– Я боялся спросить.

Клер с размаху ткнула твердым кулачком ему в живот, и сдавленный стон Рэнда доставил ей немалое удовольствие.

– Я, если хочешь знать, заново знакомилась с сокровищами герцога. Ты и представить себе не можешь, что там есть! Широченные мечи, оставшиеся еще с эпохи норманнского нашествия, старинные доспехи, гобелены, египетские браслеты, цепочки, драгоценные камни, книги… и все это я трогала, пытаясь представить, узнаю ли я их, если зрение вновь вернется ко мне. Конечно, может, для тебя это звучит глупо, но тогда… тогда это казалось мне чрезвычайно важным.

– Понимаю, – сказал Рэнд.

С нежной улыбкой Клер откинулась назад.

– Я так и думала, что ты поймешь, – кивнула она. Потом замолчала, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний. – Я наткнулась на него совершенно случайно – листок на ощупь был совершенно другой. Мне сразу показалось, что он менее древний, чем вся рукопись. Впрочем, любой зрячий на моем месте догадался бы об этом с первого взгляда. Правда, Стикль далеко не так сообразителен, как ты.

– Он достаточно умен для этого.

– Дырочки на листке были расположены точно так же, как и на твоем. Я и подумала, что это своего рода карта звездного неба.

– Вряд ли.

– Я это тоже уже поняла. Как ты думаешь… а вдруг я держала в руках заклятие Уотерстоунов?

– Так вот, значит, о чем ты подумала? Клер кивнула.

– Я подозреваю, что в погоне за сокровищем твой главный соперник – сам герцог.

– Он?! Тогда почему я не знал об этом? Я ведь ищу второе заклятие бог знает сколько лет. А он только сейчас дал о себе знать. Как ты думаешь, почему?

– Не знаю.

– И я тоже. – И это было самое неприятное, потому что Рэнд предполагал, что Клер не ошиблась. Скорее всего его самый могущественный соперник – сам герцог Стрикленд. Но тогда почему он так долго оставался в тени? – Я думаю, ты не знаешь, каким образом заклятие Уотерстоунов попало в руки твоему крестному.

– Не знаю, – вздохнула Клер. – Понимаешь, вначале я собиралась сама рассказать ему о своей находке. Я была так горда, но потом свалилось столько дел, что это попросту вылетело у меня из головы. И я даже не вспоминала о ней, пока ты не показал мне другое заклятие.

Сказать по правде, Рэнд нисколько не сожалел о том, что Клер так, и не рассказала крестному о найденном ею листке. Однако предпочел промолчать.

– Думаешь, интерес герцога к кладу объясняется его страстью к драгоценным камням?

– Очень похоже. Он без ума от них, особенно от сапфиров. Держу пари, что такой коллекции сапфиров, как у него, нет больше ни у кого в мире.

– Ты так хорошо ее помнишь?

– Как тебе сказать… такое не скоро забудешь. Я была еще девочкой, когда впервые увидела ее. Моя мать как-то привезла меня в Эбберли-Холл. – Клер саркастически рассмеялась. – Знаешь, какой самоуверенной особой я была в те годы? Было бы правильнее сказать, что это я согласилась сопровождать свою мать. Конечно, я ведь была крестницей герцога, а моя мать – просто его приятельницей. Он позволил мне осмотреть его музей и потрогать все, что я пожелаю. Мама всполошилась, но Стикль, похоже, не возражал. Я надела диадему, некогда принадлежавшую одной из египетских цариц, вокруг шеи обмотала серебряные и золотые цепочки. Моя мать заявила, что это дурной вкус – дескать, слишком кричаще, а Стикль сказал, что я выгляжу потрясающе. – Она улыбнулась. – Теперь-то я понимаю, что мама была права. Помню, как, сидя на полу, играла сапфирами и рубинами, пока герцог с моей матерью бродили по музею и о чем-то беседовали. Некоторые из этих камней были размером с мой кулак. Конечно, не стоит забывать, какие кулаки были у меня в те годы.

Но несмотря на это, Рэнд был потрясен.

– Все равно, наверное, камни огромные! И если это его страсть, теперь я могу понять, почему он так одержим желанием заполучить «Семь сестер». Держу пари, даже учитывая то, что за три сотни лет молва сильно преувеличила их размеры, камни все равно необыкновенные.

– Точно, как в заклятии, – сонным голосом сказала Клер.

– Хм-м… «Семь сестер – хладом дышат сердца, камнем серым ложатся холодные дни». Ты это имела в виду?

– Нет, не твое заклятие. – Клер перевернулась на бок и прижалась к Рэнду спиной; глаза у нее слипались. – Я имела в виду детскую считалочку… ту, знаешь, которая заканчивается… «Вход открыли сестры, в награду им будет клад, королей достоин он».

– «Вся королевская конница и вся королевская рать не могут Шалтая, не могут Болтая, Шалтая-Болтая поднять», – подхватил Рэнд.

Чуть хрипловатый смешок Клер не дал ему закончить.

– По-моему, это из «Сказок Матушки Гусыни».

Положив голову к ней на плечо, Рэнд вытянулся рядом с ней.

– Раз ты так уверена…

– Уверена. – Клер с трудом подавила зевок. – Разбудишь меня, прежде чем соберешься уходить?

– Если хочешь.

Она кивнула. Рука Рэнда ласково поглаживала ее по волосам, и Клер понемногу расслабилась, чувствуя, как все ее тело словно наливается свинцом, а веки тяжелеют.

– Вот было бы здорово, если бы мне удалось помочь тебе отыскать сокровище! – сонно пробормотала она.

Рэнд не ответил – вместо этого он гадал, что сказала бы Клер, если бы узнала, что он его уже нашел.

По мере того как «Цербер» приближался к тропикам, дни и ночи становились все теплее. Держа курс на Сириус, судно медленно, но верно приближалось к одному из островов Общества. Теперь корабль делал от десяти до двенадцати узлов в час, и Клер с удивлением обнаружила, что команду как будто подменили – матросы двигались лениво, словно во сне. Казалось, они уже попали под влияние благодушной атмосферы южных островов и теперь ничто не в силах заставить их торопиться.

Сидя на краешке постели, Рэнд смотрел, как Клер водит щеткой по волосам.

– Знаешь, сегодня, уходя от тебя утром, я нос к носу столкнулся с Катчем.

– Что ж, это было вопросом времени, – пожала она плечами. При том, что Рэнд всю прошлую неделю приходил к ней каждую ночь, было бы невероятно, если бы их тайна не была обнаружена. – Держу пари, что мистер Катч – а может, и вся команда – давным-давно знают про нас все.

– Правда?!

Его наивность заставила Клер рассмеяться. – Мы ведь особенно и не старались скрывать нашу связь, верно?

Рэнду очень не понравилось словечко «связь», но он постарался пропустить его мимо ушей. Клер бы наверняка предложила ему подобрать более подходящее определение, а у него, как на грех, не было в запасе ни одного.

– Выходит, ты не расстроилась?

– Ничуть. – Клер повернулась к нему. – Я не стыжусь этого, Рэнд. И не возражаю, чтобы о наших с тобой отношениях стало известно всем. – Он вдруг напрягся всем телом, но она сделала вид, что ничего не заметила. – Лучше расскажи мне, что сказал на это мистер Катч?

– Откуда ты знаешь, что он что-то сказал?

– Потому что он твой учитель и твой друг. Уж он бы ни за что не упустил такой возможности.

Сорвавшийся с губ Рэнда смешок подсказал ей, что и он наконец нашел в ситуации что-то смешное.

– Он спросил, знаю ли я, что делаю. – А ты?

– Я сказал, что знаю.

– И это все?

– Похоже, Катч был удовлетворен. Он отправился по своим делам, а я – по своим.

– Должно быть, ты прав. Иначе он бы так просто не отстал.

Рэнд в душе согласился с нею, однако не стал ничего объяснять. Клер стала настолько дорога ему, что говорить о ней с кем бы то ни было, даже с Катчем, казалось ему святотатством. Ко всему прочему он терпеть не мог оправдываться. И уж конечно, не позволил бы, чтобы кто-то читал ему мораль.

– А тебе он ничего не говорил?

– Нет. Да я этого и не ожидала. Мистеру Катчу я, конечно, нравлюсь, но любит он тебя.

Рэнд закусил губу.

– Ты намекаешь, что мне лучше поговорить с ним самому?

– Я намекаю, что ничего не имею против. По части любовных связей у меня опыт побольше твоего, Рэнд. И думаю, я знаю, чего ожидать, а вот насчет тебя не уверена.

Приподняв ей подбородок, Рэнд внимательно вгляделся в лицо Клер, с удивлением отметив про себя, что она и не думает шутить.

– О чем, ради всего святого, ты толкуешь?!

Высвободившись, Клер встала. Незашнурованное платье сползло с ее плеча. Нетерпеливо поправив его, она аккуратно разгладила атласную ткань на талии. Гладкая поверхность приятно холодила пальцы. Лицо ее, когда она вновь подняла на Рэнда глаза, было серьезным, даже невозмутимым, только голос слегка дрожал.

– Я помню, что ты мне говорил, – сказала она, – и верю, что ты всегда будешь хотеть меня, что чувства твои не померкнут со временем. Твоя любовь – бесценное сокровище для меня, Рэнд. Поверь, это так. Я боюсь другого – что ты обманываешься. Просто жизненный опыт подсказывает мне, что это невозможно.

Рэнд заставил себя оставаться на месте. Мысль о том, что, разозлившись, он ничего не добьется, отрезвила его.

– Какой еще опыт? – с напускным спокойствием в голосе осведомился он. – Ты что, за дурака меня считаешь, Клер? Думаешь, я не догадался, что до меня у тебя никого не было? Так о чьих любовных связях ты толкуешь, черт побери? Своего отца?

– Нет, моей матери.

Вытаращив глаза, Рэнд ошеломленно уставился на нее. «Господи, – подумал он, – и как же я, идиот, не догадался?!» А ведь мог бы – Клер неоднократно намекала на это, да только он пропускал все мимо ушей. Обладай он той же чуткостью, что и Клер, давно бы сообразил и сам.

– Герцог Стрикленд! – воскликнул он наконец.

Клер кивнула. Губы ее раздвинулись в недоброй усмешке.

– Мой крестный. – Ощупью отыскав стул, она села, уронив руки на колени. – Наверное, мне бы следовало с самого начала рассказать тебе об этом.

– Не понимаю, зачем тебе нужно было это делать… во всяком случае, до сегодняшнего дня. Но если любовная связь твоей матери имеет какое-то отношение к нам с тобой, тогда конечно.

Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, Клер повернулась к нему.

– Да тут и рассказывать-то особенно нечего. Тем более что история вполне обычная. Я бы назвала это типичной слащавой мелодрамой, если бы в свое время она не причинила мне столько боли.

– Может, ты лучше расскажешь, а я потом сам решу? Клер на мгновение прикрыла глаза, словно собираясь с духом, затем слабо кивнула.

– Семья моей матери, занимая весьма скромное положение в обществе, обладала совершенно непомерными амбициями. Дед мой был бароном, чья неудержимая страсть к лошадям и постоянная игра на скачках заставили его пустить по ветру состояние, доставшееся ему от предков. Единственным приданым моей матери была ее редкостная красота, и, естественно, ее родня решила, что именно она позволит маме заполучить богатого мужа, а значит, и поправить дела всей семьи.

В первый же свой сезон моя мать произвела в Лондоне настоящий фурор. Ее окружали толпы поклонников, среди которых нашлось бы немало тех, кто бы мог с лихвой удовлетворить честолюбивые стремления ее родни, однако самой ей понравился Эван Маркхэм. Казалось, что герцог Стрикленд тоже потерял из-за нее голову. Если бедная мама и сообразила, что разница в социальном положении делает брак между ними невозможным, то она никак этого не показала. А может, просто надеялась, что влюбленный герцог пренебрежет условностями. Не знаю, далеко ли зашли к тому времени их отношения, но к концу сезона они едва здоровались. Стикль сделал предложение дочери графа, а моя мать из сонма своих поклонников предпочла самого что ни на есть неподходящего. – Сэра Гриффина.

– Тогда он был всего лишь мистером Банкрофтом, обычным профессором. Но его интерес к естественным наукам не был простым увлечением дилетанта – нет, отец был настоящим ученым! – с кривой усмешкой добавила Клер. – По мнению родственников моей матери, это был мезальянс. Все были уверены, что мать вышла за него просто потому, что не могла стать женой другого.

– То есть Стрикленда? – подсказал Рэнд. Клер пожала плечами.

– Скорее всего. Впрочем, не знаю. Сказать по правде, я всегда подозревала, что брак моих родителей был делом рук моего крестного.

Прищурившись, Рэнд с сомнением посмотрел на Клер.

– Интересно, что заставило тебя так думать?

– Так… кое-какие мелочи… намеки… случайные разговоры, которые удавалось услышать. Через много лет я связала все это воедино и поняла…

Только сейчас Рэнд сообразил, что потрясающая догадливость Клер вовсе не следствие ее слепоты – она вырабатывалась годами, когда умная, наблюдательная девочка училась делать выводы из того, что ей удавалось услышать.

– Стало быть… все это тебе не родители рассказапи? Клер рассмеялась.

– Господи, конечно, нет! Даже Стикль, которому не откажешь в откровенности, никогда не обсуждал со мной такие вещи!

– Однако тебе все-таки стало известно, что между ними что-то было?

– Да, конечно. Моя мать часто брала меня с собой в Эбберли-Холл. Думаю, она рассчитывала, что мое присутствие заставит злые языки умолкнуть. В конце концов, как-никак я ведь была его крестницей, верно? И что могло быть естественнее, чем съездить навестить крестного, когда он гостит в своем загородном доме?

– А твой отец знал?..

– Что мы с мамой ездили туда? Да, само собой. Об их отношениях? Возможно. Во всяком случае, меня он об этом не спрашивал. Я очень уважаю его за это. Должно быть, он догадывался, что мне кое-что известно… но отец был слишком благороден, чтобы заставить меня выбирать между матерью и им самим. Он никогда не задал мне ни единого вопроса… никогда! – Клер вздохнула. – Сказать по правде, Рэнд, не думаю, чтобы он так уж сильно любил маму… да и меня тоже. Пока в его жизнь не вошли Тиаре и Типу, я готова была поклясться, что единственная любовь сэра Гриффина – это наука.

Рэнд ничего не сказал. Заставлять Клер поверить в то, что отец любил ее только потому, что она мечтала об этом? «Глупо», – решил он. Тем более что он и сам сильно сомневался в этом.

– Жена герцога, произведя на свет мертвого младенца, последовала за ним, – продолжала Клер. – Останься она в живых, все бы, может быть, сложилось по-другому, но герцог, вне себя от горя, вспомнил о моей матери. Я тогда была еще совсем маленькой. Думаю, Стикль попросил разрешения сделать что-нибудь для меня, и мать согласилась, чтобы он стал моим крестным.

– А тебе никогда не приходило в голову… – начал Рэнд.

– Что я его дочь? – перебила она. – Да, конечно, все может быть, однако я никогда не спрашивала. Честно говоря, для меня это никогда не имело особого значения. Да и что бы изменилось? Ничего, уверяю тебя.

– Тогда Типу – тебе не брат.

– Думаешь, я стала бы меньше любить его только потому, что у него другой отец? – Клер пожала плечами.

– Что ж, ладно, – кивнул Рэнд. – И все равно, хоть убей, не понимаю, какое отношение связь твоей матери имеет к нам обоим?

Клер удивленно вскинула брови.

– Неужели? А я была уверена, что тут все ясно как Божий день. У них не было будущего. Эта история не принесла им обоим ничего, кроме горя.

– И ты считаешь, то же самое ожидает и нас?

– Ну, скажем так, я этого не утверждаю, но…

– Но ты бы не удивилась, если бы все произошло именно так, я угадал?

– Да.

Рэнд медленно выпрямился. Он не двинулся с места, пока не почувствовал, что снова владеет собой. Присев на краешек стола, Рэнд подсунул ноги под стул, на котором сидела Клер.

– Я никогда не думал о тебе как о любовнице, – пробормотал он.

– Подбери другое слово, – предложила Клер.

– Нет у меня другого слова… просто не по себе становится, когда ты говоришь о наших отношениях как о чем-то постыдном. Я ведь люблю тебя, Клер. И был уверен, что ты это знаешь.

– Думаю, Стикль тоже любил мою мать. И она любила его, но это ничего не изменило.

– Да, но мы – не они. Мне и в голову не пришло бы выдать тебя за другого, чтобы ты могла и дальше оставаться моей любовницей. Послушай, Клер, неужели ты не понимаешь, что и брак твоей матери, и брак герцога был основан исключительно на трезвом расчете?! И настоящая трагедия вовсе не в том, что они любили друг друга! А в том, что оба они чувствовали себя обязанными подчиняться законам общества, в котором жили. Но я никогда не замечал, чтобы тебя это сильно заботило.

– Меня? Конечно, нет. А вот тебя – да. – Меня?!

– Рэнд, послушай, ты отправился воевать, чтобы сохранить привычный для Южных штатов порядок, рисковал жизнью ради восстановления чести вашей семьи. Неужели я настолько глупа, что поверю, что ты всю свою жизнь мечтал о такой жене, как я?!

– Представь себе! – огрызнулся Рэнд.

Резкость, с которой это было сказано, заставила Клер нахмуриться.

– Ты сердишься… – Господи помилуй! Еще бы!

Клер вся сжалась, когда под тяжестью его руки спинка ее стула жалобно скрипнула.

– Я не понимаю…

– Интересно, ты мне не веришь потому, что не можешь вообразить, что я люблю тебя, или ты считаешь, что я в принципе не способен кого-то полюбить?

– Не надо передергивать, Рэнд! Я говорю не об этом.

– А я думаю, что угадал. Почему тебе так трудно поверить в то, что я люблю тебя?

Глаза Клер наполнились слезами и сразу стали огромными. Она попыталась сморгнуть их, но безуспешно.

– Потому что до тебя меня никто никогда не любил. Рэнд осторожно привлек Клер к себе и крепко обнял, а она, уронив голову ему на плечо, со вздохом закрыла глаза. Две прозрачные слезинки, повиснув на ресницах, упали на щеки и скользнули вниз, оставив мокрые пятна у него на рубашке. Рэнд поежился, но промолчал.

– Мой отец. Мать. Герцог. Все они были заняты только собой. Меня редко кто замечал. И постепенно я пришла к мысли, что меня невозможно полюбить, и никто не убеждал меня в обратном.

– Ох, Клер!

Девушка, явно недовольная собственной слабостью, нетерпеливо дернула плечом.

– До сих пор я не особенно расстраивалась. Все были милы со мной, но мне всегда казалось, что они меня используют. Мама и герцог прятались за меня, как за ширму. Отцу я была нужна, чтобы помогать в его исследованиях. Поэтому, когда ты впервые сказал, что любишь меня, я не поверила. Я боялась… боялась этой любви. Одна мысль об этом сводила меня с ума.

– Господи, но почему?!

– Моя мать любила герцога, и это сломало ей жизнь. Нежно отстранившись, Рэнд вглядывался в лицо Клер.

Было совершенно очевидно, что она верит в то, что говорит.

– Но каким образом? – спросил он. – Расскажи мне, Клер!

– Она не смогла отказать ему. Даже когда он попросил ее о том, что было по меньшей мере неразумно, даже опасно, она не смогла сказать «нет».

– Черт возьми, о чем ты?

– Мама никак не хотела согласиться отпустить отца в плавание – он собирался на острова в южной части Тихого океана. Я знала об этом – как-то случайно подслушала их разговор, когда они спорили с герцогом. Когда же мама поняла, что ее любовник хочет, чтобы и она тоже поехала с сэром Гриффином, она пришла в ярость. Но больше всего меня поразило то, что в конце концов она согласилась. Единственное, на чем она настаивала, – это чтобы и я отправилась с ними. Мой отец и герцог оба были против, они предлагали отправить меня в закрытую школу. Я же хотела одного – быть рядом с матерью. Думаю, именно это и заставило их сдаться. В итоге мы отправились все вместе. На южных островах мы прожили почти пять лет. Думаю, мы бы провели там гораздо больше, но мама заболела. Она умерла через пару месяцев после нашего возвращения в Лондон. Стикль был рядом с ней до конца. И несмотря на это, она простила ему все… простила, что он отослал ее от себя!

– Но нельзя же винить его в том, что она заболела, Клер.

– Нет, Рэнд. Этого бы не произошло, останься она в Лондоне. Рыба, ставшая причиной ее смерти, водится только на отмелях в этой части Тихого океана. Одно лишь прикосновение ее плавников несет смерть. Чего только не делал отец, чтобы вывести яд из маминой крови! Все было бесполезно! Чудо, что она еще прожила так долго. Я часто думала потом, что это из-за того, что мама не хотела умереть, не простившись с герцогом.

Рэнд покачал головой.

– И ты винишь крестного в смерти своей матери? – Нет.

– Тогда, значит, считаешь, что она сама во всем виновата?

– Почему она была такой слабой? – горько вздохнула Клер. – Почему считалась с его желаниями, больше, чем со своими собственными?

– Она хотела быть с ним, – тихо сказал Рэнд. – Да.

– А разве это произошло бы, если бы она настояла на своем и осталась?

– Конечно.

Рэнд легко провел ладонью по щеке Клер, смахнул прозрачные слезинки.

– Они могли встречаться, только пока твой отец оставался в Лондоне. С его отъездом свидания не могли продолжаться, иначе твоя мать предстала бы в ложном свете, а герцог, по-видимому, этого не хотел. Ты знаешь не хуже меня, что в таком случае ее репутация в глазах света погибла бы. Думаю, она не хотела покидать его, но потом поняла, что отъезд вместе с мужем – самое разумное решение в подобной ситуации. Она ведь была отнюдь не глупа, твоя мать. Ты тогда была ребенком, Клер, и видела все глазами ребенка. Неужели же сейчас ты не можешь взглянуть на прошлое глазами взрослой женщины? Твоя мать, твой отец… герцог, наконец, – они ведь просто люди! Улыбка Клер вышла жалкой.

– Хочешь сказать, что и они совершали ошибки?

Взяв ее за руки, Рэнд приложил ее ладони к своему лицу, чтобы она могла почувствовать переполнявшие его чувства.

– Конечно… как и все люди, – вздохнул он. – Но самой серьезной их ошибкой было то, что они не поняли, как сильно ты нуждаешься в их любви.