Глава 15

Джерри очнулся не сразу. Первое, что он ощутил, — это немилосердная головная боль. Потом почувствовал, что лежит щекой на чем-то мягком, вдохнул в легкие особенный, присущий только Рэй аромат. Так пахнет насыщенный солнцем воздух после короткого и освежающего летнего дождя. Однако когда Джерри попробовал устроиться поудобнее, боль усилилась, и он не удержался от стона. На его лбу покоились чьи-то пальцы. Стон заставил их вздрогнуть.

— Джерри? — едва слышно прошептала Рэй.

В ответ он лишь промычал что-то невнятное.

— Я боялась, что ты вообще не очнешься, — призналась Рэй, перебирая ему волосы.

Джерри был словно во сне и не мог понять, очнулся он или нет?

— А ты? — кое-как выдавил он. — Тебя… никто не обижал?

Девушка поблагодарила кромешную тьму трюма, в котором они были заточены. Ее лицо было украшено живописным синяком, выступившим на челюсти, губы пересохли и растрескались, на запястьях от усилий высвободить руки из веревок была содрана кожа. Она очень надеялась, что к утру спадет хотя бы опухоль в месте удара кулаком.

— Нет, что ты! — сказала Рэй и ощутила, как расслабился Джерри.

Он едва мог шевелиться, но думал в первую очередь о ней! Она всхлипнула.

— Ты плачешь, Рыжая?

— Вовсе нет.

Джерри слабо улыбнулся. Маленькая лгунья!

— Тебе известно, где мы?

Рэй отрицательно покачала головой, потом сообразила, что кромешная тьма — неподходящий фон для мимики и жестов.

— Знаю только, что на корабле, а вот где этот корабль находится, не имею понятия. — Она подумала: «Потому что тоже была без сознания», испугалась, что Джерри это поймет, и поспешно добавила: — Мне завязали глаза! Нас доставили сюда по реке, в лодке. Мы здесь не так уж давно: они едва начинают ставить паруса.

Джерри вздрогнул всем телом, попытался сесть и снова застонал.

— Мы должны сейчас же!..

— Нет, Джерри! Мы ничего не можем поделать, по крайней мере в ближайшее время. Даже если дверь не охраняется, все равно она заперта, а иллюминаторов в трюмах не бывает. Этот отсек совершенно пуст, нет ничего, что можно использовать как оружие. Мы словно замурованы в недрах корабля.

— Боже правый!

Наихудшие предположения осуществились! Джерри бросило в жар, он провел языком по верхней губе и ощутил над ней соленый вкус испарины ужаса. Корпус корабля слегка завибрировал (поднимали якорь), потом содрогнулся, когда паруса поймали ветер и наполнились. Джерри уткнулся лицом в колени Рэй. Его паника была так сильна, что девушка без труда ощутила это.

— Что с тобой? Ты весь дрожишь!

— Ничего… ничего… — бормотал он, сминая в кулаках ткань ее платья.

Рэй была потрясена поведением Джерри. Она не предполагала, что он может казаться беззащитным, как ребенок, что проснулся ночью и испугался темноты. Не понимая, в чем причина, она сделала все возможное, чтобы приободрить Смита: укрыла своей накидкой и тут же задалась вопросом, куда подевался плащ Салема, привлекла к себе и долго гладила по голове, шепча, что она здесь и никуда не денется, что будет обнимать его, сколько потребуется, пусть даже целую вечность.

Корабль покачивал их, как громадное кресло-качалка, навевая дремоту. Губы Рэй были у самого уха Джерри, его светлые волосы щекотали их. Этот цвет никогда не нравился Рэй.

Она улыбнулась и подумала: ну и что с того, что каждый мужчина способен порой проявлять слабость? Разве в женщине не дремлет материнское чувство? Для любимого она может быть, если нужно, и матерью.

Когда Джерри снова открыл глаза, то понял: это было настоящее пробуждение. Боль в голове унялась, зато в памяти, словно дурной сон, мельтешили воспоминания о минутах паники.

Попытавшись сесть, Джерри обнаружил, что находится в объятиях Рэй. Девушка спала. Осторожно отодвинув ее, он заметил то, что заставило его покраснеть до корней волос: Рыжая отдала ему свою накидку! Он поспешил получше укрыть девушку, и Рэй сразу же свернулась калачиком, удовлетворенно вздохнув.

В трюме было по-прежнему темно. Снаружи мог уже наступить день. Впрочем, интуиция подсказывала, что в это время все же царит ночь. Из-под двери пробивался свет лампы и слышалась приглушенная возня — очевидно, охрана все же была выставлена. Когда глаза привыкли к темноте, Джерри сумел разглядеть профиль Рэй и контуры ее фигуры. Стараясь не шуметь, он обошел отсек. Очевидно, их заперли в самом крохотном. Небольшая прогулка по периметру трюма заставила сердце Джерри бешено биться. Пришлось привалиться к стене и ждать, пока станет лучше.

Когда дыхание выровнялось, Джерри вытянул руку вверх. Пальцы коснулись потолка, а вернее, одной из толстых поперечных балок. Доски пола, к сожалению, не имели признаков гнили, по даже будь они трухлявыми, поддеть их было нечем. Да и что это за оружие — трухлявая доска? В отсеке не было даже вороха соломы для постели или какой-нибудь посудины для отправления естественных надобностей. Джерри это не беспокоило, но он знал, что Рэй будет в ужасе.

Он примостился на полу и занялся самобичеванием. Как можно было так легко попасться в ловушку, расставленную Найджелом Линном! Кому могло прийти в голову, что Сэм Джадж задержится на землях Маклелланов после того, как передаст пакет! Но хуже всего было то, что Джерри переоценил свои силы, навыки и сноровку. Впрочем, этого следовало ожидать: впустить в жизнь женщину — значит ослабить свои позиции.

Но что это? Он готов свалить вину за случившееся на Рэй! Этого только не хватало! У нее больше присутствия духа, чем у иного мужчины.

— Ложись, Джерри. — В голосе Рэй звучала забота, свойственная жене, обеспокоенной тем, что муж засиделся за полночь.

Он улыбнулся. Для полноты эффекта она даже похлопала ладонью по доскам пола, как по постели.

— По-твоему, нам прилично проводить ночь в такой непосредственной близости? — поддразнил Джерри, укладываясь на это жесткое ложе.

— Прилично, прилично! Вот послушай:

Остаться чистыми всегда

Умели, коль хотели.

Так не спеши кричать «беда!»,

Застав двоих в постели.

Джерри с трудом удержался, чтобы не разразиться смехом. Рэй была выше всяких сравнений. Никому еще не удавалось снять камень с его души с такой восхитительной легкостью.

— Только не говори, что этому научил тебя отец в те дни, когда качал на коленях!

— Папа? Ну что ты! Это была мама. Она выросла в Англии и потому всегда имела свои милые странности. Например, она убеждена, что бережливость открывает человеку дорогу в рай.

— Что ж, столь мудрая женщина не даст плохого совета. Двигайся ближе!

Джерри забрался под плотную, подбитую мехом накидку, и они устроились как можно уютнее. Какое-то время Джерри просто наслаждался моментом, желая только, чтобы все это происходило при иных обстоятельствах.

— Прости, что так вышло, Рыжая. Мне страшно жаль.

— Знаю.

— У меня нет даже самой завалящей идеи, как вызволить нас из этой переделки.

— У нас еще будет время строить планы.

— Это ведь был Сэм Джадж, правда?

— Он и трое других. На борту должна быть целая команда. Сколько понадобится времени, чтобы достигнуть берегов Англии?

— Полтора месяца, да и то лишь в том случае, если они пойдут курсом на норд-вест, пользуясь западными ветрами.

— Знаешь что, Джерри? — Рэй по возможности подробно пересказала обрывок разговора бандитов. — Мне кажется, это далеко не наемники Найджела. А ты что скажешь?

— Скажу, что этим негодяям лучше было бы не присваивать тех писем. Они взялись за то, что им не по зубам. Доверенный человек герцога был на борту «Марион», которую эти люди захватили, обшарили и, быть может, потопили. По их мнению, Эшли стоит больших денег, и они намерены на этом нажиться. Теперь мне понятно, почему Сэм Джадж с такой готовностью принял тебя за нее. Будь он послан лично герцогом, он бы знал, как она выглядит.

— Об этом я не подумала.

— На нашем, как ты выразилась, «мужском совете» мы обсуждали и это. Мы пришли к выводу, что Сэм Джадж — всего лишь курьер, и в этом была наша главная ошибка. Не знаешь, чем меня ударили?

— Прикладом.

— А зачем взяли с собой?

— Не знаю. — Рэй невольно содрогнулась, наспех выдумывая очередную «ложь во благо». — Меня оттащили прочь, и больше я ничего не слышала. Может быть, Найджелу нужна не только Эшли, но и ее муж.

— Ее муж нужен ему мертвым. Странно, что я еще жив.

— Не говори так! Ты меня пугаешь.

С минуту Джерри рассеянно распутывал ее волосы, сбившиеся в копну.

— Если прятать голову в песок, проблема не разрешится сама собой. Надо уметь смотреть опасности в лицо, как бы серьезна та ни была. Давай обсудим все сейчас, на случай если судьба нас… разведет.

— Да… понимаю.

— За тебя Найджел выкупа не даст, а уж за меня тем более. Но ставить об этом в известность Сэма Джаджа неразумно: наша жизнь зависит от его алчности. К тому же, узнав правду, он непременно вернется в Маклеллан-Лэндинг за подлинной Эшли. Для начала нужно, чтобы наши похитители усвоили: чем в худшем состоянии Найджел тебя получит, тем меньше денег им отвалит.

— Это бы кстати! — Рэй с трудом глотнула. — Если они… если они…

— Не бойся, Сэм Джадж не так глуп, чтобы ставить похоть против наживы. Думаю, его люди тебя и пальцем не тронут.

Рэй подумала о своей обезображенной шеке, но промолчала.

— Нужно сделать все, чтобы пережить этот вояж, — продолжал Джерри. — У берегов Англии нам может представиться шанс к спасению, а если нет, сами что-нибудь придумаем. Разве мы с тобой не специалисты по выживанию?

Он-то, без сомнения, был таковым, а вот насчет себя Рэй не была уверена. Она помолчала, не решаясь высказать свои сомнения. Впрочем, этого и не потребовалось: Джерри понял ее без слов и теснее привлек к себе.

— Люби меня…

Вначале он подумал, что слышит эхо своих собственных мыслей, и потому ничуть не удивился. Но спустя доли секунды, осознав, что слова прозвучали из уст Рэй, он удивился и того меньше. Держать ее сейчас в объятиях означало прежде всего, что они оба живы и здоровы, что тепло и доверие по-прежнему с ними. Близость могла помочь им преодолеть тревогу, она превратилась бы в вызов, брошенный в равнодушное лицо Судьбы. Кроме того, лично для Джерри это стало бы признанием его преданности, и он желал того же взамен. Рэй попросила любить ее, но для нее это было лишь общепринятое, более красивое название акта физической близости. Или нет?

— Почему? — спросил он.

Вопрос заставил девушку приподняться на локте и заглянуть Джерри в лицо.

— Я же не спрашивала, почему не так давно ты искал у меня утешения. Я просто откликнулась.

Это некстати напомнило о приступе слепого ужаса. Пришлось приложить усилие, чтобы сохранить самообладание.

— Но это не одно и то же! — возразил Джерри. — Ты просишь не просто обнять тебя и убаюкать!

— Неужели тебе так трудно ненадолго притвориться?

Рэй истолковала его вопросы как попытку уклониться от того, о чем она просила. Джерри склонился так низко, что почти коснулся ее лица.

— Притвориться? Мне не нужно притворяться!

Она не ответила, лишь тихонько вздохнула. Прослеживая кончиком пальца контуры ее лица, Джерри наткнулся на опухоль.

— Что это?!

— Когда меня привели к лодке и приказали сесть в нее, я споткнулась и ударилась о скамью, — солгала Рэй.

Джерри осторожно провел губами по ее щеке и подбородку, мысленно желая, чтобы все как можно скорее прошло. Даже крылья бабочки не могли бы нежнее коснуться больного места. С той же нежностью Рэй зарылась пальцами в волосы Джерри. Одежда была досадной помехой, но избавиться от нее не было никакой возможности. Их могли побеспокоить в любую минуту. Впрочем, опасность лишь придавала желанию остроту.

— Возьми меня, Джерри, скорее! Я этого хочу!

Слова были излишни. По нетерпеливому трепету тела, по частому неровному дыханию Джерри и без того знал, что Рэй жаждет его объятий. Но то, что она выразила свое желание в словах, было по-своему драгоценным. Накидка соскользнула на пол. Джерри приподнял Рэй, чтобы она могла опуститься на него сверху.

— Ты возьми меня!

Он ощутил ее замешательство и пожалел, что не может видеть ее лица. Он мысленно нарисовал себе удивление Рэй, понимание и наконец предвкушение, которое заставило потемнеть ее зеленые глаза. Она, конечно же, залилась краской, и краска затопила россыпь веснушек, словно стерла их с нежной кожи шек, но губы ее при этом дрогнули улыбкой, присущей прирожденной искусительнице.

Когда она приняла в себя всю его длину, ладони Джерри сжали ей ягодицы. Она робко приподнялась, опустилась снова и вскоре уже вела извечный танец двух тел. Когда первая сладостная судорога сотрясла тело, Рэй откинулась назад, далеко запрокидывая голову и кусая губы. Джерри хотелось отдалить момент разрядки, еще немного побыть вне времени и пространства, но он знал, что это невозможно, и позволил себе отдаться наслаждению. Уже тогда, когда оно пронзило его плоть, Джерри знал, что реальность со всеми ее проблемами и горестями вот-вот снова заглянет им в лицо…

Удовлетворение принесло с собой дремоту. Рэй касалась лбом плеча Джерри, и ей не хотелось двигаться, не хотелось даже принимать более удобную позу. Она все еще ощущала его внутри и лениво размышляла над вероятностью того, что на этот раз все же забеременеет. Рассудок подсказывал, что очень скоро удовольствие сменится тревогой и даже страхом. Она была бы счастлива носить ребенка Джерри, но не при таких обстоятельствах. Мысль о том, что ей, быть может, никогда не удастся прижать к груди зачатое в эту ночь дитя, могла стать в будущем источником подлинного ужаса.

Рэй отодвинулась и оправила одежду. Джерри тоже привел себя в порядок.

— Если ты жалеешь, то молчи, не говори ни слова, — сказал он со вздохом. — Я предпочитаю еще один удар прикладом.

— Ничего такого у меня и в мыслях не было! — запротестовала Рэй. — Мне нечего стыдиться!

— Я тоже так думаю. Мы с тобой всего лишь существа из плоти и крови. Это были прекрасные минуты, и чем обесценивать их раскаянием, лучше хранить в памяти как драгоценность.

Рэй улыбнулась против воли.

— Я люблю тебя, Рыжая! Ты должна мне поверить.

Прежде — в Маклеллан-Лэндинге и особенно на борту шхуны — она отдала бы все, чтобы услышать признание в любви. В данной ситуации оно казалось сродни венчанию по необходимости, когда на вопрос священника «Обещаешь ли ты любить ее до конца дней своих?» жених отвечает согласием. Тем самым он клянется в любви, в которую, быть может, не верит сам.

— Ты ничего мне не должен, Джерри. Я уже смирилась с мыслью, что моя любовь останется безответной. Мне вполне хватит и того, что тебе небезразлична моя участь.

— Небезразлична твоя участь? — повторил Джерри и покачал головой. — Это лишь бледная тень того, что я к тебе чувствую.

Ему нелегко было это произнести, хотя слова и шли от самого сердца. Долгое время он верил, что попросту не способен на чувство настолько тонкое и возвышенное, как любовь. Теперь знал — это был страх, и даже не перед утратой независимости, а перед возможной новой потерей. Одиночество приносило мало радости, но позволяло избегать боли. Так он и жил. Всегда сам по себе, ни в ком не нуждаясь и не желая быть кому-то нужным. Конечно, кто-то был для него немного ближе и нужнее других. Таких он называл друзьями, но не позволял им занять в его жизни сколько-нибудь важное место. Он никогда не задавался вопросом, что ему нужно для счастья, потому что никогда не думал о нем и не верил в то, что может быть счастлив. Память о радостях детства была стерта одним ошеломляющим актом вероломства, так что все, что ему оставалось, это выжить любой ценой. Джерри принес в жертву все, в том числе привитый в детстве моральный кодекс. Свобода — вот чего он желал, и Америка дала ему это. Здесь он сумел очиститься от последствий неволи, рабской зависимости и унижения, здесь встал в ряды тех, кто был движим более высокими побуждениями. Но все это не имело со счастьем ничего общего.

До появления Рэй. Каким-то образом она сумела сделать его счастливым еще до того, как он начал задумываться о самом счастье. Хотелось высказать ей это — но как? И стоило ли?

Рэй положила ладонь на лоб Джерри, провела по щеке. В этой темнице осязание заменяло зрение, и она воспользовалась им, чтобы изучить контуры его лица. Он что-то обдумывал — это было ясно из того, как плотно были сжаты губы и как упрямо выставлен подбородок. Все его лицо словно окаменело в решимости, причина которой была ей неизвестна. При этом, однако, ресницы Джерри были влажными. Она непроизвольно задержала на них пальцы, не зная, как это объяснить.

Джерри позволил дыханию, которое все это время сдерживал, вырваться из груди судорожным потоком.

— Знаешь… — он помолчал, — ты сделала меня счастливым.

В этот момент все сомнения Рэй исчезли. Она приняла слова Джерри как дань благодарности, то есть именно так, как он и надеялся. Она положила голову ему на плечо и притихла, наслаждаясь иллюзией защищенности.

— Джерри…

— Что?

— Я не хотела тебя обидеть напоминанием о том, что утешала. Я не бросилась тебе в объятия только затем, чтобы мы были квиты.

— Знаю. — Он помедлил, словно принимая решение. — Вот что, Рыжая, я хочу тебе кое-что рассказать.

— И не для того, чтобы вызвать на исповедь! — добавила Рэй, прижимая палец к его губам.

— Я это делаю не в виде платы или одолжения. Я собирался рассказать тебе все это еще в Маклеллан-Лэндинге, для того и выманил из дому. Ты должна знать, почему я вызвался ехать в Линфилд.

— Ах вот что…

Рэй ощутила раскаяние. Ее беспочвенная ревность остановила Джерри на полуслове и, быть может, косвенно привела к текущей ситуации.

— Ты чем-то казнишься? — мягко спросил Джерри.

— Н-нет…

Разумеется, он не поверил. То, что он собирался сказать, неизбежно должно было вытеснить из головы Рэй все остальное. Он и сам забывал обо всем, стоило только вспомнить давнюю трагедию и декорации, среди которых она разыгралась. Стэнхоуп, величавый и горделивый, с устремленными в небо башнями из серого камня и залами, полными бесценных сокровищ.

Чтобы рассказать о том, о чем Джерри никогда и никому не говорил, нужно было начать именно со Стэнхоупа.

Глава 16

Стэнхоуп состоял из ста двенадцати помещений, нет, из ста тринадцати, если считать подземную темницу. Джеффри знал это совершенно точно, потому что, едва усвоив понятие «десяток», он упросил отца провести его по всем комнатам и пересчитать их. К великому изумлению прислуги, Томас Хантер-Смит, шестой граф Стэнхоуп, согласился без всяких возражений. Он не только совершил с сыном путешествие по замку, заглядывая в каждый закоулок, но и мелом пометил порядковым номером каждую дверь.