НИКОЛАЙ ГУДАНЕЦ
      Чудо для других
      То, что бывает в детстве, остается навсегда.
      Мальчиком он иногда видел странный сон. Снилось, что он идет по цветущему лугу. И на его пути высится НЕЧТО. Красота? Счастье? Он не мог объяснить наяву. Во сне он понимал ЭТО.
      Стоит приблизиться и протянуть руку, ОНО исчезает, и мальчик остается один в бескрайней степи, жесткой, как звериная шкура, выдубленной звездными дождями и гулким пространством. От страха он просыпался и долго цеплялся потом за краешек уплывающего бесследно НЕЧТО.
      Сон преследовал мальчика только во время тяжелых простуд, когда температура поднималась почти до сорока и его горячее тело словно бы никак не помещалoсь в дуШной постели, а мать ночами плакала от бессилия, сидя возле его кровати с кружкой морса. Он вырос и забыл тот сон.
      Что это было? Ведь, в сущности, нам ничего не известно о том, что такое наш сон. Что есть человек? Вернее, человеческий мозг?
      Нам только кажется, будто мы знаем что-то о себе.
      Мальчика звали Витей. Со временем он стал Виктором Терентьевым, студентом физико-математического факультета. Рассказ о его жизни следует начать со дня 28 июня 19... года, когда он сдал последний экзамен летней сессии за третий курс.
      Зайдя домой, он набил ненужными отныне учебниками авоську и отправился в университетскую библиотеку.
      Там он сдал книги, сунул авоську в карман и вышел на тенистую улицу, готовый к двум месяцам сплошного безоблачного отдыха.
      Радости нужна бесцельность. Он бродил по городу просто так. Зашел в Старую Крепость, долго слонялся по узким запутанным улочкам; булыжная мостовая делала шаги неровными и ломкими.
      На террасе летнего кафе, под полосатым тентом, он выпил чашку кофе и снова углубился в булыжные лабиринты, направляемый той спокойной и нетребовательной радостью, которая присуща отжившим свое людям, но посещает изредка и двадцатилетних. Через красный зев Львиных ворот он покинул крепость и по горбатому мостику через крепостной ров вошел в Парк Победы.
      Миновал гранитный обелиск, обогнул цветник, пруд с лебедями и попал на свое излюбленное место - детскую площадку, где когда-то сам качался на качелях и копался в песке. Сюда он приходил только в минуты радости. Усаживался на скамейку и позволял себе не думать ровным счетом ни о чем.
      И вот теперь Виктора объяла удивительная эйфория - просто оттого, что он есть. Он ощутил все свое тело, свое существование в мире и весь мир как бесконечно яркое, праздничное, как само по себе изумительно прекрасное целое...
      Такое ощущение не могло окончиться ничем, не могло бесследно погаснуть, Он смотрел на играющих в песочнице детей, и внезапно ему стало ясно, ЧТО должно произойти, ЧТО сделает он, Виктор.
      Над песочницей пойдет дождь из апельсинов.
      Покамест это самому Виктору казалось забавной шуткой. Подумать только, ДОЖДЬ ИЗ АПЕЛЬСИНОВ...
      Он необычайно ярко представил себе огненные крупные апельсины, мягко, точно снежные хлопья, кружащиеся в воздухе и опускающиеся на изрытый песок. На какой-то миг они стали для него осязаемы, обрели плотность, вeс, запах; казалось, он вместе с ними парит в солнечном воздухе.
      И тут пространство скрутилось в черную длинную трубу, и по ней песочница с детьми ринулась навстречу Виктору. В воздухе витали апельсины. Он не слышал, как вскрикнули, мамы, как могучий ветер рванул купы деревьев и затих. Он потерял сознание.
      Беспамятство длилось считанные секунды. Очнулся Виктор от боли, которая яростно ввинчивалась в его затылок, чуть выше основания черепа.
      Над песочницей стоял крик. Мамы и бабушки ловили детей, вырывали у них из рук апельсины и поспешно швыряли на песок. Дети ревели в голос. Их хватали поперек туловища, в охапку и тащили прочь. Будто не фрукты, а бомбы или гадюки свалились в парк с неба.
      На Виктора никто не обращал ни малейшего внимания.
      Отовсюду сбегались люди. Вокруг усыпанной апельсинами песочницы образовалось потрясенное безмолвное скопище. Виктор встал и начал протискиваться сквозь парализованную толпу.
      - Дайте пройти, граждане, - говорил он тоном человека, облеченного властью. - Посторонитесь, граждане. Дайте же пройти...
      Перед ним расступались. Он подошел к песочнице и нагнулся, морщась от головной боли.
      - Не трогайте! - испуганно крикнули сзади.
      Виктор коснулся апельсина - нет, не апельсина: воздушный волчок крутнулся в песке, и пальцы окунулись в пустоту. Второй плод точно так же исчез, не давшись в руки и оставив после себя песчаную воронку. Кто-то из толпы присел на корточки и опасливо потрогал апельсины. Они остались целы. Тогда человек взял один, подбросил на ладони.
      - У одних лопаются, у других - нет, - зашумели в толпе.
      Человек, подобравший апельсин, ногтями содрал брызнувшую ароматом корку и разделил плод на дольки.
      Поколебался и в полной тишине отправил одну в рот.
      В толпе ахнули. Человек прожевал дольку.
      - Нормально, - сказал он. - Настоящий.
      Тогда люди стали - так осторожно, словно у них были стеклянные руки, подбирать апельсины.
      Виктор ошалело выбрался из толпы. У него невыносимо ломило в затылке. Он шел по городу, как канатоходец. Оказавшись на его пути, прохожие сворачивали в сторону. Дома он почувствовал такую усталость, словно разгрузил эшелон апельсинов. Еле добрался До кровати и сразу провалился в сон.
      Разбудил его стук входной двери - с работы вернулся отец.
      - Сдал? - спросил отец.
      - Четыре.
      - Ну и ладно. Отдыхай.
      Он снова заснул и проснулся поздним вечером. Коекак поужинав, Виктор уселся за письменный стол и попытался подробнейшим образом вспомнить все, предшествовавшее апельсиновому дождю. Мысленно шаг за шагом он восстановил свою прогулку по крепости, по парку, потом - до последних мелочей - то, что он почувствовал, сидя на скамье. Он сосредоточился, пытаясь сотворить хоть один апельсин. Безуспешно.
      Лишь когда он напрягся всем телом, всем разумом, на столе появился и сразу исчез туманный шар, с кулак величиной. Тут же предельная концентрация сменилась расслабленностью и безразличием. Решив, что на сегодня хватит, Виктор улегся в постель и моментально заснул. Нечто внутри него властно требовало сна, как можно больше сна.
      А утром, проснувшись и щурясь на солнце, жарко пронзавшее тюлевую занавеску, Виктор сразу вспомнил вчерашнее и, уставившись на стол, всем своим существом прнказал: "АПЕЛЬСИН".
      Занавеска взметнулась к потолку. На столе появился апельсин. В голове Виктора жарко провернулась боль.
      Он встал, подошел к столу, осмотрел апельсин. Потом тронул его пальцем, и плод исчез. От воздушного толчка занавеска пузырем вылетела в открытую форточку.
      Виктор вздрогнул. Несколько минут он стоял неподвижно, стараясь обрести способность к хладнокровному рассуждению. Затем попробовал сотворить обыкновенную спичку. Мигом она возникла на столе, вызвав у Виктора лишь слабый укол головной боли.
      Еще несколько минут ушли на раздумья. Потом Виктор начал ставить опыты.
      Как и следовало ожидать, в плотно закупоренной бутылке спичка не появлялась. Стоило вынуть пробку, внутри бутылки удавалось сотворить и спичку, и даже предметы покрупнее, не пролезавшие в горлышко.
      В ванной, где отсутствовал прямой солнечный свет, чудеса не получались.
      Все сотворенные предметы мгновенно превращались в воздух от одного прикосновения. Ни перчатки, ни пинцет не меняли дела.
      Предмет, сотворенный на весу, незамедлительно подчинялся закону всемирного тяготения. Встретив на пути свободного падения руку Виктора, предмет исчезал. С разламывающейся от боли головой Виктор повалился на кровать. Он уяснил, что обладает способностью творить любые предметы из солнечных лучей и воздуха.
      Оставалась одна неясность - хотя это и маловероятно, но предметы могли попадать к нему откуда-то извне.
      Немного поразмыслив, Виктор подошел к столу и сотворил двухкопеечную монету из чистого золота. Сомнения отпали. Он не переносил вещи в пространстве, он их творил, Виктор прилег, но сквозь узловатую боль, ворочающуюся в мозгу, до него дошло, что он может творить золотр, А второй мыслью была та, что он не может взять в руки ничего сотворенного. Он вскочил и кинулся к столу, Действительно, золотая монетка обратилась в ничто от одного его касания. Та же участь постигла и платиновое Кольцо, и бесподобный бриллиант, размером со спичечную коробку.
      Но ведь люди в парке брали апельсины!
      Наспех позавтракав, Виктор надел костюм и выбежал на улицу. Он выбрал для опыта безлюдный переулок и, стиснув зубы от боли, сотворил на тротуаре кошелек.
      Перешел на другую сторону, стал ждать. Первый же прохожий поднял кошелек, не нашел в нем ничего и бросил находку. А от прикосновения руки Виктора кошелек исчез.
      Домой Виктор вернулся в полном разброде мыслей.
      Теперь он окончательно уяснил границы своего невероятного дара. Виктор мог творить любые предметы практически из ничего, силой своего воображения, но ни в малейшей мере не мог ими распоряжаться. Пользоваться сотворенным мог кто угодно, но никак не сам -творец. Сотворение предметов причиняло Виктору физические мучения, возраставшие прямо пропорционально массе создаваемых вещей.
      Все это весьма и весьма смахивало на сказку. На досуге Виктор охотно полистал бы такую забавную историю, да вот беда - он был ее главным героем...
      Остаток дня Виктор провел в безнадежных раздумьях, к которым примешивалась непрестанная боль. Никакие таблетки не помогали. Единственным действенным средством был долгий сон.
      Ночью пошел дождь, продолжавшийся целые сутки кряду. Творить Виктор не мог. Весь день он не выходил из дома, рассуждал над своим положением.
      Дождь лил за окном, превращая стекло в текучую слепую пелену, Капли клевали подоконник. Виктор думал.
      У него имелось три выхода. Первый - забыть о случившемся, вообще ничего не творить, а значит, не терзаться головной болью. Но человеку, который способен делать чудеса, не так-то легко отказаться от своего умения, пусть даже причиняющего муки.
      Второй выход - бескорыстно творить чудеса для других. Еще совсем недавно это было бы для него естественным выбором. Но в последнее нремя Виктор все яснее замечал, что большинство окружающих его людей гораздо менее отзывчивы, чем он. Все больше он раздумывал над этим. А стоит человеку начать размышлять над собственной добротой, он сразу начинает ее утрачивать. Словом, Виктор стал разочаровываться в идеале бескорыстного служения другим. Теперь если он и проявлял благородство, то не от души, а скорее по инерции... И все же Виктор сознавал, что происходивший в нем перелом был несчастьем.
      Чудо подстерегло его как раз в минуту выбора. Нынешняя ситуация казалась мрачной пародией на его прежний образ жизни, на юношеский альтруизм, с которым он только-только начал расставаться.
      Что касается третьего выхода, то даже мысль о нем попахивала нечистоплотностью. Выход состоял в том, чтобы найти посредника для тайной распродажи сотворяемых сокровищ. Это сулило наибольшую определенность и ясность действий. Рассудком нетрудно было оценить всю притягательность третьего пути - до тех пор, пока в силу не вступали нравственные тормоза.
      Виктор не умел торговать, тем более - собой и своими мучениями. Даже через посредника он не продал бы и медного колечка.
      Все-таки мысль о третьем выходе оказалась пугающе навязчивой. Что поделать, Виктора буквально лихорадило при мысли о том, какой роскоши и власти мог бы достичь более оборотистый и менее совестливый человек. Искушение исподволь подтачивало его волю.
      Лишь перед сном Виктора осенило. Сосредоточившись на материальных делах, он совсем забыл о сфере духа.
      Он упустил из виду славу. Да, слава отыскала бы его с резвостью гончей собаки, но прежде требовалось изобрести способ возвестить миру о себе, не угодив прямиком в психиатрическую клинику. И кроме того, раскрыть такую тайну было бы слишком серьезным и необратимым шагом.
      Промаявшись бессонницей полночи, обуреваемый жаждой хоть какого-нибудь действия, Виктор решил произвести в городе сенсацию. При этом сам он должен был оставаться в тени. Для начала пусть все поймут, что в городе творятся чудеса.
      К утру дождь кончился, и засияло солнце.
      Ровно в половине одиннадцатого Виктор уселся в сквере напротив драмтеатра и плотно оперся на спинку скамьи. Боясь, что боль окажется невыносимой, он медлил. Наконец решился и мысленно очертил контур дерева от разлапистой кроны до мощных, уходящих в толщу земли корней. И когда боль знакомо въелась в затылок, он чуть расслабился и замедлил материализацию, балансируя на грани обморока. Изо всех сил Виктор тормозил огромное, захлестывающее его сотворение, чтобы боль не достигла шоковой точки.
      Он задыхался внутри черной трубы, высасывавшей его мозг, но воля не ослабевала. Впервые чудо происходило не мгновенно, и он отчетливо видел, как воздух гигантской воронкой ввинчивается в почву, сияет яркоголубыми спиралями, и внутри твердеющего прозрачного смерча вверх и вниз скачут огненные змейки. Он весь переселился в дерево, сам стал им, бросив свое скрюченное болью тело на скамейке, и распрямился, чувствуя, как его корни уверенно и прочно вползают в землю, н пышная крона распахивается навстречу ветру...
      А потом его словно пружиной рвануло назад, сквозь черную трубу, в беспамятство, и он очнулся, лежа навзничь на скамейке. Цепляясь трясущимися руками за ее спинку, он сел и огляделся. Вокруг высокой, стройной, тихо шелестящей пальмы собирались люди. Одни стояли на газоне широким кольцом, другие бежали туда, к центру всеобщего изумления, переходили на шаг, врезавшись в вязкую, тяжелую тишину, и замирали.
      Никто не заметил бледного, как кость, юношу, который встал со скамейки немедленно передвигая ноги, пошел прочь.
      Виктора невыносимо мутило; боль ворочалась в голове, точно ржавый ключ. Он еле добрался до дома и, свалившись на диван, заснул мертвым сном.
      Его разбудила мама.
      -Витя! Ты что - выпил?!
      Он с трудом осознал, что лежит на диване одетый, что в комнате сумерки и что мама укрыла его ноги пледом.
      - Нет, - пробормотал он. - Честное слово, не пил. Голова что-то заболела...
      - Ну что это за привычка - спать днем? Иди скорей смотреть телевизор. Это что-то невероятное...
      Он встал, ощущая во всем теле пустоту и дрожь, вошел в комнату родителей и сел на стул. Передавали сообщение городского телецентра. Мама и отец, не отрываясь, уставились в экран телевизора, где на фоне драмтеатра в сиянии солнца высилась великолепная пальма, окруженная со всех сторон толпой.
      Диктор говорил взволнованно, быстро, словно спортивный комментатор. До Виктора смысл услышанного доходил не сразу. Все же он понял, что город ошеломлен случившимся, и появление пальмы среди бела дня, на глазах у многочисленных свидетелей, пока не могут объяснить ничем иным, кроме как вмешательством Пришельцев космоса.
      Пальму на экране сменили кудрявая дикторша и пожилой человек с бородкой и в очках, сидевшие в мягких креслах, Дикторша представила человека в очках, оказавшегося профессором-астрофизиком, и попросила его прокомментировать событие.
      Профессор прежде всего поспешил успокоить зрителе. Да, в городе происходит необъяснимое: дождь из апельсинов, появление пальмы неизвестного науке вида в сквере у драмтеатра. Специалисты склонны полагать, что это продукт деятельности космических Пришельцев.
      Но оснований для беспокойства нет. Даже ребенку понятно, что неземные существа ведут себя самым мирным образом. И это естественно, ведь высокоорганизованный разум - прежде всего неспособен причинить зло. Бульварные фантасты, пишущие о кровопролитных космических войнах, упускают из виду, что чем выше уровень развития цивилизации, тем меньше у нее необходимости воевать. Зло неразумно, оно вне логики, поэтому наделенные могущественным разумом Прищельцы безусловно добры. Они начинают знакомство не с бомб и лучей смерти, а с невинных чудес вроде апельсинов Для детей или пальмы на газоне: Видимо, они хотят проверить нас, узнать, как земляне ведут себя при встрече со сверхъестественным. И заодно психологически подготовить нас к своему появлению, к долгожданному контакту после многолетних наблюдений с так называемых летающих тарелок.
      - Как вы относитесь к тому, что некоторые жители стараются спешно выехать из города? - спросила дикторша.
      Ученый пожал плечами.
      - Они просто рискуют не увидеть воочию самое замечательное событие в истории человечества - первую встречу с братьями по разуму.
      - Вы уверены, что Пришельцы настроены дружелюбно?
      - Абсолютно. Если это враги, готовящие нападение, зачем им обнаруживать .свое присутствие? Далее, посадка пальмы - безусловно Дружеский жест и вполне понятный символ. Я прошу всех жителей города сохранять достоинство, выдержку и благоразумие. Мы ни в коем случае не должны выглядеть, как перепуганные дикари. В противном случае Контакт с Пришельцами может и не состояться. Помните, сейчас каждый из нас в ответе перед человечеством за Контакт, Благодарю за внимание.
      Во весь экран появилась заставка с цифрами 563188.
      - Уважаемые товарищи, запишите этот телефон, - послышался голос диктора. - Три часа назад был организован Комитет по неземным явлениям, в работе которого примут участие виднейшие ученые нашей страны и всего мира. По телефону вы можете обратиться к нам в любое время, если столкнетесь с неземным явлением природы. Обо всем происходящем вы узнаете через час из следующего экстренного выпуска новостей. Всего вам доброго. Запомните телефон Комитета: 563188.
      Учтите, ложные звонки могут помешать работе Комитета и, возможно, Контакту.
      На фоне цифр появилась цветная фотография пальмы.
      Виктор встал и вышел в прихожую.
      Сел возле телефона, снял трубку, набрал номер, Послышались гудки. Потом трубку сняла женщина.
      - Алло? Алло, - торопливо заговорил Виктор. - Извините, пожалуйста, если поздно. Можно Зою к телефону?
      -А кто ее спрашивает?
      -Скажите, Витя. Если она не захочет говорить со мной, скажите, это очень важно. Вопрос жизни и смерти.
      - Ну-ну... - Слышно было, как женщина сказала: "Это тебя. Вопрос жизни и смерти".
      - Не умирайте, Витя, она сейчас подойдет,
      - Спасибо, постараюсь.
      В трубке послышались быстрые шаги Зои, - Я слушаю.
      - Здравствуй, Заяц. Извини, если поздно.
      - Слушай, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты меня не называл этим дурацким прозвищем?
      - Ну ладно, ну Зоя, ну Зоя Николаевна... Прости.
      - И я удивляюсь, как ты еще можешь звонить...
      - Очень просто. У меня дело. Потрясающей важности.
      - Лучше позвони в Комитет неземных явлений, если так. Телефон знаешь?
      - Они тоже никуда от меня не денутся. Но я хочу поговорить с тобой, и не по телефону. Лучше всего завтра, днем; Учти, я очень серьезно.
      - Ну что ж. Завтра в два на ступеньках, идет?
      - Хорошо. Спокойной ночи.
      Он положил трубку.
      Рано или поздно тайне становится тесно в человеке.
      В ту ночь на всем земном шаре стучали телетайпы и надрывались телефоны. Газетные типографии спешно печатали экстренные выпуски с аршинными заголовками. Телекомпании выкладывали бешеные суммы за одну минуту прямой трансляции из Большого Города. Со всех сторон в город неслись депеши, автомобили, самолеты спецрейсов с дипломатами и корреспондентами на борту. Мир лихорадило.
      Виновник вселенского переполоха мирно спал и видел во сне, что он идет по цветущему лугу, впереди высится НЕЧТО, может, Счастье, а может, Красота и, быть может, на этот раз ОНО не исчезнет, не оставит его одного в бескрайней степи...
      ...A солнце посылало свои лучи в- черную бесконечность пространства, и ничтожнейшая их доля достигала Земли - голубой ягоды космоса, чья воздушная мякоть весит 5000000000000000 тонн.
      Кому из нас известно, что такое солнце? Только ли колоссальный сгусток энергии? И кто из нас может сказать, из чего, из каких частичек, или волн, или пульсаций состоят воздух, апельсин, Вселенная?
      Что такое мы? Одна из величайших загадок мира заключена в каждом из нас, за нашим лбом, в круглой костяной коробочке, и быть может, эта загадка еще не обрела свое подлинное предназначение.
      Кто знает?
      Казалось, весь город вышел на украшенные флагами улицы. Скорее всего, так оно и было. Ожесточенно гудящие машины медленно плыли по мостовым, подхваченные половодьем толпы. Лимузины с белыми дипломатическими номерами. Микроавтобусы киностудий с кинооператорами, сидящими на крышах по-турецки.
      Громадные неповоротливые автофургоны цветного телевидения. Лимонные машины ГАИ с включенными мигалками, через мегафоны безуспешно требовавшие очистить проезжую часть. Сверкающие "Икарусы", до отказа набитые фотокорреспондентами. Военные регулировщики в аспиДной форме и белых касках тщетйо пытались освободить перекрестки. Милиционеров с мегафонами было так много, что их перестали замечать.
      Бессмысленно перемигивались светофоры. Пожалуй, никто в городе не мог бы толком объяснить, куда и зачем он идет. За ночь на столбах установили серые груши громкоговорителей. Вовсю гремели бравурные марши. Время от времени музыка умолкала, и диктор начинал торжественную речь о Пришельцах, о Контакте, просил граждан соблюдать спокойствие и порядок. После каждого сообщения повторяли телефоны Комитета, основной и добавочный, снова и снова просили не обращаться в Комитет за справками, не звонить по любому поводу.
      На крышах томились люди с театральными и призматическими биноклями. Бурным всеобщим ликованием было встречено переданное по трансляции известие о замеченной где-то вчнтате Миннесота летающей тарелке.
      На всем лежал отпечаток громадного ожидания.
      В тот день, наверно, только Виктор вышел на улицу без фотоаппарата. Стоя высоко на ступеньках университета, он вглядывался в запруженный людьми бульвар, ища Зою. Она появилась в половине третьего - выскользнула из толпы и, не переводя дыхания, взбежала по ступенькам.
      - Сумасшедший день, - сказала она вместо приветствия. - Думала, вообще не дойду...
      Она держалась спокойно, на удивление спокойно, тем самым ясно давая Виктору понять, что, хотя она и согласилась прийти, это еще ровным счетом ничего не значит.
      Они пробрались сквозь толпу на площадь перед Домом Лектора, обогнули его приземистое пряничное здание и попали в Парк Двоих. Как ни странно, им сразу удалось найти незанятую двухместную скамейку в нише сиреневых кустов. Отсюда им видны были крыша университета, грузная твердыня Орловской башни, возвышавшаяся вдалеке над деревьями, и очередь, широкими зигзагами тянувшаяся от Дома Лектора в парк и почти достигавшая клумбы с римским фонтаном. По главной лиственной анфиладе парка поспешно шагали группки людей и впадали в безостановочно катящиеся по Петровскому бульвару толпы.
      - Ну так. что ты мне хочешь сказать? - спросила Зоя.
      - Прежде всего то, что я был неправ.
      - Согласна. Но понимаешь, Витя... - она подыскивала слова. - Что было, то было. Я не знаю, кто у кого должен просить прощения. Скорее всего, мы оба. И давай не будем больше на эту тему.
      Слова ее звучали не прощением, а отповедью. Но все-таки она пришла. Все-таки. Виктор промолчал.
      - Выходит, ты позвал меня только для того, чтобы попросить прощения? Так?
      - Будем думать, что так.
      - Поздно, Витя. Просто поздно. И давай закончим этот разговор.
      - Это твое последнее слово?
      - Да. И поверь, я все-таки очень хорошо к тебе отношусь.
      Нет ничего печальнее, чем когда девушка говорит, что она хорошо к тебе относится.
      - Ладно, - сказал Виктор. Ее тон не вызывал никаких сомнений относительно того, что все кончено. Но так они могли поговорить и по телефону, ей вовсе незачем было приходить...
      Виктор чуть подвинулся на скамейке, чтобы сирень не заслоняла ему солнца.
      - Отодвигаешься? - насмешливо спросила Зоя.
      Он не ответил. Немного помедлил, собираясь с духом.
      - Протяни руку, - велел он.
      - Ты разве не понял, что я сказала? .
      - Протяни не мне. Просто перед собой. Вот так, ладонью вверх.
      В замешательстве она подставила солнцу ладонь, - Ну и?..
      Ветви сирени дрогнули. Вздохнул ветер, и в центре этого звука, на ладони Зои, возникло яблоко. Зоя вскочила.
      - Что это?!
      - Яблоко. Попробуй, должно быть, сладкое.
      Зоя онемело уставилась на Виктора.
      - Ну да, это я его сотворил, - сказал он. - И яблоко, и пальму, и дождь из апельсинов. Все это я.
      - Ты что, с ума сошел?..
      - Нет. Вот оно, яблоко. Я мог бы вырастить еще одну пальму. В доказательство. Но- от этого очень голова болит. Так что поверь на слово.
      Зоя выронила яблоко, ойкнула, нагнулась за ним.
      - Дай сюда, оно теперь немытое, - приказал Виктор.
      Их руки встретились, и яблоко пропало, дунув на прощание в ладони.
      - Как же это... - Зоя растерянно огляделась, словно бы ища пропажу. Это - ты?. Как ты это делаешь?!
      И он рассказал ей все.
      - Понимаешь, я совсем не подумал, что начнется вся эта суматоха с Пришельцами, - заключил он. - Хотя, конечно, как же иначе? Теперь, выходят, я разыграл весь мир. Даже неловко как-то признаваться. Ждали Пришельцев, а оказалось, просто студент Терентьев баловаться изволил.
      - А ТЫ УВЕРЕН, ЧТО ЭТО НЕ ПРИШЕЛЬЦЫ? - спросила Зоя.
      - Н-нет, - сказал он. - Не может быть.
      - Подумай хорошенько.
      - Нет. Зачем это им?
      - Очень просто. Они испытывают землянина. Выясняют, как поведет себя всемогущий человек. Может, потому тебе ничего и не дается в руки? Может, такова программа испытания?
      - Нет.
      - Подумай. Тогда откуда это?
      - Нет, -упрямо повторил Виктор. - Я сам.
      Он был потрясен ее догадкой.
      - В любом случае надо, чтобы тебя исследовали.
      - Ты думаешь? А вот я еще не решил. Дай мне сначала самому во всем разобраться. Подопытным кроликом побыть всегда успею... - Он нервно засмеялся. - Я же и так все знаю. Я могу фокусировать энергию солнца и изменять структуру воздуха на уровне элементарных частиц., Понятно? Ничего тебе не понятно. Это же дает- мне неограниченную власть над миром. То есть шире - над материей. Ясно?
      - Да ты что?!
      - Я ничего. Пока я ничего не решил.
      - Неужели ты будешь держать это в тайне?
      - Почему бы и нет?
      - Тогда я сейчас же позвоню в Комитет...
      - И что скажешь? Брось. Ты же попадешь в сумасшедший дом, только и всего.
      Зоя замoлчала, впившись глазами в лицо Виктора.
      - Послушай, - сказал он, меняя тон. - Я понимаю, я говорю дикие вещи. Страшные. Но представь себя в моей шкуре. Помоги, Зоя. Честное слово, я боюсь свихнуться от всего этого. Если еще не свихнулся,
      - Похоже, что так оно и есть.
      - Ну извини, извини... Я же не в себе.
      Зоя задумалась.
      - Ты понимаешь, сколько всего ты можешь сделать? - спросила она.
      - Чего?
      - Да все, что угодно. Мало ли в чем нуждаются люди...
      Виктор сцепил руки на коленях и глубоко вздохнул.
      - Так, - сказал он. - Теперь послушай. Начнем с того, что, в принципе, я могу завалить весь мир хлебом. Или золотом. Чем угодно. Вообще представим, что у людей будет все. Любые вещи. Разве главное в этом? Тогда в чем оно? Ну ладно, я устрою золотой век. А не станут люди стадом поросят вокруг дармовой кормушки? А? Ну ладно, ладно, я переборщил... Или, представь, я завалю всю планету золотом. Так оно же просто обесценится. Найдется другой эквивалент. Люди же не могут без ценностей. Не те, так эти ценности, кому какие по душе. Деньги, слава и все такое... А я вот пришел и отнял все эти побрякушки. Оно ведь обидится, человечество-то, оно ребенок еще...
      - Противно, - сказала Зоя. - Ух, как ты противно кривляешься. Эх ты, пальмовод несчастный. Иди! Иди - вон, видишь, старуха плетется? У нее пенсия меньше твоих карманных денег. Набей ей кошелку колбасой! А чтоб голова не болела, выпей анальгину. Вот так. Понял?
      - Анальгин не помогает. Если б ты знала, какая это боль. Словно раскаленный кол всаживают в загривок. Правда, чем меньше предмет, чем легче.
      - Как же ты пальму сажал, герой? Хоть соображаешь, что за кашу ты заварял?
      - Да мне плевать на это! Я же все могу, все! Но мне что за это будет, мне-то самому, мне-е? Что, кроме головной боли?!
      - Какая же ты скотина, оказывается, - тихо ахнула Зоя.
      - Пускай скотина. Я могу делать даром, в конце концов. Но все, всегда, всю жизнь, все другим, а себе - шиш, это ты понимаешь?! Ну что - памятник поставят? Да? Памятник?!
      Его лицо страшно искривилось. Глаза расширились и с нечеловеческим исступлением вперились в газон.
      Ветер рухнул на парк, как гора. Виктор скорчился, повалился со скамейки.
      Зоя вскрикнула. Бросилась к нему, перевернула на спину. Виктор жалобно .застонал и открыл глаза.
      - Помоги, - проговорил он.
      Зоя с трудом поднядаего и усадила на скамейку.
      Перед ними на газоне возвышалась сияющая статуя Виктора в полный рост. На ее блеск больно было глядеть.
      - Кристаллический углерод, - сказал Виктор, кривясь от боли. - То есть алмаз. Памятник из бриллианта чистейшей воды.
      К газону сбегались люди.
      - Тебе больно? - спросила Зоя.
      - Не то слово. Ох...
      Толпа захлестнула газон. Слышались возгласы: "Что это?! Живой?.? В скафандре?. Какая статуя?.." Вдруг какой-то человек в полосатой рубахе навыпуск, с болтающимся на груди "ФЭДом" задрал голову и, сложив ладони рупором, крикнул в небо: -Э-эй!
      Наступила мертвая тишина.
      - Э-эй, где вы-ы?..
      Кто-то не вынес навряжения и хихикнул.
      Зоя сидела, сжав губы.
      - Дурость, - наконец сказала она, - Никак от тебя не ожидала.
      - Да, глупо, - покорно согласился Виктор. - Подожди. - Он встал и, пошатываясь, пошел к толпе, - Это я! - крикнул он.
      Все обернулись в изумлении, - Я сидел здесь! И вдруг - моя-статуя! Из ничего... Вспыхнул блиц. "Правда, это он... Прямо копия... Дайте же посмотреть, не вижу... Не толкайтесь... Люди расстуцались, пропуская Виктора к памятнику.