Глава 11

— Я принес тебе поесть, — сказал Натан, входя в спальню. В руках у него был поднос с тарелкой, на которую он положил всего понемногу, что было на столе. — Ты почти не ела.

— Ты не ошибся, я проголодалась, — сказала Лидия. — Но меня удивляет, что ты принес столько еды. Думала, меня посадят на хлеб и воду за то, что я грубо обошлась с твоим работодателем.

— Можешь вести себя как хочешь, и пусть мои отношения с ирландцем никак не влияют на твое поведение. Мне было приятно видеть, что нашелся человек, который сбил с него спесь.

— И все же я вела себя грубо.

— Он тебя спровоцировал. — Натан уселся в кресло-качалку и, вытянув длинные ноги, уперся пятками в пол, чтобы кресло не качалось. Он окинул взглядом комнату и подумал, что здесь надо многое изменить: поставить кресло для себя, чтобы можно было сидеть и смотреть, как она вышивает, письменный столик, за которым она могла бы писать, и еще один маленький стол, за которым они могли бы обедать вдвоем, когда Ирландец будет в плохом настроении. — Кстати, сегодня ты добилась уважения со стороны Ирландца.

— Не уверена, что нуждаюсь в его уважении, — честно призналась Лидия — И не уверена, что он мне нравится. Он не слишком добрый человек.

— Добрый? Нет, добрым Ирландца не назовешь. Они с Сэмюелом совсем разные люди, и ты их не сравнивай. Ирландец не претендует на твою любовь. Он просто хочет узнать свою дочь.

Лидия обмакнула в мятное желе тонкий ломтик баранины.

— Кстати, откуда мне знать, что он действительно Маркус О'Малли? И я действительно его дочь? Натан тихо рассмеялся:

— Он задал такой же вопрос. Но стоит поглядеть на его лицо, и будешь знать правду. Вы с ним очень похожи.

Она ничего не сказала, продолжая задумчиво жевать.

— Что у Ирландца с ногами? — наконец спросила Лидия.

— Он, наверное, думает, что я уже рассказал тебе. Ты почти никак не отреагировала, когда увидела его в инвалидном кресле.

— Я была потрясена. И ты это заметил.

— Я же к тебе прикасался, поэтому заметил, что ты вздрогнула.

Лидия замерла на мгновение, почувствовав, как по телу прокатилась жаркая волна, потом, неожиданно рассердившись, сказала:

— Не смей говорить мне такие вещи и не смотри на меня так.

Натана это, кажется, позабавило, но он сказал как ни в чем не бывало:

— Ты хотела узнать насчет ног Ирландца?

— Да. Давно он в инвалидном кресле?

— Чуть более трех лет. У нас были проблемы с беглыми каторжниками. Они крали овец, сносили заборы и рушили запруды. Один из овчаров в Баллабурне был убит. Одно время бродяги оставили Баллабурн в покое, наверное, потому, что Бешеный Ирландец сам был каторжником. Но он богател, его земельные угодья расширялись — и все изменилось. Вообще-то к беглым каторжникам относятся с некоторым сочувствием, но только не в Баллабурне, где они показали себя во всем своем безобразии.

Мы с Бригом и Ирландцем разработали план действий, чтобы прогнать бандитов со своей территории. Когда это случилось, мы с Ирландцем ехали рядом, неподалеку от холмов Ниллабурра, направляясь к югу. Я даже помню, о чем мы говорили.

«Мы говорили о Сан-Франциско», — подумал Натан.

Даже в тот момент они говорили о пари. Ирландец в течение нескольких лет вынашивал этот план. Еще до того, как Натан приехал в Баллабурн, Ирландец готовил Бригема к поездке в Калифорнию, чтобы привезти ему сына или дочь. А когда по настоянию Брига он принял к себе и Натана, стал готовить и его. Поскольку Бриг обучался уже давно, он был покинуть Баллабурн раньше, чем его приятель. Но пришлось ждать, пока Ирландец натаскает Хантера. — Я убеждал его послать сначала Брига, но он и слышать об этом и не хотел, — сказал Натан. Почувствовав, что разговор подошел слишком близко к объяснению пари, он увел его в сторону: — И тут я заметил, как бандиты занимают боевые позиции вдоль обрывистого края гряды. Не успели мы вынуть оружие, как прозвучали выстрелы. Наши лошади за упрямились, подались назад, спотыкаясь на крутом склоне холма. Моего коня убили, и я катился кувырком пятьдесят ярдов по склону, пока не достиг дна глубокого оврага. У меня была сломана нога и вывихнуто плечо. Ирландцу повезло меньше. Он получил пулю в спину. И с тех пор не мог ходить? Натан кивнул.

— Нас сочли убитыми и бросили там. И мы бы умерли, если бы не Бриг. Когда мы той ночью не вернулись домой, он, прихватив с собой несколько человек, отправился на поиски. Нас нашли утром и приволокли домой на волокуше, устроенной из нескольких связанных вершинами небольших деревьев.

«Снова Бриг, — подумала Лидия. — Наверное, Натан ненавидит меня за то, что я сделала с его лучшим другом. А Ирландец? Что он должен думать?»

— Почему ты не поинтересовался, что случилось с Бригом? — спросила она. — Ты не проявил о нем ни малейшего беспокойства.

— Откуда ты знаешь? Во время поездки я не мог говорить с тобой о нем, потому что ты все равно ничего не помнила. Тебе не кажется, что твой вопрос несколько лицемерен? Ведь это ты в него стреляла.

— Он пытался…

Натан жестом остановил ее:

— Не надо оправдываться, я не собираюсь тебя обвинять. Мне ли не знать Брига. Иногда кажется, что, если бы не потеря памяти, ты и меня бы пристрелила.

— Еще не все потерянно. — Сказала она и испуганно прикрыла рот рукой, потому что неожиданно высказала вслух то, что приходило ей в голову.

— Даже не пытайся, Лидия, — холодно сказал Натан. — Тебе не понравятся последствия. А что касается Брига, то, если он выжил, мы скоро об этом узнаем, потому что он, несомненно, явится в Баллабурн. Ну а если не выжил, то едва ли я смогу ему чем-то помочь.

— А ты, оказывается, жестокий человек.

— Это не жестокость, а практичность. Я реалист, Лидия. Я уже сказал, что не осуждаю тебя за случившееся. Более того, я должен благодарить тебя за то, что ты вывела Брига из игры и помогла мне победить. — С этими словами он повернулся и направился к двери.

Несколько минут спустя Лидия увидела из окна, как Натан вывел из конюшни коня и во весь опор поскакал в направлении холмов, на которые спускались сумерки.

Натан возвратился в спальню после полуночи. В течение двух последних часов Лидия то просыпалась, то засыпала, но, несмотря на все предосторожности Хантера, она услышала тихий скрип двери и моментально села в постели.

— Кто это?

Вопрос заставил Натана остановиться. Он немного покачнулся из-за того, что выпил с Ирландцем пива больше, чем нужно.

— Это Натан, — сказал он. — А ты кого ожидала? Лидия пошарила на столе в поисках спичек и, отыскав их, зажгла масляную лампу. Она осторожно водрузила на место стекло и подкрутила фитиль.

— Я никого не ожидала, — сказала она и плотнее закуталась одеялом, но не только потому, что в комнате было свежо.

Натан тяжело опустился в кресло-качалку и принялся снимать с себя сапоги и носки. Он усмехнулся, отчего в уголках рта появились ямочки.

— Я не «никто».

— Я и тебя не ожидала, — сказала она. — Что ты здесь делаешь?

Он взглянул на нее. Сапог, который он держал в руке, соскользнул и с грохотом упал на пол.

— Разве не ясно? Я раздеваюсь.

— Это я вижу. Но почему здесь?

Натан, стягивавший пиджак, нахмурил лоб.

— Я, конечно, немного пьян, но не настолько, чтобы не понимать, что если бы я разделся где-нибудь в другом месте, это вызвало бы ненужные разговоры. А где, по-твоему, мне следовало бы раздеться? В загоне для овец? В вестибюле? Или на кухне?

— В своей спальне.

— Это моя спальня. — Он подошел к комоду и широким жестом открыл ящик. — Видишь? Вот моя одежда… — Он озадаченно замолчал. — Моей одежды здесь нет. — Оглянувшись, он заметил, что в комнате больше нет ни сундуков, ни чемоданов. — Что ты сделала?

Лидия, собираясь с духом, сделала глубокий вдох.

— Я распаковала свои пожитки. А твои вещи перенесла в другую комнату, несмотря на протесты экономки. Но я настояла на своем. Ты найдешь свои вещи в комнате в конце коридора, которую занимал Ирландец до того, как случившееся с ним несчастье заставило его поселиться на нижнем этаже. По-моему, там очень удобно.

— Черта с два! — пробормотал моментально протрезвевший Натан.

Лидия видела, как он с решительным видом прошествовал в конец коридора. Минуту спустя он возвратился, волоча за собой два чемодана, кое-как набитые вещами. Потом он снова ушел. На сей раз его возвращение сопровождалось грохотом и скрежетом, потому что он тащил по коридору один из дорожных сундуков.

Лидия подбежала к двери, пытаясь закрыть ее перед его носом, но Натан успел придержать ее плечом.

— Я не хочу, чтобы ты был здесь, — сказала она, отступая от двери.

— Я это понял. — Он схватил ее за талию, когда она попыталась выскользнуть в коридор. — Я же, наоборот, хочу быть здесь и хочу, чтобы ты была со мной.

— Как видно, мне не стоит надеяться, что ты будешь спать где-нибудь в другом месте?

— Ты поняла правильно.

— В таком случае погаси лампу, когда закончишь распаковывать свои вещи, — сказала она и свернулась калачиком в самом дальнем углу кровати.

Он не имел намерения раскладывать свои вещи сегодня, он просто желал настоять на своем, и ему это удалось. Натан наконец разделся и, загасив лампу, улегся в постель голым. Протянув руку, он почувствовал тепло, оставленное телом Лидии. Его пальцы почти касались ее спины.

— Тебе не обязательно спать в дальнем углу, Лидди. Я не собираюсь тебя трогать. — Лидия не отвечала, и Натан подумал, что она заснула. Но Лидия не спала, а думала.

— Зачем ты это делаешь, Натан? — спросила она наконец.

— Ты моя жена, — сказал он единственное в свое оправдание.

Сан-Франциска

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — капризно сказала Мэдлин.

Бригем высвободился из ее объятий.

— Говори тише. Сэмюел услышит.

— Сомневаюсь. Сегодня с ним его китайская потаскуха.

— Ты и впрямь ненавидишь Пе Лин, не так ли?

— Почему бы и нет? Пока Лидия не притащила ее в наш дом, Сэмюел был мне верен.

— Но в том, что ты была ему верна, я почему-то сомневаюсь, — сказал Бригем. Он затянул потуже шелковый поясок на халате Мэдлин и на шаг отступил от нее. — Не понимаю, почему он мирится с твоими изменами.

Мэдлин пересекла комнату, уселась перед зеркалом и принялась расчесывать волосы.

— Сэмюел знает, что я вышла за него замуж только для того, чтобы дать ребенку имя. Я никогда этого не скрывала.

— Насколько я понимаю, ты могла дать ребенку имя О'Малли.

— Кому оно нужно? — заявила Мэдлин и, повернувшись, добавила: — Я не хочу, чтобы ты завтра уезжал.

— Ты уже говорила это. Но места на судне зарегистрированы, и я твердо решил уехать. Неужели так важно, что Натан выиграл?

«Еще как важно», — подумал Бриг. Но сказал он совсем.

— Пока он еще не выиграл. И не выиграет, если мне удастся убедить твою дочь уехать со мной. — Она написала в записке, что вышла за него замуж.

— Мы оба знаем, что он заставил ее. В Сан-Франциско их брак нигде не зарегистрирован. Да это и не важно. Ты, например, поедешь со мной, если я попрошу?

— Только попроси.

— Займи место Джорджа на судне.

— Ты это серьезно? — вытаращила глаза Мэдлин.

— Серьезно. — Он усмехнулся. — Ну, что скажешь?

— Ты сумасшедший. Зачем мне ехать в эту проклятую страну, если здесь я имею все, что пожелаю?

Бриг подошел к ней и повернул ее лицом к зеркалу.

— Ты действительно имеешь все? — спросил он. — Думаешь, тебе удастся найти другого такого же любовника, как я?

— Не говори глупостей. Очень уж ты высокого о себе мнения.

— Всего несколько минут назад ты умоляла меня остаться.

— Умоляла? Ишь чего захотел! Когда умоляют, то пишут любовное письмо, что-нибудь вроде «Я не могу жить без тебя» или еще какую-нибудь чушь.

Бригем подошел к бюро и взял лист бумаги и перо. Положив все это перед ней, он сказал:

— Напиши это. Обожаю получать любовные письма.

— Ты, наверное, часто их получаешь. — Мэдлин взяла перо и написала: «Я не могу жить…»

— Достаточно, — сказал Бриг и, поцеловав ей руку, взял листок.

— Если бы я захотела, чтобы ты остался, то сказала бы Сэмюелу о содержании письма, написанного Натаном, которое мы уничтожили. Мой муж постарался бы сделать так, чтобы следующие десять лет ты провел в тюрьме.

— Ты угрожаешь мне, Мэдлин? — Он нежно провел кончиками пальцев по ее ключице, и она не заметила угрожающей нотки, прозвучавшей в его вопросе.

Мур достал из комода шелковый шарф и игриво накинул ей на плечи. Она обмотала один конец вокруг руки, он взялся за другой и повел ее к кровати. Она упала на постель, потащив его за собой, и принялась горячо целовать в губы, развязывая свободной рукой поясок на халате.

Потом руки Мэдлин скользнули под его расстегнутую рубашку, и пальцы, словно когти, вцепились в его спину. Постанывая, она извивалась под ним всем телом. Он закрыл ей рот поцелуем.

— Тс-с, тише, дорогая. Не надо меня царапать, — сказал он, крепко привязывая шарфом к спинке кровати ее запястья.

— Что ты делаешь? — прошептала она, скорее возбужденная, чем встревоженная его действиями.

— Тебе не следовало угрожать мне, — сказал он, накрывая ее лицо подушкой. — Пока я не услышал угроз, я пребывал в нерешительности относительно твоей судьбы. Но ты сама подсказала мне решение.

Бригем отработанным движением перерезал ей вены на запястьях ножом для вскрывания писем. Засунув в карман брюк окровавленный шарф, он уложил ее тело на кровати так, чтобы сцена соответствовала его замыслу. Потом присел к секретеру и, немного потренировавшись, закончил начатую записку, в которой теперь было написано: «Я не могу жить с этой болью в душе». Заперев изнутри дверь комнаты, он вылез через окно и вновь вошел в дом через боковую дверь на нижнем этаже.

Потом он крепко заснул, уверенный, что никто не ожидает, что Мэдлин проснется на заре, чтобы проводить его. Когда ее тело обнаружат, Бригем будет уже несколько часов находиться в море, да и вообще едва ли на него падет подозрение. Ловкий ход он придумал с этой предсмертной запиской!

Мэдлин сама виновата. Если бы не ее глупая угроза, он бы, возможно, взял ее с собой и оставил в живых до прибытия в Сидней.

Баллабурн

Лидия сидела на кухне с Молли и раскладывала начинку из изюма с орехами на квадратики теста. Она то и дело поглядывала в окно и вздыхала. С тех пор как приехала в Баллабурн, она почти не бывала за пределами дома. Дождь, зарядивший через день после приезда, закрыл серой завесой долину, превратил ручьи и речки в бурные потоки и загнал все живое в укрытия, кроме овец и Натана Хантера. Он отсутствовал уже четыре дня и три ночи, объезжая самые отдаленные уголки ранчо.

Ирландец большую часть времени не выходил из своей комнаты. Лидия встречалась с ним только за столом, где они обменивались ничего не значащими фразами и оба испытывали большое облегчение, когда трапеза заканчивалась. Лидия гораздо свободнее чувствовала себя с Молли Адаме и, сама того не замечая, откровенничала с ней. Никто на ранчо не был так хорошо осведомлен о мыслях и чувствах Лидии, как Молли. Но женщина скорее сгорела бы на костре, чем позволила себе проболтаться.

— Тебе не обязательно сидеть здесь и помогать мне, — сказала Молли и, обмотав полотенцем руку, приоткрыла духовку, чтобы проверить готовность печенья. — Последние десять лет я делаю все это одна и не жалуюсь. А если потребуется помощь, позову Тесс. Ей все равно нечего делать нынче утром, только разве пыль немного смахнуть.

— Сегодня дилижанса не будет? — спросила Лидия. Прохладительные напитки пассажирам подавала обычно Тесс, которая сыпала шуточками и флиртовала с пассажирами налево и направо, чтобы они почувствовали себя в Баллабурне как дома. Насколько заметила Лидия, флирт был самый безобидный — просто чтобы развлечь усталых пассажиров, пока меняют лошадей.

— Слава Богу, дилижанса не будет. Джек уже сыт по горло ее проделками. После отъезда Брига он старался привлечь ее внимание, но она о нем и слышать не желает. Этой девчонке хочется иметь то, чего она иметь не может, или то, что ей не нужно.

От неожиданности у Лидии дрогнула рука и кусочек начинки шлепнулся на поверхность стола. Она торопливо подобрала его пальцем и отправила в рот, уничтожив вещественное доказательство своей реакции на упоминание о Муре.

— Тесс и Бриг? — как ни в чем не бывало переспросила она, облизывая палец.

— Мне не следовало говорить об этом, — сказала Молли. Она посыпала мукой пирожную доску, сильно шлепнула ладонью тесто и принялась энергично раскатывать его. — Забудь об этом — по крайней мере о том, что услышала это от меня.

— Уже забыла.

— И вообще нечего целый день торчать на кухне. Конюхи подберут для тебя подходящую лошадку. Пора тебе познакомиться с Баллабурном.

Лидия положила на стол ложку.

— А вдруг заблужусь? Это ведь не то что прокатиться по побережью Тихого океана или по дорожкам парка «Золотые ворота». Тесс рассказывала…

— Опять эта Тесс? Наверное, забивала тебе голову всякими страшилками о чернокожих аборигенах и прочей чушью? Но если ты и впрямь беспокоишься, то возьми кого-нибудь с собой. — Она чуть помедлила. — Например, Ирландца.

— Ирландца?

— Кого же еще? Это его ранчо. Он здесь знает каждый дюйм. Конечно, он теперь не может бывать повсюду, но в этой штуковине, в которой он ездит, добирается до самых отдаленных уголков.

— Вы имеете в виду инвалидное кресло?

— Я имею в виду двуколку.

Ирландца удивила просьба Лидии сопровождать ее. Но он с такой готовностью согласился, что она поняла, как права была Молли, предложив ей это. В конюшне Лидию снабдили рыжей кобылкой, которая была, как уверяли конюхи, надежной и послушной. Серого мерина, на котором обычно ездил Ирландец, впрягли в специальную одноместную двуколку. Ирландца подняли, усадили на место, укутали ноги шерстяным пледом и вручили кнут. Все это делалось без суеты и как видно, было делом привычным.

— Это неплохой способ передвижения, — сказал Маркус, когда они проезжали по мосту, — но меня утомляет необходимость все время любоваться видом на заднюю часть Горацио. Лидия хорошо его понимала. Двуколка имела низкую посадку и напоминала тележку для жокея на бегах. Она была наклонена назад, чтобы Ирландцу не приходилось сидеть в напряженной позе. Следить за дорогой можно было глядя слева или справа от крупа лошади, но Ирландец чаще задавал своему Горацио общее направление, а умный мерин сам привозил его туда, куда требовалось.

— Натан никогда не говорил, что Баллабурн такой величественный, — сказала Лидия. Хотя Ирландец пожал плечами, как будто ему это было безразлично, она заметила довольную улыбку на его обветренном лице.

— Возможно, он думал, что тебе он таким не покажется. Он рассказывал о том, где ты жила. Баллабурн, наверное, вдвое меньше.

— Я жила не во дворце, Ирландец. Да, дом у нас большой, но не огромный.

— Однако больше, чем Баллабурн.

— Да. Но почему это для тебя так важно?

— Вовсе не важно.

Лидия понимала, что он лжет, но не могла понять почему. Она оглянулась через плечо на гостеприимное золотисто-коричневое кирпичное здание, от которого так и веяло домашним теплом, чего никогда не ощущалось на Ноб-Хилл.

— Твои владения гораздо больше, — сказала она.

— Так и должно быть. Ведь Сэмюел, в отличие от меня, не скотовод.

Лидия не нашлась что ответить. Ирландец был твердо намерен проводить сравнения, но все же умышленно недооценивал масштабы и красоту своих владений. Кого он пытается поразить?

— Не забудь, что я совсем не такая, как моя мать, — сказала Лидия, неожиданно догадавшись, в чем тут дело.

— Боже упаси, — пробормотал Ирландец, возведя глаза к небу. — Не напоминай мне об этой дьяволице.

Но Лидия, замедлив бег кобылки, подъехала совсем близко к двуколке и продолжала:

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Показывая свои владения, ты как будто стараешься произвести впечатление на мою мать, Ирландец. Но ведь она, откровенно говоря, не оценила бы все это, она бы все это возненавидела. Мэдлин сошла бы с ума из-за того, что оторвана от городской жизни, и даже жизнь в Сиднее ее бы не устроила. Твой дом показался бы ей деревенским и слишком маленьким Слуг здесь тоже слишком мало. А хуже всего то, что здесь обслуживают пассажиров дилижанса, и будь ты даже богат как Крез, мать все равно стала бы воротить нос от всего, что ты построил.

— Но я, черт возьми, строил это не для твоей матери, — рявкнул Ирландец, огрев кнутом мерина так, что двуколка резко вырвалась вперед, оставив позади кобылу Лидии. — Я построил это для тебя, — пробормотал он уже значительно тише.

— Что? Что ты сказал? — переспросила Лидия, посылая вперед кобылу.

— Я сказал, что построил это для тебя, — сердито повторил Ирландец. — А теперь скажи, намерена ли ты узнать побольше о своем наследстве или будешь продолжать болтать о своей матери?

Лидия, открывшая было рот, чтобы возразить, закрыла его, не сказав ни слова. Она отстала от двуколки, чтобы подумать, а когда снова нагнала ее, сказала:

— Ты, конечно, невоспитанный мужлан, Ирландец, но я хочу, чтобы ты рассказал мне все про Баллабурн. — На этот раз она совершенно ясно увидела, как густые седеющие усы Маркуса чуть приподнялись в довольной улыбке.

Ландшафт Баллабурна то здесь, то там перемежался лугами с пасущимися овцами. Как узнала Лидия, их было около четырех тысяч. Большей частью это были мериносы, дававшие мягкую шерсть отличного качества, продажа которой приносила Баллабурну огромный доход. Безрогие соусдоуны с короткой шерстью и округлыми тушками выращивались главным образом на мясо. Дорсетские овцы с белыми мордочками давали молоко и были чрезвычайно Плодовиты, что позволяло без труда поддерживать численность стада. На ранчо держали также крупный рогатый скот, но для того лишь, чтобы разнообразить меню и не кормить людей одной бараниной. Лошадей выращивали только рабочих. Никому голову не приходило выращивать у себя претендента на Мельбурнский кубок. На огороде возле кухни росли помидоры, кукуруза и другие овощи, а склоны холмов были покрыты колючими зарослями дикой ежевики. То, чего не производилось в натуральном хозяйстве Баллабурна, привозили из города, а то и вообще обходились без этого. Молли в сопровождении многочисленных помощников ездила за припасами в Сидней всего три раза в год.

Лидия и Ирландец сидели под эвкалиптом, сквозь листву которого пробивалось солнце: она расположилась на одеяле, он сидел в своей двуколке, из которой Лидия выпрягла Горацио, поставив ее так, чтобы находиться лицом к лицу с Ирландцем. Они с удовольствием подкрепились тем, что упаковала для них в корзинку Молли — холодным мясом, свежими фруктами и булочками с начинкой из изюма с орехами, — запив все это теплым пивом из кувшина.

Насытившись, Лидия прислонилась спиной к толстому стволу эвкалипта.

— Мне нравится твоя земля, Ирландец. И твои пахучие овцы нравятся, и голубые ленты речек. Небо здесь необъятное, а свет… свет пронизывает все. А как называются птицы, которые хохотали, когда мы проезжали мимо?

— Кукабурры.

— Да, кукабурры. Мне даже они нравятся. Ирландец прищурил глаза, чувствуя, как согревает его ее нежная улыбка.

— А ты гораздо красивее, чем была твоя мать. Лидия принялась собирать корзинку.

— Нам пора возвращаться, — заявила она.

Ирландец мысленно выругался, кляня свою беспомощность, потому что не мог выскочить из двуколки, встряхнуть ее хорошенько и остановить.

— Что я такого сделал? — спросил он.

— Ты, должно быть, не очень хорошо помнишь мою мать, иначе никогда не сказал бы, что я красивая. Я терпеть не могу эти сравнения.

— Думаю, ты поняла, что доброта не входит в скупой перечень моих добродетелей. Я достаточно хорошо помню твою мать. Когда я познакомился с ней, она была моложе, чем ты сейчас. И если бы ты приняла во внимание все обстоятельства, то поняла бы, что я сказал то, что считаю истинной правдой. — Помедлив немного, чтобы его слова дошли до сознания Лидии, он добавил: — Впряги коня в двуколку, Лидия. Пора нам в обратный путь.

В тот вечер после ужина Лидия сидела с Ирландцем в его кабинете. Он составлял каталог книг своей богатой библиотеки. Когда он обратился к ней с просьбой помочь, она с радостью согласилась.

— Как ты думаешь, когда вернется Натан? — спросила Лидия. Взяв один из множества окружавших ее томов, она сдула с него пыль и принялась протирать кожаный переплет смоченной маслом тряпкой.

— Трудно сказать. Думаю, он пробудет там около недели. Она вздохнула. Значит, еще три дня.

— Тебе его не хватает? — пристально глядя на дочь, спросил Ирландец.

Лидия, не поднимая глаз, стала еще энергичнее обтирать переплет книги.

— Он уехал, а мы так и не решили, кое-какие вопросы.

— Не решили? — нахмурился он. — Что именно?

— Прежде всего уезжать мне или оставаться. А также условия нашего брака. И возможное расторжение — об этом тоже надо подумать.

— Развод? — Ирландец взглядом пригвоздил Лидию к месту. — Ни о каком разводе не может быть и речи.

— Это не тебе решать, Ирландец, — спокойно сказала она. — Это будем решать мы с Натаном.