Зелёная серия - Австралийские этюды

Если так будет продолжаться, то бедным райским птицам придётся ещё тяжелей. Однако надо надеяться, что аборигены постепенно потеряют вкус к своим старым обычаям (а вместе с ними и к головным уборам из перьев), перейдя на современную европейскую одежду. Тогда райские птицы, возможно, вздохнут свободно и их былая численность восстановится. При этом нельзя забывать, что самец надевает полный брачный наряд лишь на четвёртый пятый год жизни-, а самка имеет в кладке всего только одно яйцо!

Пока же, как выяснил недавний опрос, молодые девушки из долины Ваги всегда предпочтут молодому стройному парню более пожилого мужчину, зато увешанного шкурами кускуса, перламутровыми раковинами и кабаньими зубами, на голове которого красуется султан из перьев райских птиц.

Здесь существует обычай отделять маленьких мальчиков пяти — семи лет от матерей и воспитывать их только в мужском обществе, чтобы развить в них мужественность и презрение к девчонкам. Во всяком случае молодым девицам, которым разрешается «наряжаться» только до свадьбы, немало приходится изощряться, чтобы заслужить благосклонность даже женатого мужчины. (Здесь процветает многожёнство.) Чтобы познакомиться, девушки и парни ходят на так называемые «канана» — нечто вроде наших посиделок. В длинных прокуренных и полутёмных хижинах молодые девушки и парни усаживаются друг против друга. На всех надеты лучшие «драгоценности», а лица пёстро размалёваны. Сидящие один против другого партнёры трутся носами и лбами, притом беспрерывно в течение нескольких часов: то справа налево, то слева направо. Эти массовые игры затягиваются иногда до самого утра и весьма утомительны. За всей церемонией наблюдает пожилая женщина, следящая за тем, чтобы никто не переходил границ дозволенного. Перед обручением подруги невесты танцуют вокруг неё танец плодородия. Взявшись за руки, они прыгают по кругу, сначала медленно, а потом все быстрее. Под конец они издают дикий вопль и разбегаются в разные стороны.

Невеста до свадьбы ещё свободна в своих взаимоотношениях с другими мужчинами, жених же, наоборот, обязан себя «блюсти».

Австралийская администрация острова путём прививок сумела спасти семисоттысячное коренное население от туберкулёза. Однако во время последней войны из-за заболевшего дизентерией солдата, сходившего по нужде возле самой дороги, разразилась эпидемия дизентерии, унёсшая тысячи жизней. Пришлось самолётами ввозить миллионы таблеток сульфагу-анидина, построить повсюду уборные и штрафовать каждого, кто не пожелает ими пользоваться; злостных нарушителей даже подвергали трёхмесячному тюремному заключению.

С появлением американских солдат местные жители пристрастились к курению сигарет. После войны стали нередки случаи, когда молодые парни по полдня работали на плантации только за то, чтобы получить пол-листа газетной бумаги для кручения сигарет.

О том, что жители Новой Гвинеи с трогательной заботливостью относятся к своим свиньям, сообщалось уже не раз. Свиней здесь держат в доме, а по своим надобностям приучают выходить на двор. Осиротевших поросят женщины сплошь и рядом выкармливают грудью. Закалывают свиней только по большим праздникам, например во время свадеб или других важных событий, но тогда уже целыми дюжинами, а то и сотнями. При этом изголодавшиеся по мясу люди зачастую запихивают в себя такие порции, что их начинает рвать. Примерно раз в двадцать лет отмечаются особые, «свиные» праздники, на которых режут и съедают до двух тысяч свиней сразу!

Собаки у аборигенов были прежде большой редкостью и у жителей горных районов ценились очень высоко. Когда один из европейцев привёз с собой большого рыжего ирландского сеттера, местные жители стали выпрашивать у него пучки собачьей шерсти. Они подмешивали её в корм своим невзрачным и низкорослым собачонкам, чтобы у тех родились стройные и породистые щенки, похожие на собаку белого. Кстати, хозяину собаки пришлось раздать несколько прядей и своих собственных белокурых волос, которые использовались, видимо, с аналогичной целью.

Ловец диких зверей Фред Майер в 1940 году охотился в горах Вейланд. Аборигены, которые до тех пор никогда не видели европейцев, охотно ему помогали. Но когда Майер собрался увозить клетки с пойманными зверями на побережье, аборигенбв охватил страх и смущение. Они вообразили, что вслед за отловленными пленниками последуют из леса все остальные их сородичи и здесь уже не на кого будет охотиться.

Между прочим, добывать райских птиц не так трудно, как поначалу может показаться. У самцов есть определённые места для брачных игр. В период размножения они посещают их ежедневно, чтобы потанцевать и покрасоваться друг перед другом роскошным оперением и, разумеется, таким образом привлечь самок. Одни виды райских птиц танцуют на земле, а другие на ветвях в кроне деревьев. А поскольку место для этого они всегда используют одно и то же, то кора на таких ветках от непрестанного топтания бывает отполирована до блеска. Охотники устраивают себе засидку в кроне соседнего дерева и караулят там свою добычу. Стреляют из лука с близкого расстояния. Стрелы обычно делаются из бамбука, концы их бывают расщеплены на три острия, которые предварительно обжигаются на огне.

Что же касается охоты на древесных кенгуру, опоссумов и кускусов, то тут главное — обнаружить этих животных. А коль скоро они уже найдены, поймать их не составляет труда: животные эти очень медлительны, так что обычно их даже не убивают, а ловят, привязывают к палке и так приносят домой. Там их тоже не сразу убивают, а выдерживают живьём по нескольку дней в ожидании какого-нибудь праздника. Таким способом мясо животного сохраняют в свежем виде, несмотря на высокую температуру воздуха. Подобным же образом поступают со змеями. Особенно охотно здесь ловят и поедают зелёного питона (Chondropython viridis). Эта травянисто-зелёного цвета змея удивительно напоминает бразильского соба-коголового удава; детёныши её бывают ярко-жёлтого и даже красного цвета.

Охотятся аборигены и на казуаров. У новогвинейского казуара в отличие от австралийского на шее нет кожных складок, и голые участки на ней ярко-василькового цвета. Птенцов казуара отлавливают и выращивают в неволе. Очень часто их можно увидеть бегающими по деревне подобно домашним курам. Но с возрастом эти крупные птицы, высотой больше метра, становятся опасными. Ударом ноги казуар легко может ранить и даже убить ребёнка или домашнюю свинью. Поэтому их запирают в специальные домики или загоны. Хозяин своими руками никогда не убьёт такого приручённого казуара, он всегда попросит сделать это кого-либо из своих друзей, сам же потом ещё долго грустит о нём. Из бедренных костей казуара изготовляют рукоятки для кинжалов, из тонких косточек крыльев — швейные иглы, чёрные, блестящие перья идут на головные уборы, а из когтей делают наконечники для копий.

В прежние времена мужчины какой-либо деревни, украшенные перьями райских птиц, собирались иногда где-нибудь на вершине холма и начинали всячески ругать и поносить воинов соседнего племени. Эта ругань продолжалась обычно до тех пор, пока возбуждение не достигало предела и не разряжалось перестрелкой или набегом на соседнюю деревню. Такие «ругательные» войны могли продолжаться целыми днями, как перед Троей во времена Гомера. Но как только падали первые убитые с той или другой стороны, все успокаивались и расходились по домам. Однако за погибших полагалось мстить, и для этого следовало подстеречь и убить кого-либо из родственников убившего.

Сегодня эти кровавые времена отошли в прошлое, и люди из ещё недавно враждовавших деревень и племён сходятся вместе на грандиозные танцевальные празднества. Раньше такое невозможно было себе даже представить. А теперь дружелюбно покачиваются и прыгают друг перед другом белые глиняные маски, громадные парики из цветов, прикреплённые на голове горшки с дымящимся огнём и, конечно, великолепные головные уборы из перьев райских птиц. Лица и тела раскрашиваются сейчас гораздо ярче, потому что в любой лавчонке можно по дешёвой цене купить театральный грим самых кричащих тонов, Точно так же, полуодетыми, ярко раскрашенными, во всех своих «драгоценностях», являются аборигены и на церковную службу, поскольку католическая церковь требует по воскресеньям одеваться в свои лучшие наряды.

Мужчинам при обращении в католическую веру приходится оставлять себе только одну жену, а от остальных отказываться. Судьба тех, которых прогоняют, обычно бывает плачевна.

Мы, европейцы, пресыщенные цивилизацией и техникой, часто спрашиваем себя: станут ли эти «люди каменного века» счастливее от того, что мы пошлём их в школу и отправим заседать в парламенте? Но одно совершенно бесспорно: существование коренных жителей Новой Гвинеи было до самого последнего времени крайне бедственным. Болезни, страх, голод преследовали их всю жизнь. Естественно, у них есть стремление улучшить условия своего существования, освоить достижения современной культуры и техники, познакомиться с различными машинами и прочими удивительными изобретениями нашего века.

На Новой Гвинее, к счастью, не было вековой колонизации и рабства, через которые пришлось пройти народам африканских стран. На Новой Гвинее всё сложилось иначе. Здесь от «открытия» острова до его самоуправления прошло исторически совсем немного времени, и будем надеяться, что скоро народ этой страны вступит на путь самостоятельного развития.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЭМУ ПРОИГРЫВАЮТ ВОЙНУ

Вторая по величине птица на Земле. — Почему их назвали эму. — С пулемётами против страусов. — Отгородимся от них забором — а там хоть трава не расти. — Преданные папаши и легкомысленные мамаши. —Два дня страусёнок просидел возле опустевшего кресласвоего хозяина

Можно нисколько не сомневаться, что эму со временем проиграют войну, которую ведут с ними люди, даже несмотря на то, что сейчас обстоятельства кое-где складываются в пользу этих больших нелетающих птиц. В отдельных районах эму даже выигрывают сражения. Но на островах Тасмания и Кинг, а также во всех населённых областях, расположенных вблизи побережья, они уже начисто истреблены.

Чем же провинилась эта вторая по величине в мире птица?

А вот чем. Эму обвиняют в том, что они выпивают воду, предназначенную для овец и рогатого скота. Кроме того, они ещё топчут посевы пшеницы и склёвывают массу зёрен. Числятся за ними и другие прегрешения. Так, в случае погони эму без труда перескакивает через ограды из колючей проволоки, вместо того чтобы с размаху на них кидаться и там запутываться (как это делают объятые страхом кенгуру). И даже если молодые эму едят в основном саранчу и гусениц, это не может их оправдать, потому что взрослые птицы все равно питаются различными травами и ботвой, которые в Австралии, как известно, должны расти только для овец.,.

Вот потому и получилось, что все разнообразные виды и подвиды эму, обитавшие прежде по всей Австралии, бесследно исчезли и до наших дней дожил только один обыкновенный эму (Dromiceiusnovaehollandiae). От многих вымерших видовне сохранилось даже скелетов или хотя бы перьев, которые можно было бы экспонировать в музеях.

За планомерное уничтожение этих птиц взялись даже в таком малонаселённом штате, как Западная Австралия. За тридцать прошедших лет борьба не дала каких-либо ощутимых результатов, и в конце концов было решено бросить против «коварного врага» современные средства уничтожения. Сказано — сделано. Теперь злоумышленникам не уйти от суровой расправы! Вышло постановление, по которому отныне на территории Западной Австралии эму разрешается пастись только на небольшом клочке земли в несколько сот квадратных километров на самой юго-западной оконечности материка. Вот тут уж, Бог с ними, пускай живут. Но к сожалению, эму-то неграмотные и постановления не читали. Они продолжали беззаботно нарушать границу и залезать в запретную зону.

И грянул бой. В 30-х годах за каждого убитого эму платили неплохую премию — две марки за штуку. В 1937 году в одном лишь Нортгемптонском округе было убито 37 тысяч страусов, А вот близ городов Кемпион и Вельголан произошла одна из самых смехотворных «войн» на свете. Причиной её послужило сообщение, что «вражеский корпус», насчитывающий 20 тысяч голов, наступает на поля фермеров и собирается вытоптать весь урожай. Тогда солдаты австралийской королевской артиллерии вместе с отрядом добровольцев из фермеров под командованием майора стройными рядами двинулись против превосходящих сил противника. Вооружённая двумя пулеме— тами и ружьями с десятью тысячами патронов, эта армия бодро двинулась навстречу… птицам. План действия был таков: загнать страусов к заграждению из колючей проволоки, а там встретить их шквальным пулемётным огнём. Тогда с ними наконец будет покончено. Ведь именно таким способом от эму удалось избавиться на северо-западе штата Новый Южный Уэльс. Однако исход сражения оказался плачевным: было убито всего 12 эму, а остальные благополучно скрылись. Оказалось, что страусы владеют искусством стратегии значительно лучше, чем солдаты, и что они великолепно умеют маскироваться и вовремя отступать. Словом, горе-вояки вернулись ни с чем, а штат Западная Австралия был вынужден продолжать выплачивать премии за каждую голову убитого эму. Так, в 1964 году правительству опять пришлось выплатить деньги за 14 476 убитых птиц.

Зато теперь этих злополучных страусов всё-таки удалось перехитрить. Их больше не отстреливают, их просто вытеснили на север, в специально отведённое место, которое отгородили от пшеничных полей и овечьих пастбищ длинным забором, тянущимся на многие сотни километров. Этот забор отгора-

живает всю область севернее Хоптауна от юго-западных сельскохозяйственных угодий, фермеры теперь довольны. Довольны ли страусы — трудно сказать. Говорят, что они не жалуются, даже хорошо размножаются на дарованном им клочке земли. Но что будет в случае засухи? Ведь откочёвывать в районы, где более плодородные угодья, эму уже больше не удастся — путь им преграждает прочный высокий забор. Значит, эму неминуемо ожидает голодная смерть. Но не будем заранее огорчаться — авось эти хитрецы что-нибудь да придумают.

Что касается биологии и особенностей образа жизни этих заядлых «вредителей», то на их родине никто не дал себе труда заняться подобным вопросом всерьёз. Сохранились, правда, записки одного европейского зверолова Хайнца Рандова, немало времени проведшего в Австралии. В них он, в частности, описывает свои наблюдения за стадом эму. Он ежедневно незаметно подкрадывался к птицам на четвереньках и следил за взаимоотношениями в стаде, за повадками этих птиц и их сигнализацией. Вот что можно прочесть в его записках:

«Я все больше убеждаюсь в правоте своих предположений относительно того, что эти два эму с самым тёмным оперением на шее действительно самцы. На голом участке шеи и за ушами кожа у них имеет голубоватый оттенок, в то время как у других особей она серая. Несоразмерная с туловищем маленькая голова этих страусов состоит, можно сказать, из одного только чёрного клюва и двух больших чёрных и очень умных глаз. Я заметил, что оба самца держатся всё время на почтительном расстоянии друг от друга. Вокруг каждого из них расхаживает несколько самок, которые ведут себя примерно таким же образом, как наши домашние куры. В какой-то момент один из самцов подошёл слишком близко к „владениям“ соперника — во всяком случае тому так показалось. Мгновенно тот срывается с места, подбегает к „нарушителю“ и изо всей силы ударяет его правой ногой в грудь. Глухой удар раздаётся с такой силой, что я слышу его даже здесь, в своём укрытии. Пошатнувшись от пинка, противник поспешно убегает в сопровождении своего „гарема“. Отбежав на почтительное расстояние, птицы останавливаются и как не в чём ни бывало вновь принимаются склёвывать метёлки трав, как будто ничего не произошло. А победитель, гордо приосанившись и распустив перья на своей длинной шее, издаёт победный клич: „э-муу!“

Тогда я проделываю следующий эксперимент. Я осторожно отползаю в сторону, вскакиваю на свою лошадь, всё это время пасущуюся невдалеке, издаю дикий вопль и галопом мчусь прямо на стадо. Эму срываются с места и как сумасшедшие бросаются бежать в направлении плоскогорья. Однако своей цели я не достиг. Насиживающий яйца самец хотя и остался сидеть на гнезде, прижав шею к земле и сделав вид, что его вообще здесь нет, однако, когда я стал медленно к нему приближаться, понял, что обнаружен, проворно вскочил и тоже убежал».

Зато при подобных обстоятельствах можно спокойно осмотреть большие яйца этих птиц. Они светло-зелёного цвета, длиной около 15 сантиметров и имеют ноздреватую поверхность. Весит такое яйцо от 570 до 680 граммов, в среднем 600, следовательно, почти столько, сколько 12 куриных яиц. Во время насиживания поверхность яиц постепенно становится всё более гладкой, жирной и тёмной. Скорлупа очень твёрдая, и разбить её не так-то просто. Этим свойством скорлупы мы часто пользуемся у себя во Франкфуртском зоопарке. Лишние яйца страусов, которые не нужны для насиживания, мы упаковываем в красочные картонки, обвязываем пёстрой лентой и рассылаем такие шуточные посылки каким-нибудь известным друзьям Франкфуртского зоопарка, приложив инструкцию, поясняющую, как ими пользоваться. Чтобы такое яйцо сварить вкрутую, его надо держать в кипящей воде не меньше часа. По вкусу оно ничем не уступает куриному.

Рост эму от 1,5 до 1,8 метра, а вес достигает 50—60 килограммов. Перо его, как и у других страусов, отличается тем, что опахала равномерно распределены по обе стороны от стержня (у других птиц одна сторона пера всегда короче). Поэтому страуерв во многих странах и называют «справедливыми» птицами. Эму умеют хорошо и подолгу плавать. Это можно легко проследить, загнав их в воду во время преследования верхом или на машине.

Все такие наблюдения за жизнью этих птиц в основном сделаны не на воле, а в зоопарках, причём чаще всего в европейских. Кстати сказать, из-за того что самок эму очень трудно отличить от самцов, в зоопарках, где обычно держат одну пару страусов, часто ничего не получается с их разведением: нередко купленная пара оказывается двумя самцами или двумя самками. Тогда многократно приходится обмениваться с другими зоопарками, пока наконец получишь подходящего партнёра. Правда, иногда самец выдаёт себя сразу же громогласным криком.

У нас во Франкфуртском зоопарке в течение долгих лет страусами занимается доктор Рихард Фауст со своей супругой Ингрид. Они вырастили сотни южноамериканских страусов нанду, которые впоследствии разъехались по самым различным зоопаркам Европы. Выводятся у нас и эму — из четырёх кладок выведено 38 страусят: частью под самцом, а частью в инкубаторе. Новорождённые эму весят от 400 до 500 граммов. Яйца откладываются самкой в период между декабрём и апрелем.

Оплодотворение происходит следующим образом. Самка начинает издавать низкие тарахтящие звуки, напоминающие шум мотороллера. Самец внимательно прислушивается к этому призывному крику, отвечает на него и направляется к самке. Начинается своеобразный брачный танец, у этого вида на редкость малоподвижный: обе птицы стоят рядом, низко опустив шеи, и только покачивают головами из стороны в сторону.

У южноамериканских нанду насиживает только самец, притом, будучи многоженцем, он насиживает яйца нескольких самок сразу. Самки подкатывают ему свои яйца под нос, и он поспешно заталкивает их клювом под себя. Самки нанду не заботятся о потомстве, а даже наоборот, если их вовремя не изолировать, они могут заклевать своих детёнышей до смерти. Именно так случилось в нашем зоопарке, когда мы ещё не знали об этой их пагубной привычке.

Во многих книгах можно прочесть, что у австралийских эму насиживает в основном самец. Однако самка тоже якобы принимает в этом участие, присаживаясь иногда рядом с насиживающим самцом. Наши собственные наблюдения в зоопарке показали совсем другое. У нас самец эму всегда насиживал только один. Между 16 и 17 часами он имел привычку вставать и расхаживать по вольере. В это время самка присаживалась на гнездо и, снеся туда очередное яйцо, сразу же убегала. Это никак нельзя рассматривать, как участие в насиживании.

В Кенигсбергский зоопарк одного самца эму привезли в 1897 году; в 1928 году он всё ещё был жив, следовательно, прожил тридцать два года в неволе. Кстати, его «супруга» про— жила в зоопарке двадцать шесть лет. 1ак вот, этот самец во время насиживания ничего не ел и не пил и вообще вставал с гнезда чрезвычайно редко. Пока страус сидел на кладке, он разрешал забирать из гнезда яйца и вылупившихся птенцов, однако когда он уже водил свой выводок по вольере, то подходить к нему не рекомендовалось: он становился крайне агрессивным.

В Московском зоопарке самец эму во время пятидесятидвухдневного насиживания тоже не принимал никакой пищи, потеряв 15 процентов своего веса — от 7 до 8 килограммов. Кладка у страусов эму состоит из семи-восемнадцати яиц, чаще же всего из девяти.

Самку эму в отличие от нанду можно не изолировать от самца с вылупившимися страусятами. Она их не тронет, хотя иногда может отогнать от себя злобным шипением. Из этого можно заключить, что у страусов эму всё же существует какая-то родственная привязанность к своему потомству, во всяком случае она у них развита в значительно большей степени, чем у их южноамериканских сородичей.

Страусят эму супруги Фаусты обеспечивают весьма калорийным белковым питанием, особенно в самые первые недели их жизни. Они кормят их личинками муравьёв, мясным фаршем, комбикормом для цыплят, рублеными яйцами и, разумеется, витаминами — мелко нарезанным салатом и другой зеленью. Такой же богатой белками пищей необходимо кормить и маленьких африканских и южноамериканских страусят, если хочешь их вырастить в условиях неволи.

Эму, потерявшие страх перед человеком или загнанные в тупик во время отлова, становятся опасными. Эти птицы могут своими твёрдыми, как сталь, ногами давать такие пинки, от которых у взрослого мужчины ломаются берцовые кости. А острыми, словно железными, когтями они без труда вспарывают кожу и разрывают мышцы. Один ручной эму, которого хозяин держал у себя в саду, забавлялся тем, что догонял убегающих от него гостей и срывал у них с головы шляпу… Хозяину это доставляло большое удовольствие.

О том, что эму могут испытывать сердечную привязанность друг к другу и уж во всяком случае к разным особям относиться по-разному, говорит их отношение к людям, которые за ними ухаживают. В то время как подросшие страусята нанду очень быстро дичают и перестают отличать вырастивших их служителей зоопарка от других людей, у эму все это обстоит совсем иначе. Так, в Нюрнбергском зоопарке в 1936 году самец эму по неизвестным причинам преждевременно покинул гнездо и не пожелал дальше насиживать яйца. Несмотря на все старания старшего служителя Карла Мюнценталера вывести страусят в инкубаторе, в живых остался только один-единственный страусёнок. Этот одинокий маленький эму, никогда в жизни не видевший себе подобных, знал только своего опекуна Карла Мюнценталера и его одного признавал. Страусёнок, как собачка, повсюду бегал за хозяином и, если терял его из виду, испускал тревожный крик: «вйк-вик-вик». За этот крик его и окрестили Виком. Поначалу маленький Вик спал в комнате и не пожелал оттуда уходить даже тогда, когда его голова уже стала возвышаться над столом. А это было нежелательно, хотя бы уже потому, что он мог свободно склёвывать с тарелок всё, что ему понравится. Это далеко не всем приходилось по вкусу, и Вика выселили во двор.

Как-то господину Мюнценталеру пришлось уехать в служебную командировку, и Вик остался один. К людям, приходившим его покормить, он оставался совершенно равнодушным и ни за кем из них не увязывался вслед. Напрасно он искал своего хозяина по всему двору и беспрерывно испускал свой призывный клич «вик-вик-вик» — хозяин не появлялся. На второй день страусёнок пропал. Тщетно искали его повсюду: Вик исчез бесследно. Только два дня спустя его случайно обнаружили в запертом кабинете, где он спокойно сидел на своём привычном месте на полу возле хозяйского кресла. Как выяснилось позже, кто-то из служащих зашёл в кабинет, чтобы взять какую-то вещь, и оставил на минуту дверь приоткрытой. Вот в это время Вик незаметно туда и проскользнул.

«Трудно описать, с какой бурной радостью он меня встретил, когда я вернулся, — рассказывает Карл Мюнценталер. — Этот и следующий день он буквально не отходил от меня ни на шаг.

Привязанность его ко мне остыла только тогда, когда он стал уже взрослым и присоединился к общему стаду страусов».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ЯЙЦЕКЛАДУЩИЕ МЛЕКОПИТАЮЩИЕ

Познакомьтесь — утконос и ехидна. — Человек и ехидна — рекордсмены-долгожители. — Можно ли клювом сосать молоко? — Кто отодвинул шкаф от стены ?—«Летающие утконосы», или почётные пассажиры воздушного лайнера. — Десять тысяч дождевых червей — багажом

Случилось так, что именно благодаря ехидне весной 1958 года я отправил телеграмму в Австралийский музей в Аделаиде. В этой телеграмме я просил выслать мне копию портрета профессора Вильгельма Гааке, который, как я узнал незадолго до этого, висел там в директорском кабинете. Через четыре дня фотография уже была у меня в руках, и я смог поместить её в книгу, посвящённую столетию Франкфуртского зоопарка, в которой собраны портреты всех моих предшественников — директоров этого парка. А Вильгельм Гааке, родившийся в 1855 году в Померании, с 1888 по 1893 год как раз директорствовал во Франкфуртском зоопарке. И несмотря на то что им было издано немало многотомных трудов, посвящённых животному миру, мне до сих пор нигде не удавалось раздобыть его портрет.

На мысль разыскать его в Австралии меня натолкнула книга Лютера Вендта («По следам Ноя»), описывающая важнейшие открытия Вильгельма Гааке, о которых не упоминается ни в одной из новейших книг об Австралии. А открыл он немаловажные явления. Например, то, что ехидна, принадлежащая к классу млекопитающих, кладёт яйца! Одновременно с ним, но уже в Квинсленде австралийский учёный В. Колдуэлл открыл ту же самую особенность у утконосов.

Эти два открытия разрешили наконец бесконечные споры, которые с 1798 года не утихали между зоологами Англии, Франции и Германии. Спорили относительно того, на какое место в систематике следует поставить этих «животных с одним отверстием», или, выражаясь научным языком, монотремов. Этот особый подкласс млекопитающих состоит всего из двух семейств — ехидн и утконосов, представители которых встречаются только в Восточной Австралии, на Новой Гвинее и Тасмании. Даже ископаемые остатки их вымерших предков ни разу нигде больше не были обнаружены.

Названия этих животных, которые с лёгкой руки англичан вошли в обиход во всех странах, с научной точки зрения неверны: ехидна — это довольно известный вид угрей, и поэтому правильнее было бы называть её утконосым ежом; утконоса же англичане называют платипусом, в то время как во всём научном мире известно, что так был назван ещё в 1793 году один вид жуков. Немцы утконоса и ехидну частенько называют клоачными животными, что особенно бестактно, потому что наводит на мысль о какой-то якобы нечистоплотности этих животных или приверженности их к сточным канавам. А между тем это название означает лишь одно: у этих зверей кишечник и мочеполовой канал открываются наружу не самостоятельными отверстиями (как у других млекопитающих), а, как у рептилий и птиц, впадают в так называемую клоаку, которая сообщается с наружной средой одним отверстием. Так что неаппетитное название ни в коем случае не должно никого отпугивать и наводить на мысль об отхожих местах. Наоборот, эти животные весьма чистоплотны: если они поселяются вблизи человеческого жилья, то живут отнюдь не в загрязнённых реках, а только в водоёмах с чистой питьевой водой. Что же касается нашей «национальной гордости» реки Рейна, то она давно уже превратилась в форменную сточную канаву, и утконос ни за что бы не согласился в ней поселиться…

Когда в 1798 году в Британский музей в Лондоне впервые привезли хорошо сохранившуюся шкурку утконоса, вначале никто не хотел поверить в её подлинность. Да и в самом деле трудно было поверить, что этот бобровый мех, голый бобровый хвост и настоящий утиный клюв принадлежат одному и тому же животному. Ведь до этого уже не раз дурачили европейцев привезёнными с Востока «заморскими чудесами». А курс корабля, доставившего шкурку утконоса, тоже лежал через Индийский океан, откуда доверчивые капитаны чего только не привозили! Среди смелых произведений азиатских «умельцев» попадались поистине уникальные экземпляры: тут были и «новые» виды райских птиц, составленные из частей тела и перьев различных особей, и даже чучела «настоящих русалок», изготовленные из высушенных, сморщенных голов каких-нибудь обезьян и искусно прилаженных чешуйчатых хвостов крупных рыб.

Однако спустя четыре года шкурки утконоса стали появляться в таком количестве, что сомневаться в существовании подобного животного больше не приходилось. Известный шотландский анатом Е. Хоум тщательно обследовал удивительные шкурки и вынес окончательное заключение: такие животные безусловно существуют. И тем не менее учёные ещё долго спорили, куда отнести находку: к классу млекопитающих или к особому классу позвоночных животных?

Немецкий профессор Иоганн Фридрих Мекель обнаружил у самки утконоса молочные железы. Но учёные французской школы, возглавляемой Жоффруа Сент-Илером, сочли их за обычные жировые железы и категорически отрицали утверждение, будто детёныши утконоса с их утиными клювами способны сосать молоко.

Е. Хоум и знаменитый палеонтолог Рихард Оуэн высказали мнение, что клоачные хотя и яйцекладущие животные, тем не менее потомство их появляется на свет уже без всякой оболочки, так сказать в «готовом виде»; следовательно, они вылупляются из яйца ещё в утробе матери. Подобные явления встречались уже и раньше — у различных рептилий.

Однако вскоре Рихард Оуэн получил письмо от одного австралийского коллеги — врача Джона Никольсона из штата Виктория, в котором тот описывал ему следующий любопытный случай. Золотоискатели поймали утконоса и, связав верёвкой, посадили в пустой ящик из-под пива. Наутро в ящике лежало два белых, без скорлупы, мягких на ощупь яйца. «Ну и что же — преждевременные роды от страха», — решил Рихард Оуэн и остался при своём мнении.