Ричард повернулся к Энн, отошедшей к боковой стороне овального зала.
      — Ты что-нибудь знаешь о ведьме из Древнего мира?
      — Я управляла Дворцом Пророков, наставляла молодых волшебников и целый дворец сестер на путь к Свету. Я уделяла слишком много внимания пророчествам, чтобы тратить время еще на что-то, и практически не участвовала ни в чем, что происходило в Древнего мире. Время от времени до меня доходили слухи о ведьмах, но только лишь слухи. Если она действительно существовала, то никогда не высовывала голову настолько, чтобы я могла обратить внимание.
      — Я тоже никогда даже не слышал о ведьме, — со вздохом добавил Натан. — До меня даже слухи не доходили.
      Шота сложила руки.
      — Все мы, как правило, очень скрытны.
      Ричарду хотелось знать побольше о ведьмах… хотя знакомство с одной из них вызвало уже немало беспокойных событий. Похоже, теперь неприятности могли удвоиться.
      — Ее имя — Сикс, — произнесла Никки в тишине зала.
      И все повернулись, чтобы взглянуть в ее сторону.
      Выражение лица Шоты помрачнело.
      — Что ты сказала?
      — Та ведьма, из Древнего мира. Ее имя Сикс, то есть «шестая». — Облик Никки вновь демонстрировал холодное отсутствие эмоций, ее черты были все такими же спокойными, как лесной пруд на рассвете после первого крепкого заморозка. — Я никогда ее не встречала, но сестры Тьмы говорили о ней, и всегда только шепотом.
      — Должно быть, те самые сестры, — проворчала Энн.
      Шота сделала шаг от фонтана в сторону Ники, а руки ее медленно опустились руки и безвольно повисли по сторонам.
      — Что тебе известно о ней?
      — Почти ничего. Я только слышала ее имя, Сикс. И запомнила его лишь потому, что оно необычно. Некоторые из моих настоятельниц — настоятельниц из сестер Тьмы — когда-то, видимо, знали ее. Я слышала несколько раз, как они упоминали ее имя.
      Выражение лица Шоты стало мрачным и угрожающим, создавая впечатление готовой напасть гадюки.
      — Какие дела могут быть у сестер Тьмы с ведьмой?
      — Право, не знаю, — сказала Никки. — Какие-нибудь могли быть, но были они или нет — мне неизвестно. Я не была посвящена в их замыслы и планы. Возможно, они просто слышали о ней. Вполне может быть, что даже ни разу с ней не встречались.
      — Или, что тоже возможно, очень хорошо знали ее?
      Никки пожала плечами.
      — Может быть. Об этом следует спросить у них. Полагаю, тебе лучше поспешить — ведь Самюэль уже убил одну из них.
      Шота пропустила эту колкость мимо ушей, отвернулась и уставилась в неподвижную воду фонтана.
      — Должно быть, ты слышала, что они о ней говорили.
      — Ничего особенно интересного, — сказала Никки.
      — Ну, — сказала Шота с явно подчеркнутым терпением, поворачиваясь назад, — что, хотя бы приблизительно, они говорили о ней?
      — Мне запомнились только две вещи. Я слышала, что эта ведьма, Сикс, жила где-то далеко на юге. Сестры упоминали, что она жила в глубинке Древнего мира, в каких-то непроходимых лесах и болотах. — Никки твердо и решительно посмотрела в глаза Шоты. — И они боялись ее.
      Шота вновь сложила руки на груди.
      — Боялись ее, — монотонно повторила она.
      — Ужасно.
      Некоторое время Шота изучала взгляд Никки, прежде чем вновь отвернулась и уставилась в фонтан, как будто надеясь в его спокойной воде увидеть какую-то разгадку.
      — Но ведь нет свидетельств, что это та самая женщина, — сказал Ричард. — Нет никаких доказательств того, что это и есть та самая Сикс, ведьма из Древнего мира.
      Шота бросила через плечо взгляд в его сторону.
      — Вы, все, собравшиеся здесь, предполагаете, что это всего лишь совпадение? — Ее пристальный взгляд вновь нашел утешение в воде. — На самом деле не так уж и важно, совпадение это или нет. Главное, что это ведьма, и она решилась причинить мне беспокойство.
      Ричард приблизился к Шоте.
      — Мне очень трудно поверить, что другая ведьма зачаровала Самюэля и забрала его у тебя для того только, чтобы тебя озадачить и заполучить что-то твое. Здесь должно быть что-то большее.
      — Может быть, это вызов, — сказала Кара. — Может быть, она хочет, чтобы ты проявила себя и сразилась с ней.
      — Для этого ей следовало самой объявиться передо мной, — сказала Шота. — А она поступает иначе: принимает все меры к тому, чтобы оставаться скрытой, с тем чтобы я не смогла сразиться с ней.
      Погруженный в раздумья, Ричард поставил ногу на мраморную скамью, окружавшую фонтан.
      — Я по-прежнему считаю, что в этом должно быть нечто большее. То, что Самюэль украл одну из шкатулок Одена, имеет более глубокий смысл.
      — Наиболее вероятный ответ свидетельствует, что здесь скорее всего приложена твоя рука, а не чья-то еще, Шота. — Слова Зедда привлекли общее внимание. — Это очень похоже на один из твоих грандиозных трюков.
      — Я могу понять, почему ты так думаешь, но будь это правдой, зачем бы я пришла сюда и рассказала тебе об этом?
      Взгляд Зедда оставался враждебным.
      — Чтобы придать себе невинный вид, когда на самом деле именно ты, находясь в тени, управляешь всеми событиями.
      Глаза Шоты округлились.
      — Волшебник, у меня нет времени на подобные детские игры. Я не управляла рукой Самюэля. Свое время я тратила на другие, более важные дела.
      — Как, например?
      — Я побывала в Галее.
      — В Галее! — недоверчиво фыркнул Зедд. — Какие дела занесли тебя туда?
      Тут Джебра опустила руку на плечо Зедда.
      — Она отправилась туда, чтобы спасти меня. Я тогда оказалась в Эбиниссии: меня захватили при вторжении, а затем я попала в рабство. И Шота вытащила меня прямо из глубины этого пекла.
      Зедд с подозрением взглянул на Шоту.
      — Ты отправилась в столицу Галлеи, чтобы освободить Джебру?
      Шота бросила на Ричарда угрюмый взгляд — короткий, но многозначительный.
      — Это было необходимо.
      — Почему? — настаивал Зедд. — Разумеется, я очень рад, что Джебра наконец-то спаслась от этого ужаса, но что именно ты имеешь в виду, говоря о какой-то необходимости?
      Шота поправила край своего полупрозрачного платья, самовольно плавно выгнувшийся вверх, словно кошка, выгибающая спину.
      — События несутся вперед, к мрачному и суровому завершению. И если ход этих событий не изменится, тогда мы все будем обречены оказаться под властью захватчиков и исполнять приказы людей, чьи убеждения, помимо прочего, заключаются в том, что магия есть дьявольский разврат, который должен быть с корнем истреблен во всем мире. Они убеждены, что человечество — греховно и развратно, и потому должно быть непримечательным и бессильным перед лицом всемогущей природы. Тех из нас, кто обладает даром магии, а точнее говоря, кто не является непримечательным и бессильным, всех следует поймать и уничтожить.
      Взгляд Шоты обошел всех присутствующих.
      — Но это всего лишь наши личные проблемы, а не ущербность Ордена.
      Если ход событий не изменится, то чудовищные убеждения, которые навязывает Орден, будут распростерты, подобно похоронному савану, над всем миром. Не останется ни одного безопасного места, ни одного спокойного пристанища. Железный рескрипт подчинения сомкнется на шеях тех, кто останется в живых. Потому что иллюзии в отношении всеобщего благоденствия, в форме возвышенных лозунгов и бессодержательных принципов, разжигающие у толп безудержную жажду незаслуженного, все качественное и прекрасное приносят в жертву, притупляют и опускают цивилизованных людей до уровня немногим больше, чем организованное сборище мародеров.
      Но если все ценное уничтожается, что остается в их жизни? В соответствии с их презрением к великолепию и пренебрежением ко всему, что являет собой пользу и благо, они принимают лишь плохое и грубое. Судя по их безумной ненависти к любому человеку, который выделяется над другими, убеждения Ордена обрекут всех людей на копошение в грязи, чтобы выжить.
      Непоколебимый взгляд на изначальную порочность человечества будет всеобщей верой. Это убеждение, навязанное через безжалостную жестокость и невыразимые словами лишения, очень долго будет их высшим достижением. Их наследием станет всеобщее падение в темные века нищеты и страдания, откуда, быть может, не суждено подняться. Вот чем ужасен Орден — не смертью, но жизнью под его символом веры.
      От слов Шоты зал словно покрылся пеленой.
      — Мертвые, в конце концов, не могут чувствовать, не могут страдать. Это могут только живые. — Шота повернулась в сторону затененной части зала, где стоял Натан. — А что скажешь ты, пророк? Пророчество говорит иное, или я все-таки права?
      Натан, высокий и мрачный, негромко ответил ей:
      — Поскольку Имперский Орден наступает, боюсь, пророчество не может привести никаких доказательств противоположного. Ты умело изложила трехтысячелетнюю историю предостережений.
      — Эти древние труды не так-то просто понять, — вмешалась в разговор Энн. — Записанные на бумаге слова бывают крайне двусмысленными. Пророчества — они лишь для тех, кто обладает соответствующим опытом. Для неподготовленного ума оно может оказаться…
      — Я искренне надеюсь, что твое суждение основано лишь на поверхностном мнении о моих способностях, аббатиса, а не исходя из моих талантов.
      — Я лишь хотела… — начала было Энн.
      Шота отмахнулась от нее и отвернулась. Ее взгляд был обращен к Ричарду, как будто он единственный собеседник в этом зале, и говорила она так, будто обращалась лишь к нему одному.
      — Наши жизни могут оказаться жизнями последних свободно живущих людей. Вполне возможно, что это бесповоротное завершение всего лучшего, что только может быть, конец борьбы за жизненные ценности, конец возможности для любого из нас подняться еще выше и достигнуть чего-то лучшего. Если ход событий не переменится, мы окажемся свидетелями установления худшего из всех возможных порядков, свидетелями наступления эры, в которой, как бы ни старался человек жить лучше благодаря собственным усилиям и намерениям, человечество будет низведено до уровня невежественных дикарей, жизнь которых соответствует идеалам Ордена.
      — Мы все знаем это, — сказал Ричард, сжав опущенные руки в кулаки. — Разве ты не понимаешь, как тяжело приходится нам в этой борьбе, в наших попытках предотвратить вот это самое? Неужели ты не имеешь представления о том, чем мы все занимаемся? За что, по-твоему, я сражаюсь?
      — Не знаю, Ричард. Ты говоришь о преданности и долге, но тебе все еще не удалось повернуть ход событий, не удалось преградить дорогу вторжению Имперского Ордена. Ты говоришь, что понимаешь происходящее, но захватчики по-прежнему наступают и с каждым проходящим днем порабощают все новых и новых людей.
      Но сейчас речь идет даже не об этом. Речь идет о будущем. А в будущем ты просто подведешь нас.
      Ричард едва смог поверить тому, что услышал. Он даже не впал в ярость, а был до ужаса потрясен тем, что Шота сказала подобное. Это прозвучало так, будто все, сделанное им, каждая принесенная им жертва, каждое усилие и попытка ничего не значили для нее — и не только сейчас, но и в будущем.
      — Так ты пришла сообщить мне свое пророчество, что я потерплю неудачу?
      — Нет. Я пришла сказать, что при нынешнем положении дел мы все потерпим поражение в нашей борьбе, если не изменить обстоятельства.
      Шота отвернулась от Ричарда и подняла руку, протянув ее в сторону Никки.
      — Ты продемонстрировала ему бестолковую и цепенящую смерть, то есть все, что можно получить в результате принятия убеждений, навязываемых Орденом. Ты показала ему унылое прозябание, то есть то, как только и можно существовать под их догматом, а также то, что главный вопрос их жизни — какую ее часть ты приносишь в жертву, а заодно и то, что единственной целью такой жизни является стремление к таинственной вечности на том свете.
      Этим ты очень помогла всем нам, и мы благодарны тебе. Ты действительно исполнила свою роль учителя Ричарда, даже если это произошло не так, как ты ожидала. Но это тоже всего лишь часть, не все, что было необходимо.
      Ричард не понимал, каким образом его плен — и суровую жизнь в Древнем мире — можно рассматривать как «помощь». Ему совершенно не требовалось этого, чтобы понять всю тщетность жизни под правлением Имперского Ордена. Он не оспаривал ни единого сказанного Шотой слова по поводу того, что станет с ними, если они не преуспеют. Но он был раздосадован тем, что она, как оказалось, думает, что ему следует услышать это очередной раз, как будто он не уловил, за что именно они ведут борьбу, и в результате окажется не в состоянии быть полностью преданным их общему делу.
      Ричард не знал, как это случилось, потому что не заметил ее движения, но Шота неожиданно оказалась прямо перед ним, и ее лицо было всего в нескольких дюймах от его лица.
      — И тем не менее ты по-прежнему не осведомлен обо всей совокупности происходящего, по-прежнему так и не принял, в каком-то смысле, самого главного решения.
      Ричард пристально смотрел на нее.
      — Не принял решения? О чем ты говоришь?
      — Мне нужно найти способ заставить тебя понять, Искатель Истины, заставить тебя увидеть реальность происходящего. Мне нужен способ заставить тебя осознать, что борьба за будущее для людей — это дело не только Нового мира, но и Древнего мира тоже… Они оба должны участвовать в борьбе за будущее всего человечества.
      — Но как могла ты, в любом случае, подумать, что я…
      — Ты один, Ричард Рал. Ты единственный, кто ведет за собой последние силы, способные оказывать сопротивление идеям, подпитывающим этот гигантский пожар Имперского Ордена. По каким бы то ни было причинам, ты единственный, кто ведет нас в этой борьбе. Ты можешь верить в то, за что сражаешься, но ты не делаешь того, что необходимо для изменения хода войны, — иначе то, что я вижу в потоке грядущих событий, стало бы другим.
      При таком положении дел, как сейчас, мы обречены.
      Тебе необходимо услышать, какова будет судьба твоего народа, судьба всех людей. Поэтому я отправилась в Галею и разыскала Джебру, с тем чтобы она могла рассказать тебе все, что видела. Провидица поможет тебе прозреть.
      Ричард подумал, что, возможно, ему следовало рассердиться на эти поучения, но он больше не мог проявить ни обиды, ни раздражения; весь его гнев улетучился.
      — Я уже и так знаю, Шота, что случится, если мы проиграем. Как знаю и то, что представляет собой Имперский Орден. И я знаю, что ждет нас, если мы в этой борьбе потерпим поражение.
      Шота покачала головой.
      — Ты узнаешь, на что это похоже, но только после. Ты узнаешь, на что это похоже, глядя на мертвых. Но ведь мертвые не способны ничего чувствовать. Мертвые не могут кричать. Мертвые не могут плакать от ужаса. Мертвые не могут молить о сострадании.
      Ты знаешь, что такое увидеть наутро разрушения после шторма. Но тебе необходимо услышать рассказ того, кто был там, когда шторм разразился. Ты должен знать, что происходит, когда вступают в действие легионы. Должен услышать, чем на самом деле это оказалось для каждого. Тебе необходимо понять, что случится со всеми остальными живущими, если ты не сделаешь того, что можешь сделать только ты.
      Ричард взглянул на Джебру. Зедд, утешая, обнял ее рукой за плечи. По ее бледным щекам катились слезы. Она вся дрожала.
      — Добрые духи, — прошептал Ричард, — как ты могла быть настолько жестокой, чтобы допустить хоть на мгновение, что я не знаю правды о нашей судьбе, случись нам проиграть?
      — Я вижу все происходящее в потоке событий, — тихим голосом сказала Шота, предназначая эти слова для него одного. — И то, что я вижу, говорит мне, что ты сделал недостаточно, чтобы изменить то, чему следует произойти, иначе оно не оказалось бы таким, каким я вижу его. Это так просто. И здесь нет никакой жестокости, всего лишь одна правда.
      — Так что же, по твоим ожиданиям, я должен был сделать, Шота?
      — Не знаю, Ричард. Но, как бы там ни было, сейчас ты не делаешь этого, верно? Хотя мы все уверенно погружаемся в невообразимый ужас, ты не делаешь ничего, чтобы остановить это. Вместо этого ты продолжаешь гнаться за призраком.

Глава 12