Пролог

Апрель 1796 года

— Мне бы очень хотелось посмотреть на ваш зад.

Мадам Фортуна, урожденная Бесс Боулс, изумленно уставилась на мальчика поверх хрустального шара, который держала в руках. Она посмотрела на него, слегка прищурив темные глаза, но этого оказалось достаточно, чтобы ее юный клиент вжался в спинку стула. Его худенькое личико вспыхнуло, и Бесс ощутила под ладонями тепло, словно сжимала его щеки, а не прохладный хрусталь. Эта связь ее удивила. У нее не было особого таланта ясновидения, но зато она была превосходной актрисой. Ее мать и бабушка — вот кто обладал даром ясновидения, и Бесс знала — без помощи карт и хрустального шара, — каких душевных сил это требовало от них.

Обманывая клиентов, Бесс Боулс утешала себя мыслью, что берет деньги у взрослых людей, которым следовало бы подумать, прежде чем обращаться к шарлатанам. Ее приглашали в загородные резиденции и лондонские салоны, чтобы развлечь гостей гаданием. По чайным листьям, картам, руке и, конечно же, хрустальному шару. За тридцать лет, что Бесс посвятила своей профессии, используя неистребимое желание человека узнать свою судьбу, у нее накопился поистине неисчерпаемый репертуар радужных прогнозов и мрачных предсказаний.

Но этот юный проказник не интересовался тем, что ждет его в будущем. Он, видите ли, хотел увидеть ее зад!

Бесс отодвинула в сторону хрустальный шар, однако мальчик не отвел взгляд. Он неотрывно смотрел ей в глаза, хотя было видно, что это стоит ему немалых усилий. Отважный парнишка!

Внезапно перед ее мысленным взором возник его образ в виде молодого человека, облаченного в нарядный военный мундир. Видение было настолько четким, что Бесс кашлянула, пытаясь скрыть удивление. Возможно, она все-таки заслужила свое прозвище и репутацию гадалки? Эта мысль настолько встревожила ее, что видение тут же растворилось в воздухе.

Она убрала руки с хрустального шара и, сложив их перед собой на обшарпанной поверхности стола, переплела пальцы. Ревматизм сегодня донимал ее особенно сильно, и припухшие суставы белели под смуглой кожей.

Подняв глаза, она внимательно посмотрела на мальчика. Под ее пристальным взглядом он покраснел, однако не шелохнулся. Соломенные вихры, торчавшие во все стороны, стояли дыбом у него на макушке, словно он только что прошелся по ним пятерней. Подавив улыбку, Бесс напомнила себе о дерзкой просьбе, с которой он посмел к ней явиться. За одно это ему следовало бы надрать уши.

— Сколько тебе лет? — спросила она скрипучим голосом.

Мальчик моргнул, удивленный подобным вопросом.

— А разве вы не знаете?

Пожалуй, она все-таки надерет ему уши.

— Не дерзи.

Его румянец стал еще гуще.

— Покорнейше прошу прощения, мадам. — Он распрямил плечи и подтянулся на сиденье, стараясь казаться выше, но добился обратного эффекта. На фоне широкой спинки стула его плечи казались еще уже, а ноги болтались в воздухе, не доставая до пола. Однако это не помешало ему с достоинством ответить: — На будущий день рождения мне исполнится…

— Десять, — перебила его Бесс.

— Мне уже десять.

— Я так и сказала.

— А будет одиннадцать.

— Ты уверен? — осведомилась гадалка зловещим тоном. — Многое может случиться с мальчиком, прежде чем ему исполнится одиннадцать лет. — Она с удовлетворением отметила, что его тонкая шея дернулась, словно ворот рубашки стал ему тесен — Вот так-то, мой юный граф.

— О, я вовсе не…

«Но будешь». Мысль была такой четкой, что на секунду Бесс даже показалось, что она произнесла ее вслух. Взгляд мальчика был прикован к ее лицу. Вид у него был испуганный, хотя Бесс могла бы поклясться, что не разжимала губ. Как же он догадался? И откуда знает об этом она?

Расцепив пальцы, она небрежно махнула рукой.

— Не обращай внимания, — сказала она. — Все, кто сидит на твоем месте, величают себя «лорд такой-то» или «леди такая-то». Даже самому ничтожному человечку иногда хочется пустить людям пыль в глаза Тут уж ничего не поделаешь.

Да и какой от этого вред?

Пока она говорила, мальчик успокоился, на щеках заиграл румянец, но это было бледным подобием того пожара, что пылал на его лице пару минут назад. Судя по всему, ей не удалось развеять его страхи. Ведь чтобы получить титул, он должен был пережить своего отца и брата. Что и произойдет. Бесс не могла назвать оставшегося им срока, но почему-то знала, что для всех заинтересованных лиц развязка наступит слишком скоро. Откуда — она и сама не смогла бы объяснить. А теперь и мальчик, каким-то непостижимым, не поддающимся разумному объяснению образом это тоже знал.

Бесс потерла вспотевшие ладони. Ее вовсе не радовало внезапное озарение. Совсем наоборот — ее вполне устраивало, что она не обладает даром ясновидения. Вздохнув, она снова сосредоточила внимание на мальчике, которого, похоже, насторожило ее затянувшееся молчание.

— Полагаю, тебя подбили на это дружки, — предположила она.

Мальчик поколебался, но врожденная честность заставила его признаться:

— Вообще-то они мне не друзья.

— Понятно. Должно быть, эти мальчики старше тебя и они обещали, что будут дружить с тобой, если ты согласишься на такой пустяк.

— Да.

— А как насчет тех трех сорванцов, с которыми я видела тебя чуть раньше? Мне показалось, вы ровесники.

— Это мои друзья, мадам Мы вместе приехали на ярмарку.

— Тогда почему они не пришли с тобой? Насколько я понимаю, им предложили то же самое, разве не так?

— Да, — признался мальчик. — Но видите ли, у нас пустовато в карманах, и мы бросили жребий. И теперь я должен рассказать им все, что узнаю.

— Вот как? А кто будет отчитываться перед юными негодниками, которые послали вас сюда?

— Мы все. Чего хорошего, если только один из нас станет их другом? Я должен описать все очень точно, чтобы они могли убедить Рыцарей, что тоже побывали здесь.

— Ах, Рыцарей, — протянула Бесс себе под нос. Пожалуй, она была права, назвав их юными негодниками.

Уже более сотни лет мальчики из знатных фамилий проходили по мощенному плитами двору Хэмбрик-Холла, преодолевая тернистый путь, ведущий к вершинам образования. Среди выпускников были те, кто формировал нацию своими идеями, представлениями о чести и служением долгу. Многие семьи из поколения в поколение присылали сюда своих отпрысков. Отцы, деды и прадеды вступали в жизнь, воспринимая достижения и неудачи с тем же стоицизмом, с каким в детстве терпели унижения А по части унижений Хэмбрик-Холл — в значительной степени благодаря ордену рыцарей — не имел себе равных.

Что ж, решила Бесс, данное испытание для вступающих в орден можно считать довольно безобидным. Хотя едва ли Рыцари ожидали, что их жертвы добьются успеха.

Она кивнула на дверь фургона:

— Позови-ка сюда своих приятелей. — Завтра на рассвете она двинется дальше, на другую ярмарку к северу от Лондона. Так что можно не опасаться, что к ней явится орден рыцарей в полном составе и потребует, чтобы она продемонстрировала им то, что показала бы этой четверке — Поторопись, Я не собираюсь повторять свое предложение.

Глава 1

Поместье Баттенберн, июнь 1818 года

Мужской смех привлек внимание Элизабет Пенроуз, и она, качнувшись влево, выглянула из-за мольберта Табурет пошатнулся, и кисть дрогнула в ее руке Капля темно-синей акварели, скопившаяся на кончике, оторвалась и шлепнулась на ее юбку, прикрытую просторной блузой, наброшенной поверх платья из муслина цвета лаванды. Смех этот, беззаботный и заразительный, чем-то напоминал музыку. Четыре голоса разного тембра сливались в один, создавая своеобразную гармонию. Бросив взгляд по сторонам, Элизабет заметила еще несколько голов, повернувшихся на звуки смеха, хотя молодые люди и не думали привлекать к себе внимание. Непринужденно переговариваясь, они прохаживались среди гостей барона, разбившихся на небольшие группки после сытной трапезы, устроенной на свежем воздухе.

Пологий склон холма пестрел одеялами, перемежавшимися с зелеными лоскутками травы, усыпанной полевыми цветами. Гости, устроившись с удобствами на лоне природы, наслаждались полуденным солнышком, свежим ветерком и журчанием стремительного ручья.

Мужчины снова рассмеялись, откинув назад головы и открыв взглядам крепкие шеи. Хотя тембр смеха был достаточно низким, в нем безошибочно угадывалось что-то мальчишеское. Элизабет невольно улыбнулась, почему-то ощутив себя не сторонним наблюдателем, а полноправным участником их веселья, хотя и не представляла, что привело их в столь хорошее настроение.

То, что они знают друг друга, было неудивительно. Все, за исключением Марчмена, принадлежали к знатным семействам и входили в сливки общества. А вот то, что они вели себя как близкие друзья, показалось ей интересным. Однако пока вся компания не расположилась на свободном одеяле неподалеку от нее, Элизабет не могла бы с уверенностью утверждать, что их связывает нечто большее, чем просто шапочное знакомство.

Граф Нортхэм, усевшись по-турецки, взял три крупных персика из стоявшей на траве корзинки и принялся ими жонглировать. Это, казалось бы, невинное занятие вызвало у его спутников новый приступ хохота. По каким-то непонятным причинам щеки Элизабет заалели. Несмотря на уверенность, что ее присутствие осталось незамеченным, она быстро спряталась за мольберт.

И только начав наносить мазки на бумагу, Элизабет сообразила, что Брендан Дэвид Хэмптон, шестой граф Нортхэм, лишил ее натюрморт одного из главных объектов.

Граф засмеялся, сбившись с ритма, когда кто-то из приятелей кинул ему еще один персик.

— Дьявольщина, Ист! — воскликнул он. — Я не могу справиться с четырьмя!

Он подхватил персики, прежде чем они упали на одеяло, и бросил по одному каждому из друзей. Раскрыв ладонь с последним персиком, который оставил себе, он сделал вид, что изучает его.

— Ах, какая мягкая кожица, какой нежный пушок. И эта розовая расщелина… — Нортхэм разделил персик на половинки. — Сочная, влажная, душистая. А сердцевина всего этого лежит как в гнездышке посреди сладкой аппетитной плоти. — Он бросил хитрый взгляд на приятелей и тихо, почти не разжимая губ, добавил: — Джентльмены, полагаю, вы не забыли мадам Фортуну, благослови ее Господь. И благослови Бог наивных мальчишек из Хэмбрик-Холла.

Виконт Саутертон, или Саут для друзей детства, поперхнулся персиком и закашлялся, давясь от смеха. Мистер Марчмен подался вперед и стукнул его кулаком по спине, применив больше рвения, чем требовалось. Виконт одарил его грозным взглядом, который, впрочем, не произвел никакого впечатления, и Сауту пришлось скатиться с одеяла, чтобы не получить очередной удар между лопаток.

— Это нечестно, — проворчал он, отряхивая одежду. — Так я и знал, что этим кончится. Кто-нибудь обязательно вспомнит про мадам Фортуну. Все это очень смешно, хотя кое-кто из-за этого подавился, а кое-кто другой чуть его не прикончил.

— По-моему, ты первый упомянул ее, — невозмутимо отозвался Марчмен и впился зубами в свой персик. — А если бы я хотел прикончить тебя, то воспользовался бы кинжалом…

Маркиз Истлин покосился на сапог Марчмена.

— Ты что, носишь его с собой, Уэст?

Хотя вопрос был задан в шутливой манере, ответ Марчмена прозвучал вполне серьезно.

— Всегда, — буркнул он и сменил тему, обратившись к Нортхэму: — Что-то ты не спешишь насладиться плодами своих трудов.

Тот и вправду все еще держал половинки персика в раскрытых ладонях. Но смотрел он не на приятелей, а на усыпанную колокольчиками лужайку, где стоял мольберт, вокруг которого суетилась молодая женщина, поспешно собиравшая рисовальные принадлежности. Нортхэм, обычно не склонный к угрызениям совести, взглянул на расщепленный перенос, и во взгляде его мелькнуло сожаление.

— Полагаю, я должен принести извинения леди. Похоже, я лишил ее натуры.

Истлин оглянулся через плечо и выгнул бровь.

— А, леди Элизабет Пенроуз. Вчера вечером я сидел рядом с ней за столом. Ты бы тоже там был, если бы удосужился вовремя приехать. Как и все остальные.

Нортхэм скорчил гримасу.

— Пришлось задержаться из-за разногласий с матушкой. Она считает, что мне пора жениться, а я считаю, что в таких делах не следует спешить.

Саутертон, вольготно растянувшийся на одеяле, кивнул:

— Знакомая ситуация. Что, по-твоему, она хочет больше — невестку или внуков?

Нортхэм ни секунды не колебался с ответом:

— Конечно, внуков.

— Вот именно. С моей матерью та же история, хотя она никогда не говорит об этом прямо. Догадываешься почему? — Истлин размахнулся и запустил персик в ручей… куда тот и плюхнулся, описав в воздухе широкую дугу. — По той же причине, по которой все матери избегают этой щекотливой темы. Не хотят верить, что их драгоценные сыночки знают, что нужно делать, чтобы зачать наследника. Марчмен кивнул:

— Ист прав, как ни больно это признавать. — Он обвел приятелей взглядом. — Означает ли это, что в ближайшем будущем вас ждут свадебные колокола? Пожалуй, мне начинает нравиться идея видеть вас троих стреноженными, пока я буду свободно пастись в чистом поле.

Нортхэм бросил обе половинки персика в Марчмена, но тот их ловко поймал.

— Не думаю, что найдется поле, которое ты бы не перепахал, Уэст. — Он встал и отряхнул ладони. — Ладно, я пошел заглаживать вину, — вздохнул он. — Постарайтесь не позорить меня в присутствии леди.

— Будь осторожен, Норт, — предупредил его Истлин. — Учти, она дочка Роузмонта и любимица наших хозяев.

— Я не собираюсь ее компрометировать, — сухо отозвался Нортхэм. — Скажу пару слов, и все.

Приятели проводили его взглядами. Истлин откинулся назад, опираясь на локти и скрестив длинные ноги. В его каштановых волосах сияли солнечные блики. На губах играла ленивая улыбка, темно-карие глаза лукаво блестели.

— Даю слово, что к концу года он женится.

— На Либби Пенроуз? — недоверчиво спросил Саутертон. — Да ты рехнулся!

Теперь уже Марчмен перевел заинтересованный взгляд на Саутертона.

— Либби? Это звучит довольно фамильярно. Ты что, ее знаешь?

Саутертон пожал плечами:

— Впервые вижу. Путешествие с Нортом имеет свои недостатки: всюду всегда опаздываешь. Но моя сестра ее знает. Они дебютировали в свете примерно в одно и то же время. Эмма замучила меня письмами с подробнейшими описаниями своего первого сезона. О, она-то, разумеется, была в восторге, но я благодарил судьбу, что нахожусь на службе у адмирала, а не в Лондоне. Леди Элизабет постоянно фигурировала в ее посланиях. Эмма находила у Либби, как она ее называла, массу достоинств, хотя не помню, каких именно. Впрочем, насколько я понял, общество считает леди Элизабет чем-то вроде синего чулка, что расположило к ней Эмму, но не способствовало ее успеху в свете. Кстати, она старше Эммы на два, а то и на три года. Получается, ей сейчас лет двадцать шесть, не меньше!

— Бог мой, — произнес Марчмен, изобразив глубокое потрясение. — Да она уже одной ногой в могиле. И как это я раньше не заметил, что ее ждет скорая кончина?

Виконт наградил его кислым взглядом.

— Можешь смеяться сколько угодно, Уэст. Но ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Яблочко уже не в самому соку. Вряд ли вдовствующая графиня Нортхэм одобрит выбор своего сыночка.

Низкий смешок Истлина привлек внимание остальных.

— Тем больше оснований для Норта заинтересоваться этой дамой.

— Верно, — согласился Саутертон, подумав. — В чем, в чем, а в этом смысле Норт вполне предсказуем. Как бы его матери не пожалеть о том, чего она так усердно добивается.

Марчмен склонил голову набок, переводя плутоватый взгляд с одного приятеля на другого.

— Как насчет пари? Ставлю соверен, что к концу года Норт представит вдовствующей графине невестку.

Виконт Саутертон рассмеялся:

— Соверен? Если уж ставить соверен, то на что-нибудь более конкретное. Скажем, на то, что к алтарю он поведет не кого-нибудь, а именно Либби Пенроуз.

Марчмен бросил взгляд на Нортхэма, стоявшего рядом с леди Элизабет. На лице графа застыло вежливое выражение, взгляд оставался непроницаемым. По его виду никак нельзя было сказать, наслаждается ли он беседой или предпочел бы оказаться в другом месте. Но если Элизабет Пенроуз и в самом деле достаточно образованна, чтобы заслужить репутацию синего чулка, то Марчмен склонялся в пользу первого.

— Согласен, — кивнул он. — Он женится на леди Элизабет. Ист, примешь наши ставки?

— С удовольствием. — Истлин подставил ладони, и приятели вложили в них по соверену.

— Что случилось? — поинтересовалась Элизабет, заметив, что внимание графа отвлеклось. Когда он снова взглянул на нее, глаза его чуть потемнели, свидетельствуя о том, что он вовсе не так невозмутим, как ей показалось. Не получив ответа, Элизабет посмотрела в сторону его приятелей. Один из них прятал что-то в карман, а двое других обменивались рукопожатием. При этом вся троица выглядела чрезвычайно довольной собой. — Вы хотите вернуться к ним?

Подумав о том, что ей удалось завладеть его вниманием всего лишь на пару минут, Элизабет покраснела. Она считалась хорошей собеседницей и замечательной слушательницей. За столом ее обычно сажали с самыми трудными из гостей, веря в ее способность утихомирить буяна, расшевелить зануду, польстить щеголю и осадить грубияна.

Что ж, видимо, она переценивала свои таланты. Подняв глаза на Нортхэма, Элизабет заметила промелькнувшую на его лице тень. Легкий ветерок трепал его светлые волосы, казавшиеся бледно-золотистыми в лучах солнца. Он поднял руку и рассеянным жестом откинул со лба непокорные пряди.

— Не согласитесь ли пройтись со мной, леди Элизабет?

Норт и сам удивился, что приглашение сорвалось с его уст, прежде чем он успел его сформулировать в уме. Собственно, им двигало не столько желание оказаться в обществе Элизабет, сколько потребность увести ее подальше от своих не слишком деликатных друзей. Он планировал познакомиться с Элизабет Пенроуз позже, не при таком стечении народа, но не захотел упустить представившуюся возможность. Оставалось только надеяться, что она не заметила, как деньги перекочевали из одних рук в другие, а если и заметила, то не догадалась, что это как-то связано с ней. Право, Саутертону и Марчмену следовало бы подумать, прежде чем заключать пари у всех на глазах! Нортхэму, во всяком случае, хватило того, что он увидел, чтобы понять, что происходящее имеет прямое отношение к нему, а следовательно, и к Элизабет. Он и сам не раз принимал участие в подобных пари и прекрасно помнил первое из них, которое кончилось посещением мадам Фортуны. Но сейчас ему было не до шуток. Не для того он просил хозяйку дома представить его Элизабет Пенроуз, чтобы с самого начала все испортить. И не настолько он глуп, чтобы соблазнять дочь графа Роузмонта, что бы там ни думали эти три шута, развалившиеся на одеяле.

— Пройтись? — недоверчиво переспросила Элизабет Господи, да что это с ней? Она сейчас похожа на пугливую дебютантку, только что выпорхнувшую из классной комнаты.

Улыбка смягчила жесткие контуры его рта.

— Да, пройтись. Шаг за шагом. Бок о бок, если пожелаете. На виду у всех пятидесяти гостей баронессы, включая ее ближайших друзей, родственников и мужа. Кстати, Саут предупредил меня, что вы любимица барона и его жены.

— Саут?

Нортхэм указал подбородком на приятеля, который растянулся на краю одеяла с таким видом, словно собирался вздремнуть.

— Виконт Саутертон. Мы зовем его Саутом.

В этот момент виконт широко зевнул, представив на всеобщее обозрение свою гортань. Элизабет даже не пыталась сдержать улыбку. Губы ее раздвинулись, обнажив ровную полоску белоснежных зубов.

Нортхэм тоже усмехнулся:

— Прекрасное зрелище. — Он покачал головой, размышляя, не сделать ли ему, пока не поздно, вид, что он едва знаком с виконтом и остальной компанией.

— Я встречалась с его сестрой, Эммой. Мы дебютировали в свете в одном сезоне.

— Я тоже знаю Эмму, — произнес он. — Хоть я и пропустил ее сезон, мы с ней, можно сказать, старые друзья.

— Ну, про себя я бы так не сказала.

— Понятно.

Элизабет рассмеялась, но тут же ее глаза под красиво изогнутыми бровями посерьезнели.

— Вас не смущает прогулка со мной? — Она перевела взгляд на неровную тропинку, извивавшуюся вдоль ручья. — Боюсь, как бы вы не пожалели о своем любезном предложении.

— Смущает? Почему? — «О чем это она толкует?»

Ну конечно, откуда ему знать? Он приехал с опозданием, а виконт явился еще позже. В результате граф пропустил вчерашний обед, а маркиз Истлин, сопровождавший ее к столу, видимо, не счел нужным упомянуть о ее физическом недостатке. В отличие от большинства гостей Элизабет приехала на пикник верхом, и ее жеребец щипал травку в полусотне ярдов от опушки леса.

Грациозно поднявшись на ноги, Элизабет поставила на табурет ящик с красками, скинула блузу и нахмурилась, увидев пятно на юбке. Она попробовала его оттереть, но, убедившись в тщетности своих усилий, вздохнула и подняла глаза на графа.

— Я с удовольствием пройдусь с вами, — заявила она, решившись. — Вы позволите взять вас под руку?

— Конечно. — Он подставил ей локоть, несколько удивившись, когда она крепко за него ухватилась. Элизабет Пенроуз была выше, чем он предполагал. Сидя на табурете, она казалась среднего роста, возможно, из-за длинных ног, скрывавшихся под широкой юбкой. Когда она выпрямилась, ее подбородок оказался на уровне его плеч, а глаза, широко расставленные и миндалевидные, чуть ниже, чем его собственные. Она была стройной, но не хрупкой, изящной, но не изнеженной. В тонких пальцах, сжимавших его руку, чувствовалась сила.

Когда они сделали первый шаг, граф понял, в чем дело: Элизабет Пенроуз сильно хромала. Он уловил ее нерешительность, словно она ожидала, что он положит конец их прогулке еще до того, как та, строго говоря, началась. Чего он, разумеется, не собирался делать.

— Сюда, пожалуйста. — Он двинулся вдоль длинного стола, казавшегося совершенно неуместным здесь, на зеленой лужайке. Задрапированный белыми льняными скатертями, уставленный серебром, хрусталем и фарфором, он ломился от бесчисленных блюд с жареными цыплятами, говядиной, форелью и ваз, полных апельсинов, дынь и персиков. В конце стола высились почти нетронутые пирамиды пирожных и других сладостей.

Элизабет проследила за его взглядом, устремленным на стол.

— Похоже, вы этого не одобряете, — заметила она.

— Да, я не люблю предаваться излишествам. — Он поморщился — Простите, это прозвучало ханжески даже для моих ушей. — Краем глаза он заметил улыбку, тронувшую ее губы. — Наши гостеприимные хозяева приготовили угощение, которым можно было бы кормить всю армию Веллингтона в течение месяца.

Ее улыбка стала еще шире от столь явного преувеличения.

— В таком случае можно только порадоваться, что война уже закончилась. Кстати, могу вам сообщить, что баронесса отдаст то, что останется, в сиротский приют. Так что не волнуйтесь, все это великолепие не окажется на помойке. — Даже не глядя по сторонам, Элизабет ощущала, что их неспешное продвижение по тропинке сопровождается любопытными взглядами и комментариями. — Мы еще не дошли до ручья, милорд, а уже стали предметом пересудов.

— Ну если они считают нас единственной темой для разговора, то я просто счастлив, что не участвую в нем.

— Мне показалось, что вы прекрасно проводили время со своими друзьями.

— О да. Предавались воспоминаниям о школьных денечках в Хэмбрик-Холле. Но уверяю вас, в нашем разговоре не было ничего поучительного.

Хотя как сказать. Не исключено, что Элизабет Пенроуз нашла бы его весьма поучительным. Нортхэм, во всяком случае, находил — в десятилетнем возрасте.

— Ну вот, — улыбнулся он, когда они добрались до пешеходной дорожки. — Может, передохнем немного, полюбуемся видом?

— Мне не требуется отдых, — отозвалась она с некоторым раздражением.

Нортхэм искоса взглянул на нее:

— В таком случае я полюбуюсь видом. А вы, если угодно, можете продолжить прогулку.

Элизабет промолчала, отвернувшись к ручью. Она не сомневалась, что граф остановился исключительно ради нее, причем выбрал довольно приятное место, где можно было постоять у воды, наслаждаясь свежим ветерком.

В теплом воздухе жужжали пчелы. Они кружились над травой и садились на глянцевые лепестки цветов, чтобы полакомиться сладким нектаром, прежде чем вернуться в родной улей.

— Ну что, продолжим? — предложил Нортхэм.

— Если вы уже насладились видом.

Граф улыбнулся:

— Вполне. — Она снова ухватилась за его руку, и они двинулись дальше. Нортхэм остро ощущал все подъемы и спуски чего никогда бы не заметил, будь его спутница здорова. — Вы гостите у наших хозяев?

— Да Я приехала на две недели раньше их. Луиза и Харрисон не очень-то любят деревенскую жизнь, даже в разгар лета. Поэтому мне пришлось самой наводить здесь порядок.

— Как я понял, вы дочь Роузмонта?

Элизабет безошибочно угадала ход его мыслей.

— Вас удивляет, что барон и баронесса используют меня в таком качестве?

— Признаться, да. Странно, что вы путешествуете с ними, а не ведете хозяйство в поместьях своего отца.

— Этим занимается моя мачеха. А мой отец ничего не имеет против того, чтобы я навещала своих друзей.

Норт уловил в ее голосе холодок — точнее, полное отсутствие всяких чувств, что придавало ее словам странное звучание. Он не понимал, что все это значит, но решил отложить выяснение данного вопроса до более благоприятного момента.

— Я предпочитаю пробыть здесь две недели, — сообщил он.

— Знаю. — Она искоса взглянула на него, приподняв в улыбке уголки губ. — Я сама написала вам приглашение.

Он рассмеялся:

— Выходит, корреспонденцию они тоже спихнули на вас?

— Баронесса утверждает, что у нее в голове воцаряется полный сумбур, когда нужно что-нибудь организовать. Раньше этим занимался секретарь барона, мистер Александр, но с тех пор как его не стало, Луиза возложила эти обязанности на меня.

— В вашем лице они получили бесплатную компаньонку.

— Скорее дочь, — поправила его Элизабет. — Я считаюсь членом семьи. У них ведь нет детей.

Поскольку ни барон, ни баронесса не достигли своего сорокалетия, вопрос о детях нельзя было считать закрытым. Впрочем, Элизабет наверняка была в курсе истинных причин, объяснявших, почему после пятнадцати лет супружества эта чета все еще оставалась бездетной.

— Честно говоря, я плохо их знаю, и приглашение на пикник явилось для меня полной неожиданностью.

— Но приятной.

— С чего вы взяли?

— Ну хотя бы потому, что вы его приняли.

Улыбнувшись графу, Элизабет подставила лицо солнцу. Ее вовсе не волновало, что ее светлая кожа может покраснеть. Гораздо больше ее беспокоила тянущая боль в ноге. Она невольно замедлила шаг, и Нортхэм тотчас остановился.

— Принести вам стул? — заботливо предложил он. — Или табурет?

Элизабет представила себе, как глупо она будет выглядеть, сидя на берегу ручья на стуле, лишний раз привлекая внимание к своему увечью.

— Нет, благодарю вас. Но если вы дадите мне минутку, я…

Она осеклась на полуслове, потому что Нортхэм неожиданно нагнулся и подхватил ее на руки. Элизабет заморгала, устремив на него изумленный взгляд.

— До тех камней совсем недалеко, — спокойно проговорил он. — Можете держаться за мою шею.

— Я предпочла бы ваше горло.

Нортхэм зашагал вперед, никак не отреагировав на ее угрозу, и Элизабет пришлось обвить его шею руками. Через его плечо она видела баронессу, которая, отвернувшись от своего кружка — очевидно, по чьей-то подсказке, — весело махала ей рукой и радостно улыбалась. Барон, увлеченный беседой на политические темы, тоже обернулся и поприветствовал ее с не меньшей теплотой. Приятели Нортхэма, по-прежнему валявшиеся на одеяле, обменялись звучными шлепками, видимо, исполняя какой-то неведомый Элизабет ритуал мужской солидарности.

— Ваши друзья, судя по их поведению, вас одобряют, — заметила она. — Или затевают драку.

Нортхэм рассмеялся, словно мог видеть проделки своих приятелей. Это был глубокий рокочущий звук, и Элизабет ощутила вибрацию его груди, когда он ненадолго остановился, чтобы перевести дух. Улыбаясь, он двинулся дальше.

— Они не могут вести себя иначе, — пояснил он. — Такова их натура.

— Я не заметила ничего предосудительного в поведении маркиза Истлина накануне вечером. Во всяком случае, он не пытался завязать драку с кем-нибудь из гостей.

— Ист был один.

Ист? Ах да, маркиз Истлин. Элизабет почему-то понравилось, что четверо взрослых мужчин так дорожат детскими прозвищами.

Остановившись возле нагромождения валунов, Нортхэм поставил ее на ноги. Затем вытащил из кармана носовой платок и расстелил его на нагретой солнцем поверхности камня.

— Прошу вас, — поклонился он, помогая Элизабет усесться на квадратик белой ткани. Ни модный покрой, ни стенания камердинера, которые неизбежно последуют вечером, не помешали ему стянуть с плеч сюртук и бросить его на камень. Закатывая рукава рубашки, он взглянул на Элизабет. — Не возражаете?

Столь явное пренебрежение к условностям поразило Элизабет в самое сердце. Несмотря на жаркую погоду, ни один мужчина не позволил себе ничего подобного. Впрочем, многие просто не смогли бы раздеться без помощи камердинера. Нортхэм же даже без сюртука сохранил вид небрежной элегантности, и Элизабет подозревала, что женская половина гостей с восхищением поглядывает в его сторону, а мужчины тоже мечтают избавиться от верхней одежды. Ей вдруг пришло в голову, что граф не принадлежит к тем, кто следует общепринятым правилам, он тот, кто эти правила устанавливает.

— А вы бы оделись, если бы я возражала? — с любопытством спросила она.

— Ни в коем случае, — ответствовал Нортхэм. — Просто мне хотелось узнать, как вы к этому относитесь.

Элизабет рассмеялась:

— Вы говорите очень забавные вещи.

Он коротко улыбнулся и снова заговорил о своих друзьях.

— Когда я сказал, что маркиз был один, я имел в виду отсутствие за столом Марчмена, Саута и вашего покорного слуги. Видите ли, у нас есть привычка — прискорбная, должен признать — подначивать друг друга на сомнительные выходки, всякий раз, как мы оказываемся вместе.