– Ах да, спасибо, я сыт, – быстро проговорил профессор.
      Он остановился у порога и как-то растерянно поглядел вокруг. «Не очень-то ему хочется идти наверх! – подумал Раймон. – Ну что ж, это последний шанс!» Он подошел к Лорану.
      – Может быть, вы разрешите помочь вам сегодня вечером? – почтительно спросил он. – Пока нет вашего помощника.
      Профессор молча, словно недоумевая, смотрел на Раймона. Бескровное лицо его слегка подергивалось.
      – В самом деле, Анри… – начала было Луиза.
      – Нет, нет! – Профессор нетерпеливо взмахнул рукой. – Яне нуждаюсь сегодня в помощи. Ни в какой помощи!
      Он стремительно выбежал из столовой. Луиза безнадежно поглядела на Раймона и начала убирать со стола. Раймон закурил. «Дело, похоже, проиграно», – сказал он себе. Было слышно, как профессор бежит по лестнице. Скрипнули половицы наверху… Мгновение тишины… И вдруг – снова послышались стремительные легкие шаги на лестнице… в соседней комнате… Дверь распахнулась.
      – Где вы спите? – отрывисто, не глядя ни на кого, спросил профессор Лоран. – Где ты постелила ему, Луиза?
      – В красной комнате… – прошептала Луиза.
      – Постели на диване у лестницы, – скомандовал профессор. – У вас чуткий сон?
      – Очень чуткий, – сказал Раймон: он решил не смыкать глаз всю ночь.
      – Если услышите три удара в дверь, в пол, все равно куда… – три удара, поняли? – немедленно бегите наверх. Вот вам ключ от двери. Ты, Луиза, не смей ходить, слышишь? Пока я не позову тебя.
      – Три удара, я понял. – Раймон стоял навытяжку.
      – Не испугаетесь? Вы можете увидеть много неожиданного, – неохотно проговорил профессор. – Луиза, ты предупредила, что нужно уметь молчать?
      – Я буду молчать, – сказал Раймон.
      – Хорошо. У вас есть оружие? – вдруг резко спросил профессор.
      Раймон достал револьвер. Профессор схватил револьвер и сунул себе в карман.
      – Забудьте об этом! – приказал он. – Никакого оружия! Только мускулы и разум.
      С порога он опять вернулся:
      – Если даже не будет трех ударов, а вообще что-то покажется подозрительным… шум, крик… понимаете?
      – Понимаю, – сказал Раймон.
      – Спокойной ночи! – неожиданно сказал профессор и хлопнул дверью.
      Раймон прислонился к буфету и жадно затянулся сигаретой.
      Луиза схватила его за руку; глаза ее были полны слез.
      – Я не имела права приглашать вас сюда… это преступление!
      – Успокойтесь, бога ради! – твердо сказал Раймон. – Я знаю, что делаю.
      – Нет, вы не знаете! Вы не знаете! Я не имела права! – Она судорожно стиснула руки. – Уходите сейчас же, уходите!
      Раймон заставил ее выпить воды, усадил за стол. Крепко сжимая ее безвольные холодные пальцы, он сказал:
      – Скажите мне все, что знаете. И не терзайтесь попусту. Чем больше я буду знать, тем легче справлюсь. Что у него там, наверху?
      – Я не могу вам по-настоящему объяснить… я сама не понимаю. По-моему, там люди… или что-то вроде людей.
      – Вроде людей? – недоумевая, спросил Раймон.
      – Я не знаю, как это назвать…
      – Роботы, может быть?
      – Анри не любит этого слова… Да это и не роботы, это живые существа. Я давно, очень давно не была наверху. Анри работает дни и ночи. Я не знаю, мне кажется, там уже несколько этих… Позавчера был вот такой же шум, как сегодня… Я и Нанон кинулись наверх. Анри открыл дверь, выскочил, а за ним тянулась рука… страшная рука, будто без кожи… Нанон больше ни минуты не захотела остаться в нашем доме. Я заставила ее поклясться на библии, что она будет обо всем молчать… ради меня…
      Раймон снова закурил. «Ну и ну!» – подумал он.
      – Ничего, Луиза, все обойдется, – успокоительно сказал он. – В конце концов, наука требует жертв, не правда ли?
 
      «Револьвер был бы кстати», – думал он, сидя на диване у лестницы. Наверху было тихо. Луиза спала в шезлонге – Раймон заставил ее проглотить таблетку снотворного «Лечь, что ли? После такой порции черного кофе все равно не уснешь…» Он подошел к окну. Ночь была безлунная, теплая, тихая. Узкая полоска света лежала на плитах дорожки и на кустах: на втором этаже все еще не спали. Вдруг полоска мигнула… еще раз… наверху послышался шум. Раймон отскочил от окна. Шум борьбы… падение тяжелого тела… металлический лязг… стон… Все это он слышал, уже взбегая по лестнице. Он повернул ключ, и дверь сразу распахнулась, – он едва успел отскочить. На площадку выкатилась какая-то темная, бесформенная масса.
      – Закройте дверь! Скорее! – Он еле узнал в этом сдавленном хрипе голос Лорана.
      Он захлопнул дверь – кто-то пытался выбраться на площадку, нелепо размахивая большими неуклюжими руками. В глубине комнаты высокий вибрирующий голос вопил:
      – А-ла-ла-ла! А-ла-ла-ла!
      Раймон запер дверь и выдернул ключ. Темная масса на площадке конвульсивно вздрагивала.
      – Достаньте у меня из левого кармана шприц! – командовал Лоран.
      Раймон теперь уже видел, что профессор лежит на площадке, подмятый каким-то уродом с короткими толстыми лапами. Чтоб достать шприц, Раймону пришлось подсунуть руку под бок этого создания. Пальцы ощутили теплую упругую оболочку, похожую на человеческую кожу. Рука профессора Лорана крепко сжимала трубку, отходящую от короткой шеи чудища.
      – Дайте мне шприц! – сказал Лоран. – Нет, сначала перехватите рукой эту трубку. Держите крепко, не выпускайте!
      В гибкой трубке напряженно пульсировала теплая жидкость. «Кровь?» – подумал Раймон. Профессор Лоран изогнулся, голова его вынырнула из-под темного трепещущего тела. Он пошарил свободной рукой по шее чудища, потом уверенно ткнул иголку шприца в небольшую впадину. Через секунду трепет затих, пульсация в трубке под рукой Раймона почти замерла. Темная туша обмякла, осела, свалилась набок.
      Профессор Лоран сел на полу. Руки у него дрожали.
      – Если б не вы… – Он не смог продолжать.
      Раймона тоже трясло. Непослушными пальцами он достал сигарету. Дым показался ему горьким и едким; все же стало немного легче. Он увидел, что профессор Лоран глотнул какую-то желтую крупинку и вскоре вслед за этим легко вскочил на ноги.
      – Луиза! – позвал он, сбегая по лестнице. – Э! Ну, так я и думал. Перестань, все в порядке. Перестань!
      Раймон тоже спустился вниз. Луиза сидела на нижней ступеньке и беззвучно рыдала, охватив голову руками. Профессор Лоран смотрел на нее с досадливой гримасой. Поколебавшись, он достал из верхнего кармана блузы тоненькую прозрачную трубочку, заткнутую ватой, открыл ее и высыпал на ладонь два белых шарика.
      – Вот, прими! – приказал он. – Скорей!
      Луиза оторвала руки от лица. Расширенные светлые глаза ее показались Раймону безумными. Впрочем, теперь-то страх Луизы был ему понятен. Он невольно покосился наверх: не ожило ли это темное коротколапое чудище? Луиза проглотила таблетки. Мгновение она сидела неподвижно, глядя перед собой. Потом ее глаза остекленели, утратили напряженное выражение. Она слабо пошевелила губами, словно стараясь что-то сказать, и вдруг, закрыв глаза, начала сползать на пол. Профессор Лоран быстро наклонился и поддержал ее.
      – Давайте отнесем ее в спальню, – сказал он.
      – Я понесу. Покажите дорогу, – ответил Раймон.
      Тело Луизы было почти невесомым. Раймон взглянул на ее бледное спокойное лицо и вдруг почувствовал острую жалость к этой женщине. Жалость и нежность. За что ей такая судьба?
      – Вот сюда, – сказал профессор, открывая дверь.
      Раймон положил Луизу на кровать, снял с нее туфли, развязал пояс халатика, укрыл ее одеялом.
      – Она проспит до утра. Только, наверное, голова у нее будет болеть, – сказал профессор. – Идемте, нам нужно еще Пьера внести в комнату. Это Пьер
      – тот, что на площадке… Теперь вот что: если кто-нибудь на вас кинется, хватайте его за шею и старайтесь покрепче зажать трубку. Видели трубку у Пьера? Трубки у всех слева… Только за трубку, поняли?
      – Понял, – сказал Раймон, слегка поежившись.
      – Вы боитесь? – Профессор быстро взглянул на него. – Тогда я сам…
      – Нет, нет, – запротестовал Раймон. – Просто мне…
      – Понимаю, – профессор кивнул. – Это неприятно…
      Раймон шел за ним, кусая губы. Он и в самом деле испытывал не столько страх, сколько отвращение.
      Они подтащили неподвижного Пьера к самой двери, подняли его на ноги. Раймон невольно отворачивался, касаясь этой странной, теплой и упругой массы. Пьер напоминал творение скульптора-модерниста, в котором лишь отдаленно и приблизительно угадываются человеческие черты – коротконогий, короткорукий, с бесформенным туловищем и круглой темной головой. У него был круглый рот – темная дыра без зубов и языка, дырки на месте носа и ушей и что-то вроде глаз, похожих, впрочем, больше на блестящие пуговицы, вделанные в кожу. Темная туша безвольно болталась в руках людей.
      Профессор Лоран осторожно приоткрыл дверь. В комнате было тихо. Они втащили Пьера, уложили его на кушетку. Раймон осторожно огляделся и вдруг почувствовал противную тошнотную дрожь.
      В углу в кресле сидел и внимательно глядел на него некто, очень похожий на человека. У него была белая кожа и светлые волосы. Под пушистыми бровями ярко блестели синие глаза. Раймон рассматривал это существо, стараясь понять, чем оно отличается от человека.
      Профессор Лоран осторожно приблизился к сидящему в кресле. Тот был неподвижен.
      – В чем дело, Мишель? – спросил профессор. – Почему ты не спишь?
      – Вы знаете почему. – Голос звучал глуховато, без интонаций, но слова произносились отчетливо. – Пьера надо переделать. В таком виде он не годится. Он опасен. Франсуа – тоже. Я вам уже говорил.
      – Хорошо, ты прав. Я это сделаю.
      – Со мной тоже плохо. У меня разладился процесс торможения. Вы это видели. Я кричал.
      – Да, ты кричал. Почему?
      – Повторяю: процесс торможения нарушен. Реагирую на внешние возбудители слишком резко. На высоте возбуждения волевые импульсы перестают действовать, хотя контроль сознания остается. – Мишель помолчал, потом добавил: – Считаю, что я тоже могу быть опасным.
      – В чем опасность? – спросил профессор.
      – В выключении сознательной воли. В бессмысленном двигательном и речевом возбуждении. Вы должны в первую очередь заняться моими тормозными центрами.
      Раймону показалось, что он бредит. Ярко освещенная большая комната; окна задернуты шторами; длинные столы вдоль окон уставлены колбами, пробирками в деревянных штативах, закрытыми стеклянными сосудами различной формы и величины; книжные полки до потолка у одной из стен; коротколапая темная туша на кушетке; чье-то шумное дыхание за высокой ширмой; и этот ровный, неживой голос, эти неестественно блестящие глаза на белом, правильном и все же адски уродливом лице! Этот ужасный, бредовый разговор!
      – Что с ними? – спросил профессор, кивком головы указывая на ширму.
      – Я им дал Т-21. Двойную дозу.
      – Как ты с ними справился? Ты ведь сам был перевозбужден?
      – Да. Но контроль сознания сохранялся. Я смог заставить себя принять Т-24. Это было трудно. Я не мог управлять руками. Особенно руками. И горлом. Я хотел кричать.
      – Да, я знаю. И все же ты справился.
      – По-видимому, существуют добавочные центры. Но их трудно включить.
      – Они должны существовать. Ты не механизм. Живая структура всегда избыточна, это ее коренное свойство. Она дублирует функции для страховки. Ты понимаешь меня?
      – Да, я отчетливо понимаю. Это правильная мысль. Но у меня надо укрепить основные центры.
      – Конечно. Что делал Франсуа?
      – Он хотел ходить. Хотел бегать. Хотел все трогать и хватать.
      – Если он не делает расчетов, ему надо ходить и хватать. Он для этого создан. Ему нужно дело. У него слишком сильные мускулы.
      – Да. Я сунул ему в руки палку и приказал выбивать пыль из дивана. Он послушался. Это отвлекло его. Я сделал укол. Он спит.
      – А Поль?
      – У Поля, после того как вы с Пьером оказались вне комнаты, сразу наступило резкое торможение. Он перестал двигаться, но стоял и не хотел ложиться. Пьер на него, по-видимому, влияет слишком сильно. Это – недостаток.
      – Да, конечно. Я подумаю над этим. А теперь тебе надо спать.
      – Я думаю о себе и не могу спать.
      – Я дам тебе снотворное.
      – Дайте. Вы будете делать мне операцию?
      – Не знаю. Постараюсь обойтись без этого. Почему ты спрашиваешь?
      – Я ощущаю страх.
      – Страх? Откуда ты знаешь, что это страх?
      – Я знаю. Я читал. Это страх. Раньше его не было.
      – Ты слишком усложняешься.
      – Это не зависит от моей воли.
      – От моей тоже. Чего ты боишься? Боли?
      – Нет. Я боюсь уничтожения.
      – Смерти?
      – Да. Это называется смерть.
      – Ты знаешь, что этого не будет. Ты вечен.
      – Я в этом не уверен.
      – Что? – быстро спросил Лоран.
      – Я не уверен. Во мне что-то переменилось. И тогда появился страх.
      – Вздор! Ничто не могло перемениться! Это атавистические ощущения.
      – Атавизм? У меня?
      – Черт возьми, ты начинаешь острить! – сказал, помолчав, Лоран. – Пока давай спать. Я устал. Ах, да! Познакомьтесь с Мишелем. Мишель, это Жозеф.
      Гибкая теплая рука Мишеля крепко сжала руку Раймона. «Совсем как человек!» – подумал Раймон.
      – Теперь вы можете отправляться вниз и спать. Ночь пройдет спокойно, да и утро тоже… Утром… ах, да, утром придет мой помощник… – Профессор Лоран подумал с секунду. – Я думаю, вы мне оба пригодитесь. Вы мне, в сущности, сегодня спасли жизнь… Словом, если хотите, оставайтесь, я буду рад!
      – Я останусь, – сказал Раймон. – Я хочу остаться с вами…
      …Когда Альбер показался из-за угла, Роже облегченно вздохнул.
      – Где ты пропадал? Я тут целый час толкусь.
      – Еле вырвался! – оживленно сказал Альбер; глаза его сияли сквозь стекла очков.
      – Тут на углу бистро, зайдем? – предложил Роже.
      – Можно в бистро. – Альбер поколебался. – Если там пусто. У меня к тебе серьезный разговор.
      В бистро было пусто. Лысый хозяин дремал за стойкой. Они уселись у окна.
      – Мне ничего не надо, я сыт, – сказал Альбер. – Разве что кофе. Или перно.
      – Меня кухарка Лебренов тоже накормила, ого! – Роже захохотал. – Просила заходить. Но уж очень толста, не люблю я этого! Эй, приятель, два перно!
      – Послушай, Роже, – начал Альбер, когда официант принес рюмки с мутно-белым перно. – Хочу предложить тебе работу в доме профессора Лорана…
      Роже долго слушал. Потом расхохотался.
      – Ты спятил, дружище! – сказал он. – Конечно, я буду об этом молчать, раз ты просишь. Но чтоб я, Роже Леруа, пошел в прислуги!
      – Послушай, Роже, – мягко сказал Альбер. – Я, должно быть, плохо объяснил. Это – как на войне. Нас будет пятеро, включая мадам Лоран. Я знаю, что ты все умеешь по хозяйству. Я в этих делах ни черта не смыслю, а Жозеф не парижанин, и вообще он не такой… Мадам Лоран очень слабенькая, ей трудно. А ни одна служанка в этом доме не проживет и двух дней. Понимаешь? Без тебя нам плохо придется. Кроме того, мы с Жозефом будем то дежурить наверху, то бегать по поручениям профессора. А мадам Лоран все время одна, и ей страшно.
      – Ты думаешь. Роже Леруа годится, чтоб успокаивать старушек? – проворчал Роже.
      – Почему – старушек? Мадам Лоран совсем молода.
      Роже сразу оживился:
      – Молода, говоришь? Только такой очкастый растяпа, как ты, мог не сказать этого с самого начала! Что, блондинка? И тоненькая? Черт побери, да это же мой вкус!
      Альбер бледно улыбнулся:
      – Роже, дело обстоит серьезней, чем ты себе представляешь. И мадам Лоран… Когда ты ее увидишь, то поймешь, что о ней нельзя говорить в таком тоне. Она смертельно измучена, ей надо помочь. Сегодня она еле встала с постели.
      – Что тут долго разговаривать, я готов! – уже серьезно сказал Роже. – А профессор как, не возражает?
      – Нет. Он сказал, что дела приняли серьезный оборот и помощь необходима.
      Роже расплатился и встал.
      – Идем. Знакомь меня с твоим гением.
 
      Они вышли опять вместе: Роже шел на рынок, Альбер – в библиотеку и в лабораторию.
      – Мне тут не нравится, – заявил Роже. – Не знаю что, но тут нечисто.
      – Побываешь наверху, так поймешь, в чем дело, – сказал Альбер.
      – Но ты можешь мне объяснить, что там, наверху?
      – Там… – Альбер запнулся, ища подходящих слов, – там искусственные люди.
      – Машины? Роботы? Это я слыхал!
      – Нет, не машины. Живые существа. Ну, люди. Только их создал профессор Лоран.
      – Слушай, куда ты меня затащил? – спросил Роже, ухмыляясь. – Если б не мои правила, я бы плюнул на это грязное дело.
      – Какие правила?
      – Не бросать приятеля, если ему туго приходится. Не оставлять женщину без защиты. Такой олух, как ты, этого второго правила наверняка не поймет.
      – Какого ты мнения о Жозефе? – спросил вместо ответа Альбер.
      – Я скоро сообщу тебе, какого я о нем мнения, – пообещал Роже. – И как его зовут на самом деле, тоже узнаю, он у меня не отвертится.
      – Что ты, Роже! Да ведь Жозеф – племянник мадам Лоран!
      – Такой же он ей племянник, как мы с тобой! Не знаю, для чего они придумали эту штуку, но Роже Леруа не проведешь.
      – Нет, ты серьезно? – обеспокоился Альбер. – Тогда надо поговорить с профессором…
      – Ни слова профессору! – запротестовал Роже. – Я и сам все узнаю. Твоему профессору сейчас не до того, чтобы следить за поведением жены. Даже если этот парень и в самом деле ее дружок… А я в этом не уверен.
      Альбер рассердился:
      – Что ты плетешь, Роже! Ты и видел их мельком, а навыдумывал…
      – Ладно, сам увидишь, – пообещал Роже. – У меня – глаз, я тебе скажу! Теперь вот что: надо бы запастись оружием. Он нам денег будет давать хоть немного?
      – Не в этом дело. Профессор запрещает иметь оружие. Он отобрал у Жозефа револьвер.
      – А у Жозефа был-таки револьвер! Я так и знал: это парень не промах… Ладно, если нельзя револьвер, надо хоть кастет носить в кармане.
      – Роже, лучше тебе вообще не ходить наверх, – встревоженно сказал Альбер. – Мы втроем всегда справимся.
      – Ладно, как хочешь. Я вижу, что добром эта история не кончится. Но я не сбегу, можешь быть уверен. Роже Леруа не бросает приятелей в беде, говорю тебе.
      – Спасибо! – Альбер поглядел прямо в глаза Роже. – Ты молодец.
      – Какой я молодец, знают только девчонки! – засмеялся Роже. – Ну, мне сюда!
      Он свернул в узкую зеленую улочку. Альбер стоял, глядя ему вслед. За эти сутки вся жизнь переменилась так неожиданно и круто, что дух захватывало. И неизвестно было, что ждет в ближайшие дни, даже часы…
      – Но до чего интересно! – сказал самому себе Альбер. – Интересно так, что за это и жизни не жалко!
 
      Раймону Лемонье удалось выйти из дома профессора только под вечер. Весь день он помогал профессору в лаборатории. Вниз он спускался только, чтобы поесть, и поскорее уходил: насмешливый изучающий взгляд Роже ему не нравился. Но теперь, по крайней мере, можно было не очень беспокоиться за Луизу: у этого черномазого моряка железные бицепсы, он с любым роботом справится. Да и по хозяйству Роже здорово помогает…
      Вернулся этот рыжий очкастый Альбер, и профессор немедленно послал Раймона в аптеку: видно, хотел поговорить с Альбером наедине. Раймон сразу же позвонил Пейронелю – шеф был еще в редакции.
      – Приезжайте! – сказал Пейронель. – Хватайте такси, поскорее.
      Он выставил всех из кабинета, как только появился Раймон, и слушал, тяжело сопя и выпятив нижнюю губу.
      – Черт возьми! – сказал он наконец. – Сенсация сверхъестественная, а вы, мой мальчик, попросту герой. Но что же будет с Луизой?
      – Мне эти новые помощники профессора не нравятся, – сказал Раймон. – Мадам Лоран они, возможно, облегчат жизнь… особенно Роже… но мою задачу они очень осложняют.
      Пейронель тяжело сопел, раздумывая.
      – Может быть, это тоже журналисты? – предположил он.
      – Не думаю. Альбер действительно ученик профессора. Он фанатик науки. Я видел, как он знакомился с Мишелем и со всеми этими чудищами. Он даже не испугался, поверьте мне. Он вел себя так, словно его знакомят с Чарли Чаплином или, допустим, «мисс Европой»: восторг и бешеный интерес, ничего больше. Профессор был очень доволен. А Роже парень необразованный, грубоватый, но хитрая бестия. Уж скорее можно подумать, что он полицейский агент и втерся в доверие к этому чудаку Альберу.
      – Да… – пробормотал Пейронель, отдуваясь. – Я думаю, вам надо продержаться там еще хоть пару дней. Попросите, чтоб Луиза позвонила мне или написала. Если эти ребята ее в самом деле будут защищать, то ваше дело
      – набрать побольше сведений. Снимки, Лемонье, помните, снимки! Возьмите вот эту штучку, пригодится. – Он протянул Раймону миниатюрный фотоаппарат, вмонтированный в портсигар. – Я не представляю себе пока, что и когда мы сможем дать, но надо готовить материал! Упускать такую штуку нельзя! Послушайте, Лемонье, – спросил он вдруг, выкатывая глаза. – Ну неужели этот самый Мишель вот так разговаривает?
      – Разговаривает, слово чести, – сказал Раймон, передернувшись.
      – А вы уверены, что это не человек? Ну, то есть понимаете: что его родила не мама, а сделал профессор Лоран в лаборатории?
      – Человек? – возразил Раймон. – Да нет, видели бы вы его! Похож, очень похож на человека, но не человек!
      – Хорошо. Звоните мне каждый день. Если от вас не будет звонка, я сочту, что случилась катастрофа… Вы согласны идти обратно? А?
      – Согласен! – Раймон встал.
      – Хорошо, мой мальчик! – Шеф тоже встал. – Я воевал дважды: и в первую мировую войну, и во вторую. Могу сказать, что я видал виды, и опасностью меня не удивишь. Но то, на что идете вы сейчас… – он помолчал, – это… Я этого боюсь, даже сидя у себя в кабинете. Если все будет в порядке, Лемонье, мое вам слово, ваша карьера обеспечена!
      Раймон вышел, не чувствуя под собой ног от радости. Вот это настоящая жизнь, ничего не скажешь. Грандиозная сенсация, необыкновенные приключения, очаровательная женщина и молодой герой-защитник… Черт возьми, какой материал для целой серии статей! И впереди – обеспеченная карьера. Еще бы! Не каждый справится с таким заданием!
 
      – Я знал, что с Шамфором будет трудно, – сказал профессор Лоран. – Но все же не думал, что он так заартачится. Придется мне завтра самому идти. Вы со мной пойдете. Тут останутся Жозеф и ваш Леруа. И Мишель, конечно, – добавил он.
      Альбер вздохнул. Он все еще не мог отрешиться от чувства нереальности: может, все это снится с голоду? Все: и эта удивительнейшая в мире лаборатория, и эти человекоподобные странные существа, и синие, неправдоподобно блестящие глаза Мишеля… Да нет, такого и во сне не увидишь!
      – Шамфор не объяснял, почему он отказывается работать? – помолчав, спросил профессор.
      – Нет. Принял меня стоя и сказал, что он давно предупреждал вас… что он не может больше заниматься этой работой. И еще сказал, что он не может забыть Сент-Ива… Даже крикнул.
      – Ну конечно, – устало сказал профессор. – Он не может забыть Сент-Ива. А я? Он думает, я забыл? Вот Мишель знает, забыл ли я Сент-Ива.
      Мишель сказал своим ровным глуховатым голосом:
      – Сент-Ива вы вспоминаете очень часто. Потребность помощи и чувство вины. Сложный комплекс.
      Профессор Лоран, шагавший по комнате, круто остановился перед Мишелем.
      – Что ты болтаешь? – резко спросил он.
      – Разве это неправда? – невозмутимо проговорил Мишель. – Это очень легко заметить.
      Профессор Лоран рассмеялся довольно принужденным смехом:
      – Вот, пожалуйста! Совершенно ненужное усложнение. Он начинает изощряться в психологическом анализе моей особы. Ты, чего доброго, фрейдистом станешь!
      – Этого я не понимаю, – сказал Мишель.
      – И не надо. Фрейда мы с ним не читали, – пояснил профессор Альберу. – А вообще он уйму читал, и по многим вопросам с ним можно консультироваться лучше, чем со мной. У него ведь идеальная память, почти как у электронного устройства. И способность мыслить, которой нет у такого устройства. Нам он кажется странным потому, что лишен эмоций… почти лишен.
      – Это – гормональная недостаточность, – сообщил Мишель.
      – Вот видите! – Профессор Лоран усмехнулся. – Он, в общем, все знает. Ну-ка, расскажи Дюкло, как ты устроен, а я пока поработаю с Франсуа. Мне нужно закончить один расчет. Расскажи и насчет других.
      Профессор Лоран отошел к столику, за которым сидел погруженный в расчеты Франсуа – странное существо с красноватым лицом, в котором едва проступали грубо намеченные человеческие черты.
      – У меня много отличительных особенностей по сравнению с другими, – сказал ровным, спокойным голосом Мишель, кивнув в сторону своих странных собратьев. – Создавая нас, профессор Лоран ставил перед собой различные задачи. Я создан для демонстрации. У меня наиболее совершенный и гармонично развитый мозг. В известном смысле я совершеннее человека: я почти не устаю и у меня очень развита память, я ничего не забываю. Я многого не знаю совсем, но это уже вопрос воспитания и среды. Я ни с кем не говорил, кроме профессора Лорана и Сент-Ива…
      – Что ты опять болтаешь о Сент-Иве! – с раздражением крикнул профессор.
      – Я говорю только, что я знал Сент-Ива, – спокойно пояснил Мишель.
      Профессор Лоран быстро подошел к нему:
      – Ты еще и фантазировать начинаешь! Ты не мог видеть Сент-Ива!
      – Вы не учитываете многого, – сказал Мишель. – В то время мой мозг был уже вполне развит. И я умел видеть, у меня ведь уже было сканирующее устройство. Я хорошо помню Сент-Ива.
      – До последнего момента? – странно изменившимся голосом спросил профессор Лоран.
      – Да. Хотя в конце я многое воспринимал уже неясно. Двигательное возбуждение и затемнение сознания…
      Профессор Лоран не отвечал. Губы его дрожали.
      – Как выглядел Сент-Ив? – спросил он глухо.
      – Невысокий, худощавый. Светлые волосы, голубые глаза, очень белые зубы, часто улыбался. Он нравился женщинам.
      – Черт знает что! – растерянно сказал профессор Лоран. – А это ты откуда знаешь?
      – Это говорили и вы, и Шамфор, и он сам. Я знаю, что это правда.
      – Ты и Шамфора, оказывается, знаешь?
      – Да, знаю. Он очень любил Сент-Ива. Но не вас.
      – Ты воспринимаешь разумом эмоции, я знаю. Но тогда ты не мог их воспринимать.
      – Да, но я все помню. Я теперь сделал выводы.
      – Ладно, рассказывай дальше. – Профессор пошел к Франсуа.
      – Череп и скелет у меня из пластмассы. Кожу и мышцы лица сначала наращивали на эту основу. Но с кожей у профессора выходит почему-то плохо. Я предназначен для демонстрации, поэтому и лицо мне тоже сделали в конце концов искусственное. И у меня зубы, хоть они мне и не нужны.
      – Не нужны? – переспросил Альбер.
      – Конечно. Мы все питаемся искусственно, у нас даже нет кишечника. Только у Поля есть все, даже половые железы, но он тоже питается искусственно и весь пищеварительный тракт у него недоразвит… Поль, подойди сюда, – позвал Мишель.
      С узенького диванчика, обитого темно-красной клеенкой, поднялся Поль и странной вихляющей походкой направился к ним. Лицо у него было перекошенное, будто от паралича. Мягкий, слегка скривившийся налево нос, рыхлые щеки, низкий покатый лоб, приоткрытые мокрые губы, маленькие тусклые глаза. Альбер невольно отвел взгляд от этого лица, словно принадлежащего постоянному обитателю психиатрической лечебницы.
      – Сядь, Поль, – сказал Мишель, и тот послушно сел, положив длинные руки на колени. – Поль был задуман иначе. Он должен был сам расти. Все было сделано так, чтоб он сам рос. Конечно, быстрее, чем растут люди, и с помощью профессора. Он за четыре года стал такой, каким человек смог бы стать лишь в семнадцать-восемнадцать лет. Гормональный режим проверялся только на нем. Поль получился слишком эмоциональным, очень возбудимым. Поль, как ты себя чувствуешь после вчерашнего?
      Поль криво улыбнулся, показав неровные желтоватые зубы.
      – Скажи, Поль… Он не любит говорить. Его надо заставлять… Ну, скажи.
      – Я хорошо выспался, – тихим скрипучим голосом сказал Поль. – Но у меня болит спина.
      – Она всегда у него болит. Наверное, слишком слабый позвоночник… Посиди около нас, Поль.
      – Я хочу к Пьеру, – проскрипел Поль.
      – Не надо к Пьеру, сиди тут… Пьер на него почему-то влияет. Мы не можем еще понять почему.
      – Я люблю Пьера, – криво улыбнувшись, скрипнул Поль.
      – Это чепуха, – авторитетно заявил Мишель. – Любить можно человека, а Пьера – нельзя.
      – Можно, – настаивал Поль. – Пьер хороший. А больше мне некого любить. Профессора я боюсь. А ты бессердечный.
      – У меня искусственное сердце, – пояснил Мишель. – Так надежней. И легкие тоже. Профессор Лоран и Сент-Ив не хотели рисковать, они берегли мой мозг… Но это не значит, что я бессердечный, – сказал он Полю. – Чувства – это совсем другое.
      – Ты даже не понимаешь, что значит любить. У тебя только мозг и есть, – сказал Поль. – А Пьер хороший, и он меня любит. Больше никто меня не любит.
      – Вы слышите, профессор, как много он говорит? – Мишель с интересом смотрел на Поля. – Он развивается и усложняется.
      – Я слышу. – Профессор Лоран снова подошел к ним. – А ну-ка, объясни мне, что такое любовь.
      Поль растерянно зашевелился.
      – Объяснить? Я не могу этого объяснить. Пьер лучше всех, вот и все! И он меня любит.
      – А я? Разве я тебя не люблю? – спросил профессор.
      – Вы? Нет! – Лицо Поля странно дергалось. – Вы хотите меня переделывать, я знаю. И Пьера тоже. А мы не хотим. Мы хотим оставаться такими, как есть. Иначе мы можем забыть друг друга.
      – Что-о? – спросил пораженный профессор Лоран. – Черт возьми, Дюкло, слыхали вы что-нибудь подобное?
      – Но это же нормальные человеческие эмоции, – робко сказал Альбер. – Если у Поля не только мозг, как у Мишеля…
      Профессор провел рукой по лбу и отвернулся.
      – Да, конечно… нормальные человеческие эмоции, – пробормотал он. – Нормальные эмоции… нет, просто мы слишком мало обращаем внимания на его мозг!
      – Можно усилить и несколько изменить питание мозга, – вмешался Мишель.