С сентября 1940 г. по июль 1943 г., рассказал Гертнер, он работал в Париже вместе с Жолио-Кюри, с которым они были близкими друзьями. Они обсуждали возможность создания атомной бомбы и пришли к выводу о неосуществимости этого. Его работа в Париже носила чисто научный характер и не имела никакого отношения к военному применению. После Парижа он вместе с Боте работал в Гейдельберге, занимаясь только чисто научными вопросами. Вывод о невозможности создания бомбы он сделал, основываясь на рассмотрении трудностей, возникающих при разделении изотопов урана. По его мнению, наилучшим методом разделения является метод центрифугирования, но ничтожная производительность этого процесса исключала возможность создания бомбы.
      Гертнер и Гартек, работавшие над методом центрифугирования, были в весьма близких отношениях. Гертнер верил в возможность использования реакторов для производства энергии. Он подтвердил имевшиеся у нас сведения о том, что немецкий экспериментальный реактор был не самоподдерживающимся (подкритическим) и что этот реактор был вывезен из Берлина в Хайгерлок, где он находился в распоряжении группы Гейзенберга.
      В это время в Вашингтоне сложилась напряженная обстановка. Во время Ялтинской конференции Германия была поделена на три зоны. Впоследствии, когда было решено предусмотреть французскую зону оккупации, для пересмотра границ американской зоны был образован комитет из представителей Госдепартамента и Объединенной группы начальников штабов. Все данные, полученные в результате действий группы "Алсос", показывали, что основные германские работы по атомной энергии сосредоточены в четырехугольнике, образуемом городами Фрейбург -- Штутгарт -- Ульм -- Фридрихсхафен, большую часть которого предполагалось включить во французскую зону. Эхинген лежал почти в центре этой территории и не только отходил к французам, но и оказывался весьма удаленным от районов действий американских войск. Я, конечно, был абсолютно убежден в том, что американские войска должны первыми захватить этот важный объект, поскольку овладение районом, где велись немецкие атомные работы, имело первостепенное значение для государственных интересов США. Генерал Маршалл поддержал мою точку зрения. Однако представители Госдепартамента, принимавшие участие в пересмотре границ, отказывались пойти нам навстречу, требуя объяснений причин. Я доложил этот вопрос военному министру Стимсону, который вскоре пришел к выводу, что попытки склонить Госдепартамент в нашу сторону обречены на неудачу. Чтобы обеспечить наши интересы, я вынужден был пойти на довольно рискованное мероприятие, которое впоследствии стало известным под названием "операция "Убежище"".
      По этому плану американские части должны были продвинуться в интересующий нас район, овладеть им и удерживать его до тех пор, пока нужные люди будут захвачены и допрошены, письменные материалы разысканы, а оборудование уничтожено. В необходимости последнего меня убедили мои встречи с Жолио-Кюри. Я понимал, что все попавшее в руки французов может оказаться у русских. Приняв такое решение, я обсудил его со Стимсоном и Маршаллом. Последний поинтересовался, как я думаю провести операцию по захвату Эхингена. Мое предложение сводилось к тому, чтобы американская часть (вероятно, для этого было достаточно усиленного корпуса) двинулась наперерез передовым французским подразделениям и, таким образом, раньше французов вышла бы в район Эхингена. Маршалл выразил свое согласие с планом и, позвав начальника тактического отдела генерального штаба генерал-майора Хэлла, попросил направить Эйзенхауэру указание о том, чтобы тот организовал выполнение нашего плана.
      Проведение операции в деталях разрабатывалось тактическим отделом и командованием европейских сил, однако меня попросили снабдить штаб Эйзенхауэра необходимой исходной информацией. Военное министерство одобрило мой план и даже считало его крайне важным, однако, предупредил меня Маршалл, мне не следовало думать, что любое мое требование должно рассматриваться как приказ, который нужно выполнять любой ценой.
      В эти дни представители Госдепартамента, занимавшиеся пересмотром границ американской зоны, как бы почуяв что-то неладное, пригласили меня 7 апреля посоветоваться о том, нужно ли настаивать на оставлении Бадена или его части в американской зоне. За два дня до этого я бы ответил утвердительно, но, поскольку Стимсон решил не связываться с Госдепартаментом, я не высказал никакого определенного отношения, тем более что даже при новом варианте Эхинген все равно оставался во французской зоне.
      Для участия в подготовке операции "Убежище" в Европу был направлен Лэнсдейл. Он отправился прямо к Б. Смиту в Реймс. 10 апреля Смит созвал совещание для обсуждения этой операции. Генерал-майор Булл, начальник разведки союзных экспедиционных войск, высказал предложение, что для выполнения операции "Убежище", к шестой армейской группе необходимо прикомандировать корпус в составе одной десантной и двух бронетанковых дивизий. Об ожидаемом сопротивлении немцев в районе Эхингена делались различные предположения, поэтому выделяемые для его захвата силы были выбраны в расчете на их самые активные действия. Однако в ходе обсуждения генерал Смит пришел к выводу, что любые серьезные наступательные действия в этом районе могут нарушить план Эйзенхауэра, предписывающий шестой армейской группировке на время, пока развивается наступление на севере, перейти к обороне. Он, правда, согласился на разработку плана операции, рассчитывая, что в будущем обстановка позволит ее провести. Узнав о таком положении, я во избежание конфликтов и недоразумений напомнил телеграммой Лэнсдейлу, что наши требования не следует трактовать как приказы военного министра. В ходе всей подготовки к этой операции Паш получал постоянную поддержку от начальника разведки шестой армейской группировки бригадного генерала Харрисона.
      Меня всегда поражали та поддержка и помощь, которую оказывали в Европе моим подчиненным, предъявлявшим в оправдание своих необычных требований лишь письма, подписанные Стимсоном или Маршаллом и адресованные "Тому, кого это касается". В этих письмах обычно говорилось только, что задачи миссии "Алсос" имеют большое военное значение и что военный министр высоко оценит любую оказанную этой миссии помощь. В неоднократных беседах с армейскими офицерами я выяснил, что поддержка, оказанная миссии, была обусловлена не каким-то особенно добрым расположением к ней, а именно благодаря этим письмам. Подобные письма были редкостью на фронте, и каждый, кто их читал, понимал, что речь идет о чрезвычайно важных вещах. Больше всего, однако, мне было приятно слышать о том, что мои офицеры, имевшие, между прочим, очень скромные воинские звания, благодаря своим исключительным способностям, высокому сознанию важности своей миссии и полной уверенности в поддержке со стороны своего руководства, справлялись с любыми задачами, как бы сложны они ни были.
      Начиная с момента, когда Калверт узнал о месте, где, возможно, спрятана урановая руда компании "Юнион миньер", мы стали проявлять особый интерес к соляным копям вблизи Штасфурта, принадлежавшим фирме с труднопроизносимым названием "Виртшафтлихе форшунге гезельшафт" (ВИФО). Мы предполагали, что большая часть бельгийской руды хранится именно там. В начале 1945 г. я направил в распоряжение армейской разведки США своего сотрудника майора Буллока со специальной целью руководить операцией по захвату этой руды.
      Однако в этот момент миссия "Алсос" была так перегружена, что для выполнения этой операции пришлось организовать специальное подразделение.
      Это подразделение возглавил Лэнсдейл, ранее посланный мной в Европу для наблюдения за операцией "Убежище", а в его состав вошли Калверт, несколько агентов Си-Ай-Си из группы "Алсос", а также англичане Ч. Хэмбро, М. Перрин и Д. Геттикер.
      В ожидании, пока осуществление операции "Убежище" станет возможным, Лэнсдейл, Паш и Хэмбро встретились с начальником разведки 12-й армейской группировки бригадным генералом Сибертом для обсуждения способа захвата Штасфурта, находившегося тогда на территории между американской и русской армиями. Сиберт вначале не решался пойти на какой-нибудь шаг, который мог бы рассердить русских, однако его колебания сломил Брэдли, сказав: "К черту этих русских!"
      Группа Лэнсдейла примкнула к 83-й дивизии, в зоне действий которой находился Штасфурт. Предприятие ВИФО удалось захватить быстро и без потерь. Оно было совершенно разрушено в результате частых бомбежек, однако, к счастью, его управляющий оставался на месте. В его доме удалось обнаружить инвентарный перечень оборудования и материалов, указавший место хранения урановой руды. Около 1100 тонн этой руды, упакованной в бочки, было найдено под открытым навесом. Так как большинство бочек было сильно повреждено, руду нужно было заново упаковать. Все эти операции осложнялись присутствием в окрестностях еще довольно значительного числа немецких войск. Судьба сжалилась над Лэнсдейлом еще раз: агентам Си-Ай-Си удалось найти расположенную неподалеку от копей фабрику, изготовляющую бочки. Ее владельца, бургомистра Штасфурта, удалось убедить изготовить нужную нам тару. В течение двух недель под наблюдением агента Си-Ай-Си Шривера фабрика, подвергавшаяся время от времени обстрелу немецкими войсками, выпустила около 20 тысяч бочек.
      Тем временем Лэнсдейл прибыл в штаб экспедиционных войск к генералу Смиту, чтобы добиться выделения грузовиков, которых тогда не хватало. Водители автомашин были измучены постоянной бессонницей. Много осложнений вызывало то, что им в Штасфурте приходилось действовать вдали от своих баз и мастерских. Несмотря на это, они выполнили свою задачу. После того как согнанные немцы перегрузили руду в новые бочки, весь ее запас за трое суток был доставлен в Хайдсхейм, недалеко от Ганновера, находившийся в тылу американских войск, и сложен в ангаре аэропорта. Во время переброски руды несколько грузовиков из-за плохого состояния дорог свалилось в кювет и некоторое не очень значительное количество руды было потеряно.
      По маршруту движения грузовиков были везде расставлены указательные стрелы с надписью "Калверт". Это вызывало самые различные толки у офицеров и солдат наступавших частей. Американцы были уверены, что эта надпись относится к виски ("Калверт" название одного из сортов виски). Англичане же по цвету руды и участию в операции Хэмбро, члена известной банкирской семьи, заключили, что вывозится золото.
      Из Ганновера большая партия руды была переправлена по воздуху в Англию. Весь груз был, однако, слишком велик для такого способа транспортировки, поэтому были приняты меры для перевоза его по железной дороге в Антверпен и оттуда на пароходе в Англию. Контроль за этой перевозкой был поставлен плохо и два вагона где-то (вероятно, на сортировочной станции) были потеряны. Лишь после энергичных поисков Шривер, к нашему глубокому облегчению, разыскал их.
      Из Англии руда была отправлена в США. Еще до начала всей операции по захвату предприятия ВИФО я заявил представителям "Юнион миньер", что стоимость этой руды будет им возмещена в соответствии с действовавшими ценами, конечно, если раньше этого кто-нибудь не сделал. Такая договоренность могла иметь силу только в том случае, если наши высшие правительственные руководители не сочтут эту руду военным трофеем. Англичанам я сказал с той же оговоркой, что руда будет передана в распоряжение общего резерва Треста объединенных разработок.
      Наконец, мы узнали все, что нас интересовало, поэтому 23 апреля я направил Маршаллу следующую докладную записку.
      В 1940 г. германской армией в Бельгии было конфисковано и отправлено в Германию около 1200 тонн урановой руды. Пока этот материал оставался в руках противника, мы не могли с уверенностью сказать, что он не готовит применения атомного оружия.
      Вчера сотрудники моего учреждения обнаружили эту руду вблизи Штасфурта в Германии. В настоящий момент осуществляется перевозка ее в безопасное место вне территории Германии, где она сможет находиться под надежной охраной американских и английских властей.
      Овладение этой рудой, составляющей практически весь европейский запас уранового сырья, полностью ликвидирует угрозу возможного применения противником атомного оружия.
      В эти последние дни войны мы продолжали искать немногих оставшихся немецких ученых и конфисковывать научное оборудование и материалы. Захват в Нордхейме профессора Озенберга, руководителя Отдела планирования имперского совета по научным исследованиям, вместе с находившимися при нем списками немецких научных учреждений, оказался особенно важным. В этих списках были указаны пункты, куда в последний момент были эвакуированы лаборатории и научный персонал.
      Допросы, проводившиеся сотрудниками "Алсоса" в Гейдельберге, тоже давали много ценных данных. Обнаружилось, например, что в Германии существовали две исследовательские группы, работавшие над созданием уранового редактора. Первой группой, работавшей во Франкфурте, руководил Дибнер и второй -- Гейзенберг. Группа Гейзенберга, образованная в 1939 г. на основе объединения усилий крупнейших немецких физиков, имела своим центром Берлинский институт физики. Между этими двумя группами существовали постоянные трения, а споры в связи с получением материалов продолжались даже после объединения всех атомных исследований под руководством Герлаха. По мнению Гертнера, работы группы Дибнера сильно уступали по своему уровню работам группы Гейзенберга.
      Исчерпав источники информации, имевшиеся в Гейдельберге, группа "Алсос" сосредоточила свое внимание на районе Франкфурта, где производился необходимый для германских атомных работ металлический уран. При сборе материалов в этом районе было, между Прочим, установлено, что достигнутая чистота урана была не очень высокой.
      Следуя вплотную за продвигавшимся фронтом, группа "Алсос" 12 апреля 1945 г. заняла старое школьное здание, в котором были расположены лаборатории и административные помещения группы Дибнера. Сотрудники Паша, однако, обнаружили, что большинство ученых вместе с оборудованием, материалами и документами 8 апреля были эвакуированы в неизвестном направлении. Тем не менее членам группы "Алсос" удалось найти некоторое количество окиси Урана, оборудование, обширную физическую лабораторию и большой архив. Изучение последнего показало, что интерес к атомным исследованиям с точки зрения их военного использования проявился впервые в начале 1940 г., после открытия Гана и Штрассмана. В тот момент было высказано предположение о возможности использования урана как для взрыва, так и для получения энергии. Группа Гейзенберга в Берлине начала эксперименты в этом направлении, используя чехословацкую урановую руду, из которой получали порошкообразный уран-238. Эта первая попытка сооружения реактора, однако, окончилась неудачно, как я думаю, из-за несовершенства экспериментального оборудования. Группа Гейзенберга продолжала экспериментировать на своей установке почти до конца 1941 г. с неизменным отрицательным результатом. Несмотря на их неудачу, Гейзенберг и Вейцзекер подсчитали, что при некотором видоизменении установки реакция в ней может стать самоподдерживающейся.
      Работы затем были переведены в Лейпциг, где в 1942 г. были получены первые положительные результаты, но реакция еще не была самоподдерживающейся. На основании этих данных в Берлине в конце 1942 г. были поставлены, как они их называли, опыты крупного масштаба. Только к концу 1944 г. в Берлине удалось добиться самоподдерживающегося режима реактора. Тем не менее, это был пока чисто научный результат.
      14 апреля 1945 г. военная обстановка на северном участке фронта коренным образом изменилась. Было принято решение, в соответствии с которым американские войска должны были прекратить свое продвижение к Берлину и заняться флангами. В соответствии с этим решением Эйзенхауэр одобрил проведение операции "Убежище" по тому плану, который был разработан ранее. Время для наступления не было назначено, но генерал Смит заверил нас, что оно начнется через две недели или раньше, если французские войска станут продвигаться быстрее, чем им до сих пор удавалось. Однако сопротивление немецких войск в это время начало так быстро ослабевать, что французские войска, несмотря на недостаток у них бронетанковых сил, стали стремительно продвигаться в направлении Эхингена. 21 апреля французы пересекли линию, на которой они должны были остановиться. Вероятно, они сделали это для того, чтобы достичь Зигмарингена, где скрывались остатки фашистского правительства. Независимо от их мотивов мы не могли сидеть сложа руки и ждать, пока они вступят в чрезвычайно важный для нас район.
      Нужно было срочно что-то предпринимать, и Паш не заставил себя ждать.
      Обратившись за помощью к генералу Гаррисону, он получил в свое подчинение 1279-й саперный батальон. Силами этого подразделения он 23 апреля захватил Хайгерлок и немедленно начал демонтаж расположенной там лаборатории. Главным объектом лаборатории был реактор, перевезенный из Берлина и размещенный в туннеле под высокой скалой. С помощью английских ученых, прибывших в Хайгерлок, под руководством Хэмбро сотрудники "Алсоса" сумели закончить свою операцию до вступления французских войск.
      Тем временем Паш во главе 1279-го батальона саперов двинулся к Эхингену и захватил его 24 апреля. Попытка взять этот город накануне ночью вызвала сильное сопротивление, однако днем его удалось захватить уже без труда. Здесь Паш обнаружил большую физическую лабораторию и некоторых крупных немецких физиков, включая Вейцзекера и Виртца.
      На следующее утро он уже был в Тайльфингене, где овладел химической лабораторией и задержал Отто Гана и Макса фон Лауэ. В Штатильме группа "Алсос" обнаружила расписки в получении секретных отчетов, разосланных различным ученым. Все захваченные один за другим ученые, однако, совершенно спокойно объявляли об уничтожении этих отчетов, и только Ган быстро ответил: "Они у меня вот здесь".
      Гана удалось найти очень легко. Спрошенный на улице немец тут же указал, как пройти к старой школе, где размещалась его лаборатория. После того как школа была окружена, сотрудники "Алсоса" Уорденберг и Лэйн, в прошлом инженеры-химики из компании "Дюпон", вошли внутрь и спросили Гана.
      Их проводили к нему в лабораторию, где они немедленно приступили к расспросам. "Все происходило как при обычном визите к заказчику", -рассказывали они потом.
      Французские и марокканские части уже вошли в Хайгерлок, а группа все еще не могла разыскать германские запасы тяжелой воды и двуокиси урана, использовавшихся для реактора. К счастью, внимание немногочисленных французских войск было приковано к блуждавшим в окрестностях немецким, частям, и сотрудники "Алсоса" могли спокойно заниматься поисками.
      Умелый допрос немецких ученых Гоудсмитом и его помощниками позволил, наконец, обнаружить местонахождение тяжелой воды и урана. 26 апреля запас тяжелой воды был найден в подвале старой мельницы в окрестностях Хайгерлока и отправлен в Париж. Одновременно из пашни на окраине Хайгерлока были выкопаны кубики металлического урана общим весом полторы тонны. Они также были отправлены в Париж.
      Тяжелая вода и уран из Парижа были переправлены в США, где поступили в распоряжение Треста объединенных разработок.
      27 апреля германских ученых привезли в Гейдельберг для допроса, а затем отправили в Реймс. Накануне самого отъезда Вейцзекер проговорился, упомянув о все еще неизвестном нам месте хранения письменных материалов немецкой атомной программы. Запаянные в металлическую банку, они, оказывается, хранились на дне сточного колодца, расположенного за его домом.
      К концу апреля миссия "Алсос" подходила к концу. Все основные материалы были уже изъяты, а из важных ученых лишь немногие были еще не в наших руках. На этом этапе мы, конечно, беспокоились в основном о том, чтобы информация и ученые не попали к русским.
      Из ученых нас больше всего волновала судьба Гейзенберга, который исчез из Эхингена за две недели до появления там Паша со своими людьми. По полученным данным, Гейзенберг и еще двое ученых из Эхингена скрывались либо в Мюнхене, либо в Баварских Альпах, в городе Урфельде. На их поиски в Мюнхен отправился майор Хэм, а в Урфельд -- Паш.
      1 мая Хэм без труда разыскал Герлаха в физической лаборатории Мюнхенского университета. После усиленных розысков был найден и Дибнер, оказавшийся в Шенгайзинге, в 30 километрах от Мюнхена. 3 мая их обоих вместе с обнаруженными документами доставили в полевой штаб группы "Алсос" в Гейдельберге.
      В это время Паш находился примерно в 30 километрах впереди авангарда седьмой армии, наступавшей в Баварских Альпах. Обнаружив, что мост, ведущий в Урфельд, разрушен, Паш с семью сотрудниками покинули автомашины и, присоединившись к разведывательному отряду из десяти человек, вошли с ним в город в конце дня 2 мая. Примерно час спустя завязалась ожесточенная перестрелка с одной немецкой частью, которая пыталась пройти через Урфельд. Вскоре разведотряд отступил, оставив группу Паша в городе. Я так и не мог никогда представить с полной ясностью, как протекали события в эту ночь. Попытаюсь нарисовать лишь общую картину.
      Вечером Пашу доложили о приходе немецкого генерала. Войдя, генерал объявил весьма обескураженному шефу миссии "Алсос", что он сдается вместе со всей своей дивизией. Быстро сориентировавшись, Паш ответил, что, поскольку уже поздно, он не хочет беспокоить своего генерала, находящегося поблизости во главе крупных сил, формальностями, связанными со сдачей. "Поэтому, -сказал он генералу, -- вам придется подождать с оформлением сдачи в плен до утра". Не успел этот генерал выйти, как появился второй немецкий офицер, под командованием которого находилось 700 или 800 солдат, и все повторилось сначала. Эти события заставили Паша не на шутку забеспокоиться, и с наступлением темноты он потихоньку отступил в расположение главных американских сил. Незадолго до этого он обнаружил, где скрывается Гейзенберг, но, учитывая сложность обстановки, решил пока его не беспокоить. Ночью он сумел заручиться поддержкой пехотного батальона и, вернувшись в Урфельд, на рассвете 3 мая забрал Гейзенберга, который сидел в своем кабинете со сложенными чемоданами и ждал. Когда Паш вошел к Гейзенбергу, тот приветствовал его словами: "Я ожидал вашего прихода". Гейзенберг также был немедленно эвакуирован в Гейдельберг.
      Эта последняя операция Паша ярко характеризует смелость и настойчивость в достижении поставленной цели, которые он проявлял во всех своих действиях. В данном случае его целью был захват крупнейшего физика с мировым именем Вернера Гейзенберга, который был для нас в те последние дни войны дороже нескольких немецких дивизий. Для русских, если бы он попал к ним в руки, он оказался бы бесценной находкой (Гровс все время старается подчеркнуть, что Советский Союз стремился заполучить атомные секреты. Неужели он серьезно думает, что испытание первой советской атомной бомбы вскоре после войны могло быть осуществлено, если бы мы не знали секрета ее производства намного раньше? Вся описанная им история Манхэттенского проекта, сложность и грандиозность этого предприятия полностью опровергают это. -- Прим. ред.). Однако Гейзенберг остался на западе. Судя по другим событиям, мы, вероятно, были тогда единственными людьми, понимавшими потенциальную ценность немецких ученых для России.
      Как только Гейзенберг оказался в наших руках, его коллеги стали чувствовать себя свободней. Вскоре мы узнали от них, что, хотя Герлах и являлся их административным руководителем, он был лишь поверхностно знаком с техническими деталями работ. Дибнер, как выяснилось, неохотно сотрудничал с остальными и особенно был враждебно настроен к Гейзенбергу. Взаимоотношения Гейзенберга с Герлахом были самыми теплыми, и оба они считали Дибнера посредственным ученым. Гейзенберг был, или по крайней мере вел себя как антинацист, хотя и был большим патриотом Германии. Ни один из захваченных ученых не знал ничего по существу о работах союзников в области деления атомного ядра. Герлах несколько раз жаловался на низкий уровень работы немецкой разведки в области науки и техники. В Германии не было организации, подобной миссии "Алсос".
      При взятии Гамбурга был захвачен Гартек. 24 апреля он написал на имя военного министра США письмо, в котором, в частности, говорилось:
      "Мы берем на себя смелость обратить Ваше внимание на последние достижения в области ядерной физики, которые, по нашему мнению, могут привести к созданию взрывчатого вещества, по своей силе превышающего существующие на несколько порядков. Если получение энергии описанным выше способом может быть реализовано, в чем нельзя сомневаться, то страна, которая первая осуществит его, получит подавляющее преимущество перед другими".
      Однако Гартек, как и другие немецкие ученые, все же склонялся к тому, что, хотя получение энергии в урановом реакторе вещь вполне реальная, создание эффективного атомного оружия вряд ли осуществимо.
      Многочисленные возможности, открывавшиеся перед немцами, не были ими полностью изучены, так как у них отсутствовали единое руководство, единство цели и координация работ различных учреждений. Вначале работами по делению занималось несколько групп при Управлении боеприпасов, в Институте кайзера Вильгельма и даже при Министерстве почт. Между ними постоянно происходили споры по поводу снабжения оборудованием и материалами и, что выглядит крайне неожиданно для всех знакомых с борьбой американских ученых за свободу в обмене информацией, господствовала обстановка изоляции и нежелания обмена сведениями. Многие немецкие ученые работали в одиночку по своим индивидуальным программам, не желая, видимо, участвовать в совместной работе на благо своего государства. Возможной причиной такого положения было, вероятно, широко распространенное убеждение о невозможности создания атомного оружия.
      Каковы бы ни были причины этого, работы в области атомной энергии в Германии не вышли из лабораторной стадии. Но даже на этом этапе их основным направлением было получение энергии, а не осуществление атомного взрыва. Создавалось впечатление, что другим научным разработкам уделялось значительно больше внимания.
      Общая картина организации атомных исследований в Германии к моменту окончания войны напоминала ранний этап этих же работ в США, когда различные комитеты создавались только для того, чтобы быть замененными новыми. Казалось, вопросам организации немцы уделяли намного больше внимания, чем решению самой проблемы.
      Германский имперский совет по научным исследованиям находился в подчинении Министерства образования до 1943 г., когда он был преобразован в самостоятельное ведомство, руководящее научными работами, имеющими возможное военное применение. Просуществовав в таком виде один год, он был подчинен непосредственно Герингу. Этот совет занимался распределением исследовательских работ между университетами и отдельными лицами, выделением средств и фондов на снабжение, а также вопросами научных кадров.
      Осенью 1944 г. организация Гиммлера -- СС -- также заинтересовалась атомными исследованиями, для чего образовала Объединенный фонд военно-научных исследований. Этот фонд был, однако, подчинен Герингу. Люди Гиммлера были недовольны темпами работ Имперского совета и предложили свой план устранения всех препятствий на пути атомных исследований для достижения их максимальной эффективности. Этот план выглядел вполне разумно, однако он появился слишком поздно.
      Свои работы по методу центрифугирования немцы проводили в Целле. Эти исследования были начаты группой Гартека в Гамбургском университете, но из-за бомбежек авиации союзников группу несколько раз переводили с места на место. Ее последним прибежищем была бывшая прядильная фабрика в Эхингене, где группа и была захвачена сотрудниками "Алсоса". Оборудование, которым располагала эта группа, выглядело очень скромно по сравнению с нашим, но, по-видимому, использовалось очень эффективно.
      Немецкие ученые, собранные в Реймсе (Ган, Лауэ, Вейцзекер, Виртц, Багге и Коршинг), видимо, примирились со своей судьбой и, дав слово не покидать здания, где мы их поместили, привыкали к новому для себя образу жизни. Однако 7 мая они были отправлены в Версаль, где с ними обращались, как с обычными военнопленными. Они были возмущены таким обращением и несколько раз требовали встречи с Жолио-Кюри. Через пару дней к ним присоединились Гейзенберг и Дибнер. Их недовольство режимом продолжало нарастать, и мы сочли необходимым вмешаться. Сложность положения была связана с существованием приказа верховного командования экспедиционных сил союзников, запрещающего льготный режим по отношению к любому немцу.
      11 мая мне удалось добиться их перевода в Левезине, где условия были намного лучше. Ученые были очень рады переезду. Однако вскоре у нас возникли осложнения с местными воинскими частями и населением, которые обвинили нашего старшего офицера охраны в том, что он прячет маршала Петэна. Чтобы нейтрализовать это недовольство, мы сочинили историю о том, что охраняем группу активных антифашистов, которым еще грозит некая опасность.
      Тем не менее, ученых надо было вывозить в другое место, и 4 июня мы отправили их в Бельгию. Там начались те же осложнения: на этот раз местный военный комендант требовал, чтобы ученым выдавался обычный рацион военнопленных. К этому времени немцы начали сильно беспокоиться из-за отсутствия связи со своими семьями и с другими учеными, которая им была обещана при задержании.
      Их беспокойство усилилось, когда они узнали из газет, что в русскую зону оккупации Германии попал дом Дибнера в Тюрингене. С моей точки зрения, это событие также заслуживало беспокойства, поскольку фрау Дибнер была ближайшим помощником своего мужа во всех его исследованиях во время войны. После лихорадочных розысков мы с облегчением узнали, что она находится в Нейштате, в американской зоне оккупации.
      Герлах присоединился к общей компании 14 июня. Настроение у немцев в эти дни было безрадостным. Именно в то время Гейзенберг заявил нам, что документы, захваченные миссией "Алсос", неправильно представляют состояние атомных исследований в Германии. Он объяснил это тем, что немецкие ученые знали значительно больше, чем они указывали в официальных отчетах, а также тем, что со времени их совместного заключения их уровень знаний вследствие взаимного обсуждения значительно возрос.
      3 июля 1945 г. вся группа немецких ученых была отправлена на самолете в Англию. Их разместили в бывшей усадьбе Фарм-Холл, которая к тому времени была специально подготовлена и оборудована. Мне доставило массу удовольствия читать первые записи их разговоров между собой: