взял в свои руки непосредственный контроль над территорией, принадлежавшей его дому. За пределами Ирака буидский режим следовал установившейся практике назначения наместников провинций, которые со временем становились независимыми; в Багдаде буидское военное правительство отняло у халифа власть; они даровали ему поместья и годовой доход, но лишили его вазира. В качестве суннитского «князя церкви» халиф был необходим даже шиитскому амир ал-умара; алидского халифа можно было заставить повиноваться, находившийся в ссылке суннитский халиф мог причинить много неприятностей; к тому же не было и речи о шиитском большинстве. Нормальное существование общины и судебной администрации оставалось задачей халифов, и они, хотя и вели себя весьма смиренно, обладали в целом при Буидах гораздо большей личной безопасностью, чем когда-либо в предшествовавшем столетии. Политические соображения иногда даже превращали Буидов в защитников суннизма. Боязнь отдать Сирию Фатимидам заставила Буидов проводить политику сдерживания исмаилитов, что могло лишь одобряться Халифатом, тогда как попытки семеричников склонить Буидов на свою сторону не имели успеха вплоть до конца правления этой династии. К знаменитой антифатимидской декларации, обнародованной халифом в 1011 г., присоединились как «ортодоксальные» теологи, так и «двенадца-тиимамные» богословы. Буидское правительство опиралось в Багдаде преимущественно на богатых шиитских купцов и на «Талиби-дов» (т.е. Алидов), несмотря на то что последние нередко приводили их в смущение своим буйным характером, и поддерживало, когда могло, их единоверцев. Адуд ад-Даула, например, разрешил проведение похоронных процессий и самобичевание, которыми отмечалась годовщина смерти Хусайна и в которых могли даже участвовать женщины без покрывал, хотя эти процессии всегда вызывали кровавые стычки между сектами и не могли устраиваться регулярно.
      Ханбалиты во всех этих событиях выказали себя наиболее энергичными защитниками суннизма; благодаря главным образом их упорству к концу X в. появились первые признаки восстановления правоверия, совпадавшего с исчезновением духа сплоченности среди Буидов и с их резким ослаблением. В 1020 г. Буиды уже не смогли защитить шиитских проповедников от дисциплинарного наказания, наложенного на них халифом. В 1015 г. ханбалиты подожгли гробницу Хусайна в Кербеле; в Багдаде и Самарре и даже в Мекке, Медине и Иерусалиме вспыхнули восстания, целью которых было не столько вытеснение Буидов, сколько запрещение шиитского культа. Возвышение суннитской династии Газиавидов, объявивших себя в 1027 г. защитниками халифа, укрепило его положение; спустя несколько лет аббасидский халиф вернул себе право иметь собственного вазира. Надежда на восстановление Халифата охватила ведущие суннитские круги. В это время верховный судья шафиит Маварди (ум. 1058) опубликовал труд, в котором нарисовал картину политических институтов ислама, в своем роде замечательную. Она отражала атмосферу, царившую в кругах, близких ко двору: в тезисах, касающихся прерогатив халифа, Маварди претенциозно постулировал некие нормы, которые, полностью игнорируя реальные события последних столетий, представляли собой опирающийся на традицию план политического возрождения под руководством халифа.
      Между тем нетерпимость ханбалитов по отношению к мутазилизму и к схоластическому богословию таких мыслителей, как Ашари, свидетельствовала о сужении умственного кругозора, обусловленном ростом суннитского благочестия. Самое же важное, однако, заключалось в том, что отныне община могла защищать собственное существование без государственной власти и даже вопреки ей; Халифат, по сути дела, функционировал как административный и политический институт, поддерживающий правоверие. При более тщательном рассмотрении, однако, выясняется, что именно эта воинствующая ортодоксальность позволяла Халифату и даже понуждала его выполнять подобную функцию. В это время четыре крупнейшие суннитские правовые школы все больше стали склоняться к взаимному признанию; возникла идея (снова появившаяся в XVIII в.) включить умеренный шиизм в качестве пятого «толка» во всеобъемлющую юридическую структуру; наконец, двенадцатиимамные шииты при Буидах систематизировали свои теологические и юридические идеи, и улама активнее, чем когда-либо прежде, стали играть роль посредника, с помощью которого партии формировали свой политический курс. Неудача «идеи единства» была вызвана главным образом радикализмом суннитских реформаторов в Багдаде и их политических союзников за его пределами.
      В арабо– и персоязычном мире при Буидах и во многом благодаря им удалось добиться больших достижений. Мы не должны предавать это забвению, отмечая недостаток выдержки в политической и интеллектуальной борьбе партий или дробление унаследованных территорий, являвшееся следствием династической концепции, которая затем выродилась в раздачу ленных поместий и партикуляризм и в конце концов привела к распаду государства. Византийский мыслитель Михаил Пселл, живший в эпоху Буидов и Фатимидов, в 1060 г. заявил, что греки, гордящиеся мудростью своих отцов, далеко отстали от арабов; правда, он основывал свое мнение больше на исследовании комментариев к произведениям классической философии и науки и на общем впечатлении, чем на изучении трудов арабских авторов. И все же Буиды немало сделали для исламской культуры. Основной точкой приложения их сил была Персия, поэтому неудивительно, что они создали себе генеалогию, восходящую к Сасанидам; еще больше об их персидской ориентации свидетельствовало принятие ими среднеперсидского титула «царь царей», шаханшах, хотя вначале это должно было лишь указывать на положение главы семьи по отношению к остальным буидским принцам. Взрыв негодования раздался в арабском Багдаде, и потому титул не был официально утвержден халифом до 1037 г., хотя к тому времени им пользовались более чем полстолетие. (Титул султан, который принял еще халиф Мансур, не стал формальной частью титула халифа до Сельджукидов.)
      Упадок зороастризма при Буидах частично следует приписать тому обстоятельству, что легче было эмансипироваться от традиционной религии при «персидской национальной» династии, чем при «арабском» чужеземном правлении. Буидские правители активно способствовали развитию культуры как в Багдаде, так и на иранской почве. В Багдаде и Ширазе были построены больницы, в Багдаде устроена обсерватория, а в Ширазе, Рее и Исфахане основаны библиотеки. Перс Авиценна, так же как до него Фирдоуси, встретил великолепный прием при дворе буидского князя; историк Мискавайх, географ Истахри, математик Насави, который ввел индийские числа в арабоязычную культуру, – словом, крупнейшие светила арабской науки были протеже Буидов. Необразованные, но беспредельно верившие в силу знания, Буиды назначали визирами людей, обладавших первоклассной литературной подготовкой; в их числе был Сахиб ибн Аббад (ум. 971), сам весьма уважаемый писатель, превративший Персис и Рей (неподалеку от нынешнего Тегерана) в центры покровительства науке и искусству. Великий писатель Таухиди, по-видимому единственный гуманист-«экзистенциалист» своего времени, сделал запись дискуссий, которые велись в доме министра, человека ничем не примечательного. Оригинальность Таухиди и его острый язык позволили ему к концу жизни добиться привилегированного положения. Его сообщения дают бесподобную картину образованного слоя, включавшего представителей разных религий того времени, интересовавшегося греческой философией, этнографией и жизнеописаниями политических деятелей и историков.
      Буиды с поразительной быстротой превратились из вождей наемников (если не сказать – атаманов разбойников) в государственных деятелей. Но до самого конца они воплощали военное правление, точно так же как позднее это было с Сельджукидами. Чиновная и торговая аристократия недавнего прошлого потеряла политическое значение, огромные поместья перешли в руки армейской верхушки. В награду за военную службу давались земли (без права наследования) или доход от сбора налогов в определенных округах. В качестве чрезвычайной меры этот способ вознаграждения уже применялся в конце IX в. Подобный метод был обычен в Византии; Буиды возвели его в систему. Земельные пожалования (акта) были теперь освобождены (в отличие от прошлого) от уплаты обычного земельного налога. В дар были розданы целые районы, и их финансовый потенциал не только был потерян для гражданской администрации, но и даже неизвестен ей; тут четко прослеживается параллель с развитием византийской системы пронойа. Случалось, что вознаграждение, особенно военнослужащим низшего ранга, все еще выплачивалось из государственной казны и часто натурой: не следует смешивать икта с феодальным леном; самое главное заключалось в том, что мукта («помещик») в своем поместье не олицетворял собой государственную власть, «лены» можно было отбирать и заменять по приказу правительства, и их нельзя было ни передавать по наследству, ни сдавать в субаренду. Налоговое бремя, лежавшее на гражданских сословиях, при Буидах скорее возросло, чем сократилось; налоговое обложение промышленных предприятий было значительно увеличено.
      Относительно прочный внутренний мир, строительство новых или восстановление полуразрушенных ирригационных сооружений, мостов и улиц позволили энергичной администрации добиться известного экономического процветания и стабилизации денежного обращения, что благоприятствовало развитию международной торговли. Это всячески поощрялось Буидами. Безопасность морского пути в Индию была обеспечена аннексией оманского побережья и непрекращавшимися нападениями на бахрейнских карматов. Большая свобода, предоставленная многим городам, свидетельствовала о слабости Буидов, но везде, где такая свобода становилась опасной, они подавляли ее путем кровавой интервенции. Тем не менее в XI в. наблюдался удивительный рост могущества городов как на территории, находившейся под властью Буидов, так и в Сирии и Испании, что было обусловлено не только ростом экономической активности, но и распадом централизованных государств.
      Однако Буидов не могла спасти ни реорганизация системы акта, ни дисциплинированная армия, ни забота об общественном порядке. Их падение было ускорено, если не вызвано внутрисемейными междоусобицами – они представляли политическую опасность, являясь орудием регионального сепаратизма, – и притязаниями военной касты. Она состояла из дейлемитской пехоты, тюркской кавалерии и менее крупных курдских или белуджских частей, и ее раздирали распри. Труднее, но, вероятно, даже важнее понять то обстоятельство, что характер развития мировой торговли противоречил интересам Буидов и подвластных им стран.
      Буидские государства были постоянно вовлечены в некое подобие войны на два фронта. Фатимиды грозили закрепиться в Сирии, а тюрки Центральной Азии – независимые племена, которых не следует путать с тюркскими наемниками и обращенными в рабство военнопленными, – неуклонно завоевывали ирано-арабский мир, причем их продвижение ускорилось, когда они приняли ислам и примкнули к общине. С течением времени Буиды выказывали себя все менее и менее достойными противниками для тюрок, особенно после того, как лишились защиты Саманидской империи, павшей незадолго до конца первого тысячелетия; но они по крайней мере сумели воспрепятствовать прорыву Фатимидов в Северную Месопотамию, хотя и не смогли изгнать их из Палестины и Сирии.
      До середины XI в. Фатимиды держались на вершине волны экономического процветания и их могущество казалось незыблемым. Этому способствовало много факторов, действовавших во вред Буидам: беспорядки в Южной Месопотамии, возраставшая нестабильность в районе Персидского залива, которую Буиды пытались устранить, но безуспешно, и уязвимость их границ с Византией и территорией Фатимидов; в то же время крутой подъем торговли с Египтом и Европой, которому Фатимиды сознательно содействовали, развивая судостроение, и рост их влияния на Красном море сделали Египет центром и перевалочной базой международной морской торговли. Результаты этих перемен были заметны уже в 1000 г., когда началось обесценивание буидской серебряной монеты, когда все большее распространение стали получать откупа и продажа должностей и когда недостаток наличных денег вынудил компенсировать это оплатой натурой.
      К тому же иранской военной мощи явно было недостаточно для одновременного выполнения нескольких задач: Буиды должны были остановить тюркское половодье, укротить арабские пограничные страны и оттеснить Византию, которая между 960 и 1020 гг. обретала прежнюю силу и отвоевывала свои старые пограничные провинции (в это время Армения снова попала в зависимость от Византии); кроме того, им следовало осознать, что их главная база находится в провинции, население которой относится к ним с подозрением как к представителям иноязычной и еретической иранской власти. По мнению иракцев, Буиды, обнаружившие, что им приходится все больше и больше полагаться на иностранные войска, лишили себя из-за своей религии права выступать в качестве защитников ортодоксальности; к тому же Буиды сами были разобщены и оттого неспособны сколько-нибудь эффективно противостоять тюркам, отождествлявшим себя с правоверием. Изменение политики по отношению к семеричникам, на что рассчитывали Фатимиды, было бы бесполезно из-за начавшегося ослабления Египта, которое стало заметно уже с середины XI в.; не получили поддержки Буиды и у населения столицы. Почти в последнюю минуту буидский (тюркский) военачальник ал-Басасири (ум. 15 января 1060 г.) выступил против сельджуков с фатимидской армией. Но эта авантюра потерпела крах вследствие военного превосходства сельджуков и изоляции Буидов. Последнее амбициозное империалистическое предприятие Фатимидов было, между прочим, единственным случаем египетского или поддержанного Египтом завоевания Центрального Ирака; в то же время оно было важным показателем престижа Фатимидов, чьи первые 80 лет правления Египтом наряду с эпохой первых Аббасидов и расцветом Кордовы при Абд ар-Рахмане III принадлежат к золотому веку исламской культуры, представляя собой единственную ее ветвь, выросшую при еретической власти.
      Бесспорно, Фатимиды были империалистами и видели свою конечную цель в ликвидации суннитского Халифата; однако из-за политической ситуации они ограничивались созданием обычного «оборонительного барьера» в Сирии (который иногда отодвигали за Алеппо в месопотамские города, такие, как Харран и Ракка) и защитой безопасности торговли с Индией путем использования своего влияния в Йемене (их оплот в бассейне Инда с центром в Мултане был захвачен Газнавидами). Это направление вообще свойственно египетской экономике; оно пережило все династии и ощущается даже сегодня. Мекка и Медина, зависевшие от поставок египетского зерна, молчаливо соглашались на выгодный для них сюзеренитет шиитского правителя. Документы, найденные в генизе, «архивах» еврейской синагоги в Каире, относящиеся главным образом к периоду с XI по XII в., и более обширная коллекция таких же документов, принадлежащих к эпохе исламского средневековья, рисуют впечатляющую картину экономической жизни того времени; они проливают также свет на ситуацию в еврейской общине, чье положение при Фатимидах было более благоприятным, чем в любое иное время в течение первого тысячелетия истории мусульманства. Отношение к евреям, выходившее далеко за рамки обычной терпимости, частично объяснялось безразличием исмаилитской элиты к несущественному в религиях; подобная точка зрения облегчила их пропаганду в немусульманских странах и создала подходящий психологический климат для заключения в 1040 г. мира с Византией. Однако, после того как третий фатимидский халиф, ал-Хаким би-амр Аллах (996–1021), некоторое время преследовал суннитов, он неожиданно обрушился на христиан и евреев и разрушил множество церквей, включая храм Гроба господня в Иерусалиме. Эти гонения, развернувшиеся между 1008 и 1015 гг., могли быть вызваны как противодействием суннитов, так и переменой религиозных симпатий халифа. Во всяком случае, через несколько лет правитель ощутил, что стал воплощением Божественного Разума, или по крайней мере уверовал в это. Взрыв недовольства среди простого народа был подавлен с холодной жестокостью. Халиф без конца вмешивался в частную жизнь своих подданных – по не совсем понятным религиозным причинам; вскоре после восшествия на престол он под страхом смерти запретил женщинам выходить из дому в любое время, а мужчинам – по ночам. В конце концов он в 1021 г. исчез (до сих пор неизвестно, как это произошло) во время ночной прогулки по городу.
      Его преемник изгнал фанатиков, обожествлявших ал-Хакима; они нашли приют в Ливане, и друзы, которые живут там поныне, причем рвение их не ослабевает, обязаны возникновению своей секты этим изгнанникам. Друзы называются так по имени их покровителя Дарази (ум. ок. 1019). Эти удивительные события напоминают историю Нусайри, который примерно в том же районе создал нечто подобное еще раньше; обе группы использовали множество идей, отвергнутых исламом, и с помощью исламских символов сплели из них единое целое.
      С течением времени религиозная идеология обрела философское и юридическое обоснование; она дала Фатимидам необыкновенное внутреннее единство и динамизм для их завоеваний в исламском мире; но это вызвало непримиримую враждебность к династии «ортодоксов» и, что было куда опаснее, крайних исмаилитов, которые стали, так сказать, сектантами внутри секты. Преданные своему имаму, последние искали способ добиться организационного укрепления своего догматического уклона. Смерть халифа ал-Мустансира, в чье долгое правление (1036–1094) неуклонно ослабевало могущество Фатимидов, разделила тех, кто был ему предан, на низаритов, сторонников его сына Низара, которого он назначил своим преемником, и мусталитов, поддерживавших его второго сына, Мустали, которого армия возвела на престол, после чего Низар и его сын погибли насильственной смертью в тюрьме. Изгнанные из Египта, низариты захватили руководство «зарубежными» исмаилитами, которые частично находились в Сирии, но главным образом жили во главе со знаменитым Хасан-и Саббахом (ум. 1124) в горах Западной Персии.
      Эти группы фанатиков, преимущественно персов, владевшие неприступными крепостями, в результате своей террористической деятельности и вследствие окутывавшей их атмосферы секретности приобрели влияние, абсолютно не соответствовавшее их численности. 8 августа 1164 г. персидские низариты из своей штаб-квартиры в Аламуте, «Орлином гнезде», провозгласили «Великое Воскрешение», рай на земле, в котором отныне не признаются никакие законы. Это (как справедливо полагает Массиньон), по-видимому, и было источником многочисленных легенд об «ас-сасинах», согласно которым руководители добивались преданности своих приверженцев, опьяняя их с помощью гашиша, так что те упивались райскими наслаждениями, описанными в Коране; возвращаясь в обычный мир, они с величайшим нетерпением ждали смерти, которая должна была снова даровать им испытанное однажды блаженство.
      Одни только монголы сумели покорить низаритов, разрушив в 1256 г. их замки; но секта, отказавшаяся от своих апокалиптических политических целей, все еще существует, главным образом в Индии; под руководством знаменитого Ara-хана низариты Индии и Восточной Африки удивительнейшим образом совершили переход к современности, не поступившись ни одной из своих фундаментальных догм.
      Мусталитским халифам в Египте, должно быть, способность возбуждать религиозный энтузиазм была присуща лишь в ограниченной степени. После убийства в ИЗО г. сына Мустали фати-мидская династия не потеряла престол, однако последние четыре правителя из этого дома уже считались не имамами, а лишь представителями обещанного «Господина времени», отпрыска семьи внука Мустали, который был похищен ребенком и который должен явиться из тайного убежища в конце времен.
      Религиозному упадку предшествовало ухудшение внутриполитической ситуации. Повсюду в исламском мире правили чужеземцы, которые вследствие малочисленности своих приверженцев и апатии местного населения все больше и больше становились игрушками в руках солдат. Фатимиды вербовали в армию берберов, негров и тюрок, а также небольшое количество арабов из пограничных стран; но эта попытка достичь равновесия оказалась неудачной, так как соперничество наемников подрывало власть халифа. Территории в Северной Африке, которыми Фатимиды владели первоначально, они, уйдя в Египет, вверили Зиридам, и Зириды в своем стремлении к независимости могли опираться на враждебность правоверного населения к Фатимидам. Они немедленно завладели Сицилией, которую Фатимиды берегли для себя. В 1047 г. Зириды почувствовали, что настал момент, когда они безнаказанно могут предпринять попытку освободиться от Фатимидов. И в самом деле, положение Фатимидов было не таково, чтобы добиваться повиновения силой оружия. В отместку они направили в Северную Африку бедуинов из племени бану хилал, которые десятилетиями нарушали мир на египетских границах, а несколько позже – племя бану сулайм, которое, подобно бану хилал, покинуло Сирию из-за своих карматских убеждений. Эти племена постепенно расселились на территории современного Туниса и далее к западу, до самого Марокко, и в решающей степени содействовали арабизации этих земель.
      Но вместе с тем они принесли на эти земли, знаменитые высокоразвитым сельским хозяйством, свой кочевой образ жизни, что послужило причиной экономической катастрофы, от которой Северная Африка поныне не может оправиться. «Араб» как разрушитель, ответственный за вековой упадок Северной Африки, – таков образ, доминирующий в исторической картине мира Ибн Халдуна, созданной более чем через 300 лет (ок. 1377), и в описаниях путешествий, появившихся в конце средневековья.
      Нелояльность Зиридов сделала невозможной дальнейшую вербовку берберов; каирцы радовались, но фатимидское правительство попало в еще большую зависимость от «преторианцев». Взятие Дамаска сельджуками в 1076 г. положило конец большой сирийской политике Фатимидов; уже в 1071 г. они потеряли Иерусалим; правда, в 1098 г. он был возвращен, но это произошло как раз в то время, когда надо было подниматься против крестоносцев. Единственной силой, позволившей государству в конце XI в. защититься от внешней опасности и содействовавшей политическому возрождению династии, были армянские наемники во главе с вазиром и главным судьей Бадром ал-Джамали (1073–1094); этот новообращенный сделал блестящую карьеру – от пленного раба до военачальника в Сирии. Он уничтожил мятежных тюркских чиновников и офицеров и восстановил общественный порядок. Его сын ал-Афдал продолжал дело отца, пока не погиб в 1121 г.
      Примечательно, что крах могущества Фатимидов почти не оказал воздействия ни на интеллектуальную жизнь столицы, ни на международную торговлю. Египетское общество, включавшее «буржуазию», ремесленников и мелких торговцев и отныне исторгнувшее из своего состава армию и исполнительную власть, в основном оставалось невосприимчиво ко всем политическим превратностям и доминировало в культурной жизни страны до конца средних веков; общепризнанный памятник той эпохи, хотя и несколько односторонний, – это плутовские главы «Тысячи и одной ночи».
      XI столетие было, если позволительно употребить образное выражение при описании исторических событий, цезурой в эволюции исламского мира. Иранские актеры покинули сцену, тюркизация власти во вновь возникавших многоэтнических государствах дар ал-ислама стала неизбежной; тюрки возглавили новую широкую волну мусульманской экспансии, в основном направленную на восток, что открыло для ислама Афганистан и долину Инда. Хотя многие из них лишь недавно перешли в ислам и восприняли персидское влияние, они выступали как представители культуры (но не языка) Ирана. Тюркская экспансия, в значительной степени вызванная переселением народов в восточных частях Центральной Азии и сопровождавшаяся упадком старых государств, руководимых тюркским правящим классом, подобных Булгарскому и Хазарскому государствам на Волге, означала распространение кочевого образа жизни. Это было одновременно и симптомом и причиной возвращения к меновой торговле на северо-западе; здесь можно провести любопытную параллель с процессом создания империй берберами на западе.
      Тюрки, как и берберы, были суннитами; источником их силы было строгое и агрессивное правоверие. Шиизм вскоре будет на столетия отстранен от руководства крупными государствами как творец их политической судьбы. Повсюду правительство находилось в руках армии, которая в большей или меньшей степени ощущала себя хозяином страны; но источником мощи была не территория, а властитель, который правил то тут, то там, опираясь на поддержку вооруженных приверженцев, и династия которого воплощала однородность политической структуры. Повторялся прежний, ставший уже типичным процесс: империя, поддержанная немногочисленными энергичными и сведущими в военном искусстве людьми, быстро достигала вершины могущества и затем так же быстро распадалась на множество маленьких государств, подчинявшихся принцам правящего дома или командирам наемников; в свою очередь, эти государства погибали под натиском новых империй. Вплоть до возвышения Османов, Сефевидов и Великих Моголов в XV–XVI вв. продолжалась подобная цикличность катастроф, которая в целом снижала культурный уровень захваченных этим процессом областей. Однако неустойчивость государственных образований не препятствовала экспансии ислама. Династии нуждались в поддержке уммы; когда их власти приходил конец, вновь завоеванные территории оставались в пределах общины. Ученые-теологи и шейхи мистиков (хотя последние, разумеется, принадлежали к различным социальным слоям) образовывали как бы вторую линию поддержки, в которой нуждалась исполнительная власть. Правители и подданные все лучше начинали понимать, что их связывает лишь совместное участие в делах религии и в религиозной жизни. Поэтому наибольшее внимание государство уделяло развитию богословско-юридического образования, судьбе бывших питомцев религиозных школ и их участию в деятельности гражданской администрации; такой порядок существовал даже в конце саманидского периода, он приобрел еще большее значение при Газна-видах и стал играть решающую роль при сельджуках, Аййубидах и мамлюках.
      Газнавиды осуществили переход к новому периоду. При их недолгом правлении на территориях, население которых издревле приняло ислам, выявились почти все характерные черты новых государственных форм.
      Алптегин, командовавший тюркской гвардией Саманидов и получивший пост наместника Хорасана, при смене правительства попал в немилость и создал для себя независимое государство, завоевав в 962 г. Газну. После его смерти оно продолжало существовать как нечто вроде коллективной собственности военных, хотя и под саманидским сюзеренитетом; оно открыло для ислама Центральный и Восточный Афганистан, все еще остававшийся языческим. Зять Алптегина, Сабуктегин, которого армия в 977 г. сделала правителем, закрепился на завоеванных землях, предотвратил мятеж и тем самым спас Хорасан для Саманидов и подготовил базу для дальнейших завоеваний, преимущественно в восточном направлении. На пограничных территориях добровольные «борцы за веру» (гузат), которых прежде использовали большей частью в войне против тюрок, все охотнее стали вступать в войска солдатского государства. Последнее, вместо того чтобы бороться с разрушительными последствиями соперничества между различными частями армии, начало новую захватническую войну. Сын Сабуктегина, Махмуд (отметим мусульманское имя), использовал возможности, присущие современной ему политической системе, и, победив в нескольких крупных кампаниях, создал огромное государство, включавшее множество самых разнообразных этнических групп. Его целостность обеспечивалась армией, получавшей денежное вознаграждение, источником которого была военная добыча (не военные лены), и потому непосредственно зависевшей от правителя и всегда готовой к немедленным действиям; она яростно защищала суннитский толк ислама и иранизацию в сфере культуры. В 999 г. Саманиды были «ликвидированы», в 1009 г. Систан был вырван из рук последних Саффаридов, и там сразу же была учреждена газнавидская администрация; в последующие годы были разбиты белуджи в Мекране. Куда более важным было заключенное с тюрками Караханидами соглашение, по которому они оставили себе Трансоксанию, в то время как земли, лежащие к югу от Амударьи (Окса), включая Хорезм (Хиву), перешли к Махмуду. Здесь он учредил новую династию.
      Одно из подразделений тюрок-огузов во главе с родом Сельджук расположилось на южном берегу Окса, чтобы защитить страну от возможных набегов Караханидов. В это время все больше и больше буидских территорий попадало в руки Махмуда; в 1029 г. был захвачен Рей, и вскоре у буидских князей остались лишь Фарс и Керман. Уже в 1019 г. халиф даровал Газнавидам титул Йамин ад-Даула, «Правая рука государства», и они вознамерились завладеть Ираком и тем самым вновь дать халифу суннитского протектора; этот план так и не был осуществлен.
      Огромную историческую роль сыграли экспедиции в Индию, организованные между 1001 г. и концом царствования Махмуда. Они пронесли «священную войну» вплоть до южных районов Гуджарата и города Каннауджа в центре Индии на Ганге. Несмотря на сопротивление, временами принимавшее героический характер, разобщенные индийские князья не могли состязаться с газнавидской кавалерией и лучниками. Исламский империализм отпраздновал один из своих величайших триумфов: храмовые твердыни были взяты штурмом, их идолы разбиты и сокровища разграблены. Религиозное рвение войск неопровержимо свидетельствовало о непримиримой ненависти к язычникам. Махмуд, вне всякого сомнения, заложил основы величия индийского ислама, но он также несет ответственность за опасную напряженность в отношениях (существующую и поныне) между мусульманами и индуистами, хотя после замирения завоеванных территорий он обращался с представителями прочих религий корректно и даже допускал индийцев в свою армию. Последующие же правители позволили себе те необузданные акты жестокости, которые запечатлелись в памяти покоренных народов. Вызывающие ужас рассказы тогдашних и даже более поздних авторов, таких, как Саади (ум. 1292), о штурме храмового центра Сумната (1026) основываются скорее не на фактах, а на общем настроении того времени.
      Однако, хотя Махмуд нашел силы признать существование немусульманских религиозных общин, он не пожелал терпеть деятельность несуннитских общин в исламе. Он разогнал семеричников в долине Инда и энергично боролся против них в иранских провинциях; когда был захвачен Рей, огромная библиотека Буидов была сожжена из-за ее шиитского характера.