Совмещая четыре факта, я понял, что вляпался в детективную историю...
      Этой "истории" на вид было лет двадцать пять, а на самом деле тридцать. В женских глазах копятся фотоснимки, а после определенного возраста - проявляются. И только по количеству отщелканных кадров можно определить возраст женщины. Она, как опытный фотохудожник, может на глаз установить расстояние до "объекта", оценить перспективу и выбрать нужный ракурс, чтобы "снять" его до прихода жены. А на данный момент повествования - я был свободен, ну, если женат, то не очень...
      - Так, так, так, - сказала дамочка, наводя резкость, чтобы я хорошо получился на первом плане. - Что мы имеем?
      Мы имели несвежего мужчину сорока лет с мозгами шестимесячного бабуина. Это было ясно любому начинающему фотоателье. Дамочка между тем отъехала на квартал и припарковалась у ближайшего фонарного столба, чтобы я не чувствовал себя одиноко.
      - Незнакомая местность, - беспокойно констатировал я, поскольку меня редко выпускают за пределы своего квартала - разные обстоятельства.
      Сейчас уже можно признаться, что Сальвадора Дали прикончили мои родители. Когда в пятилетнем возрасте я нарисовал лошадку - потрясенные мама и папа отобрали у меня цветные карандаши, дабы я с детства не загремел в психиатрическую больницу. То есть реинкарнация в полном объеме не состоялась. А душа несчастного Сальвадора Дали - отлетела обратно в смирительной рубашке. Это к тому, что сейчас я машинально попытался изобразить бутылку - пальцем на ветровом стекле автомобиля. Получилась лошадка.
      Наверное, дамочку звали Гала, потому что она вздохнула, открыла "бардачок для перчаток" и вытащила оттуда бутылку джина "Гриноллз".
      "Телепатия и телепортация спиртных напитков крепостью свыше сорока градусов". Подобные способности давненько у меня не обнаруживались. Первым делом я отвинтил крышечку и понюхал содержимое бутылки - на тот случай, если дама решила, что я инопланетянин и употребляю тормозную жидкость. Пришел к выводу, что телепортация прошла успешно, и сделал пару глотков.
      - Тебе не кажется это подозрительным? - спросила у меня дама.
      Я пожал плечами, от комментариев воздержался, а просто ответил:
      - Джин как джин.
      На самом же деле я подозревал, что женщин намного меньше, чем это мне кажется. А девиц вообще - "ван" штука. Одни и те же женщины называются разными именами и поразительным образом гримируются. Каждый раз, проверяя конструкцию дамы, я обнаруживал лишь небольшую модификацию. Само устройство функционировало в том же режиме, и если надавить на носик - ругалось. А если выпивало наравне со мною, то вначале "глючило", а потом "вырубалось". Извините, я не "овеществляю" женщин и не сравниваю их с осветительными приборами. Наоборот, торшер - это я. И, быть может, заслуживаю подобного отношения со стороны женщин, но, увы, не развиваюсь. Потому я нисколько не удивился, когда дама в автомобиле предложила мне именно джин марки "Гриноллз". Любимый напиток торшера.
      И теперь, после джина, мне полагалось читать стихи, потому что своих прозаических трудов наизусть я не помнил...
      Имеются в реальности,
      Всего четыре крайности,
      Всего четыре крайности
      У этого стола!
      От крайности до крайности
      Стол пуст до чрезвычайности,
      Стол пуст до чрезвычайности!
      Ла-ла, ла-ла, ла-ла!
      Какой чудесный был обед,
      Представь - и фрукты, и паштет.
      Собака лаяла в ответ:
      "Жаль только - рецензентов нет!"
      Автомобильная дама отобрала у меня джин и заметила, что на самом деле "рецензенты есть". Более того, есть - Меценат с большой буквы. Который предполагает выплатить солидную премию за лучшее произведение, написанное в жанре исторического романа. Честно говоря, меня тронули ее слова, но лучше бы она отдала мне джин обратно. Потому что я непризнанный гений, без права досрочного освобождения. Все мои произведения сейчас находятся в коробке из-под обуви и, кстати, - вместе с обувью. Что же касается авторских публикаций, то есть замечательная чешская пословица: "Читала - читака, писала - собака..."
      - Премия присуждается за неопубликованный роман, - пояснила дама.
      Я признался, что и романа у меня нет. Только пять глав с двумя аппендицитами, в виде зарисовки под названием "Ехал грека через реку" и научной статьи - "С пивом по Праге".
      - Пусть будет повесть, - согласилась дама. Недолго посовещавшись, мы вернулись ко мне домой за коробкой из-под обуви, чтобы не с пустыми руками ехать к Меценату. А чтобы в дороге я не нервничал, прикупили еще одну бутылку джина. Я даже не удосужился спросить у дамы - как ее зовут. А также - не представился сам. Но здесь еще не было ничего криминального...
      сатирикон
      Но самым роскошным и наиболее отмеченным
      народной молвой был пир, данный Тигеллином, и я
      расскажу о нем, избрав его в качестве образца, дабы
      впредь освободить себя от необходимости описывать
      такое же расточительство.
      Корнелий Тацит. Анналы
      Что именно "ему" нашептал Тигеллин - мы никогда не узнаем. После заговора Пизона император верил всякому доносу, остроумно предполагая, что ежели воробья обвинили в истреблении овец, то какая-то доля правды в этом есть. А недостаточный размах крыльев - дело наживное. И если два свидетеля подтвердят, что собственными глазами видели, как вышеназванный воробей летел над лесом, а в когтях держал овцу, - уже можно составлять опись имущества. Для завещания.
      Львиная доля императору, крупная сумма Тигеллину, а все прочее родственникам, которые остались в живых. Одно непременное условие: в завещании должно быть упомянуто имя Нерона, иначе воля усопшего считается недействительной, а завещание поддельным. И посему - имущество преступника целиком поступает в императорскую казну. Так что если свидетели подтвердили, что ты аномальный воробей, то лучше всего - покаяться в грехах, отписать часть Нерону, часть Тигеллину и со спокойной совестью вскрывать вены. Самостоятельно. Дабы император не тратился на твою казнь.
      Имущество... Ох уж это имущество! Все, что нажили предки: в Галльской, Германской и Британской кампаниях. Куда же от него деться? "Мне нечего бояться, потому что ничего у меня нет!" Знатные римляне становились заложниками своего имущества. Какую-то недвижимость можно было бы продать, да кто же купит? Когда тебя объявили врагом отечества. Кто добровольно согласен стать соучастником заговора против императора? Ведь ты посягаешь на то, что полагается Нерону по завещанию. "Как же так, братец? - воскликнет император. - Я все сделал: справил суд, довел человека до самоубийства, а ты, хороший такой, оттяпал у меня виллу..." И последствия - не заставят тебя ждать.
      Что же случилось с Петронием? А ничего особенного - он впал в немилость и был вынужден покончить с собой. Эка невидаль! Да сотни граждан были вынуждены поступить аналогичным образом. Да каких граждан! Философ Сенека, поэт Лукан, оплот римской нравственности - Тразея Пет... Поглядывая с вершины истории на древние беды, мы ужасаемся, но не очень. Две тысячи лет человеческих гнусностей мешают нам сопереживать по-настоящему. Помилуй Боже, случались за это время и добродетельные поступки. Но кто сейчас говорит о добродетели? Мы повествуем об эпохе Нерона... Так вот... С точки зрения античной истории, эпизод с Петронием - ничем не примечателен. Ну был такой римский вельможа по имени Гай или Тит. Был принят в ближайшее окружение императора, считался соратником Нерона в деле разврата и даже на этом поприще снискал себе славу "законодателя изящного вкуса"...
      Мой неисторический дед любил полистать газеты двадцатилетней давности, списанные из городской библиотеки. Брал пожелтевшую от времени годовую подшивку, читал и возмущался: "Эх, твою мать, посмотрите, что Розенкранц делает!" Когда тот "Розенкранц" уж многие лета лежал в гробу. "Ну и что! искренне удивлялся дед, когда ему указывали на это. - Читаю-то я сейчас!" И, открывая для себя Тацита или Светония, я мог бы воспринимать данную историю так же по-детски непосредственно, как и мой дед. Если бы не одно обстоятельство...
      Около 1482 года в Милане была издана часть античного текста за подписью Петроний Арбитр. В дальнейшем будут открыты и другие рукописи, примыкающие к этому тексту, и в целом Литература обогатится "пятнадцатой", "шестнадцатой" и, может быть, "четырнадцатой" главами романа, которому дадут название "Сатирикон". Никем и ничем невосполнимая утрата, подлинное горе, но до нас дошли только отрывки из Великого романа. Да и то - не в целостной рукописи, а в виде извлечений из одной семьи манускриптов, восходящих, по всей вероятности, к IX веку. Спустя почти что двести лет, а именно в 1664 году, был обнаружен еще один фрагмент романа, который окрестили как "Обед Тримальхиона". И на этом - все закончилось. Если не считать подделку французского лейтенанта по фамилии Нодо, который опубликовал якобы найденный им в Праге полный текст романа Петрония Арбитра. Этот "полный текст" с первого взгляда "опознали" как стряпню из офицерской кухни месье Нодо, и далеко не лучшего качества. И если мы упоминаем об этом, то только для того, чтобы подчеркнуть древность вышеупомянутой подделки, которая относится к 1692 году...
      Итак, все исторические и литературные соображения сводились к тому, что роман под названием "Сатирикон" был написан в эпоху Нерона и повествует об эпохе Нерона. А из этого времени был известен только один Петроний, заслуживающий внимания. Тот самый Петроний, "законодатель изящного вкуса", о котором повествует Корнелий Тацит. Исследователи почесались и отождествили "Законодателя" с "Арбитром", поскольку приятнее иметь биографию автора, чем восхищаться романом, который был написан неизвестно кем. Отождествили, невзирая на то что в латинском значении слова arbitre больше от "наблюдателя", чем от "третейского судьи"...
      Тацит прямо указывает, что "Нерон стал считать приятным и достойным роскоши только то, что было одобрено Петронием". Даже при беглом знакомстве с романом можно заметить, что Петроний Арбитр не навязывает собственных вкусов, не расставляет характеристик и не делает "нравственно правильных" выводов. То есть не судит, а именно наблюдает. Не обличает, а смеется. И либо мы имеем на руках лицемерного скорпиона, либо - двух Петрониев. Но почему же исследователи держатся за тождественность автора романа и исторического лица? А все из-за обеда...
      Когда Нерон, следуя доносу, дал понять Петронию, что больше заинтересован в его наследстве, чем в его существовании, Петроний не стал испытывать терпение императора. Созвал друзей и вскрыл себе вены. После чего и состоялся тот знаменитый обед, описанный Тацитом, да такими натуральными красками, как будто вездесущий Корнелий сам находился среди гостей. Ему и предоставим слово: "Расставаясь с жизнью, он не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки. Разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов, и от друзей он также не слышал рассуждении о бессмертии души, но они пели ему шутливые песни и читали легкомысленные стихи". И вот человек, истекающий кровью, во главе обеденного стола - диктует свое завещание, в котором не льстит ни Нерону, ни приспешнику Тигеллину, никому из власть имущих... Но описывает безобразные оргии императора, поименно называя участвующих в них распутников и распутниц. После чего - отправляет подобное завещание Нерону и, покончив с обедом, засыпает навсегда... И когда он успевает написать "Сатирикон" - я не понимаю...
      персонаж
      Плох тот брандмейстер, который не мечтает стать
      брандмайором!
      Йиржи Геллер
      "Апостол (греч.) - посланник; в общем смысле
      все, кто был куда-нибудь послан для проповеди
      Евангелия".
      смерть пятого посланника
      Какая теперь разница - Тит или Гай?..
      Он сидел в ванне по пояс в кровавой воде. И не надо быть криминалистом, чтобы распознать труп. "Здравствуйте, уважаемый труп! С вами разговаривает живое тело!" Я не стала кричать: "Ой, мамочки!" Я не стала набирать дрожащими пальцами телефон полиции. Я присела на край ванны и принялась изучать труп, как будто всю жизнь только этим и занималась. Не знаю, что на меня нашло. Скорее всего - от неожиданности. Еще, не пойму для чего, я засунула указательный палец в воду, отметила для себя, что ванну наполняли часа четыре назад, потому как вода совсем остыла. Вряд ли бы он стал забираться в холодную воду - в рубашке и брюках. Стильный пиджак, не меньше чем за пятьсот долларов, валялся на полу перед ванной, как коврик. Лакированные туфли, начищенные до блеска, аккуратно стояли на табурете. И чтобы поставить их туда - ему пришлось убрать тазик с замоченным для стирки бельем. Где я находилась четыре часа назад? А черт те где, и свидетелей у меня нет.
      Рукава рубашки он отрезал опасной бритвой. Потом этой же бритвой вскрыл себе вены и, вероятно, затих, глядя, как медленно вытекает кровь. Впрочем, не знаю. Может быть, кровь текла быстро и всего через пару минут он потерял сознание. Другое дело, что опасную бритву он вытер о галстук и положил на табурет, рядом со своими туфлями. Странно. Еще не знаю почему, но - странно. Буквально как психопат искромсать себе вены, а потом преспокойно вытирать бритву. Но если бы только это выглядело странным. Еще на лбу у трупа имелась надпись, сделанная, по всей вероятности, химическим карандашом...
      Гай Петроний Арбитр
      Вот это было странным, настолько странным. Если не сказать ненормальным. Противоестественным. И еще - невероятным. Как человек мог вообще что-то написать на собственном лбу? С каллиграфическим искусством. И для чего? Значит, ему кто-то помог - до или после смерти. И карандаш был не химический, а мой. Для подводки глаз. Черного цвета. Теперь он находился в стаканчике для зубной щетки. А я же не дура, чтобы туда его ставить. Я вытащила карандаш из стаканчика и написала на своей руке печатными буквами "ТИТ". Потом поднесла руку ко лбу покойного и сравнила цвет. Он. Затем отошла к раковине и принялась отмывать со своей руки "Тита".
      Можно было подумать, что я - зомби. У меня в ванной находится труп, а я веду себя, как бы помягче сказать, нечувствительным образом. Не падаю в обморок, не зову на помощь, не трясу конечностями. Можно подумать, что я четыре часа назад зарезала этого мужчину, а потом преспокойно отправилась в ближайшее заведение - пить кофе со сливками. После чего вернулась обратно, пронумеровала труп и теперь размышляю - что с ним делать дальше. По правде говоря, именно об этом я и размышляла. Что делать дальше? Конечно, можно закрыть глаза, сосчитать до пятидесяти и надеяться, что труп таким же невероятным способом исчезнет, как и появился. А можно вытолкать его за дверь и спустить на первый этаж в лифте. Пусть там его и находят. И размышляют - откуда он взялся. А я приму каких-нибудь транквилизаторов и вымою ванну. Потому что не хочу общаться с полицией. За всю свою жизнь я не совершила ничего предосудительного - это моя точка зрения. А по мнению юриспруденции - может, и совершила. Откуда я знаю? И весьма может быть, что мои законы расходятся с общепринятыми. Но в любом случае - к этому трупу я не имею никакого отношения. Только была с ним знакома, когда он еще не был трупом. И тогда я решила позвонить, другой знакомой. Возможно, она объяснит, что делает наш общий любимый труп в моей ванной комнате. Иначе эта история попахивает дешевым детективом. Попахивает? Я осторожно принюхалась, ничего предосудительного в воздухе не обнаружила, но на всякий случай обильно опрыскала ванную комнату дезодорантом. Еще подумала - хорошо, что у меня есть "спрей", а если бы я пользовалась только "роликовыми" дезодорантами... Не прокатывать же ими покойного. "Вот и верь после этого рекламе!" подумала я. В общем, я вела себя и думала, как идиотка. Поплотнее закрыла дверь в ванную комнату и пошла звонить по телефону.
      - Привет, Янка!.. - поздоровалась я.
      - Хм-м, - ответила она. - Привет, Ирэна !
      - Это я - Янка! - сказала я. - А ты - Ирэна!
      - Я в курсе, - ответила она. - Только почему ты назвала меня Янкой?
      - Я ошиблась! - призналась я.
      - Я так и поняла, - ответила она. - Поэтому и назвала тебя Ирэной.
      И если бы нас прослушивали все полицейские службы мира, то все равно бы ничего не поняли.
      - Послушай, Ирэна!.. - сказала я.
      - Слушаю, - ответила она.
      - Ты сейчас дома? - спросила я.
      - В Занзибаре, - ответила она. - Ты куда звонишь-то?
      - Тебе, - удивилась я. - А что, неправильно соединили?
      - Ладно, - ответила она. - Проехали.
      - Если бы! - намекнула я о превратностях судьбы, с ударением на последней букве.
      - Да кабы-ы-ы! - поддержала меня Ирэна. - Послушай...
      - Слушаю, - с готовностью ответила я.
      Поскольку такое изменение в диалоге устраивало меня как нельзя лучше. Почему бы Иране не рассказать мне о своем трупе в ванной, а я стану ее утешать?
      - Короче, - выругалась Ирэна. - У меня пальцы в лаке.
      - А у меня - в крови, - сообщила я, разглядывая свой указательный палец.
      - Продезинфицируй, - посоветовала мне Ирэна.
      - Уже не поможет, - вздохнула я и покосилась на дверь в ванную комнату.
      И тогда Ирэна перешла к вопросу, которого я ждала и, собственно, ради чего звонила.
      - А что случилось? - спросила она.
      - Я пришла домой и обнаружила в ванной труп с перерезанными венами и надписью на голове.
      - Это все? - поинтересовалась Ирэна.
      - Нет, - призналась я.
      - Тогда перезвони попозже, когда у меня лак высохнет.
      - И еще это - Густав Шкрета! - все-таки добавила я.
      - Давай сначала! - потребовала Ирэна. - Что делает у тебя в ванной Густав Шкрета?
      - Ничего не делает, - вздохнула я. - Уже часа четыре...
      - Ты сексуально невоздержанная нахалка, - подытожила Ирэна. - Он пьян?
      - Он мертв.
      - Ну-ну, - сказала Ирэна. - Пусть отдохнет. А потом, с новыми силами...
      - Ни за что! - возмутилась я. - Он мертв - натурально!
      - Еще раз - с начала! - потребовала Ирэна.
      - Да сколько можно! - снова возмутилась я. - У меня в ванной труп Густава Шкреты. С перерезанными венами. И меня сейчас вытошнит.
      - Сейчас приеду! - сказала Ирэна. - Через десять минут!
      Я подумала, что эти десять минут я посижу спокойно и послушаю короткие гудки в телефонной трубке. Не хотелось оставаться одной в квартире с покойником. Но потом решила, что это глупо. Вдобавок если Ирэна задержится, надеюсь, минуты на три, то не сможет меня об этом предупредить. И тогда я положила трубку и как завороженная уставилась на часы.
      - Пятьсот девяносто девять, пятьсот девяносто восемь, пятьсот девяносто семь...
      А если тот, кто помог ему стать покойником, прячется в бельевой корзине? Что тогда?
      "Тогда он карлик, - с облегчением подумала я, припоминая, какого размера у меня бельевая корзина. - А с карликом я справлюсь. Главное, чтобы он не прятался в стенном шкафу, потому что стенной шкаф - куда больше. Там могут спрятаться - десять карликов. Четверо - в правом отделении, четверо в левом, и пара - на верхних полках. А десять карликов - уже перебор..."
      От звонка я подпрыгнула на полметра, вначале схватилась за телефонную трубку, а потом сообразила, что звонили во входную дверь.
      - Хватит моргать в глазок! - не выдержала за дверью Ирэна. - Открывай!
      - Что-то я тебя не узнаю! - настороженно отозвалась я. - В каком году у тебя день рождения?
      - Убью! - не к месту возмутилась Ирэна и приподняла над своей головою парик.
      - Ага, - признала я подругу и распахнула дверь.
      Ирэна с порога оценила мое боевое вооружение - по сковородке в правой и левой руке, скинула в прихожей туфли и побежала в ванную комнату. Крикнула там: "Ого!" - и прибежала обратно в прихожую. Я только успела закрыть дверь на все засовы.
      - Сегодня какой день недели? - поинтересовалась она.
      - Не знаю, у меня месячные, - невпопад ответила я.
      - Дура! - охарактеризовала меня Ирэна. - Сегодня четверг!
      - Так я же и говорю... - попыталась объясниться я.
      - А Шкрета приходит к тебе по пятницам... Хотя... - до нее наконец-то дошло, - на этой неделе он вообще, как я понимаю, не должен был к тебе приходить... М-да... - добавила она, - неприятность...
      - Ага, - подтвердила я.
      Ирэна повесила свой кудлатый парик на вешалку в прихожей, сняла плащ и ухватилась за ручку стенного шкафа.
      - Одну минуту! - воскликнула я и заняла удобную позицию для утрамбовки карликов. - Открывай!
      Ирэна открыла стенной шкаф, глядя, как я воинственно помахиваю сковородками, хмыкнула и пошла в комнату. Я продолжала внимательно осматривать полки. И совершенно случайно обнаружила купальник, который безуспешно разыскивала еще пару недель назад. Тогда я положила на полку свои сковородки и вытащила на свет божий купальник. И стала его разглядывать.
      - Нашла время! - недовольно пробурчала Ирэна. - Лучше скажи, почему мы не можем вызвать полицию?
      Я троекратно пожала плечами, продолжая интересоваться купальником, чтобы как-то отвлечься от этой неприятной темы.
      - Да что же тебя так корежит? - удивилась Ирэна. - Впрочем, как знаешь. Ты ведь хотела заполучить Густава Шкрету в личное пользование? Ну вот, теперь - наслаждайся!
      - Теперь я хочу от него избавиться, - заметила я.
      - Да-а? - снова удивилась Ирэна. - Надо же! И кто теперь у тебя его возьмет?
      Это был вопрос. Когда мужчина уходит на своих двоих, есть вероятность, что он забудет дорогу обратно. Особенно если треснуть его на прощанье скалкой. А когда он устроился в ванной и имеет подпорченный вид - избавиться от него сложнее. Закопать на пустыре - жалко, а отправиться куда-нибудь самостоятельно он уже не сможет. "Дорогая, я только выйду на минуточку, сигарет куплю!.." И поминай, как звали. Я проверяла - заядлые курильщики возвращаются в лучшем случае через месяц. И не всегда - к тебе...
      - Что ты ревешь, как корова? - воскликнула Ирэна, потому что слезы катились у меня по лицу - до подбородка. Там я собирала слезы в купальник, чтобы не тереть глаза, чтобы глаза не были красными.
      - Шкрету жалко, - пояснила я.
      - Себя пожалей, - возразила Ирэна. - Шкрете уже все равно, а ты теперь будешь заниматься чистописанием. До посинения!
      - В смысле?.. - удивилась я.
      - Безо всякого!.. - отрезала Ирэна. - Гай Петроний Арбитр, Гай Петроний Арбитр, Гай Петроний Арбитр... На лбу у каждого следователя!
      Я моментально прекратила реветь, потому что живо представила эту картину. Как, от усердия высунув язык, я расписываю лысины всем желающим. "Не морщите лоб, господин следователь! У меня слово "тыррр" не помещается!"
      - Во-первых, "тыррр" - это не слово, а окончание, - поправила меня Ирэна. - А во-вторых, "тыррр" - это ситуация, в которую мы с тобой попали! Пойдем на нее поглядим... Только не переспрашивай, как идиотка, - "на кого на нее?!".
      И мы потопали в ванную комнату - смотреть на ситуацию по имени "тыррр".
      - Ну? - спросила у меня Ирэна. - Как он?
      - Нормально, - предположила я, потому что еще на пороге закрыла лицо руками, чтобы лишний раз не смотреть на Густава Шкрету.
      - Фу ты! - выругалась Ирэна. - Я спрашиваю, что он делает? То есть, поправилась она, - я спрашиваю - как он выглядит?
      - Наверное, так же, - ответила я. - Разве сама не видишь?
      - Не вижу, - призналась Ирэна, - потому что боюсь открыть глаза.
      Тут все-таки нам пришлось побороть страх и взглянуть на покойника.
      - Вампиры в Сиэтле! - брякнула Ирэна, "насладившись" зрелищем. - Янка, а ты уверена, что не имеешь к этой надписи никакого отношения? Ни левой, ни правой рукой?
      Конечно, бывают у меня и сумасбродные поступки. Например, полгода назад я купила брючный костюм на два размера меньше, чем в состоянии на себя натянуть. Только потому, что меня разозлила продавщица. "Это не ваш размер!" - сказала она, вертя тощим задом. "Мой!" - уверенно возразила я. "Это не ваш размер!" - повторила она, "пиликая", как раненая трясогузка. "Мой!.." - рассвирепела я. После чего пришла домой и порезала купленный костюм - на ленточки... Что же касается Густава Шкреты, то лоб у него не самое привлекательное место для упражнений. Хоть письменных, хоть устных. И если бы мне понадобилось...
      - А что вообще это значит? - заинтересовалась Ирэна. - М-м-м-м, м-м-м-м и м-м-м-м, - она обозначила каждое слово - звуком, как будто стеснялась говорить о веревке в доме повешенного.
      - В том-то и дело, - откликнулась я. - Что - не понятно.
      Ирэна "поблагодарила" меня взглядом и стала рассуждать логически. То есть загибать поочередно пальцы и кивать при этом предполагаемому оппоненту.
      - Можно тебя на минуточку? - сказала Ирэна, когда пальцы у нее на руках закончились. - На минуточку, - повторила она и скосила глаза в сторону двери, как будто Густав Шкрета мог подслушать наши секретики.
      Мы вышли из ванной комнаты, плотно закрыли за собою дверь и расположились в комнате на диване.
      - Давай вызывать полицию, - предложила Ирэна.
      - Вначале потренируемся, - возразила я. - Ты задавай вопросы, а я буду на них отвечать.
      Однажды по телевизору я смотрела, как работает детектор лжи. Кривые лапки елозили по бумаге; преступник был похож на новогоднюю елку, увешанную гирляндами; и единственно, что мне не понравилось, - это однозначные ответы: да или нет. Ирэна видела такую же телепередачу, поэтому первый вопрос задала с пристрастием:
      - Сколько будет, если четыреста двадцать восемь умножить на двести сорок пять?
      - Ты что, с ума сошла? - возмутилась я, потому что всегда сомневалась сколько будет пятью пять.
      - Сто четыре тысячи восемьсот шестьдесят долларов, - невозмутимо ответила Ирэна. - Я всегда задаю человеку этот вопрос, чтобы сбить его с толку.
      - А почему "долларов"? - переспросила я.
      - А чего же еще считать? - удивилась Ирэна.
      Она достала из своей сумочки записную книжку, открыла на букве "янка" и поставила жирный минус напротив моего имени.
      - Это зачем? - спросила я.
      - Первый ответ - мимо кассы! - пояснила Ирэна. - Ты поменьше верещи, побольше соображай. Потому что ты, - она накарякала слово "ты" в записной книжке и подчеркнула его два раза, - в ужасном положении...
      Тут мы обе снова покосились на дверь в ванную комнату, из-за того что мало кому придет в голову играть в "тривиал персью" с покойником. Только нам.
      - Давно вы знакомы с Густавом Шкретой? - пролаяла Ирэна, как полицейский бульдог.
      - Нет, - однозначно ответила я, помня о детекторе лжи.
      - Зачем же врать? - прищурилась Ирэна. - Ты с ним знакома уже два месяца.
      - Да, - ответила я.
      - Вы состояли с ним в интимных отношениях?
      - Нет.
      От возмущения Ирэна подпрыгнула на диване.
      - А с кем же тогда он сожительствовал? - ядовито спросила она.
      - С тобой, - отвечала я.
      Тут Ирэна закрыла свою записную книжку и положила ее в сумочку. Потом поднялась с дивана, прошлась по комнате и остановилась возле зеркала, чтобы поправить прическу. Убрала со лба прядь, навесила ее обратно, постояла еще немного перед зеркалом и вернулась на диван.
      - Пару раз, - призналась она.
      - Итого - четыре, - подытожила я. Мы пожали друг другу руки. После чего Ирэна задумалась на полсекунды и допустила, что Густав Шкрета покончил с собой от раздвоения личности. И как подлец - у меня дома.
      - Может быть, он к тебе лучше относился? - предположила Ирэна. - Чем ко мне...
      Я понимаю, что это слабое утешение, но все-таки.
      Мы познакомились с Густавом Шкретой в кафе...
      В тот день разорался мой непосредственный шеф, и я ушла с работы пораньше. "Где факсимильное сообщение из Индонезии?!!" В глаза его не видела... С шефом у меня существует негласная договоренность, во всяком случае - я так думаю, что существует. Он на меня орет, а я молча складываю личные вещи. Когда он уходит в свой кабинет, я набираю телефон Ирэны и визгливым голосом сообщаю, что я теперь "без-ра-бот-на-я". "Ага, - говорит Ирэна, - значит, встречаемся там же". После чего она кладет телефонную трубку и начинает орать на свое непосредственное начальство. Что в таких нечеловеческих условиях она работать не может, не будет и пусть не надеются. Ее начальство предполагает, что у Ирэны критический день, а у нас таким образом образуется масса свободного времени. Я со своей коробкой, куда сложены "личные вещи", врываюсь в кафе "У старого Эдгара" и занимаю привычный столик. "Где этот старый извращенец? - интересуюсь я. - Пусть принесет мне два сухих мартини!" Дежурная шутка.
      Я попиваю мартини и с интересом рассматриваю содержимое коробки... "Кнопки, скрепки, факсимильное сообщение из Индонезии!" Вскоре в кафе появляется Ирэна. "Передайте этой сволочи, Эдгару, - говорит она, - чтобы он не попадался мне на глаза!" У бармена от наших дежурных шуточек - сводит скулы. Ирэна присаживается за столик, отпивает мартини и туманно улыбается. Потому что приятно в разгар рабочего дня - выпить мартини. Когда все набегаются и придут за своими граммами и литрами, делать это вместе со всеми нет никакого удовольствия.
      В тот день Густав Шкрета в кафе не появился...
      - Да, - сказала Ирэна. - Слоны уходят помирать на слоновье кладбище, а Густаву Шкрете понравилась твоя ванна.
      - Как он сюда попал? - поинтересовалась я.
      - Ключи? - догадалась Ирэна.
      - Ключи, - подтвердила я.
      Густав Шкрета, выражаясь компьютерным языком, не имел свободного доступа к моей квартире. За эти два месяца происходили разные события. Да только ключей я Густаву Шкрете не давала.
      - Он их выкрал, - предположила Ирэна и оказалась права - запасного комплекта не было на своем месте.
      И, кстати, в карманах у Густава Шкреты - тоже. Мы основательно обследовали его пиджак. Для этого нам снова пришлось пойти в ванную комнату.
      - Надо посмотреть, что у него в брюках, - предложила Ирэна.
      Я отрицательно покачала головой. И тогда Ирэна подошла к ванне и принялась шарить там руками, как будто разыскивала под корягой рака.
      - Ты знаешь, - сообщила мне Ирэна, при этом поглядывая на Густава Шкрету, - а я начинаю к нему привыкать.
      - Главное, не увлекайся, - предупредила я. Потому что Ирэна имела слабость к рискованным экспериментам.