Брай постанывала от удовольствия, когда Люк, задрав ей сорочку, начал массировать кожу, на которой остались следы от корсета. С каждым поглаживанием он все ближе подбирался к ее груди и набухшим соскам.

Когда он наконец взял в руки ее грудь, Брай оторвалась от двери и прижалась к нему. Он ласкал ее, гладил, целовал ее волосы, уши, виски, нежные щеки.

Сжав ее в объятиях, Люк шептал ее имя. Наконец он подхватил ее на руки и отнес на постель. Встав на колени, он снял с нее туфли и чулки. Опершись на локти, Брай с интересом наблюдала, как он задрал отделанный кружевом подол ее сорочки и его руки скользнули к бедрам, чтобы снять с нее панталоны.

Она осталась в одной прозрачной сорочке. Ее тело просвечивало сквозь тонкий батист. Взгляд Люка скользил по ее прекрасной формы грудям.

Бросив быстрый взгляд на ее промежность, он посмотрел на Брай, вопросительно изогнув бровь.

Рот ее приоткрылся. Горячая волна омыла тело. Голова откинулась, и она отдала себя во власть Люка.

Он положил ее ноги себе на плечи и, подложив ладони Ц под ягодицы, сдвинул Брай на край постели. Ее рубашка задралась до самой талии.

Первое прикосновение его рта заставило Брай вцепиться в одеяло. Согнутые в локтях руки распрямились, и она упала на постель. Было что-то утонченное в интимных ласках его губ, языка и зубов. Места, которых он касался, горели жарким пламенем.

Еще не зная, чего она хочет, Брай потянулась к Люку. Но в это время его язык снова вошел в нее, на этот раз еще глубже, и она забыла обо всем. Ее рука повисла в воздухе, затем безвольно упала на живот. Вцепившись пальцами в сорочку, она задирала ее все выше.

Брай прикусила губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Его рот был горячим, язык чуть-чуть шершавым. Брай сильнее прикусила губу и почувствовала во рту кровь. Его рука легла ей на грудь и погладила сосок. Ощущение было столь приятным, что она вздрогнула. Она была напряжена, и тело уже не подчинялось рассудку: пальцы ее сжались, голова металась по подушке, плечи вдавились в матрас, а спина выгнулась дугой. И вдруг ее тело содрогнулось, и она закричала, не в силах больше сдерживаться. Она испытала наслаждение, какого никогда еще не испытывала. Люк, не отрывая взгляда от Брай, поднялся с постели и быстро скинул с себя одежду.

Брай немного смутилась, увидев его обнаженным, но, тем не менее, с любопытством разглядывала его мужскую плоть, горячую и набухшую. Она несмело дотронулась до нее пальцем. Люк вздрогнул. Тогда она взяла в ладонь тяжелую мошонку, и из горла Люка вырвался громкий стон. Сомкнув пальцы вокруг тугого ствола, она провела ими вверх, сначала осторожно, затем, поймав его одобрительный взгляд, сделала это более уверенно.

— Он не сломается, — хмыкнул Люк и, обхватив рукой ее руку, показал, как она должна действовать. Под его руководством она быстро поняла, что от нее требуется, и, судя по реакции Люка, смогла доставить ему удовольствие.

Глаза Люка были закрыты, поэтому он не видел улыбку жены на ее лице. Когда он почувствовал, что вот-вот кончит, он схватил Брай за руку.

— Я хочу войти в тебя, — произнес он. — Сейчас покажу, как именно. — Он лег на спину и посадил ее себе на бедра, раздвинув ей ноги. — Садись на него. Пусть он будет внутри тебя.

Сидя верхом на Люке, Брай наклонилась над ним, подставляя его рукам и губам свои груди. Он ласкал ее соски, пока она не начала на нем подпрыгивать, тяжело дыша от возбуждения.

Она до сих пор не могла поверить, что вот так, безбоязненно отдается мужчине. После всего, что она пережила несколько лет назад, Брай была уверена, что не подпустит к себе ни одного мужчину. Но ведь тогда она еще не была знакома с Люком…

Она поцеловала Люка в губы. Медленно. Нежно. Оторвавшись от его губ, она потянулась к нему и прошептала:

— Я всегда буду тебя любить.

Ее тело поднималось и опускалось, позволяя Люку проникнуть глубже. Мышцы внутри ее сокращались, подчиняясь заданному им ритму. Память, унаследованная от миллионов поколений женщин, позволяла ее телу проделывать это без всякого напряжения.

Люку хотелось содрать с себя кожу. Она стала ему тесна, он задыхался в ней, как в панцире, судорожно глотая воздух. Он вцепился в ягодицы Брай. Голова его была откинута назад, жилы на шее напряглись. В висках стучала кровь.

Люк еще глубже вошел в нее. Худенькое тело Брай трепетало над ним, но, охваченный страстью, он даже не замечал этого.

Люк не отличался красноречием. У него не было потребности объясняться ей в любви или шептать ласковые слова. Он отдавал ей всего себя, и это было высшим проявлением его чувств. Наконец он, освободившись от семени, без сил вытянулся на постели.

Брай издала звук, похожий на стон. Люк повернул голову и посмотрел на нее.

— Ты что-то сказала? — спросил он.

— Нет.

Лицо Брай было безмятежным. Глаза сияли, губы опухли от поцелуев. У основания ее шеи был небольшой засос. К его паху прилила кровь, и он снова почувствовал желание.

Перевернувшись на бок. Люк оперся на локоть.

Брай почувствовала его движение и посмотрела на него. Поняв значение его взгляда, она выскользнула из его объятий и встала с постели. Люк напоминал сытого кота, который не отходит от еды, размышляя, сможет ли он осилить еще одну порцию. Схватив скомканную сорочку, Брай прикрыла грудь и живот. Выгнув бровь. Люк с интересом рассматривал то, что она оставила неприкрытым: красивые бедра и округлые ягодицы.

Брай подняла руку в предупреждающем жесте, на случай если он вновь захочет наброситься на нее. Она обогнула кровать и быстро пробежала в гардеробную, чувствуя спиной, что Люк не отводит от нее глаз. «Если он сломает себе шею, это послужит ему хорошим уроком», — думала она, склонясь над раковиной, чтобы остудить холодной водой разгоряченные щеки. Встретившись взглядом со своим отражением в зеркале, Брай должна была признать, что она довольна… удовлетворена… ну и конечно, счастлива.

Люк поудобнее устроился в постели, накрылся одеялом и положил руки под голову. Он прислушивался к плеску воды в соседней комнате, и вскоре ему стало казаться, что Брай что-то слишком уж долго занимается своим туалетом. Он стал подумывать о том, что, наверное, стоит предложить ей помощь, чтобы она поскорее вернулась к нему в постель. Он уже было открыл рот, чтобы высказать свое предложение, когда она появилась на пороге в свежей льняной рубашке.

— Ты зеваешь? — удивилась она.

Люк не стал говорить, что хотел предложить ей свои услуги в качестве горничной. Дело в том, что, когда она появилась в дверном проеме, похожая на портрет женщины эпохи Возрождения, излучающая мягкий золотистый свет, его челюсть отвисла. Он не зевал — он от изумления открыл рот.

Когда она подошла к нему, он с шумом выдохнул воздух приподнял одеяло, приглашая ее к себе. Брай охотно нырнула в постель и уютно устроилась рядом с ним. И тут вдруг обнаружила, что он успел надеть нижнее белье. Это ее разочаровало.

— Моя броня, — сухо проговорил он. — На всякий случай.

Брай улыбнулась.

— Не погасить ли нам лампу? — спросила она.

Люк прикрутил фитиль, и они снова прижались друг к другу. Брай пристроила голову на плечо Люка и погладила его обнаженную грудь.

— Ты помнишь наше свидание в беседке? Шел дождь, и мы сидели на скамейке, пережидая его,

Люк отлично помнил этот день.

— Гм… Это был день после… день, следующий за тем, когда мы впервые…

— Разделили постель?

— Совершенно верно.

— Ты должен знать, что тогда я наврала тебе. Ты предположил, что все изменилось для меня, после того как мы провели вместе ночь. А я ответила, что ничего не изменилось.

— Так это была ложь?

— Да. Ты выглядел несколько самонадеянным. Это и породило мою ложь, по крайней мере частично. Мне не хотелось думать, что ты был особенно внимателен ко мне, потому что где-то рядом был Оррин, наблюдавший за нами. Эти «моменты украдкой» задевали мое самолюбие. В тот день утром я сказала маме, что люблю тебя, и не для того, чтобы ее успокоить, а потому, что это было правдой. Я просто не могла сказать об этом тебе, не зная, как ты ко мне относишься.

— И что же изменилось?

— Изменилась я. Я как-то сказала Рэнду, что только разыгрываю эмоции. Я в совершенстве владела искусством пантомимы. Но все это я переняла у других, и это не отражало моих настоящих чувств. В этом деле у меня не было никакого опыта. Но мне очень хотелось узнать, что в подобных ситуациях испытывает человек. — Брай помолчала. — Единственным чувством, которое я испытывала все эти годы, была боль, а удовольствия были не для меня. Мне казалось, что мою жизнь проживал кто-то другой, а я наблюдала за ним с балкона, никогда не появляясь на сцене. — Брай приподнялась, чтобы лучше видеть в темноте лицо Люка. — ~ Все так и было, пока не появился ты. Ты вернул меня к жизни. И причиной тому была не постель. Это не главное, хотя и великолепно. Я помню, как ты спрыгнул со стены, спасая Аполлона, и это было в первый день нашей встречи. Потом ты спас меня. Ты терпеливо слушал мою болтовню о теплице и опытах над рассадой. — Ее голос понизился до шепота: — Ты выслушал… ты выслушал мой рассказ об изнасиловании и принял его спокойно, сумев успокоить и меня. Ты умный, талантливый, благородный и терпеливый. К тому же мне ужасно нравится твоя кривая усмешка.

— Кривая?

— Совершенно верно.

— Могу себе представить.

— Не думай, что взамен я ожидаю признания в любви от тебя. В тот день, когда я врала тебе, ты тоже сказал, что в тебе ничего не изменилось. Не думаю, что ты мне лгал тогда. Ведь так?

— Да, Брай, я не лгал.

Брай с минуту молчала, собираясь с силами.

— Я немного разочарована, но не собираюсь расстраиваться. Я сама определила условия нашего брака. Сама захотела, чтобы он был фиктивным. Я не вправе обижаться, если твое отношение ко мне не изменилось. — Слезы набежали на ее глаза, но она не дала им пролиться. — Мы говорили уже о твоем желании уехать из «Конкорда», и ты должен знать, что я не собираюсь удерживать тебя здесь насильно. И не буду делать ничего, чтобы добиваться твоей любви.

— Ты и не сможешь ничего сделать, — спокойно ответил Люк.

Брай промолчала, обескураженная.

Люк вытащил руку из-под головы жены, лег на бок и, опершись на локоть, сказал:

— Посмотри; на меня. — Она не повернулась к нему, и тогда он взял ее за подбородок и развернул к себе. — Посмотри на меня.

Брай подняла на него глаза. Темнота скрывала его черты, но она великолепно помнила их, особенно серые глаза.

— Слушай меня внимательно. Бри. Я хочу быть уверен, что ты поймешь все, что я скажу.

Серьезность, с какой Люк произнес эти слова, отозвались в ней холодной дрожью, пробежавшей по ее телу. Она не знала что он ей скажет, и со страхом ждала его признания.

— Ты ничего не сможешь изменить в моем сознании, потому что я давно люблю тебя. Я не лгал, когда ты задала мне вопрос в беседке. Занятие с тобой любовью — а именно так это называется — ничего не изменило во мне. Что бы ты ни придумала, чтобы заставить меня на тебе жениться, это не имело бы значения, если бы я тебя не любил. Я не знал, что вышло бы из нашего брака, ведь ты была так решительно настроена против него, но я решил рискнуть.

Брай почувствовала, что сейчас расплачется от облегчения.

— Бри? Ты слушаешь меня?

Она кивнула.

— Ты плачешь?

Она покачала головой.

— Дыши глубже. — Он дотронулся пальцами до ее глаз. Они были мокрыми. — Просто дыши.

Брай несколько раз глубоко вздохнула.

— Я так люблю тебя, — призналась она, покрывая нежными поцелуями его брови, виски, уголки рта, подбородок. — Почему ты не говорил мне об этом раньше? — спросила она, успокоившись.

— Ты бы мне не поверила, — вздохнул он. — Ты была очень подозрительно настроена ко мне. Ты ведь знаешь, что это так, Бри. Ты бы решила, что я хочу впутать тебя в какие-нибудь темные делишки.

— Это не так…

— Ты тогда ничего не знала о любви. Ты ведь сама призналась, что только разыгрывала чувства, а мне этого не надо. Я решил быть терпеливым и подождать, пока ты выбросишь из головы все глупости и сердце твое не откроется для меня.

Брай улыбнулась: теперь ее сердце открыто и переполнено любовью к нему.

Вскоре они заснули, устроившись на одной подушке и соприкасаясь щеками.

Люк брился, когда в гардеробную вошла Брай. Он искоса наблюдал за ней. Она зевнула так широко, что ее глаза превратились в щелки, затем потянулась, подняв вверх руки. Ее короткая сорочка поднялась, обнажив треугольник рыжих волос.

Рука Люка дернулась, бритва прочертила тонкую кровоточащую полоску на его щеке.

— О, ты порезался, — посочувствовала ему Брай и засыпала ранку кровоостанавливающим порошком.

Во взгляде Люка, который она поймала в зеркале, плескался смех.

— Жена залечивает боевые шрамы своего мужа, — хмыкнул он.

Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку.

— Позвольте дать вам совет на будущее, мистер Кинкейд. Складывайте оружие, когда я вхожу в эту комнату. Иначе когда-нибудь вы отрежете себе нос, и от вашей красоты ничего не останется. — Смеясь и пританцовывая, она выпорхнула из гардеробной.

Завтрак подали в комнату Элизабет. Оррин еще не проснулся, и они могли насладиться обществом друг друга в спокойной обстановке, не завися от его непредсказуемого настроения.

— Скажи мне, Брай, что ты думаешь о садах Люка? — начала разговор Элизабет.

Вопрос матери застал Брай врасплох, и ее рука, в которой она держала вилку, застыла в воздухе.

— Я их еще не видела, — смущенно призналась она. — Я хотела… но мы…

Она замолчала, покраснев, когда увидела, что мать и Люк с улыбкой смотрят на нее. Мать выглядела довольной, впрочем, и Люк тоже. Брай под столом толкнула его ногой.

— Мама, Оррин приглашает Люка поиграть в карты в субботу вечером. — Брай быстро сменила тему разговора. — Что ты думаешь по этому поводу?

Положив вилку на стол, Элизабет откинулась в кресле и аккуратно вытерла рот салфеткой. Это не было демонстрацией хороших манер — ей нужно было время, чтобы обдумать ситуацию.

— Возможно, твой отчим хочет доставить Люку удовольствие. Он очень переживает с тех пор, как обвинил Люка в воровстве.

— Это он тебе сказал? — спросила Брай.

— Другими словами, но смысл был такой.

— Вспомни, какие слова он говорил на самом деле.

— Боюсь, я не смогу точно их воспроизвести. Если тебе угодно знать, он во всем обвиняет тебя. Оррин уверен, что Люк действовал по твоей указке, если он вообще замешан в этом деле.

Люк чуть не подавился. Брай похлопала его по руке.

— Похоже, тебя так же поразила благожелательность Оррина, как и меня, — произнесла она с улыбкой. Брай повернулась к матери:

— Как ты думаешь, Оррин не собирается подстроить Люку какую-нибудь ловушку?

— Ловушку? Едва ли. Скорее всего он хочет опустошить его карманы. — Элизабет посмотрела на Люка: — У вас есть деньги?

— Немного. Возможно, мне придется отказаться от игры.

— Я дам вам в долг.

Брай и Люк изумленно уставились на Элизабет.

— Я сэкономила немного денег. Оррин выделяет мне определенную сумму на карманные расходы. Я готова потратить их на стоящее дело.

— Что вы называете «стоящим делом»? — спросил Люк.

— Мои сады. Если вы выиграете, используя мои деньги, разве Оррин сможет возразить против перепланировки садов за мой счет? Это будет данью памяти Рэнда. Как ты считаешь, Брай?

— Это было бы чудесно, мама! — Она посмотрела на Люка и встретила его одобрительный взгляд. — Но тут есть один настораживающий момент. Люк не уверен, что игра состоится здесь. Мне бы не хотелось, чтобы он отправился к Остину или Уиллу, особенно после того, что Клан здесь натворил.

— Одно никак не связано с другим. Не все друзья Оррина . являются членами Клана. Тебе не кажется, что они должны успокоиться на какое-то время? Они заключили с тобой перемирие?

— Никакого перемирия не существует. Оррин считает, что у него есть причина сердиться на меня, и это он подсказал Клану, как надо меня проучить. У него нет доказательств, что я действую ему во вред, мама, но он знает, как нанести мне болезненный удар. Издеваясь над неграми, он тем самым издевается и надо мной. Он так же легко может расправиться и с тобой, как расправился с Джоном Уитни. — Глаза матери наполнились слезами. Брай жалела свою мать, но должна была сказать ей все. — Он ведь бьет тебя, мама?

Элизабет вытерла слезы и покачала головой:

— Нет. А если бы и бил, то тебя это не касается. Во всем виновата я сама. Мне нужно вести себя с большей ответственностью.

Люк кивнул, привлекая к себе внимание Элизабет и тем самым лишая Брай возможности продолжить свою мысль. Его серые глаза хмуро оглядели Элизабет, и, когда он заговорил, было видно, что эта мысль давно не дает ему покоя.

— Оррин злится на Брай, потому что она вышла за меня замуж. Это никак не связано с продажей строительных материалов испольщикам и ремонтом их жилищ. Он не смог сдержать свою ярость и решил отыграться на мне и Брай.

Элизабет подняла голову, в ее карих глазах по-прежнему блестели слезы, но, когда она посмотрела на Люка, в ее взгляде сквозила неуверенность.

— Вы ведь знали об этом, не так ли? — спросил Люк.

Элизабет смущенно кивнула, пряча глаза.

— Мама… — начала Брай, но Люк жестом остановил, не спуская глаз с ее матери.

— Вы всегда знали, Элизабет, о чувствах Оррина к вашей дочери?

— Я не хочу, чтобы вы говорили об этом, — заволновалась сдан. — Пожалуйста, Люк, не огорчай ее.

— Я огорчаю тебя, — спокойно ответил Люк. — Твоя мать с этим знанием много лет — возможно, с самого начала ее брака с Оррином.

— Не с самого начала, — поправила его Элизабет, — а через год или около того. Вскоре он уже не мог скрывать это. Я видела, как он смотрел на нее, как его глаза следили за ней, когда она проходила мимо. Его раздражало, что она его ненавидит, но, мне кажется, это было для него и облегчением. Ее ненависть удерживала его на расстоянии. Он боролся со своей страстью.

Брай качала головой и тихо стонала; Элизабет продолжала:

— Он завел привычку оскорблять ее, называя гулящей девкой и прочими подобными словами. Он стал больше пить, поздно вставать. Утратил интерес к делам. Стал играть в карты. Брай не помнит то время, когда он не был грубым и злым, но такое время было, пусть даже недолго. Возможно, галантность и внимание, которые он проявлял ко мне, были притворством, но все это было. Когда я встретила Оррина Фостера, я горевала по мужу, сыновьям, дому и… — она печально посмотрела на Брай, — по моей дочери. Во время своего недолгого жениховства он был необыкновенно добр ко мне. Даже в своей печали я не могла этого не заметить, и, возможно, этим он и привлек меня к себе.

— Вы хотели спасти дом, — понимающе кивнул Люк.

— И свою жизнь, — проговорила она, хотя это признание далось ей с большим трудом. — Это было во время войны. Горожане взбунтовались, начали грабить дома плантаторов и убивать живущих там хозяев. Люди были напуганы, а я просто пришла в ужас. Засуха спалила урожай, и у меня не было денег, чтобы заплатить налоги и выдать зарплату рабочим. Мой единственный оставшийся в живых сын был одержим идеей, что наше будущее зависит от сокровищ, которые он должен найти, а свою дочь я вообще перестала узнавать.

Когда Оррин вошел в мою жизнь, я увидела путь к спасению всех нас, но Рэнд был категорически против нашего брака, а Брай металась, не находя себе места. Другого выхода из той ужасной ситуации я не видела. Эта плантация была наследством моих детей. Я думаю, мотивы, которыми я руководствовалась, были не такими уж глупыми.

Брай встала, подошла к матери, опустилась перед ней на колени и обняла за тонкую талию.

— Мама, мы никогда не думали о тебе плохо. Рэнд признал, что ты сделала это ради нас. Клер убедила его в этом, и он все понял.

Элизабет погладила дочь по голове. Ее последний ребенок. Слезы набежали на ее глаза, и они засверкали, как алмазы.

— Разве не моя вина в том, что Оррин тебя обижает? ~ спросила Брай. — Ты рассказывала, что он пьет, играет в карты, делает другие ужасные вещи, но ни словом не обмолвилась о том, что он тебя бьет. И ты все это прощаешь, чтобы защитить меня. Вы оба боролись за меня. Может, я неправильно выразилась, но причиной всех ваших конфликтов была я.

— В этом нет твоей вины. Какая вина в том, что свалилось на твои плечи? Ты его не соблазняла. К чести Оррина надо сказать, что он сам страдает от своей привязанности к тебе. — Увидев недоверие в глазах дочери, Элизабет добавила: — Я знаю, в это трудно поверить, но у Оррина есть моральный кодекс. Он посчитал для себя позором домогаться своей падчерицы. Ему не хотелось так страстно желать тебя, Брай, но он ничего не мог с собой поделать. Он никогда не играл на своих чувствах, разве не так?

— Нет, — быстро ответила Брай. Люк удивленно поднял брови.

— Пока вы обе не договорились до того, что Оррин святой, позвольте мне заметить, что Оррин всегда играл на чувствах к Брай, и от этого всем было только хуже. Оррин годами оскорблял вас обеих, и вы с этим мирились, думая, что каждая из вас защищала другую. Он нанес вред вашему здоровью и вашей психике.

Брай отошла от матери и, нахмурившись, посмотрела на мужа.

— Это Оррин, — заявила она. — Вот почему ты здесь. Ты всегда говорил, что твой приезд сюда никак не связан с сокровищами. Ты приехал в «Конкорд» из-за Оррина Фостера. Ты ведь был знаком с ним раньше, не так ли? Или слышал что-то о нем. Вот почему ты спрашивал о семейных фотографиях и время от времени задавал о нем вопросы. Разве я не права? Вот почему ты собираешься уехать от меня. Когда ты утрясешь все свои дела с Оррином, ты меня покинешь.

— Ты закончила? — спокойно спросил Люк.

Карие глаза Элизабет внимательно следили за ними.

— Это выше моего понимания, — пожала она плечами.

— Совершенно верно. — Люк улыбнулся ей. — Простите нас. Нам лучше поговорить наедине, — предложил он Брай. — Хочешь прогуляться или перейти в другую комнату?

Брай посмотрела на мать, прося совета.

— Прими предложение прогуляться, дорогая. Прогулка всегда освежает мозги.

Покончив с завтраком, Люк поднялся, и они, выйдя на веранду, спустились в сад. Брай шла за Люком, пока не поняла, что он направляется к конюшне.

— Мы поедем верхом? — удивилась она. — Почему ты не сказал об этом сразу? Я бы переоделась.

— Потому и не сказал. Ты можешь ехать в женском седле.

— Я не люблю…

— Тогда делай, как хочешь.

— А что, если мы кого-то встретим?

— Разве ты не та женщина, которая всего несколько дней назад скакала через поле в одной ночной рубашке и халате?

Брай нечего было возразить на это.

Как только они оказались далеко от дома. Люк пустил свою лошадь легкой рысью. Аполлон занервничал, но Брай быстро его успокоила. Она оглянулась на дом, но увидела сквозь деревья только крышу, сверкающую в лучах утреннего солнца. Воздух был напоен свежестью, небо сверкало голубизной. Но ничто не могло улучшить ее настроения. Ей казалось, что над ее головой повисла черная туча. В любой момент она могла обрушить на нее дождь, град или…

— Скажи, ради небес, что сейчас творится в твоей голове? — спросил Люк.

Как странно, что он упомянул небеса, мрачно подумала она, и именно в то время, когда ей стало казаться, что молния пронзит ее сердце.

— Ты специально завез меня так далеко от дома, чтобы никто не мог слышать моих криков? Я же сказала, что не буду удерживать тебя. Если любовь ко мне — недостаточная причина, чтобы остаться, то другой я просто не могу придумать.

Люк понял, что она на грани истерики, и спокойно ответил:

— Я привез тебя сюда не для того, чтобы выслушивать твои крики или скрыться от посторонних глаз. Просто я хочу поговорить с тобой наедине. То, что ты сейчас услышишь, должно остаться между нами. Это не предназначено для чужих ушей.

— Моя мама…

— Ничьих ушей, — настойчиво повторил Люк. — Ты меня понимаешь?

Брай неохотно кивнула.

— У тебя есть сомнения в том, что я люблю тебя?

— Нет.

— Хорошо. Тебе приходило в голову, что если я уеду на какое-то время, то рано или поздно вернусь обратно?

Такое не приходило ей в голову. Никогда. Наоборот, она убедила себя, что если он уедет, то это навсегда. Она смотрела на него, потрясенная тем, что сама не смогла додуматься до столь очевидной истины.

— Я не твой отец, не Шелби и не Рэнд. Если я уезжаю, то возвращаюсь назад. Помни об этом, Бри.

— Они говорили то же самое. Совершенно теми же словами.

У Люка перехватило дыхание и защемило сердце.

— Прости. Я понимаю, что они были в этом уверены, как уверен и я. Но они говорили эти слова вам в пение потому что не знали, как обернется дело. Я же еду не на войну и не пускаюсь в далекое плавание. Я всего лишь еду в Нью-Йорк вместе с твоим отчимом.

— Значит, я права и твое появление здесь как-то связано с Оррином?

— Да.

— Ты можешь сказать мне, что это за дело?

— Что именно ты хочешь знать?

Брай задумалась. По правде говоря, ей вообще ничего не хотелось знать, но она все же спросила:

— Для начала я хочу знать, почему ты должен уехать в Нью-Йорк вместе с Оррином?

— Я дал обещание.

— Кому? — Задав вопрос, она уже знала ответ: — Твоей матери и теткам?

— Совершенно верно.

— Значит, я была права, когда говорила, что ты давно знаешь Оррина?

— Нет. Именно это и затруднило мою задачу. Даже сейчас я не совсем уверен, что Оррин — тот самый человек, который мне нужен.

— Вот почему ты хотел найти его фотографию… Чтобы отослать ее в Нью-Йорк?

— Да. Я сделал несколько набросков его портрета, но прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как моя мать и тетки видели его. Он мог сильно измениться за это время, а его волосы могли поредеть или поседеть.

— Но Оррин Фостер не такое уж распространенное имя.

— Возможно.

— Не мог бы ты рассказать мне обо всем поподробнее?

— А ты уверена, что хочешь знать?

— Нет, не уверена. Но это не значит, что я не должна знать. Разве ты привез меня сюда не с этой целью? Мне бы хотелось, чтобы ты меня не щадил. Во всяком случае, не в том, что для тебя важно.

Прошло несколько минут, пока Люк, наконец, заговорил. Он говорил под горячее дыхание их лошадей и отдаленный шум реки.

— Хорошо. Но прежде ты должна узнать и кое-что другое

Интуитивно Брай поняла, что Люк сначала расскажет о себе и, лишь поведав ей тайну своей жизни, поделится с ней своими проблемами.

— Я тебе однажды говорил о пансионере моей матери.

— Человеке, который нанял тебя, чтобы помочь со счетами?

— Да. Это был лишь повод, чтобы снабжать меня карманными деньгами. Я действительно работал на него, но он не нуждался в моих услугах. У него было для этого достаточно служащих. А для меня это было своего рода учебой, отвлекающей от улицы и влияния разных бандитских группировок. Мать настаивала на том, чтобы я поступил в колледж. Но эта перспектива меня не воодушевляла. Мою жизнь с матерью и тетками нельзя назвать обычной. Они были, как бы это получше выразиться, свободомыслящими. Я даже представить себе не мог, как бы я жил с этим в университете или с Наной Дирборн, человеком строгих правил. О своих чувствах я не мог рассказать матери и теткам. Это бы их обидело. Я винил их в том, что они поставили меня в такие обстоятельства и в то же время старались держать меня подальше от них.

Люк украдкой бросил взгляд на Брай. Она сидела, склонив голову набок. Ее брови сошлись на переносице, и она, затаив дыхание, ловила каждое его слово.

— Тогда я был к ним несправедлив, но не понимал этого. Улица предоставляла мне другие возможности. Я знал, что смог бы заработать себе на жизнь и добиться влияния в определенных кругах. Я научился хорошо играть в карты и добывать деньги другими способами. Моя мать знала это, знали и тетки. Посовещавшись, они решили, что пора обратиться к мистеру Моррисону.

— Пансионеру, — уточнила Брай. Люк не подтвердил ее предположение, и она решила, что он не расслышал. — Ты ведь говоришь о пансионере своей матери, не так ли? — спросила она.

— Да, — ответил Люк, не глядя на нее. — О том человеке, который был нашим пансионером. — Глубоко вздохнув. Люк продолжил: — Брай, мистер Конрад Моррисон был больше чем просто пансионер. Дело в том, когда у него было настроение, он приходил к нам и заказывал комнату.

— Никак не могу понять, что ты пытаешься мне втолковать — пожала плечами Брай. — К чему все эти загадки? Неужели ты не можешь выражаться яснее?

— Конрад Моррисон не арендовал комнаты у моей матери Он арендовал женщин. Моя мать была «мадам», а мои тетушки — проститутками. Теперь ты понимаешь, что я хотел сказать?