 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Громов Дмитрий :: Нортон Андрэ :: Грин Александр :: Борхес Хорхе Луис :: Раззаков Федор :: Шукшин Василий Макарович Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Повесть о Воронихине :: Справочник по реестру Windows XP :: Путь на Грумант :: Амнезия творца :: Гусев :: Том 3. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. :: Gump & Company :: Приказы не обсуждаются |
В Институте Времени идет расследованиеModernLib.Net / Научная фантастика / Громова Ариадна Григорьевна / В Институте Времени идет расследование - Чтение (стр. 20)
— Живут же люди! — вздохнул Борис. — Катаются туда-сюда за милую душу, а ты тут сиди… Ну, и как же это выглядело? — Да ведь Борька рассказывал… В общем, то же самое: красный туман, тяжесть какая-то наваливается на тебя, ты аккуратненько валишься на пол и ничего не видишь. Я очнулся — и никак не пойму, был я в прошлом или не был. Вышел из камеры — все по-прежнему, никаких изменений. Но глянул на контрольную запись и вижу: есть! Есть оно, перемещение! — Ты, значит, включал автомат и на запуск и на возвращение? — спросил Борис. — А как же иначе? Кто же меня вытащил бы оттуда? Я вспомнил, как погас индикатор на пульте. Что-то все же тут не в порядке… Но что? — Постой, а как же насчет изменения мира? — допытывался Борис. — Раз ты совершил путешествие в прошлое, значит, изменил мир. А в измененном мире автомат, наверное, не был включен на твое возвращение. Так кто же тебя вернул? Ах, молодец! Ну конечно, именно это меня и сбивало с толку! Глазок индикатора погас, как только я начал по-настоящему вмешиваться в реальность. Ведь в измененной реальности, в этом мире, который я сам невольно создал, Борис Стружков двадцать третьего мая 1974 года не включал автомат хронокамеры. Камера была, и автомат был, но никто его не включал. Поэтому он и в прошлом вечером двадцатого мая оказался выключенным. — Так ведь я же никакого изменения не производил, — сказал Аркадий, — в прошлое не вмешивался. Я вообще не выходил из камеры, а к тому же валялся без сознания. Какое уж тут изменение! — А сам факт перехода? — неуверенно спросил Борис. — Не разводи мистику, Борька! — морщась, сказал Аркадий. — Раз я не выходил из хронокамеры… — А ты уверен, что сам-то не разводишь мистику с этим выходом-невыходом из хронокамеры? — вмешался я. — Вот я, например, когда перешел в прошлое, так первым делом, еще оставаясь в камере, убедился, что лаборатория пуста. Но потом вышел из камеры и несколько минут простоял в проходе из технического отсека. — А что ты там делал? — заинтересовался Аркадий. — Да вот именно, что ничего. Стоял и думал, как быть, с чего начать, и так далее. Я никого не видел и меня никто не видел. Так вот, спрашивается: если б я простоял таким образом даже целый час, а потом ушел бы в камеру и отправился назад, изменился бы от этого мир? — Что ты дурака валяешь, Борька! — сказал Аркадий. — С чего ему меняться, если ты никаких изменений не внес? Мир — это не твое или мое представление, мир — это ре-аль-ность! И пока ты на нее реально не воздействуешь, она реально и не изменится. Насчет выхода из камеры я говорил условно, для наглядности. А на самом деле ты мог, допустим, походить по лаборатории, даже посидеть за столом, поработать. Если тебя никто не увидит и никаких следов твоего пребывания в этом мире не останется, то ты вернешься в свой прежний мир, не отклонив мировой линии. — А если представить такую ситуацию: ты совершил переход, лежишь без сознания в хронокамере, а в это время тебя кто-нибудь видит сквозь стекло, — допустим, тамошний Аркадий или Борис. Но прежде чем они успевают что-либо предпринять, автомат срабатывает, и ты отправляешься обратно. В этом случае как? Есть изменение? — Каверзная ситуация! — Аркадий покрутил головой. — Н-да… опасаюсь, что я уже не попал бы в свой прежний мир! Ведь тут налицо изменение, причем довольно основательное: они увидели бы воочию, что путешествие во времени уже осуществлено на практике! А это сразу изменило бы их психику, их отношение к делу… привело бы к ускорению открытия. Конечно! Если б я в тот вечер не знал, что переход практически осуществим, ничего бы я не добился… И не было бы «моего» способа перехода. У Аркадия ведь совсем по-другому, наверное, решено… — Аркадий, объясни ты мне, — сказал я, — почему это у тебя в камере всех по черепу бьет? Для полноты впечатления, что ли? — Ничего не всех, — недовольно ответил Аркадий. — Меня только в первый раз двинуло, но это я сам был виноват — заставил автомат слишком быстро поле наращивать. А ты, наверное, бегал по камере, суетился… — Значит, у тебя поле не совсем однородное? — Да, и нарастание идет не совсем плавно. Надо еще поработать. Ну, да ты же сам это знаешь, если… — Он вдруг замолчал и, что-то сообразив, уставился на меня. — Постой-постой, Борька! Я, похоже, опять чего-то не усвоил. Записки, ты говоришь, не было… Но ведь расчеты мои ты видел? — Где же я мог их видеть, интересно? — Слушай, ты мне голову не морочь, — рассердился Аркадий. — Расчеты уж во всяком случае были, я их сам написал! — Сказано тебе: не было! В «моем» мире не было ничего — ни записки, ни расчетов, никаких объяснений! Просто… ну, просто ты умер… И думай об этом что хочешь! Вот я и думал. До того додумался, что всех начал подозревать. Даже себя… — Это каким же образом? — удивился Борис. — Да таким образом, что сплошная была путаница, и чем дальше, тем хуже! — сказал я, передернувшись при одном воспоминании. — Я и сейчас не все понимаю, что у нас там творилось. Во-первых, этот вот Аркашенька по институту разгуливал, сразу после конца рабочего дня, и непременно всем на глаза попадался. — Уж и всем! — возразил Аркадий. — Одна только Нина меня видела. Правда, разговор у нас получился довольно нелепый… — А если к этому прибавить твой нелепый костюм… — сказал я. — Или, может, это у тебя хроноскафандр? — А она и костюм разглядела?! — удивился Аркадий. — Вот глазастая! На лестнице ведь темно совсем. — Разглядела, однако! — злорадно ответил я. — Тебя и Ленечка Чернышев разглядел, когда ты дверь лаборатории открывал! — Здравствуйте! Еще и этот дурачок! — Ты зато очень умный! Стоит на пороге и выясняет отношения с двойником! Подходящее выбрал местечко! — Ну ты подумай! — смущенно пробормотал Аркадий. — Значит, он даже разговор слышал? И все равно ничего не понял? — Ты сообрази, — сказал я, — кто же мог что-нибудь понять? Мы больше всего старались додуматься: с кем ты говорил? Кто сидел в запертой лаборатории и как он туда попал? Ленечка даже сказал, что у этого человека голос похож на твой, и все равно нам в голову не пришло… Борис-76 напомнил, что он пока ничего не понимает. Я спохватился и начал ему объяснять, как было дело. Когда я говорил, что Аркадий, ожидая встречи с двойником, постарался выставить меня из лаборатории ровно в пять и нарочно затеял дурацкую ссору, Борис-76 вдруг заволновался. — Погоди, — сказал он, — я ведь это тоже помню… эту ссору! Дурацкая, действительно, была ссора, совершенно беспричинная. Аркадий вдруг начал на меня орать. — А ты что? — с интересом спросил я. — Как — что? Ты же сам знаешь! Ты и я тогда ведь еще не были разделены… до вечера двадцатого мая все у нас было общее. Мы улыбнулись друг другу. Сейчас мне было даже приятно думать, что он знает обо мне все. Зато мы с ним будем идеально понимать друг друга! Я сам себе готов был позавидовать, что в его… в моем лице у меня имеется такой надежный друг. — Но я пока не понимаю, почему ты мог подозревать себя, — сказал Борис-76. — Да потому, что дальше совсем уж чудеса пошли, — начал объяснять я. — Аркадий слонялся в этот вечер по институту, но никто не понял, что их двое. А я никак не мог понять, почему меня тоже видели в институте в одиннадцать вечера, когда я в это время сидел в библиотеке. — Я тоже сидел в библиотеке после того, как с Аркадием поссорился, — растерянно сказал Борис-76. — Нет, серьезно, я это помню… Аркадия это ужасно развеселило. — Встреча двойников в библиотеке! — завопил он. — Алиби друг другу создают! — Да ну тебя! — урезонивал я его. — Как же мы могли друг другу алиби создавать, если Борис Стружков был в то время всего один? — Э, брось! — не сдавался Аркадий. — Ты же сам заявил, что отправился в прошлое! — Да ты пойми, чудак! Я ведь только двадцать третьего узнал, что меня будто бы видели двадцатого вечером в лаборатории! Двадцать третьего, понял? И ни в каком прошлом я тогда еще не бывал! Даже мне и не снилось! — Нет, у меня что-то мозги не срабатывают, — признался Борис-76. — Может, ты объяснишь все по порядку? Я объяснил по порядку. Аркадий слушал с сочувственно-иронической усмешкой, а Борис-76 потрясенно крутил головой. — Ну и ну! — сказал он под конец. — Это же действительно обалдеть можно! — Он помолчал секунду и тихо проговорил: — Но знаешь, Нина… Нина меня все-таки удивляет. Ты думаешь, она действительно пошла к этому… Линькову? — Наверное… — ответил я. — Ты бы видел, в каком она была настроении… И, в конце концов, ее тоже понять можно. — А я вот не могу ее понять! — с неожиданным раздражением сказал Борис-76. — Никогда бы не подумал, что Нина… У меня вдруг сердце стукнуло так гулко и больно, будто о ребра ударилось. — Ты… с ней? С Ниной? — тихо спросил я. — Ну да… — не глядя на меня, пробормотал Борис. — Вот я и не понимаю… — Не дурите, ребята! — прикрикнул на него Аркадий. — Это же совсем другая Нина! — В каком смысле другая? — удивился Борис. Но я сразу понял, что имеет в виду Аркадий. — Ну как же ты не понимаешь! — с азартом начал я втолковывать Борису-76. — На нашей линии все ведь пошло совсем иначе. Ты сообрази, сколько мы там пережили за три дня! Смерть Аркадия, расследование, тайны какие-то кругом, эта дьявольская путаница с двойниками! Да представь себе только, что ты своими глазами увидел Нину в окне лаборатории, а она все начисто отрицает. Борис-76 слушал меня, болезненно морщась. — Нина все равно та же самая… — пробормотал он. — Только линия у нас, верно, спокойная… а люди все те же… — Да ничего подобного! — настаивал я. — По-твоему, бытие не определяет сознание, что ли? Да я знаешь как изменился за эти трое суток! — Доказывай, доказывай, Борька! — невесело сказал Аркадий. — Доказывай ему, что с его Ниной все в порядке, а себе — что это не твоя Нина, а совсем другая… — Разве это неправда? — упавшим голосом спросил я. — Правда, правда, успокойся! — серьезно ответил Аркадий. — И больше об этом не надо. Не советую. «Это правда. Это должно быть правдой, — твердил я себе. — Та Нина, которую я увижу здесь, Нина, которая два года замужем за этим Борисом, — она другая. Она прожила на два года больше той, моей Нины, но она не прошла через эти страшные трое суток… Она, конечно, другая». — Действительно, оставим лирику! — хмуро сказал Борис-76. — Объясни мне все же, что из этого следует. Временная петля, что ли, у тебя получилась? Ведь выходит, что тебя видели двадцатого вечером в лаборатории, а после этого ты вернулся снова в двадцатое и тебя увидели в лаборатории? Замкнутая петля? — Ничего подобного! — возразил я. — В том-то и дело, что никакой петли не было. То есть я сначала и сам подумал, что это петля и что я уже сделал нечто такое, о чем сам еще не знаю. Я подозревал, что таинственный незнакомец, который ждал Аркадия в запертой лаборатории, — это я и есть… Ну, и что я, может быть, как-то участвовал в убийстве… или в смерти Аркадия… Но потом я понял… — С ума сойти! — ошеломленно сказал Аркадий. — То есть я уже ничего не понимаю! Записку ты не видел, расчеты — тоже. Как же тогда ты попал в прошлое? — Я ведь уже объяснял, — довольно сухо ответил я. — Сам я все рассчитал, без тебя. Понятно? — А если всерьез? — нетерпеливо отозвался Аркадий. Я пожал плечами и отвернулся. Мне действительно стало обидно. — Нет, послушай… — сказал Аркадий. — Серьезно, я был уверен, что ты сделал все это по моим расчетам. Поэтому я не удивился, когда ты нарисовал это вот. — Он кивнул на чертеж. — Но если расчетов у тебя не было, то… как же ты? — Ну, сам я, сам рассчитал! — сердито сказал я. — Никак ты не можешь поверить, что я на это способен? Прижали меня к стенке, вот и пришлось мне поднатужиться изо всех сил, чтобы вывернуться. Ну, а кроме того, я ведь на девяносто процентов был уверен, что какой-то Стружков уже путешествовал во времени. Только так можно было объяснить загадочное появление моего двойника в лаборатории. — Понятно, — отозвался Аркадий. — Если ты знал, что это сделано… — Ну да! Мне оставалось только додуматься, как это было сделано. Вот я и додумался. — То есть… — сказал Аркадий. — Ты что же — сам рассчитал мое поле?! — Нужно мне очень твое поле! — буркнул я. — У меня свое есть! — Что значит «свое»? — надменно спросил Аркадий. — В каком смысле? — В самом обыкновенном смысле. Я свое поле рассчитал, а не твое. По своему собственному методу! — Не сочиняй, Борька! — твердо заявил Аркадий. — Не надо! ЛИНЬКОВУ НАКОНЕЦ СТАНОВИТСЯ ВСЕ ЯСНО Борис торопливо сунул Линькову три смятых листка из записной книжки и схватил трубку. Линьков осторожно разгладил листки. Крупный, размашистый почерк, уверенная четкая подпись — «Аркадий»… Линьков прочел записку, и его жаром обдало. «Не может быть!» — прошептал он и откашлялся. Снова прочел. Всмотрелся в чертеж. Нет, но это же невозможно! За его спиной Борис негромко говорил: — Да, Игорь Владимирович, да… безусловно. Считаю это возможным… Нет, никаких побочных эффектов не наблюдал… Ну, это я лучше на месте объясню… Да, сейчас… — Я пойду с вами, — сказал Линьков. — Да, пожалуйста… — рассеянно и невпопад ответил Стружков. В коридоре он спросил: — Вы все поняли? — Где там все! О расчетах я уж и не говорю… — Я тоже не о расчетах говорю. — Если говорить о сути эксперимента, с точки зрения хронофизики, это, насколько я понимаю, здорово! А вот с моральной точки зрения… — Да, это сложная проблема, — согласился Борис и замолчал. «С запиской-то ясно, и вообще с Левицким теперь вроде бы все прояснилось, — думал Линьков, вышагивая рядом с Борисом. — Но зато с вами, дорогой товарищ Стружков, мне что-то ничего не ясно, и даже чем дальше, тем хуже получается. С одной стороны, вроде все понятно — в лаборатории вы были, записку взяли, тут одно с другим согласуется. Но когда вы там были? Вот в чем загвоздка! Если три дня назад, то зачем же вы эту записку столько времени в кармане таскали и изо всех сил притворялись, что понятия не имеете, почему умер Левицкий? Даже расследование помогали вести! Ведь из этой записки ясно, что в смерти Левицкого вы никак не повинны. Чего ж вы прятали записку? Потом, выходит, вы ее и от самого себя прятали? Ведь идея, которая там изложена, на вашу идею даже издали непохожа, это и я, недоучка, вижу! Это совсем другой метод, принципиально иное решение! Значит, вы действительно сами до этого додумались. Но вот вопрос: зачем вы так срочно додумывались? Если у вас записка была, с готовеньким решением, — бери и пользуйся! Что же выходит? Выходит, не было у вас записки… Не было, а сейчас есть? Тогда получается, что вы действительно взяли ее в прошлом. Но это уже мистикой попахивает. Если вы взяли записку только вчера, то где же она до сих пор была, почему ее никто не видел? Следствия не могут опережать причину, это элементарно. И нельзя безнаказанно красть записки из прошлого, хронофизика этого не позволяет. Следственные органы еще могут проморгать этот прискорбный факт, а хронофизика не может! Она вас по своим законам на новую мировую линию моментально передвинет. Так что возьмете вы записку у нас, а окажетесь вместе с ней на новенькой, свеженькой линии, которую сами же и создали этим своим неблаговидным поступком. А мы будем ломать головы — где же записка?! А вы…» Тут Линьков внезапно остановился и крепко зажмурился, словно его яркий свет по глазам полоснул. Борис этого не заметил и умчался вперед. Линьков поглядел ему вслед и яростно потер лоб рукой. «Обрадовался, возгордился, распустил павлиний хвост! — обличал он самого себя. — Гений-недоучка, грош тебе цена в базарный день. Ну как можно было не понять! Ведь он же все сказал, все как на тарелочке преподнес! А ты ушами хлопаешь и при этом еще изображаешь из себя Шерлока Холмса и Эйнштейна в одном лице!» Борис оглянулся на Линькова, махнул ему рукой и скрылся за дверью шелестовского кабинета. «Иди, иди, обрадуй Шелеста! — думал Линьков. — Расскажи ему, откуда шел и куда попал, пожалуйся на хулиганство хронокамеры и на таинственные подставки, вырастающие, как грибы. А я тут постою. Я такую уйму хронофизики за один присест не переварю. Побуду хоть минуточку с самим собой наедине, подумаю…» Но побыть с самим собой наедине Линькову не удалось: из кабинета Шелеста пулей вылетел красный и взъерошенный Эдик Коновалов. — Во! Видали, ловкач какой! — хмуро бурчал он. — Ну и ловкач! — Кто? — не понял Линьков. — Стружков, кто же еще! — со злостью ответил Эдик. — Я, главное, уже матерьяльчик подобрал такой — будь здоров» Я у вас, имейте в виду, серьезно учился, опыт перенимал… — У меня?! — переспросил Линьков. — Я, знаете ли, я не учил вас подбирать материал на Стружкова… и вообще… — А это я в порядке личной инициативы! — радостно заявил Эдик. — Я поглядел на вас вчера, как вы шли со Стружковым по коридору, и враз усек — перемена ситуации! «Так мне и надо!» — покаянно подумал Линьков, а вслух спросил: — Какая же судьба постигла этот ваш… матерьяльчик? — А мне даже высказаться не дали! — возмущенно сообщил Эдик. — Смеются, главное… Правда, поторопился я малость, признаю! Но так все складывалось, подходяще уж очень, я и обрисовал ситуацию соответственно. Объяснил им, что как только вы Стружкова заподозрили, так он тут же сбежал. Значит, говорю, признает за собой вину! Линьков тяжело вздохнул. «Получай! — сказал он себе. — Заслужил ведь!» — …А они смеются! — продолжал Эдик. — Главное, говорят мне: Стружков переход во времени совершил, он герой! И он тут как тут появляется! А что, Стружков на самом деле переход совершил? — На самом деле. И, кстати, я должен… Но Эдик не отставал. Он спросил, куда именно переходил Стружков, и, узнав, что на три дня назад, разочаровался. — Всего и делов-то! Тр-руха! А они: герой, герой! — Он мог погибнуть, даже если б всего на пять минут передвигался, — сухо сказал Линьков. — И мне пора, извините… — Нет, минуточку! — взмолился Эдик. — Я только две мысли выскажу: одну общественную и одну личную. Я вкратце! — Ну, высказывайте вкратце! — Первая мысль такая: запретить это нужно! Или хотя бы строго засекретить! — торжественно заявил Эдик. — А то, знаете, что получится, если каждый-всякий?.. — Что же именно получится, по-вашему? — вяло осведомился Линьков. — Труха! — уверенно сказал Эдик. — Ну, сплошная труха! Полезет в прошлое какой-нибудь неустойчивый тип, узнает, чего не надо… — Как это? Ведь о прошлом и так все знают! — удивился Линьков. — Что надо, то знают, — возразил Эдик. — А что не надо, на кой знать?! Кому от этого польза? А в будущее тем более нельзя! Мало ли чего он там увидит! Вернется, пойдет языком трепать, его ж не остановишь… — Вы считаете, что будущее — это государственная тайна? — осведомился Линьков. — А как же! — убежденно сказал Эдик. — Вне всяких сомнений. — К этому вопросу мы вернемся позднее, — слегка поежившись, проговорил Линьков. — Давайте второй вопрос, я тороплюсь. — Для решения второго вопроса, — сказал Эдик, — вам бы полезно было ознакомиться с матерьяльчиком… — С каким еще матерьяльчиком? — По делу Левицкого! Там и про Стружкова, и вообще… Я все факты проанализировал, выводы имеются четкие. Серьезную работу проделал, вот увидите. И для меня очень важно ваше мнение как специалиста… — Видите ли, дело Левицкого уже закончено, так что… И вообще мне сейчас некогда, — тоскуя, сказал Линьков. Коновалов почему-то не очень огорчился. — Выходит, напрасно я мозги сушил! — почти весело заключил он. — Конечно, мне до вас еще расти и расти! Вон вы как дело решили, в два счета, а я только начал раскачиваться… Так кто же его прихлопнул-то? — От сообщений я пока воздерживаюсь, — сухо ответил Линьков, пытаясь обойти Эдика. — Это я понимаю! — с готовностью отозвался Эдик. — Но я к чему говорил насчет матерьяльчика? Хотелось, чтобы вы меня на практике проверили, вот я к чему! Созрело у меня решение вот за эти дни, что я с вами общался. Решение в плане личной перспективы! А именно — уйти я хочу отсюда! К вам буду проситься на следственную работу! А что? Образование у меня юридическое. Так? Пробелы — это я на практике ликвидирую! В два счета! — Вы это… всерьез? — испуганно спросил Линьков. — То есть абсолютно! Мне здесь, понимаете, разворота нет. А тем более теперь. Вот я и хотел узнать ваше мнение… — Мое мнение… — сердито начал Линьков, но запнулся и продолжил совсем в другом тоне: — Вы извините, но на ходу такие вопросы не решаются! Я действительно очень тороплюсь. — Правильно, это вы правильно! — Эдик восхищенно глядел на него. — Подумать надо, обсудить… Линьков бегом бросился к кабинету Шелеста. Окна в кабинете Шелеста были распахнуты настежь, и сизый табачный дым струился наружу, а в комнату вливался влажный прохладный воздух. Шум стоял невероятный. Смуглый, скуластый парень, яростно сверкая черными глазами, доказывал преимущества «градиентного» метода над «однородным», ему наперебой возражали двое, а из угла кто-то кричал, что спорить вообще преждевременно. Борис стоял у стола и слушал улыбаясь. Шелест задумчиво постукивал карандашом по стеклу. — Да хватит вам шуметь, ребята! — громко сказал Борис, и все примолкли, повернувшись к нему. — Дело ведь ясное: надо бы сочетать достоинства обоих методов. И дальность дистанции, и плавность перехода. О чем тут спорить, непонятно. — Что ты конкретно предлагаешь? — набросился на него черноглазый парень. — Давай конкретно! — Слушай, Расул, в данный момент я конкретно могу предложить только одно: подумать. Всем нам посидеть на своих рабочих местах и хорошенько подумать. По возможности — параллельно с работой. — Совершенно правильно! — отозвался Шелест. — Проблема-то комплексная. Вернее, тут целый комплекс проблем. И многое еще надо проверить, уточнить. Многое. Практически — все. Все снова зашумели. — Почему же — все?! Переход-то был! И не один! Это же самое главное! — кричали наперебой отовсюду. — И побочные эффекты отсутствуют! — Если не считать вспышки, — вставил Борис. — Но это, по-видимому, штука безобидная. — Это чистый Допплер! — заявил Расул. — Процессы снаружи камеры относительно замедляются, периоды колебаний растягиваются… — Очень возможно, что Допплер, — согласился Шелест. — Но вы меня не совсем верно поняли. Я говорил о проверке не только для нас с вами, а и для тех, кто будет определять размеры ассигнований. Вы сообразите, ведь ассигнования на эти эксперименты потребуются весьма солидные! — Да уж… одни затраты энергии чего стоят… — вздохнул кто-то. — Ну вот. Представляете себе, какие мощные обоснования потребуются, чтобы выбить такие суммы? — Переход во времени на всех подействует! — убежденно сказал Расул, приложив руку к сердцу. — Даже самый свирепый финансист не выдержит, даю слово! Это же фантастика! Уэллс! — Под фантастику денег не дают, — объяснил Шелест. — Нужны реальные перспективы. И хотя бы предположительная практическая ценность всего предприятия. — Как это — практическая ценность! Разве можно так ставить вопрос! Почему вы думаете, что… — закричали со всех сторон. — А как же вы думали? Спросят и об этом. Что переход практически осуществим, это уже доказано, даже в двух вариантах. Вот и спросят: а какова цель дальнейших экспериментов? Вы собираетесь увеличивать дистанции, наращивать мощность поля и так далее, а зачем? Зачем вообще нужно передвигаться во времени? — Чтобы добывать информацию… — неуверенно проговорил кто-то. — Сообразил, действительно! — с горечью отозвался Борис. — Да ведь если ты отправишься собирать информацию, тебе из камеры придется выйти? Иначе что ж ты узнаешь? Значит, ты вместе со всей этой информацией окажешься на новой мировой линии, которую попутно создашь. А сюда ничего не попадет, понял? — Подожди, как же это? — смущенно забормотал тот. — А ты… Ах, ну да… — То-то и оно! — подтвердил Шелест. — Так что же отвечать, если спросят: а зачем вам эти эффектные дорогостоящие экскурсии? Все опять зашумели, заспорили. — А ваше мнение, Игорь Владимирович? — страстно допытывался Расул. — Почему вы не говорите?! — Да потому, что мне нечего сказать! — ответил Шелест. — Я пока и сам не вижу, зачем нам прогуливаться туда-сюда. Впрочем, нам-то понятно зачем: просто хотя бы из любопытства. Но если говорить вообще… ну, об интересах человечества, что ли… — Он развел руками и замолчал. — Н-надо, к-конечно, создавать хронополе… — пробормотал Леня Чернышев, утонувший в глубинах громадного кресла. — Т-только таким путем… Борис повернулся к нему и согласно кивнул. — Леня совершенно прав! — громко сказал он. — Создать хронополе, изолирующее хронавта от потока времени… — Слушай, это бред! — яростно крикнул Расул. — Тимофеев доказал, что невозможно изолировать объект от окружающего времени! Невозможно! — Но ведь он доказал это только для случая однородного поля, — возразил Борис. — Правильно! — поддержал его вихрастый рыжий паренек. — Мне видится, товарищи, что градиентный метод Стружкова позволит выключить хронавта из потока времени и обеспечить свободный переход с линии на линию… — Тебе всегда что-то видится в порядке бреда! — огрызнулся Расул. — Н-надо было бы п-потом, — более смело заговорил Чернышев, вынырнув из кресла, — запрограммировать т-такую защиту, чтобы исключить активное воздействие хронавта на прошлое… или будущее… предотвратить создание новых линий. Это обеспечило бы возможность пассивного наблюдения… М-можно было бы еще разработать систему сигнализации… Шелест, все время слушавший с непроницаемым вялом, усмехнулся. — Вот именно: сигнализация! — сказал он. — Семафоры, светофоры, регулировщики, правила хронодвижения! Еще неизвестно, возможна ли хотя бы в принципе такая защита, а вас уже вон куда заносит! «А ведь здорово было бы! — подумал Линьков, начиная понемногу разбираться в сути спора. — Подошел ты к какой-то штуке, хочешь ее взять, а у тебя на приборе красный глазок подмигивает: не тронь, мол, а то домой не вернешься! Непонятно, правда, что же можно будет трогать? Пожалуй, только самого себя… Но главное, чтобы наблюдать можно было! Какие-нибудь исторические события в натуре, например… — Игорь Владимирович, вас Москва вызывает, — сказала секретарша, просунув голову в дверь. — Шелест у телефона, — сказал Шелест, сняв трубку. — Хорошо, подожду! — Он прикрыл мембрану ладонью и сказал: — Это, наверное, Вячеслав Феликсович. Да и вообще на первый раз хватит, товарищи. В ближайшее время мы этот разговор, конечно, продолжим, а вы пока обдумывайте все и готовьтесь к обсуждению… Вячеслав Феликсович вернется, к тому же, а при его участии дискуссия сразу пойдет на более высоком уровне… А пока заканчиваем. Спасибо всем! Тут он увидел Линькова и многозначительно улыбнулся ему, показывая глазами на Бориса. «Они тут уже установили истину, — решил Линьков, — и Шелест хочет, чтобы я поскорее узнал все, перестал блуждать в потемках… Ну что ж, проверим свои выкладки на практике!» Он двинулся к Борису сквозь нестройный поток хронофизиков, которые, продолжая спорить и переругиваться, тянулись к двери. Шелест негромко басил в трубку: — Нет, нет, ваше присутствие здесь абсолютно необходимо! Обойдутся они без вас, тут дела важнее… Никаких неприятностей, кроме тех, что вам известны, наоборот… Ну, по телефону это невозможно объяснить… Да хотите, я сейчас дам «молнию» насчет необходимости приезда, покажете ее там — и все!.. Вячеслав Феликсович, когда вы узнаете, в чем дело… Борис заметил Линькова и начал пробираться к нему навстречу. Они отошли в глубину кабинета, где уже было пусто, и стали у окна. Борис держался теперь спокойно и свободно, без напряжения и растерянности, но глаза у него время от времени становились будто невидящими и губы начинали слегка подергиваться. — Нам с вами, собственно говоря, нужно заново познакомиться, — сказал он с полуулыбкой. — Жаль, что вы не пришли к началу, когда я здесь давал некоторые разъяснения… — Да на меня Коновалов навалился, — извиняющимся тоном сообщил Линьков. — Благодаря закалке и тренировке я отделался легкими ушибами, но время было потеряно. А разъяснения ваши мне все равно придется выслушать в более спокойной обстановке. Мне ведь надо записать их и… ну, приобщить к делу о смерти Левицкого, — скороговоркой закончил он, злясь на себя. Борис невидяще поглядел на него. — Да, смерть Левицкого и здесь, у вас, осталась смертью… ничего я не добился, только сам вот… Впрочем, вы еще не понимаете, о чем я… — Может быть, и понимаю, — осторожно сказал Линьков. — А вы уже сообразили, кому обязаны тем, что очутились тут, у нас? — Сообразил! — совсем иначе, оживленно ответил Борис. — Выходит, что самому себе… то есть здешнему себе! — Тут он запнулся и недоумевающе поглядел на Линькова: — Постойте! А вы-то откуда это знаете, если не слышали, что я говорил? Тут никто ведь этого не знал! Даже Шелест не сразу понял! — Додумался… по долгу службы, — с нарочитой скромностью произнес Линьков и сам поморщился от этого постного, лицемерного тона, которым старался прикрыть мальчишеское торжество. — Как это «по долгу службы»? — удивился Борис. — Вы разве хронофизик? — Где там! — уже обычным своим тоном сказал Линьков. — Дилетант я. Физик-недоучка. Ох и задали вы мне работу, товарищи Стружковы-Левицкие! Да еще накануне отпуска! Я прямо боялся, что мозги у меня перегорят, голову все ощупывал… 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22 |
|||||||