Лео & Павел Гросс
      Печатается с согласия соавтора в... слишком-слишком сокращенном варианте...
      Проект Зомби(c)
      роман
      Зомби - полумистическое, искусственно умерщвленное существо-человек, организм которого утратил практически все свои жизненные функции, кроме нескончаемого и постоянного чувства голода. Питаются исключительно свежими мозгами своих жертв-особей, называющихся людьми. По всей вероятности зомбирование получило свое распространение в мировой истории благодаря африканскому культу вуду. Техническое же воплощение, идея зобирования приобрела примерно к середине ХХ века...
      Пролог. Большие деньги. Нижний Тагил, 10 марта 200... года
      Всё это собрание было чистейшей воды профанацией. Это отчетливо осознавали все участники аукциона по продаже Нижнеречточа. Огромный подземный завод точных технологий, некогда гордость советской оборонки, теперь уходил за гроши, буквально за сущие копейки, но ни у кого в зале не было таких денег, чтобы выкупить его. Рассчитывали на стартовую цену в 50 миллионов, ну на 70. Сергей Петрович Мохов (известный в широких уголовных кругах по кличке Мох) со товарищи вообще питали слабую надежду на то, что удастся внести деньги виртуальные, в виде дутых акций, выкупленных за взаимозачеты, но чтобы такое... Сергей Петрович в бессильной ярости сжимал кулаки и чувствовал как слезы ненависти наворачиваются на его глаза. Когда вышли члены президиума, никто в зале даже не поднялся. Председательствующий стукнул молоточком в гонг и объявил: - Прошу садиться... - Потом слегка опешил, увидев совершенно инертный зал, и добавил: - Я имею в виду, что прошу внимания. Заседание аукционной комиссии, назначенной в соответствии с решением комиссии по банкротству Нижнереченского завода точных технологий объявляется открытым. И на тебе теперь - участвуй в торгах со всеми на общих основаниях, как залетный нувориш с тугим карманом - где же справедливость? А ведь это он, Мохов, лично обанкротил комбинат, где обманом, а где и силой скупил у работяг ваучеры, влез в соучредители, самолично сорвал поставки, старательно подвел завод под гигантские штрафы, поставил под увольнение десять тысяч человек - и все для того, чтобы урвать этот жирный кусок, а тут - вот мерзавцы! - уводят прямо из-под носа! Мохов впервые в жизни почувствовал себя на месте человека, которого собираются ограбить - обычно он выступал в прямо противоположной роли. Этот крепко сбитый коренастый мужчина с сильной проседью в некогда рыжих волосах, с длинными крепкими руками, когда-то фигурировал в милицейских оперативках и розыскных листах с грифом "разыскивается особо опасный преступник", а затем, когда отсидел последний срок, стал править на своей родине, в уральском городке Нижнереченске в качестве "смотрящего". На длительное время он попал в поле зрения РУБОП, однако, когда он с легкостью выиграл выборы и стал исполняющим обязанности главы администрации города (результаты выборов Центризбирком не утвердил, но больше никто не решился выставить свою кандидатуру, ибо все знали, что связываться с Мохом себе дороже) - Центр сделал вид, что не замечает этого маленького конфуза. Но хуже всех наездов столичных властей, хуже хлёстких репортажей заезжих журналюг, хуже даже разборок с братанами, которые, в общем-то извинений не приемлют, был удар по репутации, который сейчас грозил Мохову. - На продажу выставлен лот номер один... - Председательствующий сделал эффектную паузу так, словно ожидались еще лоты. Он обвел присутствующих скучающим взором из-под дымчатых очков и завершил: - Нижнереченский завод точных технологий! - Ему было так же скучно, как и всем им - результат был прекрасно известен. В дело вмешались слишком большие силы, слишком колоссальные взятки были проплачены столичным чиновникам, и тут уж местным магнатишкам тягаться было невозможно. Однако у него была такая работа: разыгрывать перед ними спектакль, и они, то ли зрители, то ли участники бесстыдного действа, покорно играли свои роли. - Начальная цена лота составляет... - он сделал еще одну приличествующую случаю паузу и произнес нараспев: - четыреста девяносто девять миллионов... -перевел дух и набрал воздуха, - девятьсот девяносто девять тысяч... - и бравурно закончил: девяносто девять условных единиц. - Обведя зал очень серьезным взглядом, он пояснил: - За условную единицу решением комиссии была принята валюта Соединенных Штатов Америки - один американский доллар, а точнее его эквивалент в пересчете по курсу Центробанка на сегодняшний день. Есть ли желающие приобрести лот? - Есть, - сказал хилый юноша в первом ряду. - ЗАО "Трында консалтинг". Предлагаю к этой сумме добавить один доллар. Ублюдок! Мохов поглядел на него ненавидящим взглядом. Конечно же, едва пронесся слушок о возможном конкуренте, на эту фирмушку наведались братки со стволами под мышкой, но юноша встретил их лучезарной улыбкой. "Ребята, в моей фирме уставный капитал пять тыщ рублей, всего имущества - факс да компьютер, а я сам - студент Плешки, подрабатываю на каникулах - чисто подставное лицо и делаю то, что мне велят. И кто велит не знаю, все указания он передает по факсу и Интернету. Кстати, в вашем городе есть еще штук пять таких вот "трындов", так что даже в случае моей безвременной смерти кто-то все равно примет участие в аукционе. Убьёте ли вы меня - в живых ли оставите, аукцион все равно состоится и первоначальная цена определена правительством нашей необъятной родины. Пятьсот миллионов баксов будет первоначальной ценой завода - это каждой московской вороне известно". - Итак, пятьсот миллионов условных единиц, - подвел итог председательствующий. - Нет ли у кого желания добавить еще доллар-другой к этой сумме? Ведь завод точных технологий - прекрасное предприятие, еще недавно бывшее режимным и совершенно закрытым, обладает превосходной материально-технической базой, крепким, спаянным коллективом, грамотными специалистами. В годы холодной войны на этом заводе разрабатывались новые системы вооружений... Мохову стало душно от такого глумления и рванув на груди тугой галстук, он выбрался из зала, обливаясь потом. Его охранники и приближенные: широкоплечий Фазер и длинношеий Баклан неотступно следовали за ним. Еще два охранника ждали снаружи Дома культуры, где проходило заседание. Усевшись в свой серый джип "лендкруйсер", хозяин жестко бросил: - На десятый километр, к Бачиле. Сергей Петрович Мохов много повидал в своей жизни, это был из тех типов людей, который, как сказал бы американец "self made man", (СНОСКАбукв. "человек, создавший себя"КОНЕЦ СНОСКИ). Правда, в Америке он бы уже давно остудил свои амбиции на электрическом стуле или до конца жизни коптил бы потолок тюремной камеры, однако Россия конца 80-х и начала 90-х годов была страной поистине невиданных возможностей, и те, у кого было хоть малейшее понятие, что, как и у кого украсть, сказочно нажились на этом. Так и Мохов, человек обладающий сильным характером, крепкой хваткой, недюжинной силой и здравым умом и в силу этих качеств пользующийся немалым авторитетом во всех колониях, где ему довелось побывать, вошел в фавор у главарей уральской мафии (в просторечии именуемой "братвой") и в начале 90-х годов получил в управление целый горнодобывающий комбинат. Комбинат дышал на ладан, директор его был унылым пугливым типчиком, вечно хныкал о недостатке финансированя из центра и о том, что "Москва нас позабыла". Доходы от комбината были жиденькие, воровская казна-общак практически не пополнялась. И тогда, отстранив директора, Мохов сам стал вникать в премудрости управленческой работы. На директорском месте он вдруг обнаружил ценные качества руководителя и управлял цехами с жесткостью, какой здесь не помнили с военных лет, когда по цехам прохаживались надзиратели из НКВД, за опоздание можно было лишиться зарплаты, а за запоротую деталь пойти в тюрьму. Начальники отстающих цехов получили сутки на то чтобы исправиться или уволиться. Первый же человек, попытавшийся на него пожаловаться в прокуратуру, был начальник ОТК, но хода жалобе не дали, поскольку жалобщик был найден на дне котлована с разможженной (очевидно в результате самоубийственного падения) головой. Поставив производство на поток, Мохов получил от братвы в полное владение родной городок и солидный пакет акций поднятого им комбината. Многие его собратья по ремеслу изумлялись тому, что он предпочел перспективному комбинату свое захолустье. Однако Мохов прекрасно знал, что делал, когда шел в политику. Из мэра в депутаты, из депутатов - в губернаторы, оттуда - в президенты. При этом вовсе не самым главным был официальный титул. Он-то знал, что за спиной главного чиновника есть истинные правители страны. Деньги были и оставались главным инструментом управления людьми, деньги и страх. Деньгами их приманивали, страхом отпугивали, все было так же просто, как погонять лошадей поводьями. Лево-право, сено-солома, палка-морковка... Однако сейчас он оказался в таком положении, когда даже всех его денег, всей казны общака не хватало. Оставалось одно - прибегнуть к мудрому совету. И его мог дать только старый, умудренный жизнью вор, "смотрящий" по всему Уралу, Афанасий Бачила. Не смотря на свой феноменальный авторитет, Бачила жил в старой покосившейся хате, на хуторке с двумя псами редкой злобности и унылой замордованной бабой, которая быстро собрала на стол, поставила вареную картошку, соленые огурцы и бутыль с самогоном и серой мышкой исчезла из комнаты. Охрана теснилась в сенях, пока старшие негромко беседовали в комнате. - А хоть кто купил-то знаешь? - осведомился старик Бачила, с аппетитом принюхивась к стакану с мутной жидкостью. Сам он не пил ни капли, врачи запретили, но компанию любил. - Да ну, как не знать, - воскликнул Мохов. - Американу продали, гады. У людей ни стыда нет, ни совести, распродают Россию за гроши... эх! - Он досадливо махнул рукой, прекрасно сознавая, что за такую сумму и он сам бы лично продал хоть родную мать. - Американец из Нью-Орлеана Ричард Сазерленд, гад. Через три дня деньги должны быть на счету в Центробанке. - Ну, а нашим ребятам там можно сказать, чтобы они его... приструнили или похитили? - предложил Бачила. - Не имеет смысла, - возразил Мохов. - Он представитель группы компаний. Деньги пойдут в любом случае, стоит ему подписать чек. Он даже застраховал, подлец, сделку. - Это как это? - удивился Бачила. - А вот так! Вон, гляди, ребята из агентства мне его страховой договор скопировали. - Мохов вынул из портфеля бумажку. - Глянь, что пишут: от всего на свете застраховался, от пожара, бури, наводнения, землетрясения, революции, даже собственной гибели в любом виде транспорта или от пули, ножа, удавки... Что бы ни случилось с ним самим, деньги пойдут от страховщиков. Проглядев договор, Бачила ухмыльнулся: - Ну, от всего на свете не застрахуешься. Собственного самоубийства он-то не предусмотрел! Если он на себя руки наложит, страховка будет недействительной. Ну и... думай! Мохов некоторое время соображал. - Страховка недействительна... деньги не поступают... мои люди в Москве объявляют аукцион проведенным с нарушениями, мы тем временем готовим новый аукцион, меняем всю комиссию... Слушай старина, друже, а ведь это действительно выход! Но... - Мохов погрустнел. - но только как же мы обстряпаем самоубийство? Просто повесить его в комнате на подтяжках?.. Не поверят. - А вот по этому вопросу у меня есть такой специалист, - усмехнулся Бачила. - Золотой парень, хоть сам и нерусский. О деньгах сам с ним договоришься. Хотя удовольствие это дорогое - миллиардеров убивать.
      Бахтияр Ханларов принял заказ Мохова по Интернету. Однако его не интересовали деньги. Он хотел только одного, какую-то статуэтку, которая хранилась в коллекции какого-то нью-орлеанского банкира. Он, конечно, с удовольствие слетает в Америку, и даже аванса не потребует, но... лишь затем, чтобы заполучить драгоценную для него деревянную вещицу, какую-то старинную поделку. - Сколько это дерьмо может стоить? - спросил Мохов и компьютерщик быстро набил вопрос. На окошечке программы ICQ появилась ответная надпись: "Столько, сколько захочет банкир. Предупреждаю, он очень богат и влиятелен, у него дочь на выданье..." - А, ну тогда все будет решено, - усмехнулся Мохов. - Пусть сейчас же собирается и чтобы к утру был в этом самом Новом Орлеане. Глава 1. В одном уральском городке. Нижнереченск, 15 октября 200... года Стоял тоскливый, промозглый октябрь, поливающий землю бесконечными ливнями, не радующий ни солнцем, напрочь прячущимся под серой пеленой облаков, ни багряным цветом листвы, которая как-то враз опала. К вечеру 15 числа погода вконец испортилась - истошно воющий ветер с силой бросал в окна брызги холодного дождя, и напрягался, давя на стёкла. Сергей Болюхин - бывший инженер, бывший молодой специалист, "бывший интеллигентный человек", а нынче образцовый сдатчик стеклотары и вторсырья, поежился, стоя на лестничной клетке и, приподняв воротник ватника, решительным шагом двинулся на улицу родного Нижнереченска. Он вышел из загаженного и до омерзения изрисованного подъезда (который, в общем-то был хорош уж тем, что давал ему, Болюхину, приют) и, выбирая наиболее безопасный для его прохудившихся башмаков маршрут из лабиринта луж, запрыгал к видневшемуся вдалеке магазину. - Чего, не ндравятся наши погоды? - спросил его околачивающийся вокруг магазина Липан, замызганного вида мужчина с испитым лицом и лбом, после недавней драки заштопанным черными нитками. - Осень, она, блин, и в Африке осень. Добавишь на чекушку? Чекушка - это было мало, совсем ничего, так что лучше было взять хлеба. А кроме того, Липан вовсе не та компания, с которой стоило водиться интеллигентному человеку, пусть и бывшему. Да и что он может знать про Африку? Там нет осени в местном понимании слова, там есть сезон дождей, когда вода льет стеной, реки переполняются, крокодилы хозяйничают в поймах рек, а зверье обильно нагуливает жирок. - Не-а... нету денег... - буркнул Сергей Викторович и прибавил шаг. Однако Липан, проводив его взглядом, увязался следом, хоть и близко не подходил. Магазин "Продуктовый рай" был единственным ярко освещенным местом на всем микрорайоне, именуемом поселком Ильича. Он кокетливо выделялся из общей массы унылых строений и бараков поселка своей ярко-красной крышей из искусственной черепицы и полированными стеклами. Командовала им бывшая отличница советской торговли Майя Евгеньевна, торговка Божьей милостью, пользовавшаяся в поселке да и во всем городке непререкаемым авторитетом. К Болюхину она относилась с некоторой долей уважения, все же когда-то подтягивал ее сына по химии и физике. Но это было давно и далеко, в той, другой жизни, когда Нижнереченск был закрытым городом-заводом, поесть в столовой или кафе стоило копейки, а в магазинах для передовиков ежемесячно комплектовались наборы продуктов. Закончив столичный вуз, Сергей Викторович с молодой женой, тоже выпускницей того же института, получил распределение на завод, где им тут же, как молодым специалистам, дали квартиру в доме, в подъезде которого он сейчас жил. Вся эта жизнь для Болюхина окончилась тогда, когда его вызвали в партком завода и предложили поехать в молодую африканскую страну, которая собралась строить социализм, но ее руководители не знали, что делать с залежами урановой руды, занимавшими там половину почв. Возникла мысль построить там добывающий комбинат, вкупе с ним завод по производству обогащенного урана. Для этого надо было произвести разведку местности и составить техобоснование проекта. Это ответственное задание партия поручила молодому, но весьма перспективному специалисту Болюхину. Конечно, учитывая, что у него беременная жена, он может и отказаться... Хотя кто же в здравом уме и твердой памяти откажется от счастливой для любого советского человека возможности пожить с полгодика за границей, получать удесятеренную зарплату сертификатами (бесполосыми!), а потом отоварить их в "Березке"? Как можно отказаться от машины, которую ему разрешат купить за валюту? От чешских сервизов и румынской мебели, которые он сможет получить без очереди, просто по записи? И все же он отказался. Просто потому, что был безумно влюблен в Лариску и не мыслил оставить ее одну дома. Тем более беременную. Прошла неделя, и однажды его вызвали из цеха в отдел кадров, и там начальник первого отдела, отставной гэбист, отводя глаза пробурчал, что ему надо срочно надо ехать в больницу "по семейным делам". Вначале Болюхин не понял, по каким еще делам: его родители жили в совсем другом городе. Потом вдруг внезапно понял... Это был грузовик. Здоровенный самосвал, который сбил переходившую дорогу в неположенном месте женщину, его жену, и скрылся... И мало ли самосвалов мотаются ежедневно с карьера на строительство нового цеха и обратно? Спустя еще неделю, он согласился поехать в командировку. Он и не знал, что эта командировка затянется на долгих двадцать лет. Впрочем, даже если бы и знал...
      В свои пятьдесят Болюхин выглядел на все семьдесят лет. Кутаясь в ватник, он подошел к задней двери магазина и заглянул внутрь. Он почти сразу же услышал резкий голос Майи Евгеньевны. Она явно была не в духе. - Мы тут вкалываем как лошади, а эти уроды раскатывают на джипах и деньги из нас вымогают! Нет, ну почему я обязана им деньги раздавать? У нас что тут, нет ни милиции, ни омона?.. В это мгновение за спиной Болюхина раздался звук подъехавшего автомобиля. Он резко отшатнулся от двери и спрятался за нее. Вышедшие из машины парни с автоматами в руках, неторопливо направились внутрь магазина. Затем изнутри раздался истошный женский крик, прерванный автоматными очередями. Спустя минуту обa парня вышли наружу. - Слышь, Саш, - спросил один из них, спортивного вида подтянутый парень лет двадцати пяти в кожаной куртке, - а я перчатки надеть забыл. Как свол бросать? - А я свой и не собирался бросать, - ответил его ровесник в зеленой куртке с капюшоном. - Ствол - он денег стоит. Они неторопливо подошли к автомобилю, сели в него и отъехали от магазина. Болюхину страшно было заходить в магазин, но что-то тянуло его туда, как канатом. Он не мог противостоять этой невыразимой тяге, его ноги двигались как деревянные. Он вошел в подсобку и свернул к кабинету заведующего, откуда пробивалась полоса света. Наверное, в магазине никто не слышал выстрелов: в зале было шумно, в очереди у водочного отдела разгорался скандал. Володя - старший продавец и заместитель Майи Евгеньевны, обмякнув сидел в кресле с отверстием во лбу. Сама же "хозяйка", как часто называли Майю Евгеньевну неподъемной полуторастакилограммовой грудой лежала за своим столом и слабо хрипела. Кровь от ее тела лужей расплывалась по ковролину. В это мгновение на глаза Сергею Викторовичу на глаза попалась полуоткрытая дверца сейфа, который возвышался за поваленным креслом Майи Евгеньевны. В его замочной скважине торчали ключи. Вытянув руку, бывший молодой специалист мизинцем потянул за уголок сейфа и вытаращил глаза на стопку купюр, высившуюся внутри. В мгновение ока они перекочевали во внутренний карман его ватника. Он опрометью бросился бежать и, вылетев наружу, чуть не столкнулся с Липаном. Тот проницательно взглянул на него и спросил: - Никак жаркое дело было? Не замочил никого? - Ты... ты чего болтаешь! - закричал Сергей Викторович. - Я там хлеба просил, а они... - А в юшку ненароком вляпался? - хитро сощурился Липан. - Чего? Какую еще?.. - Сергей Викторович взглянул себе под ноги и убедился, что от следов его ботинок оставались отчетливые кровавые разводья. Видно пока он тянулся к сейфу, ненароком вляпался в кровь "хозяйки". - Ну да ладно, я тебя не сдам, - усмехнулся Липа. - Да я и сам видел, что туда до тебя моховские со стволами заходили. - Это... моховские? - Ну да, кто сейчас наш хозяин? Мохов. Видно он что-то с нашей хозяйкой не поделил. Ладно, давай двигаем отсюда, пока не замели. Дождь усиливался, так что вскоре кровавые следы смылись, и к тому моменту, как в магазине началось столпотворение, от обоих бомжей уже не осталось и следа. Липан честно отобрал себе ровно половину украденных денег (там было почти 50 тысяч), однако очевидно положил глаз и на вторую половину, почему самолично купил выпивку (4 бутылки водки), хлеб и колбасу и пригласил Болюхина отметить удачный день в Марфо-Мариинской часовне. Отвязаться от него было невозможно, к тому же у Липана был нож, да и был он лет на 20 моложе Болюхина. Наверное, стоило бы предложить ему еще денег и самому слинять подобру-поздорову. Однако Болюхин уже шел навстречу своей судьбе и свернуть с назначенного ею пути был не в силах. - Первый свой срок я начал мотать еще в восемьдесят первом, тогда пошел по-малолетке. Грошовое дело было, палатку гробанули с пацанами... рассказывал, развалившись на топчане Липан. - А я в восемьдесят первом в Африку поехал, - пробормотал Болюхин. ..................................
      ...Наполовину его развалили, потом попробовали взорвать, но тут обвалился потолок в одном из строившихся под поверхностью земли цехов подземного завода - и на стройку нагрянули дяди с усталыми, но добрыми глазами. В одну ночь посадили и подрядчика, и субподрядчика, и начальника строительства, и инженера по технике безопасности, а для верности еще и архитектора с собой прихватили. И, самое интересное, все арестованные тут же дружно признались, что получили задание взорвать завод прямиком от японо-британо-германско-американской разведки. С той поры это место у городских чиновников стало считаться нечистым, и все дороги, шоссейные и железные, все здания и стадионы стали возводиться поодаль от часовни, большей частью вокруг нее. И поскольку завод все расширялся и расширялся вглубь, город строился, и к концу ХХ века он уже весь теснился вокруг часовни, чей недоломанный семигранный шатер можно было видеть почти с любой точки Нижнереченска. Сама часовня только с виду казалась незначительной. Очевидно традиции подземного строительства были в этих местах весьма давние, поэтому ниже первого этажа имелся подвал, а на самом деле целый обширный зал, в котором и развел костер предприимчивый Липан. Впрочем, в зале и без того было достаточно тепло, как смутно припоминал Болюхин географию бывшего ему некогда родным завода, где-то в этих местах проходили трубы, отводившие тепло от атомного реактора. - Ты чего, и впрямь в Африке был? - изумился Липан. - То-то мне ребята говорили, а я не верил. А что ты там делал? - В плену сидел. - Тю! И долго? - Почти двадцать лет. - Ни фига себе! - только и смог выдохнуть Липан.
      Центральная Африка, январь 1982 года На самом деле страна, в которую они попали, вовсе не собиралась строить социализм. И капитализм тоже. Не претендовали населявшие ее племена и на феодальное землевладение. Им всем было вполне комфортно и уютно при своем первобытно-общинном, с элементами рабовладельческого, строе. Тем более, что в нем появились такие любопытные и во всех отношениях приятные вещи, как шотландское виски, американские автомобили и автоматы Калашникова. И лукавила советская пресса, рассказывая, что в этой стране войска народно-освободительного фронта героически сражаются против наемников империализма. Как стало очевидно Болюхину уже через пару недель, там одно свирепое дикарское племя воевало против другого, не менее дикого и не менее свирепого союза племен, и вся разница между ними была в том, что дети одних вождей учились в Сорбонне и Оксфорде, а дети других - в университете имени Патриса Лумумбы. Однако англичане и французы, хоть и помогали "своим" племенам, поскольку также слышали о залежах руды, однако нисколько не обольщались на их счет, и поэтому когда "их" племена с боями подошли к столице уже на расстояние полета стрелы, все зарубежные миссии получили строжайший приказ немедленно эвакуировать сотрудников. Советским же специалистам в их посольстве про это сказать как-то забыли, поскольку были заняты эвакуацией посла и его жены, прозванной "послицей" и поэтому семнадцать русских специалистов (как военных так и гражданских, как мужчин, так и женщин) оказались поутру в руках захвативших столицу головорезов. Их увели в леса в качестве "живых консервов" и раз в несколько дней убивали по одному. Благо никому в мире и в голову не приходило их искать, а благоразумные советские газеты ни словечком не обмолвились об этом инциденте. Положение пленников осложнялось еще и тем, что в те дни установилась страшная жара. Настоящее пекло низвергалось с небе с солнечными лучами. Тучи мошкары облепляли пленников в тропических чащах. В таких условиях связанные веревкой за шеи и вереницей бредущие сквозь леса измученные, голодные люди постепенно превращались в бессловесный скот. Вскоре все они (кто не был съеден) умерли от крайнего истощения. Болюхину повезло, что в одной из деревень его купили. Произошло это так. Партизаны кочевали по дружественно настроенным деревням, не задерживаясь в каждой более суток. Однако в какой-то момент они оказались совершенно без воды. Все запасы подошли к концу. Деревня, к которой они шли полдня, оказалась вымершей, поскольку днем ранее подверглась нападению правительственных войск. К следующей деревне добрались только к вечеру, но и там отряду удалось разжиться только парой фляг затхлой воды - не помогла даже угроза оружием: это была большая деревня охотников, и в ответ на стрельбу двух десятков "калашей" последовала бы туча копий и дождь стрел. Однако вождь сказал, что на завтра они пригласили ньянгу (колдуна) вызвать долгожданный дождь. Командир отряда, который учился вначале в христианской миссии, а затем три года в коллеже в Марселе (кстати, это же слово он избрал своим боевым прозвищем), больше привык доверять спутниковым метеопрогнозам, однако не показал своего скепсиса, чтобы не восстановить против себя вождя. Назавтра к полудню прибыл ньянга: мужчина в львиной маске с длинным шестом в руках, он был разукрашен белыми полосами, которые на его темной коже образовывали узор костей скелета. Навстречу ему высыпало все селение. Колдуна плотно покормили и отвели на возделанное поле, которому больше всего требовался дождь. На окраину поля вышли несколько человек, вынесли тамтамы. Колдун вышел на центр поля и, поглядев в небо, воздел вверх руки. Вся деревня, обступив поле, замерла. Затем колдун взмахнул копьем, и тамтамы издали глухой совместный звук. Колдун воздел копье наконечником вниз и сделал движение, словно бы он поражал какое-то наземное существо, вроде змеи или крокодила. Так начался его танец, ритму которого послушно следовали частые удары палок о тамтамы. Неожиданно Болюхину показалось, что небо над головой колдуна потемнело. Со всех сторон потянули порывы ветра. Затем с конца его копья словно сорвалась молньица и ударила вниз и в сторону. Население деревни разразилсь приветственными воплями. Со того времени, как колдун начал свой танец и до того, как на землю упали первые капли дождя прошло вряд ли более четверти часа: и вот уже стар и млад понеслись выставлять под небо сосуды. бочки, банки, плошки, половинки кокосовых орехов - все, во что можно было набрать хоть каплю воды. А дождь полил сильный - настоящий тропический ливень. Затем Болюхин видел, как колдун медленно, усталым шагом, покачиваясь, побрел с поля, не обращая внимания на ликующих людей, прыгающих и катающихся в грязи детей, славословязщих его стариков и женщин. Он снял маску, струи дождя смыли с него краску, и оказался самым заурядным чернокожим дедом с редкой бороденкой и морщинистым тощим лицом, на котором умом и силой светились большие темные, глубоко запавшие глаза. Эти глаза внимательно и цепко обшаривали проходивших мимо людей, словно впивались в них на мгновение и вновь отпускали. Во всяком случае у Болюхина сложилось такое впечатление, что старик не просто смотрел на него, он как будто внимательно изучал его - редко у кого хватало сил выдержать этот взгляд, не опустив головы. У Болюхина хватило на это сил, хватило и на то, чтобы обменяться с колдуном жестами: Болюхин указал на небо, потом одобрительным жестом выставил большой палец: мол, уважаю, хорошая работа, мастер. Колдун был сначала удивлен этим жестом, внимательно осмотрел его руку, потом сам ее сложил в том же жесте - и вопросительно посмотрел на Болюхина. - Все мы, - инженер попытался импровизированно объяснить этот жест, - это как вот эти пять пальцев - мы вокруг тебя. Ты же - один-единственный, вот как этот большой палец. Без других пальцев человек сможет пользоваться рукой, а без большого - не сможет. Компране ву? - Уи, уи, - засмеявшись, чирикнул колдун и показал Болюхину свою левую руку, у которой не хватало трех пальцев, остались только большой и мизинец. Затем колдун прошел мимо него и отправился в "мужской дом", где для него уже было приготовлено угощение. Дождь к тому времени уже прекратился, и земля тяжело дышала паром. После этой беседы Болюхин моментально почувствовал еле заметную, но уже ощутимую перемену в обращении к нему. Ему принесли плошку мерзкой бурды, которая здесь именовалась пальмовым вином и дали три банана. Подкрепившись, колдун отправился в обратный путь. В подарок ему выставили свиней - он прошел мимо, даже не взглянув. Перед ним выстроили всех незамужних девушек племени, у которых только начала намечаться грудь, он и тех игнорировал. Не позарился он также и на юношей. Вождь со стоном вынес из хижины самую ценную вещь, на которое с алчностью взирало все племя: доставшийся ему от деда граммофон с роскошно сверкающей трубой - увы, и этот дар не вызвал интереса у колдуна. Он прошел мимо гостей деревни: отряда партизан, и командир с тоской подумал о том, что если он выберет пулемет или базуку, то это будет слишком большой платой за пару цистерн воды. Однако колдун прошел мимо бойцов и подойдя к Болюхину, знаком велел ему подниматься. Командир отряда Марсель возмутился: в конце концов, эти пленники - его законная добыча. Кроме того позавчера ему удалось связаться с генералом и тот велел поберечь пленников, у них начались переговоры, так что еще неизвестно, на сколько ящиков "калашей" или патронов их удастся обменять. Колдун делал вид, что не слышит его, и жестами требовал, чтобы Сергей Викторович поднялся и следовал за ним. Однако Болюхин продолжал прилежно сидеть на земле прекрасно помня какой властный характер у командира отряда: он своему заместителю и закадычному другу всадил пулю в живот, когда тот с ним заспорил, какой дорогой вести отряд. После этого авторитет Марселя в отряде стал непререкаемым. Между тем подоспевший к месту спора вождь деревни направил свой ассегай на горло Марселя и в двух словах объяснил тому, что раз уж он решил пользоваться гостеприимством племени, пусть будет добр уважать его законы. А закон у племени несложный: Боги дали людям всё, значит всё в этом мире и принадлежит богам. Колдун говорит с богами, значит все, что он захочет, принадлежит ему. Захоти он заполучить любимую жену вождя или его сына, или любую принадлежащую ему или любому другому члену племени вещь - это он и получит.