— Помните? Хлоя собирается замуж за викария!

— Да-да, — медленно произнес он наконец. — Помню. Я просто забыл, что это назначено на сегодня.

Это по крайней мере объясняло отсутствие Хлои за столом. Она сейчас наверняка в своей комнате — отбирает платья для поездки и следит, чтобы все было правильно упаковано. Значит, он сегодня действительно встал последним.

— Я не знал, что вы поедете все вместе.

На этот раз он так настойчиво посмотрел в сторону Мерседес, что никто другой не посмел за нее ответить.

Наступило довольно продолжительное молчание, заставившее ее поднять взгляд. Она прямо посмотрела в его неумолимые черные глаза и ответила без всякого намека на оправдание или смущение:

— Я подумала, что близнецы будут рады прогуляться верхом, а Сильвия хотела посмотреть, как там устроится ее сестра. Бен уже подготовил экипаж, а Генри будет править. Мы выезжаем сразу после завтрака. Как Бриттон уже пытался сказать вам, вы чуть было не опоздали.

— Значит, я тоже приглашен на прогулку? — спросил он.

— Конечно, — вместе пропели Бриттон и Брендан.

— О-о да, — сказала Сильвия.

— Как пожелаете, — спокойно ответила Мерседес. Она наклонила голову и продолжила свой завтрак. Холодная любезность в течение всего дня отличала манеру Мерседес. Во всех других отношениях она, на взгляд Колина, осталась прежней. Время от времени он мельком видел ее профиль, когда скакал верхом рядом с экипажем. Она показалась ему необычайно привлекательной, несмотря на глубокую задумчивость, но, когда кто-нибудь смешил ее, она охотно смеялась.

Жених Хлои встречал их в доме своей тети в деревне Глен-Иден. Они позавтракали в саду и потратили остаток дня, добираясь пешком по мощенной булыжником деревенской улице до отдаленного имения. Мерседес и Сильвия держались вместе с миссис Фредрик, а Колин быстро присоединился к близнецам. Хлоя и симпатичный священник следовали за всей группой на некотором отдалении, и их руки то и дело ненароком соприкасались на ходу.

Домой они вернулись уже затемно. Сильвия, заскучавшая по сестре, тут же отправилась к себе. Близнецы зевали во весь рот и не выказали ни малейшего протеста, когда Мерседес молча показала им на лестницу. Она смотрела, как они медленно преодолели ее и исчезли за углом лестничной площадки. Когда они с Колином остались одни у лестницы, она повернулась к нему:

— Я нужна вам сегодня вечером?

Он ответил не сразу. При всех модуляциях голоса и при всей заинтересованности в ее тоне она могла с таким же успехом спросить его, хочет ли он положить сахару в чай. Колин потянулся к ней рукой, чтобы отбросить прядь волос, упавшую на щеку. Она уклонилась.

— Не здесь, — сказала она. — Здесь — никогда!

Его рука медленно опустилась.

— О чем ты думаешь, Мерседес?

— Не понимаю, что вы имеете в виду?

«Вполне возможно, что и не понимает», — подумал он.

— Да, — сказал он в конце концов. — Ты нужна мне сегодня вечером.

Мерседес уже ждала его, когда он поднялся к себе из библиотеки. Ночь была прохладная, и она разожгла в камине небольшой огонь. Она сидела, свернувшись, в большом кресле лицом к огню, наслаждаясь теплом. Ее волосы были сегодня свободно подвязаны черной лентой, лиф ее белого батистового платья был отделан кружевом.

Когда он вошел в комату, она хотела подняться, но он рукой показал, чтобы она сидела. Пальцы босых ног выглядывали из-под подола ее платья. Он посмотрел, как она прикрыла их, расстегнул пиджак и, сбросив его движением плеч, перекинул через руку. Его белая рубашка ярко выделялась на фоне темно-серого жилета.

— Ты давно ждешь меня? — спросил он.

— Нет, думаю, что недолго.

Несколько минут или часов — все равно, для нее это целая вечность! Она следила за ним, как он прошел по ковру неслышным шагом и положил пиджак на кресло напротив нее.

Колин вынул из манжет золотые запонки и положил их в стоявшую на столе коробочку синего веджвудского фарфора. Закатав рукава, он взял кочергу из чугунной под-ставки у камина. И вдруг заметил, что Мерседес вздрогнула. Он посмотрел на кочергу, потом снова на девушку.

И тут его осенило.

— Бог мой! — тихо, как бы про себя произнес он. — Он бил тебя кочергой?!

Стыдясь, Мерседес опустила голову и молча уставилась на руки, сложенные на коленях.

Колин не стал бередить ее рану. Он набросился на поленья в камине, так что угли с треском разлетались в стороны, а искры взметнулись до самого дымохода. Несколько утолив свой гнев, он поставил кочергу на место и встал, опершись рукой о каминную плиту.

— Посмотри на меня, Мерседес.

Она медленно подняла на него глаза.

— Можешь ты представить себе, что я буду тебя бить?

Она отрицательно покачала головой.

— Или стегать тебя хлыстом?

Она непроизвольно вскинула руку и потрогала шрам на шее.

— Нет, — тихо проговорила она. — Я не думаю, что вы будете так делать.

Колин засомневался, можно ли верить ее словам: она буквально вдавилась в кресло в тот момент, как он поднял кочергу.

— Я говорю серьезно, — сказал он. — Я никогда не буду тебя бить.

В голове Мерседес эта фраза прозвучала по-другому:

«Я никогда не буду бить тебя так, как он». На ее взгляд, в таком виде это утверждение больше соответствовало действительности. Некоторые его слова причиняли ей такую боль, будто он полосовал ее кожу.

Колин пристально посмотрел на нее и был вполне удовлетворен ее молчанием. Он нетерпеливо откинул волосы со лба.

— А теперь в постель, Мерседес, — спокойно сказал он. И когда она недоуменно посмотрела на него, смущенная таким приказом, до него дошло, что она не правильно его поняла. — В мою постель!

Не сомневаясь в ее согласии, Колин поднял свой пиджак и исчез в гардеробной. Он специально не торопился с переодеванием и туалетом, чтобы дать ей время заснуть. Он и представить себе не мог, что ожидание было для нее мукой. Мерседес казалось, что она превратилась в единый нерв, имеющий окончание во времени — момент, когда он придет к ней.

Колин сразу почувствовал ее напряжение, как только лег рядом. Ее неровное дыхание не допускало и мысли, что она спит. Опершись на локоть, он взял ее за плечи и мягко повернул на спину. Свет от камина был за его спиной, и лицо ее оставалось в тени. Но даже и так он чувствовал страх и напряжение в ее серых глазах. Он поднял с подушки прядь ее темно-шоколадных волос. Напряжение в ее хрупкой фигуре было так велико, что она почти дрожала. Колин наклонился и мягко поцеловал ее губы.

— Я только хотел, чтобы ты спала рядом в моей постели, — тихо сказал он. — Я не буду тебя трогать.

Мерседес боялась потерять бдительность. Она осторожно изучала его, устремив глаза на его лицо, пытаясь обнаружить ложь.

— Мне не нужно было брать тебя второй раз прошлой ночью. — Он почувствовал на себе ее быстрый неопределенный взгляд, но, не дав ей заговорить, продолжил:

— Сегодня днем, когда ты взяла под руку миссис Фредрик, я понял, что ей было гораздо легче идти, чем тебе.

Мерседес резко отвернулась от него и прижала кулак ко рту, чтобы не заплакать в голос. На глазах у нее выступили слезы, плечи ходили ходуном. Она почувствовала его руку на своей и резко отодвинулась. Ее облегчение оттого, что он не настаивает на близости, было так велико, что по всему ее телу прокатилась волна дрожи.

Ни за что на свете она не призналась бы ему, что сдавленные рыдания, потрясающие ее тело, были на самом деле хохотом.

И лишь позже, услышав его мерное, ровное дыхание, она отважилась повернуться к нему лицом. Ему явно был бы неприятен ее смех, даже если бы он и понял его. Мерседес подняла руку и слегка прикоснулась к его виску. Почти белые волосы были мягкими, как лен, а под кончиками ее пальцев бился его живой пульс.

Она понимала, что нельзя на него сердиться за то, что он не понял ее состояние. Ведь он оценивал ее как мужчина. Странно, но это вызвало в ней нежные чувства. Он пока-зался ей в тот момент очень добрым, виноватым и нереши-тельным, но не без некоторой мужской самонадеянности. Кажется, он вообразил себе, что только он и мог быть причиной ее некоторого недомогания. И уж конечно, ему бы не понравилось, если бы она дала ему понять, что причиной ее странной походки были стертые ноги, а совсем не его подвиги прошлой ночью.

Она опять прижала кулак ко рту, чтобы подавить смех. Правда, она чувствовала небольшую боль там весь день, но это не доставляло ей сильного беспокойства. И даже наоборот, ей безумно захотелось, чтобы это ощущение ясно отпечаталось в ее памяти и навечно запечатлелось внутри нее.

Мерседес провела указательным пальцем по его щеке от виска до подбородка, и рука ее застыла у его шеи. Осторожно, стараясь не потревожить его, она придвинула руку ближе. Ее пальцы притронулись к тому месту, где начинался вырез его ночной рубашки. Он не пошевелился, и она стала нежно поглаживать его кожу и снова удивилась, что, когда он спит, у него нет на лице и половины того высокомерия, какое она привыкла наблюдать днем. Это придало ей смелости.

Мерседес прошлась рукой по его груди и остановилась на плече. Потом поцеловала его в шею, в самую ямочку. При этом она потянулась вверх и коленями стукнулась о его колени. Замерев и затаив дыхание, она со страхом ждала, что вот сейчас он очнется, но с облегчением почувствовала, что ритм его ровного дыхания не нарушился.

Воодушевленная этим, Мерседес вытянула свою ногу вдоль его ноги. Подол ее ночной рубашки задрался выше колен, и его тело приятно согревало ее. Какой-то момент она лежала не двигаясь, глубоко вдыхая его мужской запах и поражаясь, как же может ее тело так ловко приладиться к его, так отличающемуся от ее, телу без всякого неудобства или напряжения.

Рука ее двинулась от плеча к бедру. Нащупав край его ночной рубашки, она залезла под нее пальцами, дошла до ягодицы, а потом скользнула вперед.

И тут она почувствовала, что Колин зашевелился, но не весь, как предвкушала Мерседес, а только та его часть, которой он с ней совокуплялся. Сначала она отдернула руку и почти выпуталась из его ночной рубашки, но в конце концов любопытство одержало верх над здравым смыслом. Пальцы Мерседес снова принялись за дело и на этот раз обвились вокруг его твердой плоти, горячей и тяжелой.

Внутри этого ствола она почувствовала сильное биение пульса и мощный ток крови.

Мерседес почувствовала толчок где-то внутри живота. Отклик ее собственного тела застал ее врасплох. До этого момента она могла честно признаться, что лишь удовлетворяла свое любопытство, не имея в виду никаких плотских желаний. Теперь же она почувствовала, как набухли ее груди и как они тоскуют и жаждут губ Колина. Между ногами она ощутила влагу: тело ее готовилось к его вторжению независимо от ее воли. А как она дышала… В отличие от мерного и спокойного дыхания Колина частые и шумные вдохи Мерседес нарушали тишину его комнаты.

Чувство вины, смешиваясь с нахлынувшими ощущениями, переполнило ее. Мерседес мгновенно отдернула руку и тут же повернулась на другой бок, прижав подушку к груди и поджав ноги.

Ценой неимоверного напряжения Колину удалось остаться неподвижным. Он уже заснул, когда Мерседес начала свои первые, пробные изыскания, но к тому времени, как она его поцеловала в шею, он уже давно не спал. Сначала ее действия его позабавили, потом растрогали и, наконец, стали сводить с ума. Он засомневался, смогла ли она оценить его сдержанность, которую он проявил, притворясь спящим. Будь она менее наивной, она знала бы, что он смог сдержать себя лишь усилием воли. Если бы он действительно спал и она бы его разбудила, то очень скоро лежала бы навзничь на спине с поднятыми коленями, а он удовлетворял бы свое желание, находясь где-то посередине между сном и бодрствованием.

Он подождал, когда она заснет, и только тогда обнял ее за талию и притянул к себе. Лишь после этого он наконец расслабился и заснул.

На следующий день Мерседес позволила уговорить себя поехать на лондонский аукцион чистокровных лошадей «Таттерсоллз». Как она подозревала, Колин знал, что она не сможет отказать близнецам, и поэтому послал их упросить ее поехать. Знал он также и то, что она не поехала бы с ним в Лондон одна.

Хотя они уже говорили о необходимости пополнить конюшню Уэйборн-Парка чистопородными лошадьми, эта задача стояла у Мерседес где-то в хвосте ее списка первоочередных дел. Покупка хорошего жеребца и здоровых кобыл стоит кучу денег, не говоря уже о затратах на их содержание. Когда она громко поинтересовалась, сможет ли он сейчас это осилить, он искоса посмотрел на нее и спросил, как же она предлагает ему истратить его деньги.

Это было, конечно, не совсем благоприятное начало для поездки, но Бриттон с Бренданом сняли напряжение своими шутовскими выходками и неизменным весельем. Мерседес начала уже подумывать, что Сильвия напрасно решила остаться дома.

Когда они приехали на торги. Мерседес сказала, что подождет всех в экипаже. Никакие мольбы близнецов на этот раз не подействовали, и Колин, видя, что она тверда в своем решении, приказал мальчикам больше не приставать к ней с уговорами.

— Может быть, Генри свозит тебя куда-нибудь, пока я буду заниматься делами? — спросил он.

Он стоял возле кареты, не решаясь оставить Мерседес одну. Женщин на рынке почти не было видно, и он представлял, что подумают о ней, если увидят ее с ним под руку, даже и в сопровождении ее юных двоюродных братьев.

— Нет, — сказала она. — Я с удовольствием побуду здесь, посмотрю на людей — вон их сколько! И я совсем не хочу толкаться среди них. — Мерседес наклонилась с мягкого кожаного сиденья к открытому окну экипажа. — И я знаю, что Генри тоже хочет слезть с козел и посмотреть животных. Вы не пожалеете, если прислушаетесь к его советам. Он знает толк в чистокровных лошадях.

Колин согласился. Он уже повернулся, чтобы уйти, но тут же возвратился.

— Я не хотел, чтобы наша поездка превратилась для тебя в мучительное или оскорбительное приключение, — тихо сказал он. — Я думал, что если уговорю тебя поехать со мной, то ты увидишь, что здесь нет ничего страшного.

Прежде чем она успела ответить, Колин резко повернулся и пошел через двор в том направлении, куда убежали близнецы. Он позвал их, и они тут же как по волшебству появились из толпы, нетерпеливо пританцовывая на месте в ожидании, когда он наконец поведет их к стойлам.

Мерседес смотрела им вслед, пока они не исчезли в бурлящем людском потоке. Стоило лишь Генри слезть с козел и уйти вслед за Колином к конюшням, как карету стали теснить со всех сторон. Мерседес казнила себя за малодушие. Вот сейчас, под надежной защитой Колина, ей бы и побороть свой страх перед лошадьми! Эта мысль заставила ее горестно улыбнуться, пальцы ее, сжимавшие ручку дверцы кареты, беспокойно задвигались. Он не мог не знать, что появиться с ним сейчас здесь, на людях, было для нее так же невероятно трудно, как и приблизиться к лошадям.

И как только она об этом подумала, ей стало ясно, что она обязана это преодолеть. Мерседес повернула ручку и открыла дверь. Но едва она ступила на подножку, как две сильные руки ухватили ее за талию и втолкнули обратно в карету. Маркус Северн вскочил следом, закрыл дверь и постучал тростью в потолок кареты. Экипаж слегка покачнулся — это его кучер взобрался на козлы и взял в руки вожжи. Лошади, ожженные ударом кнута, резко рванули с места, и Мерседес была отброшена назад, на кожаные подушки.

Она бросилась было к двери, но Северн преградил ей путь рукой. Схватив за плечи, он резко притянул ее к себе, так что она упала навзничь ему на колени и оказалась зажатой между его телом и стенкой кареты. Инстинктивно она подняла руки, пытаясь защитить лицо, хотя прекрасно понимала, что, если бы он захотел ее ударить, это бы ее не спасло.

Но Северн не стал ее трогать. Улыбаясь, он следил за сменой эмоций на ее лице.

— Странно, я думал, что вы гораздо сильнее разозлитесь или испугаетесь, — сказал он задумчиво ровным голосом. — Ну ничего. День впереди, и я еще успею дать вам повод и для того, и для другого.