Николай Гуданец
      Забудь, прошу тебя...
      - Тим, - сказал отец. - Ты опять взялся за свое?
      Он стоял со свечой в распахнутом окошке. При холодном трепетном свете его лицо казалось гипсовым.
      В испуге мальчик отпрянул. Свисающие ветви ивы расступились и окутали его темным шелестом.
      - Не прячься - я все видел. Поговорить надо, Тим. Ты слышишь?
      - Да... - отозвался мальчик.
      - Давай сюда, сынок. Давай, пока не увидел никто. Не бойся, я тебя не трону.
      Поколебавшись, Тим покинул свое лиственное укрытие и приблизился к окну. Отец отошел в глубь комнаты. Мальчик ступил на подоконник, соскочил на пол и встал, понурившись. Некоторое время они молча стояли друг против друга. Слышно было, как бесконечную ночную тишину сверлят цикады и где-то, на другом краю спящей земли, тащится скрипучая повозка. Со вздохом облегчения отец затворил окно, поставил подсвечник на стол и сел на кровать мальчика.
      - Я же тебя просил, Тим, - начал он. - Просил или нет?
      Сын не отвечал.
      - Ты не такой маленький, должен понимать. Зачем ты это делаешь?
      Мальчик порывисто поднял голову. Набежавшие слезы блеснули в его глазах.
      - Папа, но почему, почему?.. Я ведь не делаю ничего плохого... Никто даже не видел. Я осторожно, честное слово...
      - Не увидели сейчас, так увидят потом, - возразил отец. - Рано или поздно тебя заметят, и что тогда? Об этом ты подумал? Хочешь, чтобы тебя стороной обходили, чтоб дразнили, как дурачка Фаби, так, что ли? Подумай о нас с матерью. Как-никак, среди людей живем. Я не хочу, чтобы соседи показывали на нас пальцем.
      Ночная бабочка трепетала под слабо озаренным потолком. Она мягко тыкалась в побелку, словно рука, накладывающая незримый шов. Потом по стремительной спирали спустилась к свече и заплясала вокруг нее, колебля язычок огня. Она порхала, сужая кольцо своего полета, и вдруг коснулась пламени. Раздался еле слышный треск, словно маленькую жизнь насекомого единым махом разорвали в клочки. Мгновение спустя обгоревшая бабочка лежала на столе, и ее лапки судорожно комкали воздух. Потом она затихла.
      - Видишь? - сказал отец. - Видишь, что с ней стало? Но тебе-то разум дан, Тим. Ты должен понимать, что к чему. Вот вырастешь, станешь взрослым, надо будет обзаводиться своим домом, кормить семью. Кто тебе даст работу, если люди начнут обходить тебя стороной, как зачумленного?
      - Я могу наняться в цирк, - прошептал мальчик.
      - Этого еще не хватало! - от возмущения отец вскочил. - Все в нашем роду зарабатывали на жизнь честным трудом. И прадед твой, и дед, и отец. Я не хочу, чтобы ты стал ярмарочным трюкачом без роду и племени, без куска хлеба и без крыши над головой. Такого позора в моей семье не будет. А о матери ты подумал? Что, хочешь свести ее в могилу? Да? Я ведь ей ни полсловечка еще не сказал. А ну как она узнает?
      Мальчик потупился. Его маленькое сердце выворачивалось наизнанку от горя и стыда.
      Отец подошел к сыну и привлек к себе за плечи.
      - Брось это дело, сынок, - заговорил он укоризненно и просяще, поглаживая волосы Тима. - Брось. Ни тебе от этого проку, ни нам чести. Ну пожалуйста. Забудь, что ты это можешь. Ради нас и ради себя. У тебя когда-нибудь будут дети. Ради них забудь об этом, пожалуйста, Тим. Поверь, так оно спокойнее. Потом ты сам поймешь, что я был прав.
      Тим всхлипнул. Он ткнулся лицом в рубашку отца.
      - Папа... - прерывающимся голосом проговорил он. - Папочка... Но... это так... здорово... Если бы ты знал, как это здорово...
      На груди отца расплылось мокрое и горячее пятно. Он прижимал к себе сына и гладил его по голове, и все никак не мог проглотить квадратную судорогу в горле.
      - Да я знаю, сынок. Знаю. Меня самого за это папаша ого-го как лупил... Двух раз с меня хватило, и больше в жизни не пробовал. Да потом и некогда было думать об этом. Вот так-то.
      Мальчик отстранился в изумлении.
      - Так ты... тоже?! И ты?
      Отец кивнул.
      - Да. И дед твой это умел, и прадед, и прапрадед. Все пошло с колдуна, который много лет назад жил в нашем городке. Твоя прапрапрабабка купила у него снадобье, чтобы ребенка родить здоровым, сильным и счастливым. Что за снадобье такое, не знаю. Никто не знает. С тех самых пор в нашем роду все и впрямь были крепкими на диво. А еще они умели ЭТО. Умели - и все тут.
      Тим слушал с раскрытым ртом. Он смотрел на отца так, словно увидел его впервые.
      - Прапрапрадед был умным человеком, - продолжал отец. - Он строго-настрого приказал жене и сыну молчать. С тех пор так и повелось. Никто в городке не знает о нашем даре. Ни к чему он, Тим, поверь. С тех пор, как я его забросил, ни разу не пришлось мне пожалеть. Теперь уж разучился, поди...
      Отец задумался. Лицо его стало непроницаемым и тихим, как бывает, когда зрение и слух человека обращаются внутрь него. Вдруг он приподнялся над полом и повис в воздухе.
      - Нет, не разучился... - пробормотал он и медленно, с опаской позволил себе опуститься.
      - И ты совсем... ни разу... никогда...
      Отец покачал головой.
      - Нет. Даже мама не знает. Не говори ей, Тим. Не выдавай меня. Будь умницей.
      Он обнял мальчика и потерся о его щеку носом.
      - Спокойной ночи, сынок. И забудь об этом. Прошу тебя.
      Он пошел к двери, обернулся, посмотрел на Тима. Казалось, он хотел что-то добавить, но передумал. Вышел и осторожно притворил дверь.
      Мальчик распахнул окно и сел на подоконник. Пышная и свежая темнота обняла его. Запахи ночных цветов душистой радугой реяли над клумбой. Меж ветвей ивы крался тихий, как лепет, ветер. Звенели цикады. Звездное небо текло и дрожало, а спящий городок опрокидывался и все проваливался и проваливался в эту бездну, не достигая дна. Нежная прохлада забиралась под рубашку и тихонько шевелилась меж телом и тканью.
      Тим затрепетал и приподнялся над подоконником. Он повис, покачиваясь, точно воздушный шарик на нитке. Осторожно выплыл из окна и огляделся. Ни души, ни огня не видно было в городке. Поколебавшись, мальчик рывком повернулся и влетел обратно. Задул свечку, нырнул в кровать и свернулся калачиком.
      - Нельзя, - сказал он себе.
      Блаженное тепло заструилось по коже, смывая озноб полета. Тим зарылся в подушку, и его зажмуренные глаза ожгло слезами.
      - Нельзя, - повторил он.
      Он лежал, тихо, беззвучно плача. И сон спустился к мальчику и окутал его душу милосердной тьмой.
      Наутро, после завтрака, Тим вышел погулять.
      Ясное, безоблачное небо предвещало погожий день. Ночной холодок еще соперничал с дневным теплом, и в тени было зябко, а на солнце жарко.
      Тим направился к пустырю за церковью, где мальчишки обычно собирались для игры в лунки. Он беспечно посвистывал на ходу и перебирал в кармане куртки горсть стеклянных шариков. Почти от самого дома за ним увязалась бродячая собака. Пегая и вислоухая, она трусила за мальчиком не отставая.
      - Ну что тебе? - спросил Тим, остановившись.
      Собака села и уставила в него влажные вишни глаз. Казалось, она, созерцая мальчика, читает про себя молитву на собачьем языке.
      Тим протянул руку, но собака испуганно отскочила и завиляла хвостом. Мальчик пожал плечами.
      - Не пойму я тебя, - сказал он и пошел дальше.
      На пустыре еще не было никого, кроме рыжего Дильса по кличке Битка. Он слонялся вдоль забора и сшибал хворостиной макушки крапивы.
      - Привет, - крикнул Тим.
      - Здорово, - ответил Битка. - Это что за собака, твоя?
      - Бродячая. Сама прицепилась. Ну что, сыграем?
      - У меня шариков нет, - печально сообщил Битка. - Вчера проиграл последние.
      - Хочешь, одолжу парочку?
      - Не-е. А ну как и их проиграю, тогда отдавать нечем.
      Тим поскреб в затылке.
      - Тогда давай так. Если проиграешь, будем считать, что я их тебе дарил.
      Битка всерьез задумался.
      - Эй, мальцы! - позвал кто-то.
      Возле церкви стояли двое незнакомцев. По торбам с инструментами, висевшим через плечо, в них легко было угадать бродячих мастеровых, которые летом ходят по городам и селам в поисках заработка.
      - Где ваш пономарь живет? - спросил мастеровой помоложе, одетый в латаные брюки и красную клетчатую рубаху.
      - А здесь, неподалеку, - отозвался Тим.
      - Сбегай к нему, попроси, чтобы открыл церковь. Нам работать надо. Вот, держи яблоко.
      Тим на лету поймал яблоко и сунул за пазуху.
      - Я мигом, - пообещал он.
      Тут из-за угла появился хромой пономарь Маттас со связкой ключей.
      - А, вы уже здесь, - обрадовался он и отпер дверь черного хода. - Ну и слава тебе, господи. Заходите.
      Мастеровые и пономарь скрылись в церкви. Тим отсчитал Битке четыре шарика. Мальчики кинули жребий, и первый номер выпал Тиму. Он отошел к черте, подбросил шарик на ладони, тщательно прицелился.
      Вдруг собака залаяла, забегала по пустырю, подняв морду.
      Тим посмотрел вверх и увидел на балюстраде колокольни двоих мастеровых. Парень в клетчатой рубахе повесил на плечо моток веревки и, цепляясь за громоотвод, полез на черепичную маковку, которая снизу выглядела не больше тюльпана. Вспугнутые голуби, словно чаинки в стакане, кружили над позолоченным флюгерным петухом, венчавшим покосившийся шпиль.
      - Ух ты, - сказал Битка.
      Мальчики оставили игру и выбежали на площадь перед церковью, откуда лучше видны были колокольня и человек на ней. Собирались зеваки.
      - Отчаянный парень, - приговаривал жестянщик Дат, задрав голову. - Я бы так не смог, ни даже за полцарства.
      - Лишь бы не сверзился, - заметил старик Наль. - Там давным-давно все сгнило да проржавело.
      - Ничего, - ответил кузнец Хортис. - Долезет до верха, привяжется веревкой.
      Затаив дыхание, Тим смотрел, как на головокружительной высоте развевается клетчатая рубаха. Вот смельчак наконец добрался до шпиля, захлестнул веревку и опустил ее конец своему напарнику. Потом выпрямился во весь рост и, держась за флюгерного петуха, помахал рукой людям на площади.
      И тут шпиль с треском накренился. Мастеровой потерял равновесие, взмахнул руками и, упав на черепицу, заскользил вниз. Чудом он успел схватиться в последний миг за веревку, слетел с маковки и повис, раскачиваясь, над площадью.
      Раздались крики ужаса. Пегая собака заметалась и залаяла.
      Извиваясь всем телом, парень старался подтянуться, перехватить веревку. С трудом ему удалось немного подняться и достать до водосточного желоба. Ухватившись за него, мастеровой попытался закинуть ногу на карниз, но тут желоб прогнулся, и человек повис на нем, вцепившись пальцами в гладкую жесть. Считанные секунды отделяли его от падения - либо соскользнут руки, либо оторвется желоб. Неподвижно висел он под карнизом, сознавая безнадежность своего положения и готовясь к неминуемой смерти. Ветерок поигрывал подолом рубахи.
      И тогда не помнящий себя, задыхающийся Тим почувствовал, что земля ушла из-под ног. Словно сама собой, двинулась вниз и стремительно уменьшилась площадь. Горизонт поднимался вместе с мальчиком, городок стал виден как на ладони, показались далекие лесистые холмы, меж которых вилась речка. Но этого мальчик не замечал, он видел только висевшего на колокольне человека. Тим подлетел к нему и мертвой хваткой вцепился в ремень.
      - Не бойтесь! - крикнул он.
      Напрягая все силы, мальчик пытался подняться со своей ношей на карниз. Вдруг на его лицо упала тень. Он поднял голову и увидел, что старик Наль, распластавшись в воздухе, держит парня за запястье. Чье-то плечо коснулось Тима. Это Битка подлетел и обхватил ногу мастерового. И еще чье-то дыхание послышалось рядом... И еще...
      - Ну-ка, все разом, полегоньку вниз, - велел Наль.
      - Эй, полегче...
      - Сам не толкайся, ч-черт...
      - Не так шибко...
      - Крепче держи, болван...
      Причудливая гроздь человеческих тел плавно спускалась с колокольни. Собака носилась кругами по пустой площади и сумасшедше выла.
      - Уф-ф...
      - Все...
      На земле образовалась бесформенная куча рук и ног. Огрызаясь беззлобно, люди кое-как встали, расступились. Мастеровой сидел в пыли и ошарашенно озирался.
      Старик Наль повернулся, пошел прочь. Заковылял в другую сторону пономарь Маттас. За ним последовали Дат и Сторген, один за другим расходились жители городка, молча и поспешно, не глядя друг на друга.
      - Айда, - дернул Тима за рукав Битка.
      Мальчики скрылись за углом церкви, следом потрусила пегая собака.
      - Эй, куда же вы, - пробормотал мастеровой.
      Площадь опустела.