Постой-постой… А ведь, пожалуй, о нем, об этом Аркадии, говорил мне вчера вечером Макарыч! Скорее всего, о нем! Значит, он вышел из хронокамеры совсем незадолго до меня. И конечно, моментально улетучился из института — боялся с кем-нибудь встретиться.

Погоди… но ведь тогда он и вошел в хронокамеру тоже незадолго до меня!

Ну и путаница получилась, нарочно не придумаешь! Я еще раз провернул в уме ролик с этими кадрами, и меня смех разобрал. Я сидел, откинувшись на спинку скамейки, и весь трясся от беззвучного хохота, смеялся до слез, до изнеможения.

И тут появился Аркадий. Я поспешно затер подошвой рисунок на песке. От смеха мне стало определенно легче.

Аркадий притащил большущий батон и бутылку кефира. Я даже спасибо не успел сказать — накинулся на еду, глухо урча от блаженства, словно изголодавшийся кот.

— Ты чего так долго? Очередь, что ли? — промычал я, активно работая челюстями.

— Очередь, — рассеянно подтвердил Аркадий.

Я искоса поглядывал на него и восхищался: до чего натурально играет! Как он небрежно произнес: «Ну, пошли, что ли, в институт!» Мне тогда и в голову не пришло, что он «нетутошний»! Но сам-то он отлично знал, что ему в институт дорога заказана! Интересно, с какой же целью он блефует?

Я уже утолил самый острый голод, и теперь намеренно снизил темп: старательно прожевывал хлеб, не торопясь прихлебывал из бутылки. Аркадий молча курил, откинувшись на спинку скамейки, и тоже, видимо, никуда не торопился. Брови он свел к переносице, на лбу легла глубокая вертикальная складка — тише, Левицкий думает! Что же он думает обо мне, хотел бы я знать?

Он никак не может предположить, что я следую за ним из прошлого. Он ведь в хронокамеру вошел раньше меня, это ясно. Значит, он может думать только одно: что я «здешний» Борис. Так сказать, Борис Стружков образца семьдесят шестого года, Борис-76 для краткости. А поскольку я, увидав его, не удивился, не ужаснулся и ни о чем таком не спросил, Аркадий должен был сделать вывод, что я его тоже принимаю за «здешнего». Как бы обозначить «здешнего» Аркадия? Придется, видимо, так: Аркадий-76-бис. А то ведь этот пижон с медными кнопками — тоже Аркадий-76, только из другого мира. И в этом мире должен существовать его двойник. Так же, как и мой.

Я попытался прикинуть в уме, как это получается. Вот я прибыл в прошлое и встретил в прошлом самого себя. Нас, стало быть, уже двое. Если я там останусь, нас так и будет все время двое. Ну, а если я перепрыгну, например, на год вперед — что тогда? Ясно, я опять должен встретить в будущем своего двойника. То же самое и с Аркадием: его двойник сейчас сидит, должно быть, в лаборатории, телефон 28-51, и вкалывает, как положено, с Борисом-76 на пару, пока мы тут с этим Аркадием друг другу головы морочим… Нет, постой, что-то здесь не ладится… Ах, ну да! Откуда же тут возьмется второй Аркадий, если он умер два года назад? Не должен существовать никакой «здешний» Аркадий!

А между тем он существует! И живет все там же, и вчера утром разговаривал с Анной Николаевной, и в комнате у него все по-прежнему… То есть, наверное, что-нибудь переменилось, но я не успел разглядеть. Значит… значит, в этом мире, в измененном мире, Аркадий не умирал! И значит, это мое вмешательство так изменило события, что он не умер!

Я вздохнул с глубоким облегчением, выпил последний глоток кефира и стряхнул хлебные крошки с колен. Все! Больше не напугаете меня временной петлей! Нет никакой петли, ничьих я действий не повторяю и к смерти Аркадия непричастен… Зато явно причастен к его здешнему «воскресению»!

Аркадий сидел насупившись и яростно ковырял дорожку носком шикарной зеленоватой туфли. Я посмотрел на него и слегка усмехнулся. Прямо прирос Аркашенька к скамейке! Видать, что-то ему от меня нужно. Да понятно что: добыть побольше информации об этом мире. Но раскрывать свои карты он почему-то не хочет, вот и крутится вокруг да около, ждет, что я сам заговорю.

Все это я правильно сообразил, но, видимо, чересчур углубился в свои соображения, потому что Аркадий поймал меня врасплох. Он этак небрежно, не глядя на меня, сказал:

— Все же, Борька, чудно как-то получается: торчим мы с тобой в сквере, а там лаборатория пустая стоит…

— Почему пустая? — запротестовал я, не успев подумать. — Там ведь…

Тут я осекся, но поздновато… Разомлел от радости, почил на лаврах детектива-любителя! Еще секунда — и брякнул бы: «Там ведь наши дубли!»

Нет, Аркадий хорошо рассчитал, удар был классный, ничего не скажешь! Если я только притворяюсь, что принимаю его за «здешнего» Аркадия, то сгоряча могу ляпнуть: «Там ведь тоже Аркадий, в лаборатории…»

Значит, ему прежде всего хочется выяснить, есть ли тут его двойник! Ну, естественно… От этого ведь зависит его судьба в измененном мире.

Аркадий словно и не заметил моей обмолвки — все так же яростно ковырял туфлей песок. Но я понимал, что в мозгу его идет сейчас бешеная работа — он взвешивает все возможные значения этой обмолвки. Если я хотел сказать, что в лаборатории уже есть один Аркадий, значит, я прекрасно понимаю, кто передо мной, но почему-то скрываю это. Но, может, я совсем не это хотел сказать, может, я простодушно принимаю его за «здешнего» Аркадия? Как бы это половчее атаковать меня снова?

Ну-ка сделаю теперь я свой ход!

— А знаешь, — сказал я, с сожалением заглядывая в пустую бутылку, — ты, пожалуй, прав. Мой человечек явно теперь не придет, и тут торчать неудобно даже. Пойдем-ка мы с тобой да включимся в трудовой процесс…

Аркадий нервно дернулся, услышав это. Он даже позеленел слегка.

— Пойдем… вообще-то пора бы… — неуверенно пробормотал он.

Мы вышли из сквера и медленно двинулись к институту. Я поглядывал на Аркадия сбоку и думал: «А чего он, собственно, секретничает? И вообще где же он был и что делал со вчерашнего вечера? Неужели так и не смог выяснить до сих пор хотя бы насчет своего двойника?»

Аркадий внезапно спросил, глядя в сторону:

— Слушай, у тебя случайно нет с собой… снотворного?

Рука моя невольно дернулась к внутреннему карману, где лежали таблетки… его же собственные таблетки! Хотя нет, не его… моего Аркадия.

Постой, какого еще «моего»? Мой Аркадий проглотил яд, это подтверждено протоколом вскрытия! Стало быть, есть еще один Аркадий? Ах, ну да, это таблетки «здешнего» Аркадия, которого я назвал «Аркадий-76-бис». Нет, здесь без карандаша и бумаги моментально запутаешься! Но все это молниеносно промелькнуло у меня в мозгу, а с ответом я не задержался, сказал равнодушно:

— Что ты, я уж и не помню, когда оно у меня было! Мне ведь оно ни к чему, ты же знаешь…

Аркадий даже зубами скрипнул от злости и разочарования. Вопрос этот явно имел для него какой-то важный смысл, а я ответил не в жилу, вот он и разозлился. Действительно, бедняжечка Аркадий: старается, изощряется, рассчитывает сложнейшие многоходовые комбинации — и все впустую, некому оценить его способности и энергию! Ничего, Аркашенька, я ценю, я все вижу,

— ты даже вспотел от напряжения.

Аркадий действительно который раз уже прикладывал носовой платок ко лбу, слегка прихлопывая его, как промокашку. Потел он» конечно, не от жары: утро было довольно прохладное. Мы с каждым шагом приближались к институту, и Аркадий отчаянно нервничал, но сдаваться не хотел.

Неужели мое поведение ни на секунду не показалось ему странным? Или он настолько поглощен своими делами, что обо мне толком и не думает? Как принял исходную установку, что я — «здешний» Борис и принимаю его за «здешнего» Аркадия, так и не слезает с нее. Вот осел упрямый! Помочь ему, что ли?

— Аркашенька, — сказал я умоляюще, — открой как другу: где ты такой костюмчик отхватил?

Он с надеждой посмотрел на меня. Еще бы! Если я задаю такие вопросы, значит, я о «своем» Аркадии не все знаю, а тогда…

— Ты разве не помнишь? — Он говорил осторожно, будто по тонкому льду ступал. — Я ведь тебе рассказывал…

— А-а! Правильно ведь, рассказывал! — закричал я, имитируя радостное облегчение.

У Аркадия лицо вытянулось от изумления. Он-то ведь прекрасно знал, что никогда он мне — вернее, тому, за кого он меня принимал, — ничего подобного не говорил! Он считал, что мы с ним впервые в жизни встретились

— и, пожалуй, только в этом он не ошибался.

— Помню, как же! — Я улыбался весело и безжалостно. — Это ведь тот самый материальчик, который Зоя тебе преподнесла по случаю вашей годовщины? Она всем хвалилась, как тебя осчастливила!

Аркадий поперхнулся, заморгал, даже носом шмыгнул. Он был явно травмирован, но мне хотелось еще подбавить. Раз уж я ему жену придумал, так надо ее поярче обрисовать!

— А что, неверная информация? — сочувственно спросил я. — Да уж, Зоенька соврет — недорого возьмет! Но ты не расстраивайся, она ведь любя…

Ну, пожалуй, хватит! Смуглое лицо Аркадия сделалось серо-желтым — это он так бледнел, — и в глазах у него появилось затравленное выражение.

Мы были шагах в десяти от проходной, и меня уже ноги не очень слушались. Куда Аркадий лезет?! Вот выйдет кто-нибудь из института — и такая каша заварится! Но тут Аркадий остановился и хмуро сказал:

— Совсем забыл: мне позвонить надо! Ты иди, я чуть позднее приду.

Эх, балбесы мы! Оба ведь трясемся от страха, а все танцуем друг перед другом, как Манилов с Чичиковым. «Мол, ты первый иди!» — «Нет, раньше ты!» А сами только и думаем, как бы поскорее удрать с этого опасного места! Но преимущества были на моей стороне, и я не собирался отказывать себе в удовольствии.

— Из лаборатории позвонишь! — решительно сказал я. — Мы и так уж целый час проканителились, пора и честь знать! Пошли, пошли!

Я сам себе удивлялся — вот это называется блефовать! Раньше я за собой таких талантов не замечал: может, они развились от перебросок во времени?

Аркадий затравленно посмотрел на меня.

— Нет уж! — огрызнулся он, потеряв самообладание. — Я отсюда позвоню!

— Да ты чего кипятишься? — с фальшивым добродушием спросил я. — Звони на здоровье. Я тебя подожду…

Аркадий сердито и растерянно отвернулся. Видно было, что ему уже хочется только одного — поскорее отделаться от меня, от «здешнего» Бориса, безмозглого типа, который почему-то нахально прогуливает, шляется по улицам и ни на копейку деликатности не имеет!

— Где ты меня подождешь? — нетерпеливо спросил Аркадий. — Здесь, что ли?

— Нет, зачем же! — ласково улыбаясь, ответил я. — Еще Селиванов выйдет, шум подымет, ты же знаешь, какой он вредный…

Аркадий заскрежетал зубами, но промолчал, а я, шагая с ним рядом, сочинял вовсю:

— Знаешь, что он мне вчера сказал, Селиванов-то наш, на собрании? Передайте, говорит, вашему Левицкому, что он пижон.

Аркадий резко остановился:

— Кто это сказал?

— Как — кто? — Я удивленно посмотрел на него. — Я ж тебе говорю: Юрий Матвеевич. Товарищ Селиванов собственной персоной. Да ты не огорчайся. Ну его, сам он пижон!

Я мог резвиться на просторе: Аркадий понятия не имел, что делается в этом институте. Как и я, впрочем. Но инициатива была в моих руках. Белые начинают — и выигрывают!

— Ну ладно, — пробормотал Аркадий, — я ему это припомню…

Держится! Упорно не выходит из роли! Вот ведь характер!

Мы опять вернулись на угол, к скверику, — ближе автоматов не было. Аркадий вошел в кабинку, я видел, как он опускает монету и набирает номер. Первая цифра — явно двойка… так, теперь откуда-то из середины диска… теперь из конца… а это единица… 25-81. Понятно! Он-то этот номер знает…

Неужели он только сейчас догадался позвонить? Ведь это проще простого — чужим голосом позвать Левицкого, попросить его срочно выйти… Постой, постой! Что же это получается?

Когда я мысленно произнес: «говорить чужим голосом», эти слова мне кое-что напомнили. А потом — еще кое-что. И мне что-то совсем расхотелось потешаться над Аркадием и радоваться своему школьническому остроумию. Улыбка еще держалась некоторое время, словно приклеенная к лицу, и неестественно растягивала губы; потом я спохватился и согнал эту нелепую улыбку.

Говорить чужим голосом по телефону… А кто же это говорил сегодня утром с Анной Николаевной, нарочно хрипя и бормоча, чтобы она его не узнала? И почему «здешний» Аркадий сегодня не ночевал дома? И почему тот, кто назначал ему свидание «на нашем месте», на это свидание не явился? И «здешний» Аркадий — тоже? И почему, откуда ни возьмись, пришел в сквер Аркадий-путешественник? Как он узнал о назначенном свидании? Что это все означает? Что свидание на самом деле состоялось ровно в восемь часов, но в каком-то другом месте? Или что тот Аркадий, который сейчас торчит в будке автомата, все-таки и есть «здешний» Аркадий и свидание в сквере сорвалось случайно, а загадочный «незнакомец» явится в лабораторию сразу после работы, как в «моем» мире? И кто сидел в комнате Аркадия? И почему он удрал, услыхав условный звонок — наш с Аркадием условный звонок? Словом, вопросы посыпались, как из дырявого мешка… За «здешним» настоящим пошло «тамошнее» прошлое. Те загадки, из-за которых я отправился в сумасшедшее путешествие без надежды вернуться и которые так и остались неразгаданными. Почему все-таки погиб Аркадий? Кого Ленечка Чернышев и Нина видели в лаборатории? Какой Борис был там?

Поток уже давно захлестнул меня, я беспомощно барахтался, пытаясь хоть на секунду вынырнуть на поверхность, глотнуть воздуху… Подумать только — минуты три назад мне казалось, что я все понял, все разгадал!

Если б у меня в распоряжении был хоть часок, хоть полчасика, может, я теперь и распутал бы кое-что. Но у меня и пяти минут не было! Дверь телефонной будки распахнулась, и Аркадий вышел.

Он совершенно переменился. Куда девались растерянность, подавленность, затравленный взгляд! Передо мной снова был прежний Аркадий — самоуверенный, слегка насмешливый. Что же это он выяснил? С кем поговорил? С Аркадием? Или с Борисом?

Аркадий подходил, засунув руки в карманы и с интересом меня разглядывая.

— Ну-ну, — покровительственно сказал он, — так ты говоришь, в лабораторию хотел пойти?

Ого! Кажется, теперь инициатива перешла в его руки! Нет, это мы еще посмотрим! Допустим, ты выяснил, что я — не «здешний» Борис. Ну, а дальше что? То-то и оно: больше ты ничего не знаешь и знать не можешь.

— А ты — нет? — нахально удивился я. — Давно бы пора, между прочим! В самом деле, пойдем-ка мы!

— Пойдем, — неожиданно кротко сказал Аркадий. — Действительно, пора!

Я ничего не сказал, только глянул на него искоса. Мы повернулись, словно по команде, и в третий раз за это утро зашагали по коротенькому отрезку улицы от сквера до института. По-моему, у нас даже носки туфель поднимались на одинаковую высоту, как у солдат на параде. Во всяком случае, шагали мы не менее торжественно.

Так мы домаршировали до проходной, одновременно протянули руки к двери

— и одновременно отдернули их, словно обжегшись. Несколько секунд мы помолчали, собираясь с силами. Аркадий, конечно, справился с собой раньше, чем я.

— Прошу вас, сударь, — ехидно сказал он, галантным жестом указывая на дверь.

— Нет, это я вас прошу! — не сдаваясь, возразил я.

Продолжать эту дурацкую сцену было вроде и не к чему: оба мы понимали, что в институт никто из нас входить не собирается. Но и отступить было трудно.

— Ах, вот вы как! — надменно сказал Аркадий. — В таком случае, да будет вам известно, сударь, я вообще не войду в эту дверь!

— Я, со своей стороны, категорически отказываюсь войти раньше вас, сударь! — откликнулся я.

Аркадий поглядел на меня, что-то обдумывая.

— Ну что ж, — процедил он наконец, презрительно улыбаясь. — Самозванцев следует сечь! Публично, сударь!

Прежде чем я успел опомниться, он рванул дверь и вошел в проходную. Дверь за ним захлопнулась со странным, насмешливым скрипом — то ли я раньше не прислушивался, то ли звук этот существовал только в здешнем, измененном мире…

Я стоял разинув рот и тупо глазел на эту дверь, обитую черным, уже поседевшим на швах дерматином. А у нас… а там она тоже обита этой паскудной штукой? Или только в этом мире?

О чем я думаю, что мне эта дверь! Да, конечно… Однако она закрылась и не открывается. Аркадий не вылетает обратно, весь красный, кляня себя за нахальство и легкомыслие. Аркадий пошел в институт! Ну что же это? Что это может означать?

Который раз за эти дни я задавал себе этот сакраментальный вопрос! Который раз натыкался на внезапные провалы и преграды и не мог понять, что стоит по ту сторону — пустота или разгадка! Когда же кончится этот проклятый лабиринт, когда я выберусь на волю и смогу дать отдых своим мозгам — они ведь просто лопаются от натуги!

Аркадий пошел в институт! Неужели я неправильно рассчитал, и это «здешний» Аркадий? С чего я, собственно, начал разматывать эту ниточку? С костюма? Эх ты, Мегрэ без трубки! Да почем ты знаешь, что здесь не носят именно таких костюмов?! Ты проверял это? Ты установил хотя бы при помощи примитивного визуального наблюдения, какова ширина отворотов у пиджаков здешних граждан? Слова Нины вспомнил? А если тот Аркадий, которого Нина встретила, был сам по себе, а этот — сам по себе, тогда что? Тогда влип ты, брат, по самую макушку!

Но ругал я себя больше от тоски и растерянности. Я все же верил, что не ошибся. Очень уж хорошая у меня получилась система — такая она была стройная, такая изящная, не хотелось с ней расставаться… А если какой-то факт не укладывается в нее, тем хуже для этого факта.

Я зачем-то потрогал дверную ручку, потоптался у проходной, потом отошел в сторонку. Мне было безразлично, видят ли меня из проходной или даже из окон института. Я сейчас хотел одного — спрятаться в какой-нибудь укромный уголок и там дождаться конца всей этой истории. Пускай все будет без меня, не нужно мне славы, не нужно мне лавров, я скромный, простой путешественник во времени, я напутешествовался досыта, устал, мне бы лечь да укрыться. Вот пойду я сейчас домой, к своему двойнику, к этому благородному самоотверженному труженику, открою его комнату своим ключом — надеюсь, он не вздумал сменить замок? — и завалюсь спать. И пускай он сам разбирается во всей этой катавасии, а я уже сыт по горло!

Преотлично я понимал, что нет такого уголка, куда можно спрятаться. Не было его даже в том, «моем» мире, а здесь и подавно! Можно, разумеется, помечтать об этом несуществующем укрытии… или представить себе, как обалдеет «здешний» Борис, если явится после работы домой и увидит, что я мирно храплю на его диван-кровати… Можно еще…

Но я не успел додумать, какие еще призрачные выгоды можно извлечь из моего теперешнего положения. Дверь проходной распахнулась, с грохотом отлетела к стене, и на пороге появился Аркадий!

Он не просто вышел — он именно появился, возник, прямо-таки материализовался из черного прямоугольника дверного проема и явно нес в себе колоссальный заряд энергии. Возникнув, он стремительно обвел взглядом окружающий его мир, и я видел, что взгляд этот разыскивает меня!

Напрасно я старался исчезнуть — тихо, без той эффектности и блеска, что сопутствовали появлению Аркадия, — напрасно прижимался изо всех сил к старому дуплистому ясеню, у которого стоял: взгляд Аркадия остановился на мне, и я с тяжелым вздохом оторвался от ствола ясеня.

Аркадий, торжествующе улыбаясь, зашагал мне навстречу.

— Ну, иди сюда, самозванец! — ласково сказал он. — Иди, иди, я тебя не трону!

— Сам ты самозванец! — неожиданно для самого себя обиделся я.

— А это мы посмотрим! — все так же ласково возразил Аркадий. — Посмотрим, поглядим… — пропел он, все приближаясь ко мне. — Значит, Селиванов меня обозвал? Юрий… э…

— Матвеевич… — неохотно подсказал я.

— Именно вот, Матвеевич! И давно он у вас в институте работает?

Он подошел вплотную и разглядывал меня с холодным интересом удава, который уже загипнотизировал кролика и теперь прикидывает, как поудобней его заглотать.

— Караул! — шепотом закричал я. — Я буду жаловаться! Я до месткома дойду!

— Ты не дойдешь, — мстительно сказал Аркадий. — Тебя принесут. На носилках. В кабинет к товарищу Селиванову, и Зоя тебя перевяжет, чтобы ты не истек преждевременно кровью и не ушел от справедливого возмездия! Ясна тебе эта картина, самозванец?!

— Но почему, почему ты меня оскорбляешь? — надрывно воскликнул я. — Почему ты говоришь, что я самозванец?

— А вот потому! — веско заявил Аркадий и железной хваткой сжал мое плечо.

Вырываться было бесполезно: Аркадий на веслах развил прямо-таки стальной хват, почище любого капкана.

— Не соблаговолите ли вы, сударь, — медовым голосом пропел он над моим ухом, — пройти со мной в некий вам известный скверик, где я буду иметь честь просить вас о сатисфакции?

И с этими словами он придал моему телу нужное направление и скорость.

— Соблаговолю… — с некоторым опозданием пробурчал я, слегка упираясь ногами в тротуар.

— Иди, иди, авантюрист, иди на суд общественности, — подбадривал меня Аркадий, нажимом железных пальцев проясняя свою мысль.

Я не понял: себя, что ли, он именует «общественностью», но промолчал.

До скамейки в скверике мы дошли без особых происшествий. На песке дорожки по-прежнему лежал мой прутик. Аркадий молча усадил меня на скамейку, уселся сам рядом и лишь тогда разжал свою железную хватку.

— Слушай, Аркашенька, — вкрадчиво спросил я, потирая ноющее плечо, — а не собираешься ли ты, часом, присвоить себе функции нашего самого демократического в мире народного суда? Смотри, а то ведь у меня знакомые в прокуратуре есть…

— С каких это пор? — подозрительно осведомился Аркадий, хищно сжимая и разжимая пальцы.

— Да вот общался я недавно с одним следователем, — небрежным тоном сообщил я, — по делу о смерти некоего Левицкого… Очень, знаешь, толковый товарищ оказался, даже в хронофизике отчасти разбирается. Мы с ним просто, можно сказать, подружились, невзирая на такие печальные обстоятельства. Линьков, Александр Григорьевич его зовут…

Я болтал, искоса поглядывая на Аркадия. Выражение лица у него было странное: смесь изумления, недоверия и… и радости! Он ошеломлен, потрясен — ну это легко понять. А вот чему он радуется — явно ведь радуется, несмотря ни на что! — этого я понять никак не мог.

— Значит, он все-таки умер? — очень серьезно и печально спросил наконец Аркадий.

Я растерянно поглядел на него.

— Кто «он»?

— Ну, кто? Левицкий, ты же говоришь, — неохотно пробормотал Аркадий.

Я молчал. Очень уж странно и неприятно было слышать, как он говорит о себе: «Левицкий умер».

— Значит, умер… все-таки он умер… — тихонько бормотал Аркадий, словно говоря сам с собой. — И раз ты об этом знаешь, это случилось на твоей мировой линии. А почему же ты не удивился, когда увидел меня? Хотя понятно! Ты сообразил, что линии разрываются… давно сообразил. Интересно, что ты еще сообразил… очень интересно! А отчего он умер? — неожиданно спросил он, глядя на меня в упор.

— Снотворное, большая доза снотворного. По всем признакам — самоубийство. Но я в это не верил.

— Да, да… снотворное… — прошептал Аркадий, опустив глаза.

Он помолчал с минуту, потом тряхнул головой, будто сбрасывая невидимый груз, и снова поднял на меня взгляд. Лицо его было теперь напряженно-серьезным, почти угрюмым — таким оно бывало, когда эксперимент срывался по непонятным причинам.

— Давай откроем карты, Борис, — сумрачно сказал он. — Я тут чего-то, видно, не понимаю. Многое я реконструировал, пока за кефиром ходил… и потом… но не все. И ты, наверно, тоже?

Я молча кивнул. Я все еще не был уверен, что правильно понимаю его. Если это «здешний» Аркадий, так, собственно, что он мог «реконструировать»? Что он знал о смерти «моего» Аркадия? Какая связь между ними?

Правда, он говорил по телефону, потом ходил в институт. Может, там выяснил что-то… да нет, что он мог там выяснить, если сам «здешний»?! Вот если он «Аркадий-путешественник», тогда многое объясняется очень просто… А, надоело гадать!

— Аркадий, — сказал я решительно, — тебе это что-нибудь говорит?

И, наклонившись, быстро начертил прутиком на песке свою незамысловатую схему.

Аркадий сдвинул брови и всмотрелся. Потом молча кивнул и, отобрав у меня прутик, провел еще одну линию. Там, где она ответвлялась от второй, он изобразил большой вопросительный знак. Потом подумал еще секунду и быстро продолжил пунктир от второй линии к третьей.

Что ж, основное он понимал правильно. Кто-то, совершенно неожиданно для него, снова изменил мировую линию. Продолженный пунктир означал, что из-за этого изменения «Аркадий-путешественник» прибыл не туда, куда хотел. Попал вместо второй линии на третью. А вопросительный знак у основания третьей линии выражал недоумение Аркадия — кто же это еще, кроме него самого, смеет создавать новые мировые линии?

Сейчас я тебе объясню, дорогой ты мой! Поправлю я твой рисунок! Теперь для меня все это — задачки для первого класса. Вчера еще я бился в путанице мировых линий, как муха в паутине, а сейчас все эти переплеты и перекрестки вижу вполне отчетливо.

Я взял прутик и наклонился над схемой, чувствуя на себе напряженный взгляд Аркадия. Прежде всего нужно было убрать нелепый пунктир, соединявший сразу две линии. Дело обстояло вовсе не так, теперь я это понимал. «Аркадий-путешественник» вечером двадцатого мая 1974 года прибыл в наш институт из 1976 года — это во-первых. Его пребывание у нас породило новую мировую линию, ту самую, что на рисунке помечена цифрой II, — это во-вторых. И вот, пока он находился на линии II, беседуя с «тамошним» Аркадием, в ту же точку, в двадцатое мая, прибыл я. Это и было то третье, чего не понимал Аркадий!

Ну что ж… покажем свой переход пунктиром с точками, в отличие от путешествия Аркадия… Вот так! Стартовал я двадцать третьего мая семьдесят четвертого года и находился в тот момент на линии II. Прибыл на ту же линию, но на более раннюю точку — в двадцатое мая, того же года разумеется. И начал метаться по институту как ошпаренный: таинственного «незнакомца» выслеживал, Аркадия хотел уберечь… попутно таблетки уволок

— и, естественно, повлиял этим на все последующие события… Проще говоря, взял и сотворил мировую линию с порядковым номером III и измененным ходом событий. Например, на линии II смерть Аркадия Левицкого является непреложным фактом. Отметим ее, кстати, крестиком… А на линии III такого крестика не будет, потому что там Аркадий благополучно существует поныне. И, вероятней всего, это именно он сейчас с интересом присматривается к тому, что я вычерчиваю на песке… Теперь надо объяснить этому Аркадию — присутствующему здесь Аркадию, кем бы он ни был, — что «Аркадий-путешественник» стартовал уже не со второй, а с третьей линии. Ведь он был в институте вечером двадцатого мая, когда я появился там, горя желанием все понять и все исправить, и немедленно перевел эту дружную пару Аркадиев на другие рельсы! Покажем ему эту пару Аркадиев вот такой двойной линией от момента их встречи до моего появления. Затем мы эту двойную линию поломаем в том месте, где я прибыл в прошлое и начал творить всякие чудеса местного значения, вот так… и протянем мы ее до драматической разлуки двойников в зале хронокамер… Расставим повсюду даты, чтобы он все до конца понял. Ну, а теперь покажем ему пунктиром, как «Аркадий-путешественник» совершил переход из зала хронокамер во вчерашний здешний вечер, на два года вперед, и тут же прочертим пунктиром мой переход вслед за ним… Все!

Я облегченно вздохнул, разогнулся и поглядел на Аркадия. Он смотрел то на рисунок, то на меня с таким видом, будто я ему Сикстинскую Мадонну изобразил прутиком на песке. Он просто глазам своим не верил! Он еще раз поглядел на рисунок, снова перевел взгляд на меня — взгляд этот по-прежнему выражал безграничное изумление, — попытался что-то сказать и не смог.

— В чем дело? — заботливо спросил я. — Ты чего-нибудь не понял?

Аркадий снова беззвучно раскрыл и закрыл рот — я искренне любовался этим зрелищем, — потом глубоко вздохнул и помотал головой.

— Это ты, что ли, тут слонялся? — хрипло спросил он, тыча отобранным у меня прутиком в пунктир с точками.

Я скромно кивнул.

— Какого черта… какого дьявола тебя понесло в прошлое?! — яростно прошипел Аркадий. — Как ты вообще попал туда?!

— Ну, зачем так грубо? — с ласковой укоризной возразил я. — И нечистую силу ты совсем зря поминаешь. Я материалистически перешел, в согласии с законами хронофизики, и руководствовался при этом самыми благородными побуждениями. Тебя же спасти хотел… — невозмутимо продолжал я.

Аркадий отшатнулся и озадаченно уставился на меня.

— Какого еще меня? — подозрительно спросил он. — Ах, того… который умер… Понятно… только это был не я…

Он вдруг почти успокоился — только губы слегка подергивались да в глазах оставалось диковатое выражение.

Вспыльчив Аркадий Левицкий и самолюбив до крайности; иной раз я удивлялся, по каким мелким поводам он злится, бледнеет, багровеет, сжимает кулаки. Это плохо вяжется с его обычной скептической позой, с надменной и язвительной усмешкой. Темперамент у него буйный, вот и берет верх над рассудком.

Аркадий долго и сосредоточенно раздумывал. Потом, видимо, пришел к какому-то решению и ехидно улыбнулся своим мыслям. Я сочувственно глядел на него — пускай потешит душу, ведь последнее слово все равно за мной. Он не знал того, что знаю я. Теперь я был почти уверен, что это «здешний» Аркадий.

«Несостоявшийся покойник, — думал я, глядя на него, — что ты можешь сказать в свое оправдание, ну что?! Ты у меня в ногах должен валяться за то, что я тебя спас, утащил твои таблетки, бросая тем самым тень на свой моральный облик! А ты готовишь мне какую-то пакость… Ведь готовишь, я же вижу…»

Аркадий поглядел через мое плечо и вдруг широко ухмыльнулся. Что он там увидел? Я тоже хотел было повернуться, но Аркадий снова сдавил мне плечо своей железной лапищей и, глядя на меня в упор, сочувственно сказал:

— Самозванец ты мой несчастный!

— Сам ты самозванец и вообще ошибка природы! — отпарировал я. — Не забывай, что я тебя спас. Я ведь и назад могу все переделать, мне это раз плюнуть!