— Итак, первая половина предсказания сбылась — ваша дочь действительно возродилась в семье Ху. Но вот что это за семья Ван и какой государыней она в ней станет?

— Я этого тоже пока не знаю, — сказала Святая тетушка. — Вот начнется дело в Бэйчжоу, и все само собой прояснится.

— Когда же оно начнется?

Святая тетушка начала подсчитывать на пальцах:

— Лет через пятнадцать. И вы будете одним из первых его зачинателей...

Разговор затягивался. По знаку Яйца послушники подали чай, а к нему — абрикосы, груши и мандарины.

— Эти абрикосы из Линьцзы[2], — пояснил хэшан Яйцо, — их очень любил ханьский государь У-ди. Поэтому до сих пор их и называют «плодами ханьского государя». Да и почитают не меньше чая!

На блюде лежало восемь золотистых абрикосов — каждому по два. Державший поднос служка с вожделением глядел на фрукты — так ему хотелось попробовать! Размечтавшись, он не заметил, как выпустил поднос из рук. Рассерженный Яйцо схватил мальчишку за шиворот, выволок во двор и подкинул в воздух. Мальчишка упал на землю, вскрикнул и остался лежать недвижимым. Чжан Луань пригляделся и увидел, что это вовсе не мальчишка, а обыкновенная дубинка.

— Чего хвастаешь перед наставником! — прикрикнула на хэшана Святая тетушка, как бы давая понять, что шутки с таким человеком, как Чжан Луань, неуместны.

— Что вы, что вы! — скромно возразил Чжан Луань. — Способности наставника Яйцо так велики, что не мне с ним равняться!

Между тем приближался рассвет. Святая тетушка поднялась и сказала:

— Я отправляюсь в восточную столицу повидать дочку. Если понадоблюсь — позовете.

Она взмыла в воздух и мгновенно растаяла. За нею исчезли и остальные...

А теперь последуем за Святой тетушкой, которая, добравшись до столицы, уже несколько раз прошлась мимо дома Ху Хао. Убедившись, что перед нею дом состоятельный, старуха решила открыто не появляться в нем из опасения, что к ней отнесутся с недоверием и Юнъэр не захочет ее слушаться. Поэтому она решила, прибегнув к волшебству, сначала разорить Ху Хао, ввергнуть его в нищету, заставить девочку хлебнуть горя, а уж потом прибрать ее к рукам...

Оставим на время и Святую тетушку, а сами продолжим наш рассказ о семье Ху. Каждый год в праздник середины осени в доме Ху Хао устраивали угощение, на которое обязательно приглашали учителя Чэня. Однако в этом году учитель вежливо отказался от угощения, так как считал неудобным отмечать праздник в обществе уже совсем взрослой девушки. Поэтому никто из посторонних на празднике не присутствовал.

Стол накрыли в саду, в восьмиугольной беседке. Ночь была ясная, взошедшая на востоке луна походила на яшмовое блюдо.

В день праздника Ху Хао пораньше отпустил управляющих и приказчиков, велел слугам запереть ворота, быть осторожными с факелами и свечами, а сам вместе с женой и дочерью удалился в сад. Однако не успели они сесть за стол, как прибежал взволнованный привратник:

— Господин, беда!

— Что такое? — перепугался Ху Хао.

— В главной лавке пожар!..

Ху Хао так разволновался, что позабыл о празднике...

Начавшийся в лавке пожар быстро перекинулся на жилые строения. Как вы догадываетесь, пожар устроила Святая тетушка, и потому погасить его было невозможно. Огонь распространялся со скоростью, с какой горит пороховой шнур. Сбежавшиеся люди пытались погасить пламя, но все усилия были тщетны — за какой-то час сгорело все...

Мать с дочерью горько рыдали. Ху Хао успокаивал их, как мог:

— Не горюйте, проживем как-нибудь...

В эту ночь всем троим пришлось спать в беседке. Наутро Ху Хао послал людей разгребать пепелище в надежде, что не все уничтожил огонь. Увы, все сгорело дотла.

Вот так богатейшая семья в один миг превратилась в нищую. Ху Хао с женой и дочерью поселились в беседке. Поскольку слугам и служанкам жить было негде, их пришлось отпустить. Несколько девушек-служанок, лично прислуживавших господам, Ху Хао продал. Однако получить за них сколько-нибудь приличную цену не удалось: служанки были некрасивыми — ревнивая госпожа красивых девушек держать в доме не позволяла.

Вскоре у Ху Хао истощились и эти средства. Теперь не хватало денег даже на еду. Правда, вначале близкие и друзья еще немного помогали семье Ху Хао, но со временем перестали. Ху Хао попытался было продать хоть за гроши пустующую после пожара землю, но никто не решился купить ее.

«Земля, опаленная небесным огнем, десять лет ничего не родит!..» — говорили люди, хотя знали, что это было всего лишь поверье.

Юаньвай обеднел настолько, что ходил в лохмотьях. Пробовал обращаться к знакомым, но привратники неизменно отвечали, что тех нет дома. Знакомые, встретив его на улице, прикрывали лицо веером или просто отворачивались, делая вид, что не узнают его. Недаром издревле говорят: бедняком даже на базаре никто не интересуется, а у богатого и в безлюдных горах найдутся друзья. И еще говорят: вызовешь ветер весной, жди летом дождя. Ху Хао всю жизнь только и думал о приумножении своих богатств и был безжалостен к другим. Такие бедняки, каким он стал теперь сам, никогда не получали от него ни крошки милости. А с богачами, каким он был прежде, у него существовали только деловые отношения. Вообще-то среди богатых не встретишь дружбы, подобной дружбе Гуань Чжуна и Бао Шуя[3]. Упавшему бедняку скорее поможет встать такой же бедняк, нежели богач, который либо равнодушно пройдет мимо, либо и вовсе в грязь втопчет.

С наступлением холодов жить в открытой беседке стало невозможно, и Ху Хао с семьей вынужден был перебраться в приют для бездомных. Наступили суровые морозы, небо постоянно было закрыто темными тучами, непрерывно дул пронизывающий ветер, валил снег.

Однажды в непогожий студеный день все трое сидели на полу и грелись возле жаровни. Наконец, потеряв терпение, жена ткнула мужу пальцем в лоб:

— Видишь, какой снег идет? А у нас в доме нет ни зернышка риса! Мы с тобой вместе пользовались благами, вместе должны терпеть и лишения. Но вот за что страдает дочь? Когда я гляжу на нее, мое сердце разрывается от горя.

— Чего же ты от меня хочешь? — спросил Ху Хао.

— Ты кормилец семьи! Если так и будешь сидеть, то мы либо замерзнем все трое, либо с голоду помрем. Сходи к кому-нибудь из старых знакомых и попроси хоть триста — четыреста монет — на них все же можно прожить несколько дней.

— К кому мне идти? — возразил Ху Хао. — Ты же знаешь, как меня в последнее время принимают.

— Прояви разок настойчивость, и три дня будем сыты. Если ты не сделаешь этого, мы умрем от голода...

Ху Хао нечего было возразить, и он поднялся:

— Не знаю, сколько вам придется меня ждать и вернусь ли я с деньгами... Нынешний мир таков, что люди охотнее украсят вышивками и без того дорогую парчу, нежели пришлют замерзающему в стужу немного угля!

Едва сдерживая слезы, он отпер двери и вышел. Дул такой пронизывающий ветер, что, сделав несколько шагов, Ху Хао попятился назад и хотел было вернуться, однако жена уже заперла дверь. Пришлось невзирая на снег и стужу идти на улицу, где прежде стоял его дом. Многие здесь его хорошо знали и теперь, увидев, не сдержались от злорадных замечаний:

— Смотрите, до чего докатился бывший богач!..

А те, кому некогда пришлось понести по его вине убытки, говорили:

— Все владельцы закладных лавок — обманщики. Стараются взять побольше, а дать поменьше. Хорошо бы, чтоб каждый из них еще в здешнем мире получил такое же возмездие, как старый Ху!

Опустив голову от стыда, Ху Хао шел по улице, как вдруг его окликнул какой-то человек, шедший ему навстречу с зонтиком в руке.

— Господин юаньвай, куда это вы в такую метель?

Ху Хао узнал учителя Чэнь Шаня, которого некогда нанимал обучать Юнъэр. Он покраснел от смущения, поклонился и сказал:

— Не стану от вас скрывать: у меня в семье затруднения, приходится идти просить помощи у знакомых.

— Отчего бы вам не пойти к человеку, который живет на Четвертой улице? — спросил Чэнь Шань.

— Это к кому же? — спросил Ху Хао.

Учитель наклонился к его уху и произнес несколько слов. Ху Хао просиял от радости:

— Спасибо, что напомнили! Всецело полагаюсь на вашу поддержку!..

— Рад вам услужить, — скромно отвечал Чэнь Шань.

Он взял Ху Хао под руку, и они вместе под зонтиком направились на Четвертую улицу.

Человека, о котором упомянул Чэнь Шань, звали Ми Бида. Уроженец восточной столицы, лодырь и гуляка, он каким-то образом сумел снискать расположение одного чиновника из Тайного государственного совета и при его помощи возвыситься. Через три года он уже захотел приобрести должность повыше. Однако на ее покупку у него не хватало денег. И вот Чэнь Шань помог ему занять у Ху Хао триста лянов серебра. Ми Бида преподнес их кому следует в ямыне и получил должность цензора в округе Цзичжоу. Там он не поладил с сослуживцами, и его перевели в округ Цинчжоу. Сейчас он с семьей направлялся к новому месту службы и на несколько дней остановился в столице.

На расписке, которую он дал некогда Ху Хао, стояла и подпись Чэнь Шаня. При пожаре все бумаги Ху Хао сгорели, в том числе и расписка, но он все же надеялся, что Ми Бида, помня оказанное ему благодеяние, все-таки вернет долг.

Учитель как раз направлялся с визитом к Ми Бида, и Ху Хао с радостью пошел вместе с ним, полагая, что будет удобнее, если о нем напомнит кто-то другой.

У ворот дома Ми Бида толпились чиновники и простой люд: одни входили, другие выходили, было оживленно и шумно. Увидев человека в рваной одежде, привратники преградили ему путь. Чэнь Шань пытался объяснить, кто это, но его не слушали. Тогда он отдал Ху Хао зонтик и попросил подождать его на улице, пока он переговорит с цензором. Но привратники сочли, что оборванец своим видом позорит знатный дом, и прогнали его под навес на другую сторону улицы.

Войдя в гостиную, Чэнь Шань приветствовал хозяина дома. Тот обрадовался приходу старого знакомого и пригласил его к себе в кабинет отдохнуть.

— Я пришел с другом, он тоже хочет засвидетельствовать вам свое почтение и сейчас дожидается за воротами, — сказал Чэнь Шань.

— Кто такой? — поинтересовался Ми Бида.

— Это некто Ху Хао, — сказал Чэнь Шань. — Вам прежде приходилось с ним встречаться.

— Это не юаньвай ли Ху с улицы Спокойствия, владелец закладных лавок? — спросил Ми Бида.

— Он самый.

— Живо просите, — приказал хозяин слугам.

Мальчик-слуга побежал к воротам и спросил привратника, где тут дожидается юаньвай Ху.

— Не видел никакого юаньвая, — отвечал привратник.

Ху Хао, стоявший на противоположной стороне улицы, услышал слова привратника и подошел:

— Я и есть юаньвай Ху...

Привратник и находившиеся поблизости слуги расхохотались:

— Впервые видим подобного юаньвая. Если уж такая образина, как ты, называет себя юаньваем, так нам, пожалуй, нужно именовать себя не меньше, как знатными сановниками!

И привратник решительно преградил Ху Хао дорогу. Тот стал громко звать учителя Чэня. В это время из дома вышел Лю И, старейший слуга семьи Ми, человек честный и добрый. Он хорошо знал Ху Хао, ибо не раз бывал в его доме по разным делам. Лю И прикрикнул на привратника и подошел к юаньваю. Ху Хао вкратце рассказал ему о своих бедах и сообщил о цели своего прихода.

— Если господин вас приглашает, можно надеяться, что все будет хорошо, — заверил он и провел Ху Хао в гостиную.

При их появлении учитель Чэнь торопливо поднялся навстречу. А Ми Бида лишь с презрением поглядел на бедняка в лохмотьях и продолжал сидеть. Ху Хао приблизился, почтительно ему поклонился и произнес:

— Давно не виделись с вами, господин начальник!

Ми Бида сделал в его сторону пренебрежительный жест и обратился к Чэнь Шаню:

— Кто этот человек?

— Это и есть юаньвай Ху Хао, — отвечал тот.

Ми Бида недоверчиво покосился на незваного гостя.

— Не признал. Много времени не видались.

Он сделал Ху Хао знак сесть, однако свободного стула поблизости не оказалось. Тогда учитель Чэнь, которому приходилось играть роль полугостя-полухозяина, пододвинул свой стул, и они сели вместе.

Так как Ми Бида молчал, Ху Хао заговорил первый:

— Мне хотелось попросить вас об одном одолжении, однако не знаю, с чего начать...

Он сделал паузу. Ми Бида притворился, будто не расслышал, и спросил:

— Что прикажете?

— Три года тому назад вы, господин цензор, взяли у меня в долг под расписку триста лянов серебра и обязались возвратить с процентами. Когда вы удостоились чести быть назначенным на должность в Цзичжоу, я не посмел напомнить вам о долге. Однако недавно судьба обрушила на меня несчастье — небесный огонь спалил все мое имущество, и я остался без гроша. Жить моей семье совсем не на что! К счастью, вы вернулись домой, и я осмелился обратиться к вам. Сочту милостью с вашей стороны, если вы мне вернете долг, пусть без процентов...

— Перед отъездом в Цзичжоу я действительно занимал сто лянов и через год возвратил весь долг с процентами, — сказал Ми Бида, — Триста лянов, говорите?.. Нет, этого долга не припомню...

— Люди знатные в делах часто бывают забывчивыми, — продолжал настаивать Ху Хао. — Вы действительно заняли у меня триста лянов серебра и до сих пор не возвратили...

— В таком случае у вас должна быть моя долговая расписка, — возразил Ми Бида. — Покажите ее.

— Расписка сгорела при пожаре, — сказал Ху Хао и сделал жест в сторону учителя Чэня. — Вот он был поручителем и все подтвердит.

— Да, я действительно был поручителем и знаю, что долг до сих пор не возвращен, — подтвердил Чэнь Шань. — Вы, верно, запамятовали, господин цензор.

Ми Бида изменился в лице.

— Хватит пустых разговоров! Давайте расписку, и долг будет возвращен. А так любой может прийти и заявить, что я брал у него тысячу лянов серебра. Что ж, по-вашему, я должен платить, веря на слово?!

Наивно полагая, что Ми Бида мог случайно позабыть об этом долге, Чэнь Шань продолжал его убеждать:

— Господин цензор, не горячитесь, постарайтесь вспомнить...

— Да, да! — присоединился к нему Ху Хао. — Ну пусть не все триста лянов, а сколько можете — я все сочту за дар!..

Ми Бида еще больше рассердился:

— Оба дуете в одну дудку! Сговорились и хотите выманить у меня деньги! Ну и наглость! Есть расписка — сейчас же верну хоть три тысячи лянов. Нет расписки — не получите ни гроша.

С этими словами Ми Бида встал и удалился во внутренние покои. Старик Лю И, присутствовавший при разговоре, при виде рассерженного хозяина поспешил скрыться. Однако совесть его не оставила. Дождавшись у ворот, пока выйдут Ху Хао и Чэнь Шань, он подошел к ним и сочувственно сказал:

— Юаньвай Ху, не расстраивайтесь. Я попробую еще раз поговорить с господином, и, надеюсь, все уладится... Вы уже здесь давно и, верно, проголодались? Приглашаю вас и господина учителя, если вы не погнушаетесь моим угощением, зайти в трактир и закусить.

Чэнь Шаню, кипевшему от возмущения, было не до угощений, однако ему не хотелось обижать доброго человека отказом. Ведь, глядя на него, Ху Хао тоже мог отказаться и остался бы голодным. Он взял юаньвая под руку, и они направились в трактир.

Стоит ли говорить, что для Ху Хао это было равносильно спасению от смерти...

Поистине:

Если хотите знать, как Ху Хао возвратился домой, прочтите следующую главу.