Тук-тук-тук – стучат колеса,

Сердце – тук-тук-тук в груди.

Задаю себе вопросы,

Все ответы впереди.

Я сяду в домик на колесах,

Пусть называется вагон,

Не вытирай, подруга, слезы,

Я с детства в поезд был влюблен.

Купе – не хуже, чем квартира,

Постели, лампочка, вода,

В вагоне даже два сортира,

Но только очередь туда.

Там есть вагоны-рестораны,

Поесть там можно и попить,

И есть там красные стоп-краны,

Но ручку лучше не крутить.

Дождаться надо остановки,

Послать вагон ко всем чертям,

И дунуть пулей из винтовки

Назад к любимой по путям.

Надоело тащиться поэтом,

Сердце камнем молчит – хоть кричи,

И я жарю стихи, как котлеты,

Чтобы в трубку шептать их в ночи.

Я бегу впереди телефона

По упругим, стальным проводам,

А стихи мои с лаем и стоном,

Как ищейки бегут по следам.

Но меня ты не видишь, не слышишь,

Тебе нравится выдумка, бред.

Оттолкнувшись ногами о крышу,

Я запутаю, спрячу свой след.

Я влечу к тебе, легкий, небесный

Без тяжелой земной чепухи,

Но увижу в дверях твоих тесных,

Что меня обогнали стихи.

Я и ты, нас только двое?

О, какой самообман.

С нами стены, бра, обои,

Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире

И за окнами капель,

С нами всё, что в этом мире

Опустилось на постель.

Мы лишь точки мирозданья,

Чья-то тонкая резьба,

Наш расцвет и угасанье

Называется – судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,

Бьют часы в полночный час,

А над нами кто-то свыше

Всё давно решил за нас.

Скажи, ты женщина иль фея?

Как от Евангелья Луки,

Как от Евангелья Матфея,

Благоговею от руки.

Нет, не от оргий я в восторге,

Когда пьяны мы и сильны.

Любимая, когда в постели

Тебя касаюсь еле-еле,

В восторге я – от Тишины.

Ты при свете спать хотела,

Наше маленькое бра,

Освещая твое тело,

Ночь горело до утра.

Но под утро, в чем тут дело,

Наше бра перегорело.

Ты куда-то вдаль глядела,

Похудела, побледнела.

Я спросил: «Не заболела?»

Ты сказала, что здорова.

Неужели наше бра

Нам выбрасывать пора?

Застыли, как в молитве,

Лежим без колебаний,

Как будто после битвы,

Как будто перед баней.

Головки, как на плаху,

Мы положили рядом,

Она – бела как сахар,

Я – кофе с шоколадом.

Я тебя своей любовью

Утомил, меня прости.

Я расплачиваюсь кровью,

Тяжкий крест устал нести.

Кровь – не жир, не масло – краска,

Смоется, как акварель,

Станет белою повязка,

Станет чистою постель.

И не станет лжи и блажи,

Всё исчезнет без следа,

Смоет красные пейзажи

Равнодушная вода.

Что тайной было лишь вчера,

Сегодня – новость площадная,

Что я люблю тебя – я знаю,

Но «горько» им кричать пора.

Вопят в молчании глаза,

А змей-горыныч сердце гложет,

Никто, никто помочь не сможет,

Пока не кончится гроза!

Лети, стрела! Прощай! Разлука!

Убийство – прямо на глазах.

Всё – нет натянутого лука,

Лишь тетива в моих руках.

И ничего, и ни в одном глазу,

Всё выжжено, развеяно и пусто,

Из ничего не выдавишь слезу,

Река Души переменила русло.

Отчего так предан Пес,

И в любви своей бескраен?

Но в глазах – всегда вопрос,

Любит ли его хозяин.

Оттого, что кто-то – сек,

Оттого, что в прошлом – клетка!

Оттого, что человек

Предавал его нередко.

Я по улицам брожу,

Людям вглядываюсь в лица,

Я теперь за всем слежу,

Чтоб, как Пес, не ошибиться.

Всегда на столбовой дороге

Мне преграждали жизни путь

Вот эти бешеные ноги,

Вот эта бешеная грудь.

Пошли последние этапы,

Уже недолго ждать конца,

А мне навстречу только шляпы,

И нет ни одного лица.

Я строю мысленно мосты,

Их измерения просты,

Я строю их из пустоты,

Чтобы идти туда, где Ты.

Мостами землю перекрыв,

Я так Тебя и не нашел,

Открыл глаза, а там… обрыв,

Мой путь закончен, я – пришел.

Душой задуманная мысль,

Стрелой умчавшаяся ввысь,

Мечта моя, лети!

Но не пустой ко мне вернись.

Я буду ждать, не торопись,

Счастливого пути!

Закрой глаза, грудь полную вдохни

И мысленно ей улыбнись —

Нет, это не шаманство.

Пусть на щеке слеза,

Ты крыльями взмахни

И улетишь в то самое пространство.

Потухшая звезда мерцает прошлым светом.

Она давно мертва, а мы еще горим.

Жизнь воспевается Поэтом.

Любима ты, и я любим.

И солнца шоколадный грим

Нас украшает жарким летом.

…Всё меньше впереди у нас холодных зим.

Когда стихи Ахматовой

читала ты на солнце,

Загар темнел агатово

от красоты и стронция.

Вечер не вечность. Промчится —

как миг новогодний,

Снег, поискрившись – сойдет,

не оставив следа.

Знаю, что очень люблю,

что люблю тебя очень —

сегодня,

Завтра, быть может, не будет уже

никогда.

Оно, всегда к себе манящее,

Находится не за горами.

Давай испортим настоящее,

И будущее будет с нами!

Что я слышу в конском ржанье,

Зов любви или страданье?

В нем раскаты грома, взрыв,

В нем к бесстрашию призыв,

А потом опять тревога.

Словно просят на подмогу

Лошадиные глаза.

Снова страх, обвал, гроза,

В конском ржанье приступ страсти

Вороной каленой масти.

Конь меж ног, как бы хлыстом,

Охлаждает страсть хвостом.

Но натягивают жилы

Вулканические силы,

Радость ржет, и ржет печаль,

Конь, как дьявол, сатанеет,

Всё мгновенно каменеет

И становится как сталь.

Выхлоп, буря, изверженье,

Приступ, ноздри, храп и стон,

И награда за терпенье —

Взлет, астрал, освобожденье

И блаженство облегченья

Сразу в сотни тысяч тонн.

Вот какое содержанье

Я услышал в конском ржанье.

В нем лаконично всё и кратко,

Вот – лезвие, вот рукоятка.

Убей им или что очисти,

Он – ничего без нашей кисти.

Но если вдруг над ним нависли,

Как колдовство, дурные мысли

И чует острие металла,

Когда внутри клокочет жало,

Тогда одно телодвиженье —

И кровь смывает напряженье,

Волною набегает дрожь,

В моей руке слабеет нож.

Человек – не недоумка,

Приспособился в миру,

Например, придумал сумку,

Подражая кенгуру.

Человек – не недоумка,

Он и гений, и злодей,

Словно дети, деньги в сумках

Спят у сумчатых людей.

Кто в урну соберет мой серый пепел,

Лишь пальцы помню и помады след,

Дым, пепельница, спички… всё нелепо…

Я был вчера лишь пачкой сигарет.

Расти, цветок, сил свежих набирайся,

Пока тебя к какому-нибудь дню

С утра не срежут, выжить не пытайся.

Я срезан был и продан на корню.

Вот облако, похоже на рояль,

Кусочек влаги надо мной несется,

Сейчас оно, как сердце, разорвется,

И не сыграть на нем, а жаль.

Небесный лёгенький пушок

На землю темную прилег.

После тяжелого маршрута

Окончен затяжной прыжок.

Пришел зимы недолгий срок,

И замер белый купол парашюта.

К земле стремится капелька дождя

Последнюю поставить в жизни точку.

И не спасут ее ни лысина Вождя,

Ни клейкие весенние листочки.

Ударится о серый тротуар,

Растопчут ее след в одно мгновенье,

И отлетит душа, как легкий пар,

Забыв навек земное притяженье.

Ну успокойся, подремли.

В тяжелых думах постоянно,

Ты, море синее, – земли

Незаживающая рана.

Потоп – страшнее нет угрозы,

Но явны признаки Беды,

Смертелен уровень воды,

Когда в нее впадают – Слезы!

О, Рыба, чудо эволюции!

Тебя ел Моцарт и Конфуций,

Ел, кости сплевывая в блюдо,

Так чудо пожирает чудо!

Об половину мира гений ноги вытер,

Чтоб сладкий след его вылизывал кондитер.

О, Гитара! Бюст и таз,

Будь вы стары или юны,

Словно жилы, ваши струны

Вдоль пересекают вас.

Ваш атласный алый бант

Украшает гриф, как шею.

Взять вас на руки не смею,

Жаль – но я не музыкант.

Кто-то взял вас не спеша

И запел тихонько, грустно.

И откликнулась Душа

Почему-то из-под бюста.

Нет, не ошибка, не накладка,

Не сказка это, не загадка.

И грудь полна, бела как снег,

Без крыльев, голенький, весь в складках,

Быть может, спит утенок гадкий,

А может, гадкий человек.

Яблочки, цветочки,

огурчики, яички,

Белые платочки, —

сморщенные личики.

Роман – любовь, но очень редко

Читать не скучно до конца.

Любовь – короткая заметка,

Но всё зависит от чтеца.

Короткий взгляд, мазок, еще мазок.

И подпись краткая… Ван Гог.

Ночь, улица, два человека,

Фонарь горит, а где Аптека?

Вена, река голубая, подкожная,

Вена, готовься, идет «неотложная».

Вот так умрешь, а кто-то сдуру

В тебе оценит только шкуру.

Мне слух раздражала фальшивая нота.

Всю жизнь проверял я проклятое «ля».

Как поздно дошло до меня, идиота,

Что скрипка в порядке, жена моя – …

Как глупы бывают дамы,

Зря берут на душу грех.

Надо б Еве дать Адаму

Вместо яблока – орех.

Придавив орех зубами,

Он подумал бы о том,

Что не хочет эту даму

Ни сейчас и ни потом.

И тонкой была, и чувствительной кожа,

Любого она доводила до дрожи,

Теперь эту кожу ничто не тревожит,

Хоть стала и тоньше, и с виду моложе.

Ту, старую кожу, распяли подтяжкой,

Разгладив все чувства и память бедняжке.

Выполнив гражданский долг,

Пал на землю храбрый полк.

Перед Родиной долгов

У нас больше, чем полков.

Кузнечик был похож на саранчу,

Как русский мог похож быть на еврея,

Приказ убить был отдан палачу,

Кузнечик мертв. Разобрались позднее.

Ласкала камень синяя волна.

Как удержать ее он ни старался,

Она ему шептала: «Не вольна,

Мой Океан опять разволновался».

Ты с ума сошел, прибой?

На кого пошел ты в бой?

На свою подругу сушу?

На ее земную душу?

Я вам, фонарь, хочу сказать одно:

Служа искусству света беззаветно,

Вы освещали так порой дерьмо,

Что становилось и оно заметно.

На небо взлетел писатель,

Звездный час его настал.

Легок, пуст, парит в халате,

Всё, должно быть, рассказал.

Когда умрем – сойдем со сцены,

Пусть раньше я – потом и ты,

На нас поставят, как антенны

На телевизорах, – кресты!

Быстрей тебя – обычный самолет,

Но разве может он с тобой сравниться!

Зависит от меня его полет,

А ты свободна маленькая птица.

В забытом кармане монета лежала,

Была она мелкой и стоила мало,

Но цену монета себе набивала

И старый карман про себя презирала.

Однажды забытый карман приоткрылся,

И пальцами кто-то в монету вцепился.

Когда она звякнула в мокреньком блюдце,

Ей снова в карман захотелось вернуться.

Ах, неделя моя полуночная,

Вся счастливая жизнь впереди.

Если это и есть мое прошлое,

Значит, прошлое всё – впереди!

Скомпрометировано имя Волка,

Съел внучку с бабушкой – таков его удел,

А выстрелы и псы ему вдогонку

За то, что зайца съесть еще хотел.

Детей пугают им еще с пеленок.

За что? За то, что горд? За то, что смел?

Чтоб в будущем какой-нибудь подонок

От страха застрелить его посмел.

Волк – оппозиция, он зверь, а не собака,

Но право у людей отстреливать волков,

Но право у людей на них ходить в атаку

И бить их в окружении флажков.

Не трогайте волков, лес – только их

планета.

Друг друга поедайте в городах,

Друг друга предавайте в кабинетах,

Но на волков не списывайте страх.

Пусть сказки переходят век от века,

Пусть будут детки снова их читать,

Я волком называю – человека,

Чтоб человеком – волка называть.

Если б знали его предки,

Что за рвом, водой, за сеткой

Мечется их родич редкий,

Наступая на объедки,

Что в пижамках его детки,

Что бросают им конфетки,

Что полоски, как пометки,

Тени черной, страшной клетки.

Лоснится шпротой тело длинное,

Всосав в трубу, крольчонка схавала,

Витками, как по полю минному,

Ползет змея, как почерк дьявола.

Ползет наземное лохнесское,

Как шланг намокший, бесконечное.

Ползет красивое и мерзкое,

Нас искушающее, вечное.

Не олень он и не страус,

А какой-то странный сплав,

Он абстракция, он хаос,

Он ошибка, он жираф.

Он такая же ошибка,

Как павлин, как осьминог,

Как комар, собака, рыбка,

Как Гоген и как Ван Гог.

У природы в подсознаньи

Много есть еще идей,

И к нему придет признанье,

Как ко многим из людей.

Жираф —

Эйфелева башня,

Облака над головой,

А ему совсем не страшно,

Он – великий и немой.

Нет, на спине верблюда неспроста

Волнистый путь от шеи до хвоста,

Теперь, бредя по огненной пустыне,

Где нет оврагов, гор, где ни куста,

Он вспоминает те прохладные места

И ночи ждет, когда земля остынет.

Нет, он не торт,

Не шоколадный.

На двух ногах,

Живой, громадный,

Забыв достоинство и честь,

Перед хлыстом стоит,

нескладный

В попонке цирковой,

нарядной

За то, чтоб только дали есть.

Мартышка, малышка,

Что чешешь подмышки?

Что попочку чешешь,

Затылок и лоб?

Скажи, за какие такие делишки

Аж в клетку тебя засадить кто-то смог?

С тобой мы похожи,

Наивные рожи,

И глазки, и ушки, и пальцы, и рот.

Чесался б я тоже,

Кто знает, быть может,

Всё мог сделать Боже наоборот!

Только ноги, только шея,

Остальное – ерунда,

Остальное только тело,

То, куда идет еда.

Тычет воду длинным клювом,

Точно шлангом со штыком,

И рыбешек и лягушек

Поглощает целиком.

Ну, а к вечеру устанет,

Одну ногу подожмет

И застынет одиноко,

Словно рыцарь Дон Кихот.

В небо цапля не взлетает

Уже много, много лет.

Небеса не принимают

Этот странный силуэт.

А он рискнул,

А он заговорил,

И всё, что слышал,

Взял и повторил.

Что б нам услышать

То, что говорим,

Когда, чего не ведая,

творим.

Зачем же так?

Природе вопреки.

Но если он – дурак,

Мы – дважды дураки.

Через муки, риск, усилья

Пробивался к свету кокон,

Чтобы шелковые крылья

Изумляли наше око.

Замерев в нектарной смеси,

Как циркачка на канате,

Сохраняют равновесье

Крылья бархатного платья.

Жизнь длиною в одни сутки

Несравнима с нашим веком,

Посидеть на незабудке