Всем известно, Жизнь – Театр.

Этот – раб, тот – император,

Кто – мудрец, кто – идиот,

Тот – молчун, а тот – оратор,

Честный или провокатор,

Людям роли Бог дает.

Для него мы все – игрушки,

Расставляет нас с небес…

Александр Сергеич Пушкин,

А напротив – Жорж Дантес!

У лживой тайны нет секрета,

Нельзя искусственно страдать.

Нет, просто так не стать поэтом.

Нет, просто так никем не стать…

Кто нас рассудит, Боже правый,

Чего ты медлишь, что ты ждешь,

Когда кричат безумцы: «Браво!» —

Чтоб спели им вторично ложь.

И есть ли истина в рожденьи,

А может, это опыт твой,

Зачем же просим мы прощенья,

Встав на колени пред Тобой?

И, может, скоро свод Твой рухнет,

За всё расплатой станет тьма,

Свеча последняя потухнет,

Наступит вечная зима.

Уйми печальные сомненья,

Несовершенный человек,

Не будет вечного затменья,

Нас не засыплет вечный снег.

И просто так не появилась

На свете ни одна душа.

За всё в ответе Божья милость,

Пред нею каемся, греша.

Но мир – не плод воображенья,

Здесь есть земные плоть и кровь,

Здесь гений есть и преступленье,

Злодейство есть и есть любовь.

Добро и зло – два вечных флага

Всегда враждующих сторон.

На время побеждает Яго,

Недолго торжествует он.

Зла не приемлет мирозданье,

Но так устроен белый свет,

Что есть в нем вечное страданье,

Там и рождается поэт.

Театр! Чем он так прельщает,

В нем умереть иной готов,

Как милосердно Бог прощает

Артистов, клоунов, шутов.

Зачем в святое мы играем,

На душу принимая грех,

Зачем мы сердце разрываем

За деньги, радость, за успех?

Зачем кричим, зачем мы плачем,

Устраивая карнавал,

Кому-то говорим – удача,

Кому-то говорим – провал.

Что за профессия такая?

Уйдя со сцены, бывший маг,

Домой едва приковыляя,

Живет совсем, совсем не так.

Не стыдно ль жизнь, судьбу чужую,

Нам представлять в своем лице!

Я мертв, но видно, что дышу я,

Убит и кланяюсь в конце.

Но вымысел нас погружает

Туда, где прячутся мечты,

Иллюзия опережает

Всё то, во что не веришь ты.

Жизнь коротка, как пьесы читка,

Но если веришь, будешь жить,

Театр – сладкая попытка

Вернуться, что-то изменить.

Остановить на миг мгновенье,

Потом увянуть, как цветок,

И возродиться вдохновеньем.

Играем! Разрешает Бог!

Нет, Гамлет, мы неистребимы,

Пока одна у нас беда,

Пред нами тень отцов всегда,

А мы с тобой – как побратимы.

Решая, как нам поступить,

Пусть мы всегда произносили

Сомнительное слово «или»,

Но выбирали только «быть».

Я – поле, минами обложенное,

Туда нельзя, нельзя сюда.

Мне трогать мины не положено,

Но я взрываюсь иногда.

Мне надоело быть неискренним

И ездить по полю в объезд,

А заниматься только рысканьем

Удобных безопасных мест.

Мне надоело быть безбожником,

Пора найти дорогу в Храм.

Мне надоело быть заложником

У страха с свинством пополам.

Россия, где мое рождение,

Где мои чувства и язык,

Мое спасенье и мышление,

Всё, что люблю, к чему привык.

Россия, где мне аплодируют,

Где мой отец и брат убит.

Здесь мне подонки вслед скандируют

Знакомое до боли: «Жид!!!»

И знаю, как стихотворение,

Где есть смертельная строфа,

Анкету, где, как преступление,

Маячит пятая графа.

Заполню я листочки серые,

На всё, что спросят, дам ответ,

Но что люблю, во что я верую,

Там нет таких вопросов, нет!

Моя Россия, моя Родина,

Тебе я не побочный сын.

И пусть не всё мной поле пройдено,

Я не боюсь смертельных мин.

Артист – я постепенно познаю,

Какую жизнь со мной сыграла шутку злую:

Чужую жизнь играю, как свою,

И, стало быть, свою играю, как чужую.

Всех породило яйцо,

Мы вышли из его пеленок —

Кто с человеческим лицом,

А кто-то с клювом, как цыпленок.

Так начинался маскарад,

Как ловко кто-то всё придумал!

И на скорлупочный наряд

Надел и маски, и костюмы.

Кто первым был, в конце концов,

Яйцо иль курица, – неважно,

И хрупким было то яйцо,

И курица была отважной.

И гладок был яйца овал

И силуэт безукоризнен,

О, смертников великий бал!

Под каждой маской – тайна жизни.

Ты, колокол, звонишь по ком?

То нежно ты зовешь, то грубо,

Мы ходим по цепи гуськом

Вокруг таинственного Дуба.

И кот мурлычет неспроста,

Но жизнь от этого нелепей,

Зачем с цепочкой для Креста

Бренчат еще и эти цепи?

Ты, колокол, звонишь по ком,

Кому даешь освобожденье?

Кому заменишь целиком

Оков ржавеющие звенья?

Какого цвета грязь? – Любого.

Пол грязным может быть и слово,

Идея, руки, площадь, шины,

Грязь – лишний штрих, и нет картины.

Грязь в вечном споре с чистотой,

И дух свой, смрадный и густой,

Свое зловонье, безобразье

Грязь называет простотой.

И чистоту ведет на казни,

Грязь – простота убийц и палачей.

В орнаменте народного фольклора

Есть в лживой простоте ее речей

Смертельная тональность приговора.

Грязь – простота страшнее воровства.

Из-за таких, как мы, в нее влюбленных,

Молчание слепого большинства

Кончалось страшным воем заключенных.

И так проста святая простота,

Что, маску позабыв надеть святоши,

Открыто, нагло, с пеною у рта

Устраивает грязные дебоши.

Уже близка опасная черта,

Пустые души искажают лица.

О, вечная земная Простота,

О, вечная земная Чистота,

Спасительница мира – Красота,

Явись скорей, хочу успеть отмыться.

Дешевая Реприза,

Но Реплики-подлизы

Прощали ей капризы,

И не ее вина,

Что делали сюрпризы

Ей Короли, Маркизы,

И сверху и донизу

Рассыпалась она.

Когда-то знаменита,

Теперь она – забыта,

Уныла и забита,

Таков конец пути.

Живет она несыто,

Комедия финита,

Разбитое корыто,

Где б автора найти?

Не знает глупенький бычок,

Что день сегодняшний – день казни.

Он – как Отелло – на платок,

Но Яго – тот, который дразнит.

А вот и сам Тореадор,

Как Гамлет вышел – одиночка,

Каким же будет приговор?

В нем есть и смерть… и есть отсрочка.

А те, которые орут,

Они преступники иль судьи?

И как ни странно – это суд.

И как ни странно – это люди.

На сцене Плаха, всё фатально,

Беда должна была случиться,

Я пересек границу Тайны,

За это надо расплатиться.

Когда придут в разгар Игры

Семерка, Тройка, Туз – не ахай!

Невидимые топоры

Всегда висят над нашей Плахой.

Загадка есть – Разгадки нет,

Я наступил на темя Ямы,

Где кровь смывает с рук Макбет

И дремлет Пиковая дама.

Земля – огромный зал

для ожиданья,

Все грешниками заняты места,

Куда пасть яблоку, соблазну

мирозданья?

Одно лишь место пусто – для Христа.

Платок потерян и браслет,

Нет Дездемоны, Нины нет,

Сошел с ума Арбенин, и Отелло

Кинжалом острым грудь себе рассек.

Несовершенен человек,

Хоть Ум есть, и Душа, и Тело,

И есть Язык, и Слово есть,

И, к сожалению, возможно

Попрать Достоинство и Честь

И Правду перепутать с Ложью.

Уходит сцена в затемненье,

И зал окутывает тьма,

Последний вопль озаренья:

«О, шут мой, я схожу с ума!»

Победу на доске одерживали слева,

Пробилась в Королевы пешка-дева,

И Правый пал Король пред ней.

Но, цвет лишь изменив

И не убавив гнева,

Встает Король, с ним рядом Королева,

И снова рвутся жилы у коней,

Опять трещат ладьи, и из слонов гора

Уже давно лежит у кромки поля,

Но пешки Левые на трон не рвутся боле

Им Правых поздравлять пора!

Жизни занавес открылся,

Это – Человек – родился,

Был веселым – Первый акт,

Но, когда он удавился,

Даже свет не притушился,

Хоть бы сделали Антракт.

Когда настанет час похмелья,

Когда придет расплаты срок,

Нас примет космос подземелья,

Где очень низкий потолок.

Бутылка там под ним повисла,

Как спутник в невесомой мгле,

И нет ни в чем ни капли смысла,

Весь смысл остался на земле.

Ходили по лесу, о жизни трубили

И елку-царицу под корень срубили,

Потом ее вставили в крест, будто в трон,

Устроили пышные дни похорон.

Но не было стона и не было слез,

Снегурочка пела, гундел Дед Мороз,

И, за руки взявшись, веселые лица

С утра начинали под елкой кружиться.

Ах, если бы видели грустные пни,

Какие бывают счастливые дни!

Но смолкло веселье, умолкнул оркестр,

Для будущей елочки спрятали крест.

Ходили по лесу, о жизни трубили…

Если потеряешь слово,

Встанешь перед тупиком, —

Помычи простой коровой,

Кукарекни петухом.

Сразу станут легче строчки

От вождения пера.

Превратятся кочки в точки,

Станет запятой дыра.

Уложи свой лоб в ладошку

И от нас, от всех вдали

Потихоньку, понемножку

Крыльями пошевели.

И падут перед стихами

Тайны сотен тысяч лет.

Всё, что трудными ночами

Ты предчувствовал, поэт.

Нет, перо в руках поэта —

Это вам не баловство.

Он – дитя, соском пригретый,

Но в нем дышит божество.

Связь времен – связь света с звуком.

Как постигнуть эту страсть?

Поэтическая мука —

В даль туманную попасть.

Акварели слов слагая,

Скальп снимая с тишины,

Ты услышишь, улетая,

Звук натянутой струны.

Но, паря под облаками,

Тихо празднуй свой улов.

Все мы были дураками,

Пока не было стихов.

Как вода со светом —

в радужной капели,

Как любви сонеты —

в призрачной пастели

На картон ложатся, солнышком согреты,

Краски акварели, пятнышки портрета.

Между досок на причале

Я смотрю на море в щель —

Где-то там морские дали,

Где-то там морская мель.

Что-то море взволновалось,

Изменило даже цвет.

Долго ли мне ждать осталось,

На мели я или нет?

Мчится конь, намокла грива,

С храпом дышит тяжело,

А над ним, согнувшись ивой,

Всадник бьется о седло.

Рваной дробью бьют копыта,

Мчится конь, к ноге нога,

Мышцы – твердые, как плиты.

Гонг звенит! Идут бега…

Узор, написанный рукой природы,

Где непонятна тайна мастерства,

Где все цветы земли в лазури небосвода —

Живое чудо в форме божества.

Ты – легкая, но с грузом всей Вселенной.

Ты – хрупкая, но крепче нет оси.

Ты – вечная, как чудное мгновенье

Из пушкинско-натальевской Руси.

Всё начиналось с Фуэте,

Когда Земля, начав вращение,

Как девственница в наготе,

Разволновавшись от смущения,

Вдруг раскрутилась в темноте.

Ах, только б не остановиться,

Не раствориться в суете,

Пусть голова моя кружится

С Землею вместе в Фуэте.

Ах, только б не остановиться,

И если это только снится,

Пускай как можно дольше длится

Прекрасный Сон мой – Фуэте!

Всё начиналось с Фуэте!

Жизнь – это Вечное движенье,

Не обращайтесь к Красоте

Остановиться на мгновенье,

Когда она на Высоте.

Остановиться иногда

На то мгновение – опасно,

Она в движении всегда

И потому она прекрасна!

Ах, только б не остановиться…

Земли скрипучие рулады

Терзают слух мой по ночам.

Ей тяжесть дантевского Ада"

Уже давно не по плечам.

Пронзив иглой земное темя,

Замрет натруженная Ось,

И перекрестит Землю Время,

Чтоб ей спокойнее спалось.

Молчит страна, как в доме мебель,

Как ни поставь, так и стоит.

Для всей страны единый гребень,

Сегодня – сыт, а завтра – бит.

Нет, не дубы стоят, а стулья,

Нет, не березы – двери, стол.

Лежит беззубый от разгулья,

В кровь стертый бывший желтый пол.

Как часовые, стоят стены,

И потолок – им небосвод.

Всех превращает нас в полено

Наш пилораменный завод.

Вдруг среди этого кошмара,

Где кровью харкала пила,

Посередине тротуара

Святая Роза расцвела.

От горя треснутая ваза

Казалась бледной и худой.

Сама, без всякого приказа,

Святой наполнилась водой.

И стали вновь шкафы – дубами,

Березами – паркетный пол,

И с деревянными гробами

Последний поезд отошел.

А на ветвях запели птицы,

И солнце стало так сиять,

Что захотелось помолиться,

Смеяться, плакать и молчать.

И опять навязчивая мысль

О беде, о гибели, о смерти.

Не спеши, костлявая, уймись.

Не с тобой плясать мне в круговерти.

Мы еще наладим Дом и Быт,

Крыльями раскинутся лопатки.

Мне всего-то, чтобы не навзрыд,

Капельку тепла – и всё в порядке.

Размахнуться б в ширину плеча,

Перерезать вены отступленью,

Чтоб не пасть у ножек палача,

Чтобы не вернуться в заточенье.

И опять навязчивая мысль.

Я гоню ее, как бабку-сводню.

Помоги мне, неземная высь,

Черти меня тянут в преисподню.

Мне снился сон, он был так странен,

Я б выдумать его не смог,

Как в соблазнительном тумане

Я флейтой плыл меж чьих-то ног.

И Гендель вместе с Модильяни

Ушли со мною в этот рейд

В страну несбывшихся желаний,

Переплетенья ног и флейт.

О, детство! Как в нем удается,

Младенцем глядя из гнезда,

Увидеть то, что остается

Навечно в сердце, навсегда.

Казалось, что весь мир был рядом,

А утром, вечером и днем

Небесный свет менял наряды

Всему, что было за окном.

Там за окном был лучший театр,

Пылал заката алый бант

И заряжался конденсатор,

Чтоб током напоить талант.

От срока стертый, побелевший

Тот озаренный детский взгляд

Хранится в памяти умершей,

Шумит листвой застывший сад…

Смычок касается души,

Едва вы им к виолончели

Иль к скрипке прикоснетесь еле,

Священный миг – не согреши!

По чистоте душа тоскует,

В том звуке – эхо наших мук,

Плотней к губам трубы мундштук,

Искусство – это кто как дует!

Когда такая есть Струна,

И Руки есть, и Вдохновенье,

Есть музыка, и в ней спасенье,

Там Истина – оголена,

И не испорчена словами,

И хочется любить и жить,

И всё отдать, и всё простить…

Бывает и такое с нами.

Прожилочки на крыльях у стрекоз

Искусно вывел виртуоз,

Лишь он мог сделать из простой слюды

С головкой спичечной летающее чудо,

А на спине шершавого верблюда

Оставить нам горбатые следы…

Так, на одной струне играя,

Паганини,

Кусочек дерева прижав к щетине,

Прожилок и горбов неведомые муки

Передавал в терзавшем сердце звуке.

Нет топлива сильней, чем страсть,

Когда она питает сердце.

Любой из нас сыграет скерцо,

На скрипке в жизни не учась!

Как многолик певец творенья —

Вот гениальности пример.

Но как едино вдохновенье,

Как в нем слились в одно мгновенье

И слезы, и стихи, и Керн.

Перо гусиное, живое,

Макнул в чернила, не спеша.

На кончике пера – душа!

И буря мглою небо кроет!

Ты, ветер, выветри всю дурь,

Что в головах людей,

Но пощади, предвестник бурь,

Когда они в беде.

Тому, кто выбился из сил,

Ты в бурю не помог,

И Белый парус погубил,

Что был так одинок!

Я видел на коре лицо пророка.

Сверкнула молния, и началась гроза,

Сквозь дождь смотрели на меня глаза,

И тарахтела наверху сорока.

Вдруг занавес ветвей лицо его закрыл,

Горячим лбом я дерева коснулся,

И он шепнул мне: «Думаешь, ты жил?

Ты просто плохо спал и, наконец, проснулся».

О, дерево, свидетель молчаливый

Природы перемен и тайн, что не познать.

Сегодня день холодный и дождливый,

Я в дом вошел, а ты должно стоять

И мокнуть под дождем, скрипеть и гнуться,

Но до конца стоять, где суждено…

Но отчего так ветки твои бьются,

Стучат в мое закрытое окно?

Есть у огня свои законы.

Огонь войны – в людей вселяет страх.

Покоем дышит он в каминах и кострах.

Но есть огонь невидимый – иконы.

О, как блаженно жгут лучи твои,

Сжигай меня, икона, я не струшу,

Я знаю, ты сожжешь грехи мои,

Чтоб отогреть измученную душу.

Зачем к нам из таинственных глубин,

За смерть друзей не отомстя ни разу,

Спасая мальчиков в пути, приплыл дельфин,

Толкаясь в ускользающий наш разум?

Зачем, ракетой прыгая в кольцо,

Закусывая рыбкой за успехи,

Сжимая боль, как налитой свинцом,

Он сердце разрывает для потехи?

Уже давно распалась связь времен,

Живые разделились на отряды,

Родства не помним мы, и нет у нас имен,

И тайной кем-то названы преграды.

Дельфин, мой Гамлет, ты мой брат родной,

Я знаю, что мы родственные души.

Идя к тебе, я захлебнусь волной,

А ты, идя ко мне, умрешь на суше.

Начала не было и не было конца,

Непостижимо это семя,

Меняет на скаку гонца

Эйнштейном тронутое Время.

Конь Времени неудержим,

Но гениальные маразмы

Еще заигрывают с ним,

Катаясь в саночках из плазмы.

Но наберут ли Высоту

Качели нобелевской славы?

Качнувшись «влево на лету»,

Мир, как всегда, «качнется вправо».

Молчат сомкнутые уста,

Совсем иного царства врата,

Непостижима чернота

Сверхгениалыюго квадрата.

Там время – черная дыра,

Как давит глубина сетчатку.

Какая темная игра.

Как ослепительна разгадка.

Красный палец отпечатал след.

Преступник знаменит,

Он под рамкой полуспрятан,

Тараканий ус торчит.

Красной зеброй раскаленной

На лице горит спираль.

Ты в тельняшке окрапленной

Сквозь Дали уходишь в даль.

Как спины черные тюленьи,

Лежат гранитные ступени.

Они давно молчат, не ропщут.