеснение в груди, Индия сделала глубокий вдох и лишь после этого ответила:

— Я молчала потому, что никак не могла поверить… Я полагала, что покушение на жизнь принца-регента связано с политикой и не имеет ко мне ни малейшего отношения. И я думала, что убийство мистера Кендалла можно объяснить только тем, что он служил в ведомстве полковника. То же самое и с Радерфордом… У него были чудовищные карточные долги, и мне казалось, что именно в этом причина его смерти.

— Но теперь ты думаешь иначе, не так ли?

Индия прикусила губу и кивнула:

— Да, вы правы. Это из-за мистера Олмстеда. Видите ли, мне кажется, что его падение с лошади, возможно, не было случайностью.

— Тебе так кажется? Или ты уверена?

— Да, уверена, — ответила она с явной неохотой. — Конечно, это не было случайностью. А Маргрейв… Он может быть очень жестоким. Об этом я знала всегда. И всегда знала, что он может отомстить обидчику или досадить не угодившему ему человеку. Но убийство?.. Я полагала, что на такое он не способен. Возможно, я думала так лишь потому, что отчасти несу ответственность за случившееся. Да, возможно, и я виновата. А вы… вы тоже так считаете?

— Нет, Индия, я так не считаю. Продолжай, пожалуйста.

— Знаете, мистер Олмстед был отчаянным наездником. Я не сама пришла к такому выводу. Меня на сей счет просветил Маргрейв, а уж он-то знал толк в верховой езде. В тот день, когда Олмстед упал с лошади, Маргрейв предложил выяснить, у кого лошадь более резвая, и они даже заключили пари. Потом наметили путь, установили правила и поскакали. Мистер Олмстед не смог преодолеть препятствие — каменную изгородь, — а графу это удалось. А Олмстед.. — Индия подняла глаза на Саута и увидела, что он внимательно наблюдает за ней. — Он сломал ноги, но доктор, который его осматривал, сказал, что ему очень повезло.

— Ты все это так хорошо знаешь, потому что была свидетельницей?

Индия покачала головой:

— Нет, я обо всем узнала от миссис Олмстед, а она — от своего мужа. «Странно, — сказала она, — что он вылетел из седла. Он сотни раз преодолевал это препятствие без всяких последствий. Мне казалось, что он мог бы перескочить через изгородь даже во сне».

Саут понял, почему Индия не придала этому происшествию особого значения и в последующие годы мало о нем думала.

— Значит, и сам мистер Олмстед считал, что ему просто не повезло?

— Да, вероятно. Кстати, Маргрейв тогда еще не знал, что я решила покинуть дом Олмстедов. Поэтому не исключено, что именно он все это устроил. Я имею в виду падение… Увы, я тогда об этом не думала.

— Но теперь, похоже, задумалась, верно?

Индия кивнула:

— Да, теперь задумалась. Вы еще что-нибудь хотели узнать?

— Да, хотел. — Виконт поднялся с постели, шагнул к платяному шкафу и вытащил из него халат. Надев его, сказал: — Ты ведь уже упоминала леди Маккуэй-Хауэлл. Ей грозит опасность?

Индия пожала плечами:

— Не могу утверждать с определенностью, но, если следовать вашей логике, то, возможно, ее жизнь в опасности.

— И угроза исходит от Маргрейва?

— Да, от него.

— А почему он не выбрал своей жертвой сеньора Круса?

— Испанский консул никогда не был моим поклонником, — ответила Индия. — А леди Маккуэй-Хауэлл — совсем другое дело.

— Да, понимаю.. — пробормотал Саут. — И Маргрейв знает о том, что она твоя поклонница?

— Думаю, что знает. Мало что ускользает от его внимания. Леди Маккуэй-Хауэлл часто писала мне, и ее письма были весьма… прочувствованными, даже излишне. Я ответила только на ее первое письмо. Ответила довольно сдержанно.

Саут подошел к камину, взял кочергу и принялся ворошить поленья. Затем, повернувшись к Индии, спросил:

— Ты встречалась с ней?

— До того как она начала писать мне письма, она несколько раз приходила ко мне в гримерную. Каждый раз ее сопровождал муж, но мне было ясно, кто испытывает ко мне подлинный интерес.

— Значит, лорд Маккуэй-Хауэлл играет роль прикрытия для графини?

— Да. Кажется, он… — Индия на несколько секунд умолкла. — Кажется, он не в силах что-либо изменить. Возможно, потерял надежду. Он не имеет никакого влияния на жену и во всем ей уступает.

— Но ведь он должен думать о своей репутации… — Саут уселся на стул у камина и внимательно посмотрел на Индию. — Скажи, ты ее не поощряла?

Индия нахмурилась: вопрос показался ей оскорбительным.

— Я не собирался обижать тебя, — проговорил виконт. — Я спросил об этом только потому, что знаю: мистеру Кендаллу было известно о романе графини с сеньором Крусом. Кстати, ты ведь с самого начала знала, что дело это непростое, верно?

— Разумеется, знала. Что же касается вашего вопроса, то отвечаю: нет, я не поощряла ее.

Виконт о чем-то задумался, потом вдруг спросил:

— А леди Маргрейв тебе писала?

Индия кивнула:

— Да, писала. Причем кое-что из этих писем предназначалось ее сыну. Они редко общались, потому что у них произошла размолвка. И виноват в этом скорее он, чем она. Но леди Маргрейв очень надеялась, что сын одумается и будет навещать ее гораздо чаще. — Почувствовав, что в комнате стало теплее, Индия приподнялась и, подложив под спину подушку, укрыла ноги одеялами. — Графиня знала, что сын читает ее письма ко мне. Хотя он никогда не писал ей, она, наверное, полагала, что это сближает их.

— А эта размолвка… все это началось, когда ты покинула Марлхейвен, чтобы устроиться у Олмстедов? Или позже, когда уехала в Лондон?

— Это произошло после того, как я рассталась с Олмстедами, но отказалась ехать с Маргрейвом в поместье. Он тогда стал очень подозрительным и перестал поддерживать меня материально, хотя знал, что у меня почти не было средств, — правда, потом меня стала поддерживать графиня. Когда я уехала в Лондон, он вернулся в Марлхейвен, и у них с матерью произошла размолвка. Я так и не узнала подробностей этой ссоры. Впрочем, меня это не интересовало, поэтому я и не расспрашивала… Думаю, именно тогда леди Маргрейв стало ясно, что ее влияние на сына имеет пределы. И вскоре после этого ее отношение ко мне изменилось. Она перестала настаивать на том, чтобы я держалась подальше от графа, и, напротив, пожелала, чтобы я присматривала за ним.

— Странная просьба, — пробормотал виконт.

Индия кивнула:

— Я тоже сочла ее странной. Мне хотелось отказаться, но это означало бы, что у меня не будет ни средств на жизнь, ни перспектив. А потом в Лондон приехал Маргрейв, и он следовал за мной по пятам.

— И ты терпела?

Индия покачала головой:

— Не совсем так. Поверьте, я трижды пыталась сбежать от него, и однажды мне удалось уехать в Париж. Но каждый раз кончалось одним и тем же: Маргрейв вынуждал меня вернуться, потому что пытался покончить самоубийством. — Она произнесла последние слова без всякого выражения, словно это было еще одним обстоятельством ее жизни, которому ей пришлось покориться. — Дважды он пытался повеситься, а в Париже чуть не застрелился.

«Жаль, что этого не произошло», — подумал Саут.

— Значит, ты ему помешала?

— Повеситься? Да, я помешала ему. Потому что еще не успела уехать. Но оба раза он был на волосок от смерти. А в Париже я решила не поддаваться на шантаж и предоставила ему делать все, что он пожелает. Выстрел из пистолета обеспокоил соседей. Они нашли его на полу, в луже крови. Но пуля лишь слегка его задела. Я узнала об этом только через три дня, а к тому времени Маргрейва поместили в парижскую лечебницу для душевнобольных. Разумеется, мне пришлось забрать его оттуда.

Саут провел ладонью по подбородку и в задумчивости проговорил:

— Что ж, теперь понятно, почему графиня возложила на тебя обязанность присматривать за ее сыном. Должно быть, он и матери пригрозил самоубийством. А может, пытался при ней наложить на себя руки.

Индия кивнула:

— Да, мне тоже приходило это в голову.

— Значит, все наоборот, и это ты стала его покровительницей?

Она снова кивнула:

— В каком-то смысле так и есть.

— Индия, он же безумен…

— Вполне возможно.

Саута поразило, что она произнесла это с совершенно невозмутимым видом. Но он тут же вспомнил, что Индия давно уже жила с такой мыслью. Вероятно, поэтому она привыкла к ней.

— Скажи, ты всегда это подозревала?

— Что у него не все в порядке с рассудком?

Саут кивнул, и Индия продолжила:

— Сначала я так не считала. Когда мы познакомились, я была еще маленькой девочкой. Помните, я рассказывала о визитах в Мерримонт? Я и тогда знала, что он проявляет ко мне особый интерес, но это скорее пугало меня, чем льстило… В то время я многого не понимала. — Она криво усмехнулась. — Я и сейчас далеко не все понимаю. Картины, которые он писал с меня, нисколько не льстили мне. Я приезжала к ним только потому, что не хотела разочаровывать моих родителей. Ведь считалось большой честью, что меня выбрали среди многих. А меня начинало тошнить, когда за мной приезжала карета. Но другие дети бывали там охотно и не жаловались. Поэтому было бы странно, если бы я стала возражать против этих поездок. Тогда я еще не сознавала, что они находились в ином положении и что Маргрейв никогда не загонял их в темный угол. Он заставлял меня показывать интимные части тела и только после этого выпускал.

Саут поморщился, однако не произнес ни слова.

— Вы бы очень удивились, увидев его картины, — продолжала Индия. — Впрочем, все они написаны прекрасно. Поверьте, у Маргрейва действительно большой талант. И не думайте, что я говорю так только потому, что являюсь его главной моделью. Что же касается картин… Вы уже знаете, что я позировала обнаженной — Маргрейв настаивал на этом. Если же я отказывалась, он прибегал к помощи опия… Но гораздо чаще я сразу подчинялась — мне казалось, что так разумнее.

На сей раз Саут не удержался и выругался сквозь зубы. Однако Индия сделала вид, что ничего не расслышала.

— Но он писал далеко не каждый день. Граф и сейчас берется за кисть только при соответствующем настроении. Он может работать неделю без отдыха, а потом месяцами не берет кисть в руки. И так было всегда.

Внезапно Индия умолкла — казалось, она о чем-то задумалась.

— Расскажи о его картинах, — сказал Саут.

Индия вздрогнула — словно пробудилась от сна. Стараясь не смотреть на виконта, она проговорила:

— Иногда он изображал меня связанной. Иногда писал меня в кандалах, иногда — распятой на кресте — Индия судорожно сглотнула и заставила себя посмотреть в лицо Саута. — Он писал меня и со шрамами на спине, как будто меня выпороли. Иногда — стоящую на коленях. Порой Маргрейв изображал мои волосы в виде языков пламени, словно меня сжигали на костре. Он даже… писал мое тело в виде трельяжа, по которому вились розы. Их лепестки были нежно-розовыми, и они как бы становились моей плотью, прорастали из нее, а моя плоть становилась розами. Но их шипы были острыми и ранили мою грудь, живот и бедра, и моя кожа плакала кровавыми слезами. Иногда он писал меня украшенной драгоценными камнями, а у ног моих располагались фигуры мужчин — словно они поклонялись мне, а потом овладевали мной. Глядя на эту картину, можно ощутить похоть… и ужаснуться. На картинах Маргрейва — бесчисленное множество испытаний, которым он мысленно подвергал меня. Его фантазия неистощима, и он придумывал все новые и новые ситуации, в которых изображал меня.

Индия вздохнула и потупилась. Немного помолчав, взглянула на Саута и вновь заговорила:

— Что же касается картины-трельяжа… Я хотела бы, чтобы вы ее увидели.

Откинув одеяло, Индия поднялась с постели и подошла к Сауту, по-прежнему сидевшему у камина. Затем приподняла подол ночной рубашки и взглянула ему прямо в глаза.

— Вот, смотрите, — сказала она. — Я и есть полотно.

Она стала стаскивать с себя рубашку, но Саут уже все понял. Он понял, почему Индия просила задуть свечу и почему постоянно прикрывалась одеялом — даже ночную рубашку снимала и надевала под одеялом.

Через несколько секунд она предстала перед ним обнаженная, и теперь, глядя на нее при ярком пламени камина, Саут впервые смог рассмотреть ее как следует. Да, Маргрейв действительно использовал Индию в качестве холста, он писал на ее коже — правда, на сей раз писал не кистью и красками, а тушью и иглой. Колючие стебли, украшенные листочками и бледно-розовыми цветками, располагались между бедрами и под грудью Индии; причем ярко-зеленые листочки, похожие на изумруды, были написаны столь безупречно, что казалось, они чуть подрагивали на ветру, (Саут тотчас же понял: эта иллюзия была вызвана тем, что дрожала стоявшая перед ним Индия.)

Саут хотел прикоснуться к ее телу, но, тут же отдернув руку, посмотрел ей в глаза. Она молча кивнула, но виконт все же не решался до нее дотронуться; ему хотелось прижать палец к одной из ярко-красных капель крови, выступивших из острых шипов. Наконец он снова протянул руку, но тут вдруг заметил похожую на алмаз слезинку, сверкнувшую на ресницах Индии. Немного помедлив, Саут осторожно коснулся ладонью ее щеки и снял слезинку большим пальцем. На ресницах появилась еще одна слеза. Он смахнул и ее. Затем поднялся со стула, сбросил халат и накинул его на плечи Индии. Осмотревшись, он заметил бриджи, висевшие на спинке соседнего стула. Надев их, снова уселся и усадил Индию к себе на колени. Она молча положила голову ему на плечо. Слез больше не было, но тело ее по-прежнему трепетало.

— Это меня нисколько не смущает, Индия, — проговорил Саут вполголоса. — А ты, наверное, думала, что должна вызывать отвращение? Ты стыдишься?

— Да, — прошептала она. — Конечно, стыжусь.

— Но ведь он сделал это против твоей воли, не так ли?

— Да, против…

— О, Индия! — У него возникло ощущение, что чья-то рука сжала его сердце изо всех сил. Прикоснувшись губами к ее лбу, Саут пробормотал: — Мне очень жаль, мне ужасно жаль, что ты страдала от этого тогда и все еще страдаешь… — Он провел ладонью по ее волосам. — Маргрейв пользовался опием, чтобы подавить твое сопротивление?

Она кивнула.

— Он приводил меня в бессознательное состояние, по этому ни о каком сопротивлении речи быть не могло.

Саут вздохнул. Ему вдруг пришло в голову, что он так никогда и не узнает, с какой целью Маргрейв усыплял Индию. Чтобы подавить ее волю? Или для того, чтобы избавить от физических страданий?

— Я во многих портах наблюдал за работой художников, делавших татуировку, но ни разу не видел, чтобы подобная операция протекала безболезненно. Даже мужчины, добровольно подвергавшиеся этому, вздрагивали под иглой, хотя обычно им наносили татуировку только на руки. И сколько же времени потребовалось Маргрейву, чтобы нанести на твое тело такой узор?

— Не помню. Может быть, неделя. Возможно, больше.

— Когда это произошло?

— Три года назад, в Париже. Когда он поправился после попытки самоубийства.

— Ах да, он ведь стрелялся, — пробормотал Саут. Усмехнувшись, добавил: — И произошло чудо воскрешения.

Индия подняла голову и внимательно посмотрела на него.

— Говорили, что именно это и произошло.

— Не сомневаюсь, что так говорили, — проворчал виконт.

— Вы подозреваете, что все это было разыграно?

— Во всяком случае, я уверен, что божественное провидение здесь ни при чем.

Индия снова положила голову ему на плечо.

— А ты не знаешь, почему Маргрейв выбрал именно розы? — спросил он неожиданно.

— Потому что роза — символ непорочности.

— А шипы?

— Боль.

— А капли крови?

— Страсть.

Саут нахмурился.

— Не сомневаюсь, что это Маргрейв просветил тебя.

Она кивнула:

— Да, Маргрейв. Он любит давать пояснения к своим работам, объяснять, как у него зарождаются те или иные идеи. Граф хочет, чтобы я понимала его. — Индия тихонько вздохнула. — Думаю, пока что ему не удалось этого добиться. Все, что он делает, — за пределами моего понимания, как бы он ни старался мне все объяснить.

Саут с сомнением покачал головой.

— Полагаю, он просто хочет слышать себя, поэтому и пускается в объяснения. Он убеждает себя в том, что его картины полны глубокого смысла. Таким образом Маргрейв бежит от собственного безумия.

Индии подобное объяснение никогда не приходило в голову. И слова виконта поразили ее — он сразу же понял то, что так долго ускользало от нее.

— Но как вы можете знать?.. — спросила она.

Саут пожал плечами.

— Мне кажется, что это очень просто. Маргрейв старается найти оправдание всем своим действиям — абсолютно всем. Так что дело вовсе не в картинах…

— Возможно, вы правы, — в задумчивости пробормотала Индия. — А знаете, почему я выбрала сцену? — спросила она неожиданно.

Саут молча кивнул, и Индия сказала:

— Я выбрала сцену потому, что только так можно было избавиться от него хотя бы ненадолго. Ведь его нет рядом со мной, и он не может дотянуться до меня, не может прикоснуться ко мне, когда я, освещенная огнями рампы, стою перед зрителями. В такие минуты даже мистер Кент зависит от меня, от моего благорасположения. Он держит в руках все нити марионеток — но только не тогда, когда актер на сцене. Когда актер на сцене, мистер Кент бессилен… И Маргрейв тоже, — добавила она, немного помолчав.

Саут взглянул на нее с удивлением, и Индия пояснила:

— Видите ли, граф выходит из себя, когда я от него ускользаю.

Саут нахмурился. Последняя фраза Индии показалась ему весьма странной.

— Но ведь Маргрейв находился на континенте, а ты — в Лондоне. Значит, на это время он оставил тебя без присмотра, разве не так?

— Вы ошибаетесь. Он не оставил меня.

— Что ты хочешь этим сказать? Что граф все время находился здесь, в Лондоне? Но я же следил за тобой. Я видел, кто входил в твой дом и кто выходил из него. Дубин. Твоя костюмерша. Слуги. Кент. — Он вдруг умолк и в изумлении уставился на Индию. — Неужели ты хочешь сказать… Не ужели Маргрейв — это Кент?

Индия усмехнулась и покачала головой:

— Нет, милорд, не угадали. Маргрейв — это миссис Гаррети.