Олень вышел на опушку, пугливо поводя большими влажными глазами и раздувая ноздри. Он старался почувствовать опасность раньше, чем будет обнаружен сам. Вся его жизнь состояла из сплошной опасности, быть беспечным он не мог даже во сне. Беспечные в тайге не выживают.
      Густой утренний воздух вливался в легкие, наполняя ловкое тело силой. Ветра не было. Солнце пока пряталось за склонами сопок, и тяжелый туман стекал вниз, в лощину, где было еще совсем темно. Олень переступил тонкими ногами, раздумывая, стоит ли спускаться к ручью. Там трава была сочной и сладкой, но для этого нужно было пересечь широкую поляну, оказавшись на виду, вдали от спасительных зарослей. Он напружинился, решаясь, и уже сделал было шаг, но через мгновение отпрыгнул вглубь леса и, как призрак, исчез между обвитых вьюнком стволов. Только качнувшиеся кусты выдавали, где он скрылся.
      Вскоре звук, напугавший оленя, повторился. Неосторожный хруст ветки, приглушенный кашель, негромкая брань…
      – Твою мать! Чуть ногу не сломал! Долбанные кроты!
      Молодой белобрысый парень с растрепанной шевелюрой присел на корточки растирая ногу. Он был одет в камуфлированную спецовку и кирзовые сапоги – стандартную одежду сельского жителя. Следом за ним на опушке показался мужчина постарше с аккуратно подстриженной черной бородкой. Он тоже был в камуфляже, но совсем другом – дорогом обмундировании, которое используют подразделения специального назначения – крепком, добротном, очень функциональном.
      Бородатый посмотрел на своего спутника с легким пренебрежением во взгляде, едва заметно скривил губы.
      – Под ноги надо смотреть, а не на кротов обижаться. А еще за языком своим следи, Коля. Я тебе уже говорил, чтобы ты про мать не вспоминал при мне. Короткий у тебя ум.
      – Да ну тебя, Ибрагим, – досадливо отмахнулся молодой. – Вечно ты к словам цепляешься. Отдохнуть надо.
      Он присел на траву, не дожидаясь решения старшего, и очень аккуратно стянул с плеч большой и явно тяжелый ранец, пристроив его к стволу дерева.
      Если Ибрагиму и не понравилась такая бесцеремонная самостоятельность парня, то он ничем не выдал своих чувств.
      – Пять минут, – коротко распорядился он, едва заметно поведя плечом.
      Охотничий карабин «Сайга», внешне неотличимый от самого популярного в мире автомата Калашникова, скользнул прямо ему в руки.
      – Ты чеченец, Ибрагим? – поинтересовался молодой, стягивая сапог.
      – Ингуш, – лаконично ответил тот.
      – А это не одно и то же?
      – Ты русский? – задал встречный вопрос бородатый.
      – Украинец.
      – А это не одно и то же? – усмехнулся старший.
      Николай хмыкнул, признавая правоту товарища.
      – Долго еще топать? – капризно надул он губы.
      – Вниз спуститься осталось. Там подыщем местечко, пристроим груз, и можно возвращаться.
      Николай откинулся на спину, блаженно глядя в высокое голубое небо, по которому лениво ползли легкие облачка, подсвеченные еще невидимым здесь, между сопок, солнцем.
      – Здорово! – потянулся парень. – Два дня на обратный путь – и все! Уеду к черту из этих мест! С такими деньгами я теперь везде король буду!
      Бородатый неодобрительно усмехнулся.
      – Получи сначала эти деньги.
      – А что, думаешь, кинут? – насторожился молодой. – Черта с два! Побоятся! Слишком серьезное дело, чтоб кидать.
      – Не кинут, успокойся, – махнул рукой ингуш. – Это дорого стоит. Зачем мелочиться, обманывая?
      Он легонько пихнул ботинком ранец Николая. Парень побледнел и отшатнулся.
      – Ты сдурел, Ибрагим? Это тебе не мешок пороха! Если рванет, нас до Китая разбросает!
      Бородатый захохотал, обнажив крепкие белые зубы.
      – Что ж вы за люди? Считаете нас, горцев, дикарями, а сами хуже папуасов! Ты, Коля, когда последний раз книжку читал?
      Молодой насупился, обиженно глядя на товарища исподлобья.
      – Как дите малое, честное слово! – продолжал веселиться Ибрагим. – Да уж, это тебе не мешок пороха. Эту штуку так просто не взорвешь. Тут потрудиться надо.
      – А как взорвать? – все еще недовольно спросил Николай.
      – Ну, если на пальцах… – поджал губы Ибрагим. – Плутоний сам по себе не взрывается. Нужно, чтобы он достиг критической массы… – в глазах Николая отразилось глубочайшее непонимание. Ибрагим почесал бороду, пытаясь подобрать слова еще проще. – В общем, чтобы произошла цепная реакция и выброс огромного количества энергии, нужно смять плутоний так сильно, чтобы атомы проникли друг в друга, перемешались и начали друг с другом взаимодействовать. Для этого он весь обложен взрывчаткой, которая должна взорваться одновременно со всех сторон, и своим взрывом сплющить плутоний. Только тогда произойдет ядерный взрыв. А так его хоть обпинайся – ничего не будет. Сама бомба на 90 процентов состоит из обычной, хотя и мощной взрывчатки. Вот ее ты и несешь. А сам заряд у меня. Доставим на место, соединим их – и домой, деньги тратить.
      – Вечно так, – недовольно пробурчал парень. – Мы, русские, тяжелую работу делаем, а вы только деньги тратите.
      – Ты же не русский, – усмехнулся Ибрагим.
      – Какая разница! – досадливо сплюнул Николай. – По любому, ты, поди, побольше моего деньжат отхватишь. А, Ибрагим? Несправедливо так.
      – Справедливо, – покачал головой ингуш. – Я мешок и без тебя бы дотащил, хоть и устал бы. А вот ты со своим деревенским пропитым мозгом собрать и включить устройство не сумеешь. Так что, кто полезнее, тому и платят больше. В школе надо было учиться, а не в карты на уроках играть. Вставай, хватит разлеживаться!
      – Жадные вы, черные! – зло бросил молодой, натягивая ранец. – И хитрые. Ну да ничего, и вас за вымя потрогать можно.
      Ибрагим прищурился, глядя, как его спутник спускается вниз, в лощину.
      – Это ты, Коля, жадный. Жадный и ленивый. Но глупый, – хмыкнул он, перехватил «Сайгу» поудобнее, и направился следом…
      …Олень решился спуститься к ручью только вечером, незадолго до наступления темноты. Ночью к водопою пойдут хищники, нужно было поторопиться.
      Он стремительно пересек открытое пространство, и сторожко замер в кустарнике. Что-то было не так. Недвижимо он стоял почти пять минут, но не заметил ничего опасного. Чуть потоптался на месте, решаясь, и медленно двинулся к ручью.
      В этот миг ветерок потянул с другой стороны, и в его трепещущие ноздри ударил самый страшный запах – запах крови. Запах смерти. Олень всхрапнул, и в ужасе застыл. В нескольких метрах от него лицом в траву лежал человек. Сквозняк с ручья шевелил его светлые волосы, а под левой лопаткой виднелась узкая резаная рана, из которой сочилась уже загустевшая кровь. Олень пришел в себя, и как спущенная стрела, метнулся обратно в свой лес, забыв, что хотел напиться. Он едва не сломал ногу, споткнувшись о необычный мешок, спрятанный в кустах. Мешок упал на бок, его верхний клапан открылся. Из-под клапана тигриным ярко желтым зрачком выглянул кружок с тремя черными треугольничками, соединенными вершинами в виде небольшого пропеллера.
      Олень не знал, что в этом мешке жила смерть пострашнее той, что убила светловолосого человека…

      – Картошка! Горячая картошка! Соленые огурчики! Беляши с мясом!
      Громогласная тетка неопределенного возраста толкала вдоль состава свою тележку с накрытыми полотенцами бачками.
      Леха Никифоров повел носом, принюхиваясь к соблазнительным запахам, но ничего покупать не стал. Уточнение торговки, что ее беляши с мясом, настораживало – о беляшах с другой начинкой он еще не слышал. А остальные ее продукты слишком откровенно намекали на вагонные посиделки с бутылочкой «белоголовой». Действительно, кто же будет есть вареную картошку с огурцами – да без водки?
      Вот только водку, как и другие спиртные напитки, не исключая пива, Леха уже пару лет как не пил. Вообще. Ни грамма. Не для того он выныривал, выгребал изо всех сил из-под удушливой сивушной волны, чтобы начинать снова.
      Волна эта накрыла его еще там, в Чечне, где он «восстанавливал конституционный порядок» в составе сводного отряда подмосковного ОМОНа. И не просто «в составе», а командиром подразделения.
      Две командировки, полгода войны. Полгода страха, боли, крови, ненависти. Полгода откровения. Полгода настоящей мужской дружбы, которую не зря называют братством.
      А потом катастрофа. И боль, которую не сравнить ни с чем, даже с тем, что он вытерпел за эти полгода. Он глушил эту боль, как мог, водкой. Глушил так, что его перестали брать на боевые, а потом под благовидным предлогом спровадили «на большую землю». Но он и там не мог вынырнуть из этой горькой кипучей волны.
      Он ушел со службы, хотя ему прочили блестящую карьеру. Работал в охране – сначала в руководящем звене, а потом все ниже и ниже. Пока при приеме на работу в качестве обычного «дядьки на дверях» ему не начали отказывать. Он помнил лица тех, кто отказывал. Смущенные, сочувствующие, брезгливые. Многие из тех, кто ему отказывал, сами побывали «там». Но они сохранили силу и остались людьми. А он опустился.
      Однажды, когда закончились деньги, когда закончилась водка, когда закончились «друзья», которых он поил, а те, кто захотел бы поить его, так и не появились – он остановился. Просто вышел на балкон, потер заросшее щетиной лицо, и сказал себе: «Все!»
      Путь обратно наверх был тяжелым. Ведь он начинал не с нуля, а с отрицательной отметки. Его многие знали. И знали, что с ним произошло. Это недоверие побороть оказалось труднее, чем бросить пить. Репутация – это такая вещь, которую легко сломать, но очень трудно починить. Но он справился. Леха был сильным человеком. Сильным и добрым. А когда-то еще и веселым. Только доброго и веселого в тридцать пять все зовут Лехой, причем с уважением и без панибратства.
      А недавно его позвали обратно в ОМОН. Позвонил товарищ, который когда-то служил у Лехи в подчинении, и предложил стать его замом. «А потом как сложится», – добавил он.
      Леха не дал ответа сразу. Взял тайм-аут на две недели, подумать. Раньше ему было хорошо служить. Он знал ответы, и не сомневался в том, что делает. Сейчас возвращение пугало его. Не возвращайся туда, где был когда-то счастлив. Тем более туда, где твое счастье было убито. Вот только в охране он чувствовал себя холуем, выполняющим распоряжения барина, с тоской вспоминая время, когда он был «государевым человеком». В общем, классические душевные терзания и метания, которые решаются только чисто волюнтаристским путем – встать утром, набрать номер, не умываясь, и дать такой ответ, после которого пути назад не будет.
      Но прежде надо было, что называется, отдать долги. Нет, не денежные – денег в долг Леха никогда не брал, принципиально. Берешь-то чужие на время, а отдавать приходится свои и навсегда. Были долги другого рода.
      До отправления оставалось минут десять, вещи уже лежали в купе, спешить было некуда. Впереди – еще больше суток дороги. Алексей спокойно закурил, осматриваясь по сторонам. Проводник лениво грыз семечки возле вагона.
      Рядом веселилась компания молодежи. Три слегка подвыпивших, но прилично, даже стильно, одетых парня лет двадцати пяти провожали симпатичную девушку. Ежеминутно раздавались взрывы хохота. А когда прибежал четвертый, невысокий лысоватый живчик с гитарой, вообще началась форменная цыганщина.
      – От нас уехал, от нас уехал, надзиратель дааа-ра-гой! – заголосил лысый с ходу.
      Девушка негодующе глянула на певца, но тот не смутился, и, грохнувшись на колени прямо на пыльный асфальт перрона, продолжил свои куплеты:
      – Хочешь – миску оближи, ну че на мясо косисся!
      Ты скажи, скажи, скажи, как ко мне относисся!
      Он высунул язык, и тяжело по-собачьи задышал, преданно глядя в глаза отъезжающей.
      – Вот урод, – беззлобно засмеялась девушка. – Ну, погоди, вернусь, всем вам, алкашам, мало не покажется.
      – Да ты чего, Натах! – встрял светловолосый парень в белой футболке. – Все будет ништяк! Мы за твоим Мишкой присмотрим!
      – Вот этого я и боюсь, – криво усмехнулась Наташа. – Вас и под надзором то фиг удержишь, строгие ошейники нужны, а тут без меня совсем в разнос пойдете. Не дай Бог, хату спалите – поубиваю!
      – Брось, Наташ, – возмущенно развел руками третий молодой человек, на лице которого ярко светилось нетерпение. – Мы ж помаленьку!
      – Ага, помаленьку! Дурочку из меня не делай, – прикрикнула девушка. – А то я не видела, как вы ящик водки за баню прятали! Кот из дому – мыши в пляс?
      – Дык…эта… дык мы… – сконфузился парень.
      – Мы-мы, му-му, – передразнила Наталья. – Конспираторы, блин.
      – Бабу не обманешь, она водку сердцем чует, – вздохнул светловолосый.
      – Твой перегар только сердцем и чуять, от запаха сразу без чувств упадешь, – не осталась в долгу Наташа.
      Лысый встрял, гася пикировку:
      – Так, Наталь, все забыла? Ничего не взяла? Это ведь дело серьезное. Дорога дальняя, мало ли чего. О безопасности надо всегда думать.
      С этими словами он вручил обалдевшей девушке пачку презервативов.
      – Ну что за сволочи! – бессильно пожаловалась она, подняв глаза к небу. – Вам я в бане на полку пачку положила. Приеду – проверю. Не дай Бог, хоть одного хватать не будет.
      – Я чего-то не понял, – нахмурился светловолосый. – А зачем ты их туда положила, если пользоваться нельзя?
      – Силу воли, блин, вашу испытывать буду! Хотя, на фиг они вам? У вас беспробудное пьянство давно победило половые излишества.
      Алексей быстро отвернулся, чтобы спрятать смеющееся лицо. Очень уж озадаченно выглядели физиономии парней, с натугой соображавших, обидели их сейчас или комплимент сделали.
      – Граждане пассажиры! – раздался голос из динамиков. – До отправления поезда остается пять минут. Просьба провожающим освободить вагоны!
      Леха щелчком зашвырнул окурок на пути, и двинулся, было, к тамбуру.
      – Аллах Акбар!!!
      Громкий многоголосый выкрик заставил его вздрогнуть. Колени сами собой инстинктивно подогнулись, и лишь усилием воли он смог удержаться, чтобы не присесть, закрывая голову.
      В нескольких метрах от него группа мужчин образовала кружок. Сейчас они, прославляя своего Бога, одновременно вскинули руки вверх. Четверо из них были одеты в светлую свободную одежду и белые тюбетейки на головах. Остальные подходили к ним, обнимали, и жали руки.
      – Нервы ни к черту, – тихо покачал головой Леха, и с силой бросил свое тело вверх по ступеням, поднимаясь в вагон.
      В его купе никого не было. Он отодвинул чистенькую занавеску с узорами на окне, поправил цветы в вазе, и плюхнулся на полку, выбрав на столе газету. Давненько он не ездил в поездах. С тех пор уровень сервиса шагнул далеко вперед.
      Дверь плавно отъехала в сторону, и в купе вошла та девушка с перрона, Наташа. Вблизи оказалось, что ее миловидное лицо все усыпано конопушками.
      – Здравствуйте. Не помешаю? – поинтересовалась она.
      – Заходите, доставьте радость, – вскочил Леха. – Давайте помогу!
      – Не стоит, – улыбнулась девушка. – У меня одна сумка.
      Она бросила сумку в угол, и присела к окну, переводя дух.
      – Весело вас провожают, – заметил Алексей. – С оркестром.
      – А, это муж со своей шайкой-лейкой, – засмеялась Наташа. – Пьяницы-энтузиасты. Жены да подруги у всех разъехались на лето. Я одна сдерживающим фактором оставалась. Так что у них сегодня праздник. Водки с пивом накупили, шашлык маринуется, баня затоплена. Короче, дня на три загудят, черти.
      Тон Наташи был осуждающим, но в нем отчетливо звучала добродушная и даже ласковая нотка.
      Вагон едва ощутимо вздрогнул, и перрон медленно стал уплывать назад, оставляя за стеклом веселую гоп-компанию.
      – А ваш муж, это тот, с гитарой? – поинтересовался Алексей.
      – Упаси Господь! – даже перекрестилась девушка. – Андрей, конечно, замечательный парень, разудалый такой. Но я не позавидую девчонке, которая решит с ним жизнь связать. У него же не шило в жопе, а прямо отбойный молоток какой-то! С таким хорошо в баньку сходить, на шашлыки, на курорт прокатиться. Скучно не будет. Но жить!
      Леха не удержался от смеха. Грубоватая открытость девушки ему понравилась. «Свой парень!» – решил он.
      – Вам смешно, – всплеснула руками Наташа. – А ведь он всю компанию заводит! Они ж как поддадут, так то в сугроб с крыши бани прыгать начнут, то дуэль на газовых пистолетах затеют. Девок каких-то левых постоянно с собой тащит.
      – Проституток что ли? – не понял Леха.
      – Да вы что? Покупать любовь за деньги эта шайка не способна органически. Только на халяву! Я же говорю – энтузиасты. То студенток из общаги, то официанток из кабака. В общем, таких же, энтузиасток. Моего с панталыку сбивает! В прошлом году собралась ехать – я каждое лето к матери уезжаю – а они всей бандой на юга решили податься, дикарями. У нас поезд в один день был с Мишкой, мужем моим, с разницей в пару часов. Я на Москву, а они в теплые края. Так что вы думаете? Я чемодан пакую, а Мишка бриться пошел. Выходит из ванной, а кольца на пальце уже нет! Куда дел, спрашиваю? А тот глядит на меня глазами младенца, ресницами хлопает. Наташенька, там же жарко, я же в кольце упрею! Ну не гад, разве?
      Никифоров стер невольную слезу, давясь смехом. Отношениям этой девушки с балбесом-мужем можно было только позавидовать. Так говорить может только человек, полностью и без остатка доверяющий своей «второй половине».
      По проходу мимо их открытой двери прошли четверо мужчин в кожаных, несмотря на жару, куртках, со спортивными сумками в руках. Замыкающий бросил взгляд в их купе, и Алексей непроизвольно напрягся. Жесткие оценивающие глаза черноволосого мужчины ему очень не понравились. В них не было ни угрозы, ни даже равнодушия, с каким обычно смотрят на незнакомых и не вызывающих интереса случайных людей. Это был беглый, но внимательный взгляд человека, знакомящегося с обстановкой. Нехороший был это взгляд, неуместный.
      Из коридора донесся чей-то голос, видимо, проводника:
      – Вы куда? Из какого вагона?
      – Это пятый? – отвечавший говорил с легким, едва заметным акцентом.
      – Да.
      – Значит, к тебе. Мы опаздывали, пришлось в другой вагон садиться, а сюда пешком идти.
      – Билеты и документы покажите, пожалуйста.
      Возникла пауза, через полминуты проводник произнес:
      – Ваше второе купе, проходите. Я сейчас зайду, заберу билеты.
      – Забери сейчас, э! Отдохнуть хочу.
      Но проводник был непреклонен:
      – На это время нужно, и деньги за постель еще собрать. Сами виноваты, что опоздали. Через пять минут приду.
      В ответ хриплый голос произнес что-то на непонятном языке, вызвав громкий смех товарищей.
      В дверях возник проводник, совсем молоденький светловолосый мальчишка. Его щеки заливал румянец, наверное, разнервничался, пока говорил с этими новыми пассажирами.
      – Ваши билеты, пожалуйста! – насупившись, потребовал он, присев на краешек дивана.
      Никифоров отметил, что у них он документы не попросил.
      – Если возникнут проблемы – обращайся, – Леха протянул билет, кивнув через плечо, имея в виду странных попутчиков.
      – Проблем не будет, – заулыбался парень. – У меня не забалуют. С проводником шутки плохи. Я ведь могу и Ташкент устроить, и Антарктиду. Могу туалет за час до станции закрыть, или музыку посередь ночи воткнуть. Способов много.
      – Ты только не увлекайся, мне живым надо добраться, – делано испугался Леха.
      – Все будет нормально, не беспокойтесь, – уверил его мальчишка, поднимаясь с места.
      – Полупроводник, – с ироничной улыбочкой заметила Наташа, когда он вышел. И пояснила. – На целого еще не тянет.
      Лехе ничего не оставалось, кроме как снова рассмеяться.
      Наталья посмотрела на него с прищуром, что-то прикидывая в голове.
      – А может, по рюмашечке? – предложила она, решившись. – Я у этих гавриков почти полную бутылку коньяка отобрала, чтоб раньше времени не натрескались.
      Никифоров вздохнул, и помотал головой.
      – Не могу, Наташа. Честное слово. Я свое уже отпил.
      – Завязали? – догадалась девушка. – Уважаю. Этим салагам бы так!
      – Нет, Наташ, так им не надо, – нахмурился Леха. – Так никому не надо.
      Своим особым, женским чутьем Наташа поняла, что коснулась больной темы, и не стала углубляться.
      – А откуда вы знаете, как меня зовут? – спохватилась она.
      – На перроне еще услышал, – улыбнулся Леха. – Я рядом с вашим цирком курил возле вагона.
      – Так не честно, – обиделась девушка. – Я же не знаю, как вас зовут.
      – Алексей. Леша, – представился Никифоров. – Только давай на ты, хорошо?
      – Хорошо, – согласилась Наташа. – А ты не будешь возражать, если я одна, по синяковски, пару рюмочек опрокину? Я когда от мужа уезжаю, почему-то нервничаю всегда. А потом нервничаю, когда возвращаюсь.
      – Выпей, конечно. Я не агрессивный трезвенник, другим не мешаю. А почему нервничаешь, когда возвращаешься?
      – Да никогда не знаешь, чего он там за время моего отсутствия начудит, – усмехнулась Наталья, наливая себе в казенный железнодорожный стакан немного дагестанского коньяку. – Ведь мужики, уж извини за откровенность, они же хуже детей! Те хоть не пьют и не курят. В прошлый раз на два месяца уезжала. Так он все это время полуголодный ходил, у друзей и родственников питался да тушенку из банки ел. А в холодильнике у него огромная кастрюля щей до моего приезда стояла, плесень из нее аж крышку подняла. Не додумался посмотреть в холодильник! Представляешь? Приезжаю – вроде, чисто дома. Ну, как у мужиков чисто бывает – откровенного бардака не наблюдается. И они с братом стоят, качаются. Всю ночь с ним, оказывается, шуршали, порядок наводили. Как раз к поезду успели. А по ходу дела по бутылочке водки скушали, для допингу. Я шкаф открыла, а оттуда все наше постельное белье как вывалится! Прямо на меня! Я перепугалась, чуть орать не начала. Они его туда ногами утрамбовывали, чтобы влезло. Инструкцию от стиральной машинки, понимаешь, найти не смог, а без нее включить побоялся! Так и спал, сначала менял пользованное на чистое, потом в уже пользованном выбирал что почище, а потом переворачивал менее грязной стороной вверх. Ну, что за народ!
      – Знакомо, – сквозь смех выдавил Леха. – Ох как все это знакомо!
      – Не может быть, – не поверила Наташа. – Я думала, мой один такой, да еще друзей таких же нашел.
      – Всяко бывало, – разочаровал ее Леха. – Даже и похлеще еще.
      – Леш, а ты кто? Военный, наверное? – неожиданно спросила Наташа.
      – Почему ты так решила?
      – Не знаю. Что-то в тебе есть такое… характерное.
      – Не совсем военный. Мент я. Бывший.
      – Мой дядька, он следователем работает, часто говорит, что менты бывшими не бывают, – заметила девушка, испытующе глядя на попутчика.
      Как же точно она попала! Прямо в яблочко. Леха пока так и не нашел ответа на свой главный вопрос – нужно ли ему возвращаться.
      – Добрый день. Я вам не помешала?
      Леха вскинул голову, и рухнул в эти огромные, зеленые, как весенняя трава, глаза. Глаза, давно ставшие его мечтой, и его проклятьем. Глаза, которые напоминали ему о его долгах. О долгах, которые невозможно выплатить.

      – Ну, как тебе?
      Сашка Лосев, лейтенант сибирского ОМОНа, протянул руку, чтобы забрать фотографию. Леха Никифоров не заметил этого движения. Он заворожено смотрел на девушку на снимке. Блондинка с длинными вьющимися волосами, обычная симпатяга, по-славянски скуластая, улыбчивая. Но даже на любительской фотографии зеленым пламенем сверкали ее глаза.
      – Эй, ты что, влюбился? – хохотнул Сашка.
      – А? – встрепенулся Леха. – Да, блин, красивая у тебя девчонка.
      – А то! – горделиво ухмыльнулся Лосев. – У нас в Сибири красавиц много, не то, что в вашей столице.
      – Москву не замай! – притворно рассердился Леха.
      Клетчатая тень маскировочной сети качнулась перед глазами, от чего фотография, казалось, ожила. Капитан Никифоров с сожалением протянул фотку обратно ее счастливому хозяину. Сашка пристроил ее на место, в подкладку черного ОМОНовского берета, и водрузил головной убор на самую макушку. Леха пренебрежительно хмыкнул – в подмосковном сводном отряде было модно носить берет, сдвинув его почти на самый нос, а залихватский «дембельский» манер сибиряков считался «колхозным».
      – Как он у тебя там держится? – в сотый, наверное, раз, поинтересовался Леха.
      – Гвоздем прибиваю, – так же привычно отозвался Сашка. – Ну, что, поскакал я, пожалуй.
      Он пружинисто поднялся с грубой деревянной скамьи, и от души хлопнул по протянутой ладони.
      – Давай, братишка, завтра свидимся. Нас тоже под Хаджи-Юрт перебрасывают. Опять службу вместе тянуть будем. Вы там к завтрему порядок наведите, ага?
      – Не извольте беспокоиться, – козырнул Сашка, и побежал к взревывающим движками «Уралам».
      Хлопотный аул Хаджи-Юрт в пятнадцати километрах от Грозного требовал к себе усиленного внимания. Последние два месяца блокпост на его околице «держал» ОМОН из Архангельска, но теперь пришла пора менять парней. На смену выдвигался сибирский отряд, а днем позже на подкрепление должны были прибыть «подмосквичи».
      Сашка Лосев был комвзвода сибиряков, а Леха командовал ротой сводного отряда подмосковного ОМОНа. Они подружились так, как это бывает только на войне – быстро и накрепко. Леха относился к этому шустрому лейтенанту, как к младшему брату – с покровительственной заботой. А когда увидел фотографию Ольги – еще и с завистью. Впрочем, чего завидовать? Такому светлому, замечательному парню, как Сашка, другой девчонки не полагалось. Только такая же светлая и красивая.
      На душе было неспокойно. Леха посмотрел вслед Сашке, и закурил, пуская дым под стол. Три тентованных «Урала» подняли пыль, покидая расположение группировки. По непонятной причине в этот раз у сибиряков не было «брони» сопровождения. Впрочем, тут и ехать всего ничего.
      Алексей проводил взглядом удаляющуюся колонну, и достал еще одну сигарету. Сердце было не на месте. Что-то должно было случиться…
      … – «Бархан», я «Композитор», как обстановка?
      Девятнадцатилетний мальчишка в военной форме и с автоматом на плече наклонился к древней рации.
      – Я «Бархан», все нормально. Движение на трассе обычное.
      – Продолжайте наблюдение, при появлении грузовиков со стороны Хаджи-Юрта немедленно докладывать!
      Старлей-вэвэшник щелкнул тумблером, переключая рацию на прием, и выглянул из-за бетонных блоков, перегораживающих дорогу. Когда-то эта трасса считалась асфальтированной. Теперь по ней впору ездить было только на гусеничной технике.
      Блокпост внутренних войск был выставлен перед Хаджи-Юртом всего день назад. Старлей не очень понимал, зачем это нужно, но обсуждать приказы начальства было не в его правилах. В километре от них, на самой околице, уже стоял блокпост ОМОНа, а еще в пяти километрах по трассе обосновались армейцы.
      При такой плотной опеке Хаджи-Юртовцы особо не шалили, но у «вованов» собственные источники. По данным одного из осведомителей, именно сегодня через аул на Грозный должен был проследовать на грузовиках крупный отряд боевиков. С целью остановить их и был вставлен отряд бойцов внутренних войск. В придорожных постройках оборудовали огневые точки крупнокалиберных пулеметов, за зданиями притаились четыре бэтээра.
      Старлей нетерпеливо потер ладони. Полдня уже прошло. Где же это вражье семя? У него были свои счеты к бандитам. У каждого, кто здесь воюет, есть свой счет. Месяц назад переодетые в милицейскую форму моджахеды убили его друга. Пришло время поквитаться.
      Он поправил ремень автомата, и скомандовал радисту:
      – Держи волну федералов. Как только «чехи» появятся, немедленно нужно вызвать вертолеты поддержки. Так что будь начеку, понял?
      Сержант-радист пожал плечами.
      – Я всегда начеку. А с ментовской волны уходить? Я же не могу сразу несколько диапазонов держать.
      – Ментов слушать смысла нет, – отмахнулся старлей. – Они позади нас, ничего интересного от них мы не услышим.
      – «Композитор», я «Бархан». Наблюдаю три «Урала», – ожила рация. – Следуют на высокой скорости. В кабинах вооруженные люди в милицейской форме.
      Вэвэшник возбужденно потер руки. Начинается! Он ждал этого сообщения, и не стал уточнять, откуда идут машины. А милицейская форма и вовсе ни о чем не говорила. Разведданные как раз и сообщали, что бандиты действуют под видом местного ОМОНа.
      – Всем расчетам! – крикнул старлей в микрофон рации. – Готовность номер один! Огонь по моей команде! Только по моей команде, поняли?!
      Согласно плану, машины следовало остановить и проверить документы. Это было самым опасным заданием. Проверяющий – считай, смертник. Если в грузовиках боевики, то тех, кто потребует документы, будут держать на мушке с полсотни опытных головорезов.
      Два сержанта-«контрабаса» с деланной ленцой вышли на дорогу, семафором отдавая приказ машинам остановиться. По хребтам парней стекал холодный ручеек пота. Несколько десятков глаз припали к прорезям прицелов, фокусируясь на трех приближающихся машинах. Стволы крупнокалиберных пулеметов двинулись с места, отслеживая свою цель…
      …Командир отряда архангелогородцев сам вышел встречать смену. Два месяца безвылазного дежурства на блокпосту могут сделать психопата из любого увальня. Это тебе не регистрацию на базарах проверять.
      – Едут, вроде, – с плохо скрытой радостью сообщил его заместитель, разглядывая дорогу в бинокль.
      – А чего там «вованы» делают? – почесал щеку командир. – Тормознуть, что ли, пытаются? Вот придурки! Приказ не останавливаться до них не доводили, что ли?
      После нескольких нападений на колонны, и военным, и милицейским машинам было запрещено останавливаться вне стационарных пунктов проверки. А наспех слепленный блокпост внутренних войск на стационарку ну никак не тянул.
      – Слушай, скажи им по радио, чтобы прекратили фигней заниматься!
      – Никак, – развел руками зам. – Наши рации в их частотах не работают. А они сами с нашего диапазона ушли.
      – Не нравится мне это, – помрачнел командир. – Быстро выходи на штаб группировки. Как бы тут чего плохого не случилось!…
      …Лейтенант Лосев был старшим головной машины. До Хаджи-Юрта оставалось не больше километра, когда впереди показались бетонные блоки вэвэшного поста, из-за которых навстречу колонне вышли два бойца, и дали указание остановиться.