"Что делать! Что делать!" - думал Громов после беседы с городским головой. Его поразило безразличное отношение хозяев города к памяти полководца.
      "И так - от городской управы до царского престола!" - возмущался Громов.
      Он решил использовать свои знакомства в Московском университете и кое-какие связи в Петербурге.
      Время шло. Отступиться от дела, конечно, было легче всего, но учитель был не из тех, кто отступает при первых же трудностях.
      Он настойчиво добивался своего и писал во все концы страны письма и ходатайства. Громов умолял, убеждал и возмущался бездушным отношением к идее создания памятника. Он просил о помощи, вовлекал кого только мог в свои хлопоты по сооружению монумента.
      Наконец, после долгих проволочек, из Петербурга пришла бумага с разрешением комитету собирать пожертвования на памятник среди населения.
      В "департамент по сооружению монумента героям Измаила", как в шутку называли маленький дом учителя, затерявшийся на тихой улице города, иногда приходили рабочие судоремонтного завода, железнодорожники из паровозного депо, даже чиновники. Всех этих людей Громов просил рассказывать у себя на работе о значении сооружения монумента.
      Хлопоты комитетчиков дали свои результаты. Простой народ откликнулся на призыв. Рабочие, ремесленники, крестьяне понесли пятаки и гривенники. За ними потянулись чиновники. Солдаты из скудного жалованья выделяли по одной-две копейки и вместе с подписными листами о пожертвовании отправляли их в Измаил.
      Деньги на сооружение памятника поступали со всех концов России. Своими копейками, пятаками и гривенниками простые люди выражали большое уважение и любовь к героям Измаила, к полководцу Суворову.
      Городской голова Измаила пожимал плечами. Теперь он принимал учителя в своем кабинете безотказно, в любое время, даже стал называть его не "господин Громов", как раньше, а "мой дорогой Николай Григорьевич".
      А Николай Григорьевич действовал по старой народной пословице: вода камень точит.
      Шли годы...
      С того дня, когда впервые зародилась мысль о создании памятника в Измаиле, прошло двадцать два года. Наступил 1912 год, а средств на сооружение монумента всё еще было недостаточно. Поступивших за счет комитета денет хватило лишь на то, чтобы на центральной площади Измаила разбить парк с редкими породами деревьев. В этом новом парке было облюбовано место для памятника. По совету петербургского архитектора памятник решили поставить на высоком холме, напоминавшем о Трубчевском кургане, с высоты которого Суворов руководил штурмом крепости.
      Начало было положено. А сколько на это потрачено времени и здоровья! Трудно приходилось учителю. Порой ему хотелось уйти в сторону от комитетских дел. Но натура брала свое. Громов снова начинал свои хождения по мукам. И так многие годы.
      Парк разбит. Место для памятника отведено. Теперь, думал Николай Григорьевич, надо заказать в Петербурге проект монумента. Но как раз в это время произошло событие, чуть было не поколебавшее его замыслы.
      В газетах появилось сообщение о "высочайшем соизволении" на сооружение памятника полководцу Суворову на Рымникском поле сражения, на месте победы русских войск над турками в 1789 году. Царское правительство отпустило средства.
      Это известие сначала привело Громова в уныние.
      "Как же так, выходит, что двадцать с лишним лет трудов никому не нужны! Допустим, - рассуждал учитель, - нам не удалось поставить в Измаиле памятник бессмертному подвигу русских людей. Ну и что же! Зато будет воздвигнут не менее величественный монумент на Рымникском поле. Огорчает лишь, что он будет сооружен в Румынии, за пределами России. Немногие из русских людей увидят его. Но там этот памятник расскажет о славе русского оружия другим народам. Пусть они узнают, как русские солдаты мужественно и геройски сражались против турок, освобождая румынский народ от турецкого ига".
      После долгих размышлений он понял, что сооружение памятника на Рымникском поле в Румынии нисколько не помешает его работе.
      __________
      1913 год. На торжества по случаю открытия памятника А. В. Суворову на Рымникском поле съехалось много гостей. Среди них были и делегации от полков русской и австрийской армий, которыми сто двадцать четыре года тому назад командовал на поле битвы у реки Рымник полководец Суворов.
      Настала торжественная минута. С памятника спало покрывало, и перед взорами людей предстал Суворов на коне. Полководец со шляпой в руке чуть-чуть приподнялся на стременах, как бы приветствуя проходящие мимо него войска.
      Больше всего поразила Николая Григорьевича выдумка строителей памятника. Они отлили его из бронзовых трофейных пушек, отнятых русскими солдатами в сражениях с турками.
      - Отлично придумали! - восхищался Громов.
      Обо всем виденном на этом торжестве учитель рассказывал своим ученикам, измаильским друзьям. Ему посчастливилось в числе немногих гражданских лиц побывать на Рымникском поле.
      После этих рассказов измаильцы, выражая свое недовольство, возмущались:
      - Видимо, не доскачет до нашего города Суворов. На Рымникском поле поставили ему памятник, а мы что же? Для чего народ собирал деньги по копейке, по пятачку?
      Что мог ответить учитель на эти справедливые упреки? Он понимал денег на сооружение памятника пока что было еще мало.
      Наконец в начале 1914 года, после долгих проволочек со стороны городской думы, без разрешения которой комитет не имел права расходовать собранные деньги, состоялась долгожданная закладка памятника.
      По обычаю, в углубление фундамента положили металлический футляр, в котором хранилась часть боевого знамени суворовских времен и акт закладки.
      - А всё же приятно дожить до того дня, когда дело, за которое ты взялся, завершается! - радуясь, говорил Громов.
      И, обращаясь к людям, плотной стеной окружившим место закладки памятника, он сказал:
      - Дорогие друзья! В этом большом, благородном деле есть доля каждого из вас. Спасибо вам за помощь!
      Громов оглядел собравшихся. Среди них он увидел своих учеников - и малых и уже взрослых, рабочих, ремесленников и крестьян. Многие из них на протяжении долгих лет были его верными помощниками. Рядом с ним стоял его сын - Петр, горячий участник в делах своего отца.
      По настоянию учителя разработка проекта памятника была поручена скульптору Эдуардсу.
      Николай Григорьевич преобразился, словно помолодел. Можно было уже почти точно наметить сроки окончания работ. Дело сдвинулось с места.
      Но разразилась первая мировая война.
      Работу по сооружению памятника пришлось прекратить.
      "Видно, не мне кончать это дело!" - думал с горечью учитель.
      Громова, офицера запаса, призвали в армию. Уходя на войну, он обнял своего девятнадцатилетнего сына и сказал:
      - Прощай! Завещаю тебе довести до конца начатое дело. Помоги установить в Измаиле памятник.
      Сын поклялся выполнить волю отца.
      Николай Григорьевич ушел в армию.
      Измаил жил напряженной жизнью прифронтового города.
      Линия фронта приближалась к Рымникскому полю, на котором совсем недавно воздвигли памятник Суворову. Было решено памятник разобрать и перевезти в безопасное место подальше от войны.
      Воинская часть штабс-капитана Громова находилась неподалеку. Ему удалось еще раз взглянуть на величественный монумент.
      Николай Григорьевич пришел на Рымникское поле в тот момент, когда солдаты-саперы под руководством знакомого ему одесского скульптора Эдуардса уже начали разбирать памятник. Около них суетился какой-то однорукий старик-румын. Он с озабоченным видом помогал солдатам. Старик на ходу рассказывал, что руку он потерял в русско-турецкую войну на Балканах. Он воевал тогда вместе с русскими. И дед его ходил с русскими солдатами против турок. Вместе свободу румынам отвоевывали.
      А прадед его помогал самому Суворову - возил ему под Измаил сено и мамалыгу - хлеб из кукурузы.
      - Как же после этого не помочь русским солдатам! - говорил румын.
      Наблюдая, с каким угрюмым видом саперы разбирали бронзовую статую полководца, штабс-капитан так болезненно переживал эту операцию, словно его самого заживо хоронили. Заметив это, руководивший работами скульптор рассердился:
      - Что же вы, штабс-капитан, считаете лучше оставить всё это на месте?
      Николай Григорьевич ничего не ответил и, взмахнув с досадой рукой, отправился к своей роте.
      Памятник разобрали. Все бронзовые части вместе с фигурной решеткой перевезли в Одессу и сложили на литейном дворе Эдуардса.
      На Рымникском поле, где вновь развернулась кровавая битва, остался напоминанием о подвиге суворовских солдат высоко поднявшийся над степными травами массивный гранитный пьедестал. На нем еще месяц-другой назад бронзовый Суворов на бронзовом коне глядел на полки, проходившие на запад. Там русские воины дрались с австрийскими и германскими войсками.
      Николай Григорьевич Громов не вернулся в свой родной город. Он погиб в бою в начале 1917 года.
      __________
      Наступил 1918 год.
      Рабочие и крестьяне, солдаты и матросы бывшей Российской империи, опоясанные лентами с патронами, обвешанные гранатами, с винтовками в руках, дрались против белогвардейцев и иноземных захватчиков.
      Началась гражданская война.
      Румынское королевство, в котором хозяйничала вильгельмовская Германия, захватило Измаил и много других городов, сёл и деревень по Днестру.
      Жена и две дочери покойного Николая Григорьевича Громова оказались на захваченной врагами земле, за пределами родной страны. Петру Громову удалось уйти из Измаила с последними частями революционно настроенных войск бывшей царской армии.
      С полком этих войск, реорганизованным вскоре в стрелковый полк Красной Армии, Петр Громов прошел тяжелый путь гражданской войны. О судьбе матери и сестер, оставшихся в Измаиле, он ничего не знал много лет.
      Стихла гражданская война. Люди зажили мирной жизнью. Молодого командира Петра Громова направили на учебу в военную академию.
      - Советскому государству нужны свои образованные офицеры, напутствовал его на прощание командир дивизии.
      Незаметно промелькнули годы учебы в академии. И вот началась полная забот жизнь кадрового офицера советских войск.
      __________
      Проходили годы...
      Петр Громов получил назначение командовать полком, расположенным неподалеку от Одессы.
      На Громова-сына нахлынули воспоминания о далеком прошлом, об отце, патриоте с чистой душой, любившем свою Родину. И, конечно, сразу же по приезде в эти места он принялся за поиски памятника.
      Полковник Громов без труда отыскал литейный двор Эдуардса. Скульптор давно уже умер. В дальнем углу двора, под старым навесом, лежали поросшие бурьяном части бронзового памятника с Рымникского поля. Фигурной решетки, обрамлявшей монумент, не оказалось. Видимо, ее перелили на необходимые заводам детали машин.
      Петр Громов всегда помнил о последних словах отца, о его завещании. Он решил пока что предохранить старый памятник от всяких случайностей. "Может быть, придет время, - думал он, - когда этот памятник перекочует... Нет, - обрывал себя на полуслове молодой полковник, - пока рано об этом, потом..."
      Одесский Областной исполнительный комитет Совета депутатов трудящихся разрешил вывезти бронзовую статую со двора Эдуардса и поставить ее около здания Одесского художественного музея.
      Подошел 1940 год.
      Советские войска освобождали Бессарабию, долго страдавшую под игом румынских помещиков. Воины Советской страны входили в знаменитый город Измаил.
      Одними из первых на его улицы вступили солдаты и офицеры полка, которым командовал Громов.
      Жители города ликовали. В глазах у многих людей можно было увидеть слезы радости.
      Крупные слезинки скатывались из глаз Громова, шагавшего впереди своего полка. Он ждал, что вот-вот цепь людей у обочины дороги разорвется и к нему подбежит его престарелая мать. Она узнает в седеющем офицере своего сына. Он не сомневался в этом.
      Но ни мать, ни сестры не выходили из толпы. К колонне советских войск подбежали празднично одетые подростки и преподнесли полковнику огромный букет цветов.
      - От братьев и сестер! - сказали они, радостно улыбаясь. Цветов было много. Из толпы выбегали девушки, юноши, маленькие дети и преподносили воинам кто пышный, яркий букет, кто скромные полевые цветы. По мере движения колонны цветов становилось всё больше и больше. Вскоре полк уже походил на движущийся сад.
      И вдруг от толпы отделилась старенькая, седая женщина. Она шла посредине дороги, навстречу колонне войск. Старушка еще издали узнала в идущем впереди полка командире родного, долгожданного сына.
      Петр Громов увидел свою мать. Он устремился к ней. Они крепко обнялись, задержав на мгновение движение полка.
      - Сыночек, родной, дождалась-таки! - шептала сквозь слезы радости мать, припав к груди своего сына.
      __________
      Прошло двадцать два года с тех пор, как Измаил был насильно отторгнут от молодой Советской республики.
      Все эти годы русские люди, проживавшие в городе, обращали свои мысли к России, к Советской стране. Они ждали, когда Родина снова примет их в свою семью.
      Среди жителей города еще были живы те, которые хорошо знали и помнили учителя Громова, энтузиаста сооружения памятника полководцу Суворову. Некоторые из них присутствовали при закладке этого памятника в 1914 году. Им стало известно, что полковник Громов есть не кто иной, как сын уважаемого ими учителя.
      Они решили пойти к полковнику Громову, назначенному начальником гарнизона, и добиваться с его помощью, чтобы установили в Измаиле памятник Суворову.
      И вот многочисленная делегация горожан, в большинстве своем пожилые люди, явилась в Громову.
      - Хорошо бы отметить такой день! - обращаясь к начальнику гарнизона, сказал седоусый рабочий. - Слышали мы, что в Одессе стоит статуя Суворова на коне. Среди народа крепко держатся слухи, что измаильцы собирали на этот памятник деньги. Народ жертвовал свои копейки и пятачки. Народные средства! Жители Измаила требуют, чтобы памятник был, наконец, установлен в нашем городе.
      Как ни убеждал полковник, что статуя Суворова, установленная в Одессе года два назад, не имеет никакого отношения к измаильцам, ничего не помогало. Его слова не действовали. Делегаты стояли на своем.
      Они требовали от начальника гарнизона, чтобы тот принял от них ходатайство перед советским правительством. В своем письме делегаты просили отыскать и установить в Измаиле заказанный еще в 1914 году на народные деньги памятник героическим русским войскам, овладевшим крепостью.
      Полковник с волнением оглядывал настойчивых делегатов и обещал передать их просьбу по назначению.
      - Как не передать! - услышал он суровые слова старого рабочего. - Ты, чай, будешь из Громовых! Мы знали твоего отца! Он бы передал!
      Громов-сын сделал всё, чтобы письмо измаильцев дошло до советского правительства. Он лично доставил в политуправление армии просьбу своих земляков, адресованную Михаилу Ивановичу Калинину.
      В скором времени стало известно решение советского правительства о передаче трудящимся Измаила статуи с Рымникского поля, находящейся в Одессе, и отпуске средств на ее перевозку и установку на новом месте.
      - Наконец-то, - поздравляли друг друга пожилые измаильцы.
      - Скоро и у нас в городе поставят памятник Суворову! - делились радостной новостью юноши и девушки.
      - Наконец-то! - пожал морщинистую руку матери Петр Громов.
      Но и на этот раз не повезло Измаилу.
      Летом 1941 года гитлеровская Германия вероломно напала на Советскую страну. Статуя Суворова осталась в Одессе. Вражеские войска снова захватили Измаил. И только через три года стало возможным выполнить желание народа.
      Еще шла война, еще Советская Армия добивала остатки яростно сопротивлявшегося врага, а ходоки от вторично освобожденного Измаила уже ехали в Москву. Там, у Михаила Ивановича Калинина, они просили отправить к ним из Одессы бронзовую статую прославленного полководца. В доказательство своих прав ходоки ссылались на решение советского правительства от 1940 года и наказ представителей от воинских частей и городов царской России от 1890 года об установлении в Измаиле памятника Суворову.
      Михаил Иванович добродушно улыбнулся.
      - Это сколько же вы, бедняги, хлопочете? Почитай, почти шестьдесят лет! - сказал он.
      - Тридцать лет мы ждем его к себе, - заволновались ходоки. - Да почти столько хлопотали при царском строе. Заждались!
      - Теперь, мне думается, - уверенно ответил Калинин, - вашим хлопотам приходит конец. Памятник воинской славе русских людей скоро будет стоять в Измаиле!
      - Будет, Михаил Иванович! - с такой же уверенностью повторили делегаты.
      - Наконец, - говорил, изрядно волнуясь, Громов, - мы сегодня вместе с вами присутствовали при открытии на центральной площади памятника А. В. Суворову. Он поставлен на том самом месте, где тридцать с лишним лет тому назад произошла его закладка.
      Все эти годы лоскут боевого суворовского знамени и акт закладки хранились в земле, в металлическом футляре. И чтобы доказать это, старики старожилы вырыли футляр, как только в Измаил пришли советские войска.
      Таким образом мы узнали, что памятник, кочуя, переходил с места на место: с поля Рымникского сражения на тихую улицу Одессы, из Одессы - в Измаил, пока не был установлен у остатков стен покоренной Суворовым турецкой крепости. Он, наконец, стал там, где должен был стоять еще полвека назад.
      - Вот, пожалуй, и всё. Люди, жители Измаила, выполнили завещание моего отца так, как не смогли бы сделать ни я, ни кто-либо другой! закончил генерал свой рассказ.
      Прошло еще девять лет. Советский народ праздновал трехсотлетие воссоединения Украины с Россией. На празднике в Москве я встретил генерала Громова.
      Я узнал, что генерал вот уже несколько лет преподает в Военно-инженерной академии историю военного искусства. Это был его любимый предмет.
      В этот вечер разговор шел вокруг славных дел суворовских войск на украинской земле.
      - Украинцы не забыли, - говорил генерал. - Они помнят, что Суворов со своими чудо-богатырями немало потрудился на украинской земле. Знаете ли вы, что в Тульчине готовятся открыть памятник Суворову? Да, да! В самые ближайшие дни! И какой памятник! По модели скульптора Эдуардса!
      Беседа была дружеской, непринужденной. Генерал привел пример, как далекое прошлое перекликается с настоящим. Он достал из кармана кителя тщательно сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и вынул оттуда другой - поменьше размером.
      - Вот послушайте! - сказал генерал. - Я прочту вам надпись на постаменте памятника Суворову на Рымникском поле. Ее прикрепили в наши дни румыны. Вот она:
      "Этот памятник будет восстановлен в знак признательности и дружбы румынского народа с великим советским народом. Он был воздвигнут в честь победы над турецкими поработителями, одержанной русской армией под водительством блестящего полководца, генералиссимуса А. В. Суворова на Рымникском поле битвы 22/IX-1789 года.
      В рядах русской армии сражалось много румынских добровольцев.
      Вечная слава непобедимому полководцу А. В. Суворову, который сражался за освобождение нашего народа из-под турецкого ига!"
      Ч У Д Е С Н А Я  Ш К А Т У Л К А
      Не могу умолчать об одной интересной находке. Все началось со случая... Но случай ли это был? Когда упорно стремишься к цели, непременно ее добьешься. Такова старая истина.
      С кем бы мне ни приходилось встречаться, о чем бы ни говорить, как-то само собою получалось, что разговор переходил к моей излюбленной теме - о великом русском полководце Суворове. Каждому новому знакомому задавался один и тот же вопрос: нет ли у него каких-нибудь вещей, связанных с именем Суворова.
      Почти всегда следовал отрицательный ответ.
      Но дело этим не заканчивалось. Расспросы продолжались. Я прилагал все усилия, чтобы узнать, нет ли среди родных и друзей моего знакомого людей, интересующихся Суворовым.
      Оказывалось, и таких нет.
      И всё же этот человек не оставлялся в покое и должен был рассказать, не видел ли он случайно каких-нибудь суворовских вещей.
      Действуя таким путем, мне удалось разыскать много интересного. Но самое ценное - сердечная теплота, с которой люди относятся к памяти никем не побежденного полководца.
      Его имя они произносят с такой задушевностью, с какой обычно говорят только о самых близких и любимых людях.
      При имени Суворова лица старых и молодых, мужчин и женщин озаряются улыбкой, в которой таится гордость за русского полководца, за свою Родину.
      Как-то я разговорился с немолодой женщиной, работавшей в больнице. Ее муж, токарь ленинградского завода, погибший на войне, любил историю и изучал прошлое Родины. Он с увлечением отыскивал предметы старины и кое-что покупал у антикваров.
      - Мы с мужем ходили вместе в магазины и перебирали там старинные вещи, - рассказывала женщина. - Однажды нам понравилась окованная латунью шкатулка красного дерева.
      Подняв крышку шкатулки, мы увидели много ящичков. Под ними находилась крепкая, хорошо отполированная выдвижная доска, забрызганная чернилами.
      Я наблюдала, с каким интересом муж выдвигал и задвигал ящички. "Любопытно, - говорил он, - что хранил в них владелец?"
      Очевидно, шкатулка принадлежала богатому человеку, возможно какому-нибудь вельможе, вынужденному находиться в частых поездках и вести переписку в пути.
      Муж купил шкатулку, почистил и покрыл лаком. Он любовался ею и часто показывал друзьям.
      Рассказ женщины заинтересовал меня. Захотелось как можно скорее увидеть эту шкатулку с ящичками. По моей просьбе женщина принесла ее в музей.
      При самом беглом осмотре нетрудно было убедиться в том, что эта шкатулка вышла из рук мастера давно - лет сто, полтораста тому назад. Такие вещи изготовляли в первой четверти, не позднее половины прошлого столетия.
      Невольно мне пришла в голову мысль: не связана ли шкатулка с именем Суворова или какого-нибудь его сподвижника, участника легендарных походов русских войск в Италию и Швейцарию?
      Но прежде чем приобрести шкатулку для музея, я захотел проверить ее самым тщательным образом.
      Я спросил женщину, что ее муж нашел в ящичках шкатулки, когда та была куплена. Подумав, она сказала:
      - Муж внимательно осматривал всё внутри шкатулки, но ничего не обнаружил.
      - А не было ли в ней тайника?
      - Нет! Это я твердо знаю, - ответила владелица вещи.
      "Шкатулка, несомненно, с секретом, - думал я, - а если так, то секрет нужно обязательно раскрыть". Иначе музейный работник поступить не мог.
      Женщина давно уже ушла, а я стоял над шкатулкой, словно зачарованный, открывал и закрывал крышку, любуясь простотой и вместе с тем крепостью запоров.
      Пришлось вынуть из шкатулки все ящички, измерить их, выстучать стенки, проверить пазы, на которых они держались.
      В этот день, точнее - в эту ночь, только крайняя усталость заставила меня приостановить работу.
      Наступил день, а исследование шкатулки продолжалось с еще большим усердием, чем накануне. Она изучалась мною сантиметр за сантиметром. Ящички выдвигались и задвигались по многу раз. Ее крышка, стенки и дно выстукивались добросовестным образом...
      Все напрасно, секрет не раскрывался.
      Самые напряженные попытки найти разгадку не имели успеха.
      "В чем же дело?" - задавал я себе вопрос. Ведь осмотр шкатулки убедил меня в том, что в ней наверняка имеется тайник. Сомнений быть не могло.
      Почему, спросите вы?
      В этом меня убеждал опыт музейного работника и знание того, что в те далекие годы такие вещи, как эта шкатулка, не выпускались мастерами без секретных отделений.
      Шкатулкой пользовались как необходимейшей дорожной вещью при частых переездах в кибитках и каретах. Она безусловно должна была иметь такой укромный, не заметный для чужого глаза, уголок. Там хранились важные документы, деньги, драгоценности.
      Прошел еще день, а шкатулка не раскрывала секрета. Как же быть? Завтра придет за ответом владелица. Нужно торопиться.
      Я начинал злиться, нервничать... Бывали минуты, когда мне хотелось ударить шкатулкой об пол.
      Пришлось обратиться за помощью к товарищам, опытным музейным работникам.
      Выслушав меня и еще раз осмотрев шкатулку, они также решили, что она должна быть с секретом.
      Значит, я не ошибался. Снова за работу. Все сначала. При этом я должен был пускаться на разные хитрости: выстукивать шкатулку не хуже врача, открывать одну половину ящичков и нажимать на стенки, дно и крышку. Все было напрасно!
      Чтобы внести в свой труд какую-то систему, порядок, пришлось разработать табличку с номерами ящичков, пазов и граней шкатулки. Просмотренные номера вычеркивались.
      Так мне казалось легче работать.
      Кто-то из товарищей порекомендовал проверить шкатулку рентгеном.
      - Лучи помогут определить, спрятано в шкатулке что-либо или нет, сказал мне советчик.
      - И впрямь! - спохватился я, но сразу же остыл. Предлагать в таком деле рентген? Попробуйте рыболову с лесой и удилищем предложить воспользоваться в рыбной ловле неводом! Оно, конечно, верней, но пропадет прелесть рыбной ловли: раннее утро, тишина, поплавки, клёв, подсечка и... радость улова какого-нибудь окунька, а то и самого заурядного бычка.
      Так и в нашем деле.
      Время шло, а тайник не обнаруживался.
      Порой хотелось оставить поиски. Ничего нового нельзя было придумать.
      Но внутренний голос постоянно шептал:
      "Терпение, терпение и еще раз терпение!"
      Прислушиваясь к этому голосу, я продолжал трудиться.
      Ночь без сна сделала свое дело. Усталость свалила меня. Незаметно подкрался сон. Он настиг меня за столом, на котором стояла шкатулка.
      Сон был беспокоен. Так спят только сильно уставшие люди. Во сне я видел себя военным. На мне был мундир, какие носили лет сто пятьдесят тому назад. Под моим командованием находился полк отважных русских воинов. Они еще совсем недавно вернулись из далеких иноземных стран после блистательных побед над остатками могучих армий "двунадесяти языков", разгромленных на Бородинском поле полководцем Кутузовым.
      Мой полк переходит из одного места в другое. Учение следует за учением. Полковая жизнь в разгаре.
      В военной, походной жизни мой друг и помощник - большая шкатулка в виде дорожного бювара.
      Вот ящичек для гусиных перьев. Вот другой - для ножей, которыми адъютант чинит перья. В одних ящичках хранятся сведения о подчиненных моего полка, а в других - личная переписка с друзьями и родными.
      Вот один ящичек, побольше размером. В нем лежат три - четыре книги, помогающие коротать часы в дороге.
      Выдвинув дубовую, гладко отполированную доску из-под ящиков, я с некоторой грустью гляжу на ее поверхность, покрытую чернильными пятнами. Эта доска незаменима в пути. Многие письма и документы были написаны на ней. Вот и сейчас я собираюсь написать какую-то бумагу. Ищу гусиное перо. Где же оно?
      "Куда это пропал адъютант? Опять забыл приготовить перья! Надо пробрать его, пусть только явится!"
      В поисках пера я протягиваю руки вперед... и от удара обо что-то твердое, просыпаюсь. Оказывается, я ударился об острый угол шкатулки.
      Вскочив со стула и потряхивая кистью руки, я быстро зашагал по комнате. Мысли о шкатулке не давали мне покоя и во сне.
      Прошло несколько минут... Боль утихла.
      Стоило бросить только один взгляд на шкатулку, чтобы убедиться - она заперта, и крышка по-прежнему скрывает от меня полочки и укромные уголки, которые еще за несколько минут до этого так отчетливо представлялись во сне.
      Желание разгадать секрет шкатулки усилилось.
      Но как добиться успеха? Почему-то меня навязчиво преследовала одна мысль, от решения которой зависело открытие тайника. Мне казалось, что надо представить себе, каким движением владелец открывал крышку. В этом заключалась, на мой взгляд, отгадка. Я стал почти ясно представлять себе, как он быстро подходил к шкатулке, клал обе руки на крышку и слегка нажимал пальцами. "Вот так именно он и действовал", - думал я. Не попробовать ли и мне этот прием?
      Сказано - сделано.
      В тот же момент раздался треск, и с тихим шорохом отделилась передняя планка. Это было так неожиданно, что я даже отшатнулся.
      В открывшемся тайнике лежал завернутый в белый лоскут пакет.
      "Это сон!" - промелькнуло в голове.
      Протирая глаза, я проверял, сплю или бодрствую.
      Потребовалось несколько секунд, чтобы до меня дошла простая мысль: "Нужно протянуть руку и взять находку. Так просто!" И все же рука не поднималась...
      Но еще мгновение - и пакет вынут.
      В лоскуте материи лежали пожелтевшие документы и огневой позолоты военный крест. На лицевой стороне креста сверкали слова:
      "Измаил взят декабря 11 1790"
      Самая буйная фантазия не могла придумать ничего более желаемого.
      Наградной крест за взятие Измаила долгие годы пролежал в шкатулке. Он, конечно, положен туда тем, кто носил эту заслуженную награду, полученную за отвагу при штурме русскими войсками сильнейшей турецкой крепости.
      Шкатулка приобрела музейную ценность.
      Теперь надо просмотреть документы.
      А вдруг там какая-нибудь записка, сводящая на нет все мои догадки?
      Нет, нет! Бумага старинная, с желтизной.
      Я развертываю один документ. И первое, что бросается в глаза, подпись, единственная в своем роде по начертанию.
      Мелкие бисеринки букв с опрокинутым над первым словом "С", длинный, полуизогнутый, словно турецкий ятаган, хвост буквы "р" и по-суворовски неожиданно спокойное, округлое законченное большое "Р" в слове "Рымникский".
      Подле подписи стояла сургучная печать Суворова.
      Надо знать, что личную печать Суворов ставил только под очень важными документами.
      В пожелтевшем от времени документе, написанном мелким почерком, сообщалось:
      "Бугского, Егерского корпуса подпорутчик Петр Брандгаузен, проходя с усердием и ревностью течение службы, приобрел особливое к себе уважение подвигом своим при взятии приступом крепости и города Измаила и истреблении там многочисленной армии турецкой в одиннадцатый день декабря прошлого, 1790 года".