Глава 10

Дженнсен не хотела возвращаться в таверну, но было темно и холодно и не оставалось ничего иного. Латея не пожелала отвечать на вопросы, и Дженнсен потеряла всякое присутствие духа.

– Что будем делать завтра? – спросил Себастьян.

– Завтра?

– Ну, вы все еще не против, чтобы я помог вам бежать из Д'Хары, как просила ваша матушка?

Дженнсен и сама не знала, что делать. Обдумав слова Латеи, она теперь была совсем не уверена, что необходимо бежать.

Они двигались по сухому снегу все дальше и дальше, и девушка рассеянно посматривала вверх, в темное ночное небо.

– Если бы мы побывали в Народном Дворце, у меня могли бы появиться какие-то идеи, – сказала она, размышляя вслух. – А кроме того, есть надежда, что Алтея мне поможет.

Конечно, идти в Народный Дворец было очень и очень опасно. Но ведь куда бы Дженнсен ни побежала, колдовские силы лорда Рала все равно будут преследовать ее. Алтея же, вероятно, могла помочь.

Кто знает, вдруг она каким-нибудь образом сумеет спрятать Дженнсен от преследователя, и та сможет начать новую жизнь?..

Похоже, что Себастьян серьезно задумался над ее словами, его дыхание клубилось на холодном ветру.

– Значит, отправимся в Народный Дворец. И найдем Алтею.

Он не предлагал аргументов против этой затеи, не пытался отговаривать Дженнсен, и та почувствовала себя не очень спокойно.

– Народный Дворец – не просто самое сердце Д'Хары, это еще и дом лорда Рала.

– Тогда он скорее всего и не ожидает увидеть вас там?

Ожидает или нет, но они отправятся прямо в логово врага! Ни один хищник не упустит, когда в его лапы попадает добыча. Они будут беззащитными перед его оскаленной пастью...

Дженнсен оглянулась на еле различимую в темноте фигуру:

– Себастьян, а что вы делаете в Д'Харе? Мне кажется, это место вам совсем не нравится. Почему вы странствуете по местам, которые вам не нравятся?

Она увидела, как он улыбнулся под своим капюшоном.

– Неужели это так заметно?

Дженнсен пожала плечами:

– Я и раньше встречала путешественников. Они рассказывали о местах, где побывали, о том, что удалось увидеть. О чудесах. О красивых долинах. О видах, от которых захватывает дух. О потрясающих городах... Вы же не рассказываете ни о том, где были, ни о том, что видели.

– Вы хотите правду? – спросил он, и лицо его на этот раз было серьезным.

Дженнсен отвела глаза. Ей внезапно стало неловко – сует нос не в свое дело! Особенно, если учесть, что сама многое не договаривала...

– Прошу прощения. Я не имею права задавать такие вопросы. Забудем об этом.

– Ничего страшного. – Он посмотрел на нее, криво ухмыльнувшись. – Я не думаю, что вы из тех, кто донесет на меня д'харианским солдатам.

Сама мысль об этом была ей отвратительна.

– Нет, конечно.

– Лорд Рал и его Д'Харианская империя хотят править миром. Я пытаюсь предотвратить это. Я, как уже говорил, с юга. Меня послал наш предводитель, император Древнего мира, Джегань Справедливый. Я – стратег императора Джеганя.

– Значит, вы человек с большой властью, – в изумлении прошептала Дженнсен. – Человек высокого чина. – Ее удивление быстро сменилось робостью. Она с трепетом пыталась угадать, насколько важная перед нею персона. И спутник поднимался в ее воображении все выше и выше. – Как же мне теперь к вам обращаться?

– Себастьян.

– Но вы – важный человек. А я – никто.

– Э-э, нет, Дженнсен Даггет. Лорд Рал не стал бы охотиться за никем.

Дженнсен почувствовала странное и неожиданное чувство неловкости. Она не испытывала любви к Д'Харе, но все же ей было неприятно узнать, что Себастьян здесь для того, чтобы принести вред ее стране. Укоры совести смутили ее. В конце концов лорд Рал послал людей, которые убили ее мать. Лорд Рал охотится за Дженнсен, желает ей смерти...

Но ведь только лорд Рал хочет, чтобы она умерла, а вовсе не люди ее страны. Горы и реки, широкие долины и деревья всегда давали ей приют и пищу. Дженнсен никогда еще не приходили в голову такие мысли – что можно любить свою родину, но ненавидеть тех, кто управляет ею.

Тем не менее, если Джегань Справедливый победит, она, Дженнсен, будет свободна от преследователей. Если будет побеждена Д'Хара, то и лорд Рал будет побежден – и окончится правление злых людей. И можно, наконец, жить своей собственной жизнью.

Дженнсен почувствовала себя ужасно глупо. Как открыто Себастьян говорит с нею!.. Ей стало стыдно, что она себе подобной открытости не позволяла, не объяснила, кто она и почему лорд Рал ведет на нее охоту. Конечно, всего она и сама не знала, но одно ясно: Себастьяну придется разделить ее участь, если их схватят вместе. Пока она привыкала к этой мысли, стало ясно и другое: почему Себастьян готов отправиться в Народный Дворец, почему он не возражает против такой опасной экспедиции. Будучи стратегом императора Джеганя, Себастьян, вероятно, больше всего на свете мечтает пробраться в логово врага...

– Вот мы и пришли, – сказал Себастьян.

Дженнсен подняла глаза и увидела перед собой дощатый фасад таверны. Металлическая кружка, свисающая со скобы у них над головами, скрипя, раскачивалась на ветру. В таверне пели и плясали, и звуки веселья рвались наружу, в покрытый снегом ночной город.

Когда они вошли в таверну, Себастьян обнял Дженнсен за плечи, защищая от любопытных глаз, и повел к лестнице в дальнем углу. Казалось, людей в зале стало больше, чем он мог вместить.

Не задерживаясь, путешественники быстро поднялись по лестнице. В начале тускло освещенного коридора Себастьян открыл ключом дверь справа. Вошли внутрь. Себастьян тут же подкрутил фитиль в масляной лампе, стоящей на маленьком столе. Рядом с лампой обнаружились кувшин и тазик, а возле стола – скамейка. Чуть в стороне находилась высокая кровать, криво застеленная темно-коричневым одеялом.

Комната была лучше домика, который пришлось оставить, но Дженнсен она не понравилась. Одна стена закрыта грязным крашеным полотном. Оштукатуренные стены в пятнах и засижены мухами. Поскольку комната находилась на втором этаже, единственный путь из нее проходил через таверну. Дженнсен был противен запах в комнате – смесь табачного дыма и мочи. Ночной горшок под постелью не убран. Пока Дженнсен вытаскивала кой-какие вещи из заплечного мешка и ополаскивала руки и лицо, Себастьян спустился вниз. К тому времени, как девушка закончила умываться и причесываться, он вернулся, неся две миски с бараньим рагу, хлеб и кружки с элем. Ели при дрожащем свете лампы, сгорбившись над столиком и сидя на короткой скамье совсем близко друг к другу.

На вкус рагу оказалось совсем не таким аппетитным, каким выглядело. Дженнсен выбрала кусочки мяса, но оставила бесцветные, безвкусные, мягкие овощи. Съела она и черствый хлеб, обмакивая его в соус. Эль девушка отдала своему спутнику, запивая пищу водой. Она не привыкла пить эль. По запаху он казался ей похожим на масло от лампады. Себастьяну же он, судя по всему, нравился.

Когда закончили есть, Дженнсен принялась мерить шагами комнату – словно прокладывала тропинку в дощатом полу. Так обычно Бетти топталась в своем загоне. Голубые глаза Себастьяна следовали за ней от кровати до занавешенной полотном стены и обратно.

– Почему бы вам не лечь и не поспать немного? – сказал он мягко. – Я буду охранять вас.

Дженнсен чувствовала себя загнанным животным. Она посмотрела, как он сделал большой глоток эля из кружки, и спросила:

– Что же мы будем делать завтра?

Причина была вовсе не в том, что ей не нравились таверна и комната. Ее мучили угрызения совести. И она не дала своему спутнику времени ответить.

– Себастьян, я должна рассказать вам, кто я такая. Вы были со мною честны. Я не могу оставаться с вами и подвергать опасности вашу миссию. Я ничего не знаю о тех важных вещах, которые вы делаете. Но находиться рядом со мной – огромный риск. Вы и так уже помогли мне больше, чем я могла рассчитывать, больше, чем я осмелилась бы попросить.

– Дженнсен, я рискую уже тем, что нахожусь здесь, в стране моего врага.

– Вы – человек высокого ранга. Важный человек. – Дженнсен потерла руки, пытаясь разогреть заледеневшие пальцы. – Если вас поймают, когда вы будете со мной... ну, я просто не вынесу этого.

– Я рискую уже тем, что нахожусь здесь, – повторил Себастьян.

Дженнсен его не слушала:

– Я не была честна с вами... Нет, я не лгала, но не сказала того, что должна была давным-давно сказать. Вы слишком значительный человек, чтобы рисковать, даже не зная, почему за мной гонятся, почему случилось то нападение у нас в доме... – она с трудом проглотила комок в горле, – и почему моя мать погибла.

Себастьян ничего не ответил. Он просто дал ей время собраться и рассказать все, что она хотела. С момента встречи – когда он не стал подходить близко, чтобы не испугать ее, – он всегда оставлял ей пространство, в котором она чувствовала себя в безопасности. И заслуживал гораздо большего, чем она могла дать ему взамен.

Наконец Дженнсен перестала мерить шагами комнату и посмотрела сверху вниз, в его голубые глаза – такие же, как у нее самой или у ее отца.

– Себастьян, лорд Рал... покойный лорд Рал... Даркен Рал... Он был моим отцом.

Он выслушал это известие, внешне никак не проявив свои чувства. Она не могла догадаться, о чем он думает. Потом он пристально посмотрел на нее, так же спокойно, как в те минуты, когда она рассказывала ему о горах или о Бетти, и она почувствовала себя в полной безопасности.

– Моя мать работала в Народном Дворце. Она входила в штат дворцовой прислуги. Даркен Рал... он ее заметил. Лорду позволительно иметь ту женщину, которую он захочет.

– Дженнсен, не надо...

Она протестующе подняла руку, заставляя его замолчать, потому что спешила высказаться, пока у нее хватает смелости. Всегда жившая с матерью, она теперь жутко боялась остаться одна. Она боялась, что он оставит ее, но ей надо было рассказать ему все.

– Маме было четырнадцать лет. – Дженнсен начала рассказ, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. – Она была еще слишком молода и не разбиралась ни в жизни, ни в людях. Вы видели, как она красива. И в юном возрасте она уже была красива, она созрела раньше, чем многие ее сверстницы. У нее была прекрасная улыбка, и она была полна невинной жаждой жизни. Конечно, это глупо, но в ее возрасте и положении, при полном незнании жизни, полагаю, все, принадлежащее к миру знатных людей, казалось ей великолепным.

Себастьян молчал, и Дженнсен была благодарна ему за это молчание.

– Ее готовила женщина из числа дворцовой челяди, бывшая старше ее по возрасту. Маму выкупали, причесали волосы, как у настоящей леди, и одели в прекрасное платье. Когда ее привели к нему, он поклонился и нежно поцеловал ее руку, руку служанки. Он был во всех смыслах так красив, что мог бы посрамить великолепные мраморные статуи. Она пообедала с ним в огромном зале, они ели экзотическую пищу, которой прежде ей не доводилось пробовать. Они сидели за длинным обеденным столом только вдвоем, им, впервые в ее жизни, прислуживали слуги. Он был очарователен. Он отпускал комплименты ее красоте и грации. Он наливал ей вина, сам лорд Рал. Когда она наконец осталась с ним наедине и поняла, почему оказалась здесь, она была слишком испуганной, чтобы сопротивляться. Конечно, даже не подчинись она ему безропотно, он бы все равно сделал, что хотел. Даркен Рал был могущественным чародеем. Он легко мог быть и жестоким, и обаятельным. Он мог очаровать любую женщину без малейшего труда. Впрочем, ему только стоило потребовать. Те же, кто сопротивлялся, подвергались пыткам и погибали.

Себастьян продолжал молчать. Дженнсен перевела дух и продолжила:

– У мамы никогда не возникало и мысли о сопротивлении. Несмотря на все тревоги, эта жизнь в центре такого великолепия и такой власти, вероятно, показалась ей очень интересной. Потом она превратилась в ужас, но мама переносила все молча. Это не было насилием в том смысле, что ее взяли против ее воли, приставив к горлу нож, но тем не менее это было преступлением. Жесточайшим преступлением. – Дженнсен не смотрела в голубые глаза Себастьяна. – Он делил ложе с моей матерью некоторое время, а затем она ему надоела, и он перешел к другим женщинам. У него было столько женщин, сколько хотелось. Даже в столь юном возрасте моя мать прекрасно понимала, что ничего для него не значит. Она знала: он просто берет, что желает, на такой срок, на какой желает, и, когда она ему надоест, он тут же забудет ее. Она вела себя, как служанка, напуганная, не знающая жизни, молодая служанка, которая понимает одно: нельзя сопротивляться мужчине, для которого закон – собственные желания. – Теперь Дженнсен не осмеливалась взглянуть на Себастьяна. И тихим голосом закончила историю: – Я была концом этого короткого испытания в маминой жизни и началом иного, гораздо более тяжелого испытания.

Дженнсен никогда еще никому не рассказывала эту жуткую, ужасную правду. Она словно выпачкалась в грязи. Ее поташнивало. Но больше всего она страдала от того, через что пришлось пройти матери, от ее погубленной молодой жизни.

Мать никогда не рассказывала всю историю целиком, как только что сделала Дженнсен. Дочь соединяла обрывки и образы всю свою жизнь, пока в ее сознании не возникла полная картина. И девушка не поведала Себастьяну всех деталей – истинные размеры того ужаса, который испытала мать от Даркена Рала, остались неупомянутыми. А главным ужасом было то, что Дженнсен, родившись, стала каждодневным напоминанием своей матери о тех ужасных Днях, о которых та полностью даже не рассказывала.

Когда Дженнсен взглянула сквозь навернувшиеся слезы на Себастьяна, тот стоял совсем рядом. Кончиками пальцев он коснулся ее щеки. Никогда и никто еще с такой нежностью не касался ее.

Дженнсен вытерла слезы:

– Женщины и дети ничего не значили для него. Лорд Рал уничтожал всех отпрысков, которые не имели магического дара. Поскольку он покорил многих женщин, то и детей от этих союзов очень много. Его интересовал только один, наследник, единственный ребенок, который имеет дар.

– Ричард Рал, – сказал Себастьян.

– Ричард Рал, – подтвердила она. – Мой сводный брат.

Ричард Рал, сводный брат, который преследовал ее, как до того преследовал отец... Ричард Рал, сводный брат, который послал кводы, чтобы убить ее... Ричард Рал, сводный брат, который подослал убийц, погубивших ее мать...

Но почему? Она не была угрозой Даркену и еще в меньшей степени – новому лорду Ралу. Это был могущественный чародей, командовавший армиями, легионами людей, имеющих дар, и прочими бесчисленными сторонниками. А она?.. Она была одинокой девушкой, которая мало кого знала и хотела лишь одного – мирно жить своею жизнью. Едва ли она представляла угрозу для его трона...

Впрочем, подробности ее истории вряд ли кого-нибудь удивят. Все знают, что любой лорд Рал живет по своим собственным законам. Никто бы не стал сомневаться в рассказе Дженнсен, но, с другой стороны, никого бы эта история сильно и не задела. От слушателей можно было бы ожидать, что они перемигнутся и подтолкнут друг друга локтями: вот как живут сильные мира сего, из которых Даркен Рал был самым могущественным...

Внезапно вся жизнь Дженнсен сузилась до двух вопросов: почему ее отец, человек, которого она никогда не знала, так страстно желал убить свою дочь? И почему его сын, Ричард, ее сводный брат, а теперь лорд Рал, также нацелен на то, чтобы убить сестру?

Этому не было никакого объяснения.

Какую угрозу может она представлять подобной силе?

Дженнсен проверила нож, висящий на поясе – с эмблемой Дома Рала, – удостоверившись, что лезвие свободно выходит из ножен. Замок издал приятный щелчок, когда она вернула нож на место. Потом Дженнсен взяла плащ, лежавший на постели, и накинула его на плечи.

Себастьян провел рукой по своим стриженым волосам, наблюдая, как она одевается.

– Что вы намерены делать?

– Я скоро вернусь.

Он потянулся за своим оружием и плащом:

– Хорошо. Я с вами.

– Нет, оставьте меня, Себастьян. Вы достаточно рисковали ради меня. Я намерена пойти одна. Вернусь, когда закончу.

– Закончите что?

Она поспешила к дверям:

– То, что должна!

Себастьян стоял в центре комнаты, уперев руки в бока и явно сомневаясь, что ее стоит слушаться. Дженнсен быстро захлопнула за собой дверь и побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и желая выскочить из таверны прежде, чем он передумает и последует за ней.

Толпа внизу веселилась, как и раньше. Не обращая внимания на играющих в азартные игры, танцующих и смеющихся мужчин, Дженнсен устремилась к выходу. Однако дойти до двери не успела: какой-то бородач обхватил ее рукой за талию и увлек в толпу. Тихий крик Дженнсен утонул в шуме и гаме.

Она прижала левую руку к поясу. Бородач кружил ее в танце, держа за правую руку. Дженнсен попыталась дотянуться рукой до капюшона, чтобы открыть свои рыжие волосы и напугать незваного кавалера, но не могла освободиться: он схватил ее уже за обе руки. Она не могла ни открыть волосы, ни вытащить нож. И лишь учащенно, в испуге, дышала.

Мужчина пересмеивался со своими товарищами, кружа ее под музыку и держа крепко, чтобы не упустить. Его глаза были полны веселья, а не угрозы, но Дженнсен знала: причина только в том, что она пока не оказывала ему сопротивления. А как только он обнаружит, что дама танцует против воли, его поведение явно изменится.