Он опустился в кресло, тяжело дыша. Мишель взял его за руку.

— Раньше я сделаю вам укол, — произнес он с неудовольствием. — Вы никак не можете оправиться после операции. Еще бы, три часа на ногах, такая напряженная работа в вашем состоянии.

— Мишель, ты начинаешь ворчать, как старая нянька, — слабым голосом сказал профессор Лоран. — Дюкло сделает мне укол, а ты займись Франсуа.

Сквозь плотно задернутые темно-зеленые шторы струился неясный, сумеречный свет. На глазах Франсуа еще белела повязка, но лицо и шея были разбинтованы.

— Франсуа, попробуй говорить, — сказал профессор Лоран. — Как ты себя чувствуешь?

Горло Франсуа напряженно задвигалось, губы открылись.

— Хо-ро-шо, — сказал он запинаясь. — Хо-ро-шо. Я рад, что могу го-во-рить.

Голос у него был чуть глуховатый, приятного низкого тембра.

— Пока довольно, молчи, — сказал профессор Лоран. — Сейчас мы проверим, как у тебя с глазами. Мишель, сними повязку. Видишь что-нибудь, Франсуа? Глаза не болят?

— Вижу все, — медленно проговорил Франсуа. — Так же, как раньше. Глаза не болят.

— Дюкло, включите за моей ширмой лампу. Теперь как, Франсуа? Почему ты жмуришься?

— Ни-чего, я уже привык. Все хорошо. Спа-сибо. Я очень рад! — Он улыбнулся.

— Тебе не больно улыбаться?

— Немного больно.

— Не двигай мускулами лица. Старайся сегодня больше не разговаривать. Будешь лежать до завтра. Глаза мы тебе опять завяжем. Завтра все будет уже в порядке.

— Я хочу посмотреть свое лицо, — сказал Франсуа. — Пожалуйста.

— Лучше бы завтра… Впрочем, дайте ему зеркало, Дюкло.

Франсуа долго рассматривал свое лицо в тусклом свете лампочки из-за ширмы. Лицо было смуглое, с крупными, правильными, чуть грубоватыми чертами.

— Это хорошее лицо. Спасибо. — Он отдал зеркало Альберу и лег, подставив голову ловким рукам Мишеля.

Профессор Лоран тяжело опустился в кресло. Он задыхался.

— Что с вами? — Альбер тревожно глядел на него.

— Ничего. Теперь уже скоро, — тихо сказал профессор Лоран, силясь улыбнуться. — Через неделю можно будет демонстрировать Мишеля и Франсуа. Потом я лягу в клинику… если вы обещаете… — Он вдруг замолчал и начал неловко сползать набок, полулежа в кресле.

— Мишель! — вскрикнул Альбер.

Мишель быстро подошел, взглянул на профессора и кинулся за шприцем.

Профессор Лоран вскоре открыл глаза, но был слишком слаб, чтоб говорить. Мишель и Альбер перенесли его на кушетку, укрыли пледом. Альбер отдернул темные шторы, в окно хлынул веселый солнечный свет, и стало страшно смотреть на лицо профессора Лорана — синее, осунувшееся, с запавшими глазами.

— Что с ним, Мишель? — шепотом спросил Альбер, подойдя к столику, где Мишель снова кипятил шприц.

По белому, безжизненно правильному лицу Мишеля скользнула горькая гримаса.

— Я ведь предупреждал профессора. — Мишель покачал головой. — Эта операция была ему не по силам. Он не должен был…

— Что же теперь делать? — прервал его Альбер. — Вы сможете хотя бы вывести его из этого состояния?

— Постараюсь, — сказал Мишель, наполняя шприц.

— А может, вызвать врача? — спросил Альбер. — Профессора можно снести вниз, там его и осмотрят.

— Запрещаю, — тихо, но внятно проговорил профессор Лоран. — Категорически запрещаю, слышите?

Альбер в отчаянии развел руками. Мишель, держа шприц, неодобрительно глядел на профессора.

— Вы напрасно отказываетесь, — сказал он. — Возможно, существуют другие, более эффективные методы лечения, которых я не знаю. Наконец, консилиум…

— Консилиум? С тобой? — бледно усмехнулся профессор Лоран.

Альбер с изумлением увидел, что Мишель вздрогнул и прикусил губы. Похоже было, что слова профессора задели его. Однако Мишель ничего не сказал. Он молча проделал вливание и ушел к своему столику.

Профессору Лорану стало немного лучше, но он был все еще очень бледен и еле шевелился. Альбер подложил ему под голову вторую подушку, отодвинул белые шторы, и воздух, свежий и чистый после утреннего сильного дождя, свободно входил в комнату.

— Обморок — это смерть в миниатюре, — тихо проговорил профессор Лоран.

— Наверное, поэтому так трудно снова приходить в сознание. Нестерпимо режет глаза даже слабый свет, и тело кажется таким тяжелым, словно на тебя могильную плиту навалили. Любопытно все же… — Он вдруг замолчал, прислушался, глаза у него стали тревожными. — Дюкло, мы совсем забыли о Поле и Пьере. Разве они еще не просыпались?

Поль и Пьер, обнявшись, лежали на кушетке. Глаза их были закрыты, но поза казалась слишком напряженной для спящих. Альбер осторожно тронул Поля за плечо, тот слегка вздрогнул, но не открыл глаза.

— Поль, что с тобой? — тихо спросил Альбер. — Ты плохо себя чувствуешь?

Поль высвободил руку из-под головы Пьера и сел. Лицо его было покрыто красными пятнами.

— Вы не смеете нас трогать, — своим скрипучим, странным голосом проговорил он. — Нас с Пьером. Мы не хотим, чтоб нас трогали. Он не хочет другое лицо. Оставьте нас в покое, мы ничего не хотим, только не трогайте нас. Мы хотим быть вместе, мы с Пьером!

У Альбера защемило сердце: вот ведь несчастное существо этот Поль! Он сказал, стараясь придать своему тону как можно больше убедительности:

— Напрасно ты так волнуешься, Поль. Никто не будет трогать ни тебя, ни Пьера, поверь мне. Профессор не хочет тебя переделывать. Да он и не может, он болен, он скоро уедет лечиться.

— Он не болен, — возразил Поль, — он переделывал Франсуа.

— Он очень устал, когда переделывал Франсуа, и заболел. Ты же знаешь, что он и раньше был болен. А теперь ему совсем плохо.

— Не надо было трогать Франсуа, — сказал Поль.

— Франсуа сам хотел, чтоб его переделали. Он очень рад. Он теперь будет говорить, и у него красивое, хорошее лицо. Завтра он будет совсем здоров.

— Пьер не хочет говорить, и ему не надо красивого лица, — упрямо повторил Поль. — Правда, Пьер, ты не хочешь, чтоб тебя трогали?

Пьер сидел на кушетке, растопырив темные неуклюжие руки, кивал головой и одобрительно мычал.

— Никто вас не собирается трогать, — сказал Альбер.

— А Мишель? — спросил Поль.

И Альбер удивился тому, какая ярость сверкнула в его мутноватых маленьких глазах.

— Мишель тоже не будет вас трогать. Да он и не умеет сам делать операции.

— Мишель все умеет, — недоверчиво проскрипел Поль. — Мишель меня не любит. Но я не дам себя переделывать и Пьера тоже не дам.

— Хорошо, хорошо, — уже нетерпеливо сказал Альбер. — Какой ты упрямый, Поль! И почему ты мне не веришь, разве я тебя когда-нибудь обманул?

— Я никому не верю, — сказал Поль, опустив голову. — Меня никто не любит, только один Пьер. Вот ему я верю, а больше никому…

— Как хочешь. — Альбер пожал плечами. — Только я никого никогда не обманывал, ты это запомни. Я не люблю врать.

Раймон вдруг проснулся среди ночи. С ним это случалось очень редко. Вся комната была перечерчена голубовато-белыми квадратами лунного света и черными тенями решеток и рам. Раймон лежал с открытыми глазами, стараясь понять, что же его разбудило. Вдруг он услышал шепот за ширмой профессора. Шепот доносился явственно: Раймон лежал неподалеку.

— Я не буду откладывать демонстрацию, не говори глупостей, Мишель! — говорил профессор Лоран.

— Если вы считаете, что у вас хватит сил на демонстрацию, то оперировать меня вы наверняка сможете, — настойчиво шептал Мишель. — Сидя. Я буду лежать на полу, на кушетке, где хотите. И ведь это проще, чем с Франсуа. Не надо менять голос, только лицо.

— Я не понимаю, что на тебя нашло. Ты же всегда был доволен своим лицом.

— Я ошибался. Теперь я понял.

— Ты позавидовал Франсуа?

Мишель молчал. Потом он с усилием сказал:

— Почему вы утверждали, что я вечен? Это ведь неправда?

— Нет, правда. Тебя можно подновлять если не вечно, то очень долго.

— А кто будет подновлять? Разве вы сами — вечны?

— Другой, кто меня заместит, — после паузы сказал профессор Лоран. — Потом тот, кто заместит его.

Опять наступило долгое молчание.

— Но лицо они мне не переделают.

— Почему же? Пластические операции в хирургии разработаны блестяще.

— Они не захотят… Они будут меня демонстрировать так, с этим лицом-маской. А разве я не человек? Я бы доказал им…

— Ты думаешь, что я скоро умру? — спокойно спросил профессор Лоран. — Скажи правду, мне нужно знать.

Раймон похолодел, услышав четкий шепот Мишеля:

— Да, это возможно. Слишком вы истощены. Или во всяком случае вы долго проболеете, будете лежать в клинике… А я…

— Понятно… — прошептал профессор Лоран. — Все-таки, Мишель, объясни: зачем тебе другое лицо?

— Я хочу быть самостоятельным. Если у меня будет нормальное лицо, я смогу ходить по улицам, говорить с людьми, и никто не догадается, что я не как все.

— Мишель, ты же не знаешь жизни. Она очень сложна и трудна. Дело не только в лице. Тебя будут принимать за сумасшедшего: ведь ты не знаешь самых простых вещей, которые знает даже маленький ребенок.

— Я подготовлюсь. Я буду читать разные книги. Буду беседовать с вашими помощниками, ведь они знают жизнь. Сделайте мне лицо, прошу вас, очень прошу! Как мне просить вас? Стать на колени?

— Это ты в книге прочел, что становятся на колени?

— Да, мне Жозеф дает книги. Он хочет, чтобы я развивался.

Раймона пробрала нервная дрожь, он натянул одеяло на голову и некоторое время не слушал разговора. Потом он высунулся из-под одеяла и снова увидел бело-голубые и черные квадраты и кресты на полу и услышал шепот за ширмой.

— А если я умру, не докончив операции?

— Я сделаю все, чтоб этого не случилось.

Профессор Лоран долго молчал. Потом сказал:

— Иди спать, Мишель! Я постараюсь выполнить твою просьбу… Черт возьми, это ты тоже в книгах научился — целовать руки?

— Не знаю… кажется, нет…

— Иди спать. Я очень устал…

Альбер был потрясен. На побледневшем лице его четко проступили веснушки, он отчаянным жестом взъерошил волосы и проговорил, глядя в пространство:

— Он его убьет! Мишель его просто убьет! Это ужасно! Что же делать?

— Надо, по-моему, отговорить профессора от операции. Он и в самом деле не выдержит. Уж очень слаб, — сказал Раймон. — Потом, надо пригласить хорошего врача. Что этот Мишель понимает, в конце-то концов, какой у него опыт!

— Да я предлагал, — в отчаянии сказал Альбер. — Профессор категорически отказался.

— Я все же попробую, — сказал Раймон.

Профессор Лоран снова отказался.

— Пока не надо. Если Мишель в ближайшие два-три дня ничего не добьется, тогда…

Раймон недоумевающе пожал плечами.

— Разве можно в вашем состоянии экспериментировать над собой? — спросил он. — Почему не посоветоваться с опытным, знающим человеком? Разве Мишель…

— Бросьте, Жозеф, — нетерпеливо прервал его профессор Лоран. — Мишель знает, что со мной, а постороннему человеку этого не объяснишь. В этом вся штука. И, вдобавок, этот врач кому-нибудь расскажет, какой интересный случай ему попался, кто-нибудь заинтересуется, начнет соображать, докапываться, и тогда…

— Но если с вами что-нибудь случится?..

— Вот Мишель уверен, что ему удастся поставить меня на ноги.

Мишель, сосредоточенный и хмурый, утвердительно кивнул.

— А знаете, что мне пришло в голову? — сказал Раймон, когда они завтракали на кухне. — Этот Мишель, он пока нарочно не пускал в ход все известные ему средства. Он ведь хотел доказать профессору, что нужно лечиться, что в лаборатории оставаться нельзя. А теперь у него совсем другие намерения. Вот посмотрите, он в лепешку расшибется, чтобы поднять профессора на ноги.

— Ну, по-моему, вы слишком высокого мнения о способностях Мишеля, — возразил Альбер. — Он просто не решился бы на такие отчаянные эксперименты. Что ж, по-вашему, профессор Лоран ничего не понимает и покорно подчиняется Мишелю? Но я боюсь другого: сейчас, стараясь поднять профессора на ноги, как вы говорите, Мишель может перемудрить с гормонами и стимуляторами. А в теперешнем состоянии профессора это может оказаться для него гибельным. Вот тут уж трудно уловить границу между дозволенным и недозволенным. Но в одном профессор Лоран безусловно прав: даже самый хороший врач, не зная, что именно довело его до такого состояния, не сможет ему помочь.

— Вам виднее, — сказал Раймон, допивая кофе. — Я вас еще вот о чем попрошу: поговорите с Луизой, объясните, что ей там, наверху, делать нечего.

— А она хочет идти наверх?

— Не хочет, очень боится, но считает своим долгом дежурить около профессора. Объясните ей, что этого не нужно. Она все равно не выдержит там…

— Я ей сам объясню! — заявил Роже, молча слушавший весь разговор. — Меня она скорей поймет, будьте уверены!

Раймон пожал плечами и поспешно ушел. Роже ухмыльнулся, глядя ему вслед:

— Видел, какую мину скорчил? Ревнует!

— Ну зачем ты его дразнишь? — с упреком сказал Альбер.

— А что мне беречь его нервы? Пускай злится. Все равно он сукин сын, и Луизе с ним будет несладко. Знаю я таких. Он только о себе и думает.

— Брось ты! — сказал Альбер. — Вот привязался к человеку! Это ты ревнуешь, а не он.

— Охота мне была ревновать! Просто мне жалко бедную девочку… Ну, что у вас там новенького наверху?

— Ничего хорошего пока. Профессор очень слаб. Поль с Пьером невылазно сидят за ширмой и ото всех шарахаются. И, вдобавок, плохо с Франсуа. Операция прошла прекрасно, а теперь у него парализовано лицо, какие-то боли в горле, он еле говорит. Мишель делает ему электромассаж, но пока лучше не становится. Профессор очень огорчен — может сорваться демонстрация. А тут еще Мишель настаивает, чтоб ему сделали операцию…

— Мишель себе на уме. Конечно, если у него будет нормальное лицо, поди-ка разбери, что он за штука. Вот увидишь — все будут думать, что человек, только чудной немного… Послушай-ка, приятель… тут вот какое дело… — Роже подумал, поколебался. — Есть для нас обоих работа. В бистро, где работает Виго, требуется официант и судомой.

— Ты уходишь? — огорченно спросил Альбер.

— Только вместе с тобой! — заявил Роже.

— Ну, я-то не уйду, ты же знаешь. А тебе, конечно…

— Ладно, я просто так сказал. Знаю, что ты не уйдешь. Да и Луизу жалко. Но добром вся эта история не кончится, уж поверь мне… Черт нас понес мимо этого милого домика! Словно не было другой дороги на улицу Тальма!

— Может, ты все же пойдешь в бистро? — нерешительно спросил Альбер.

— Не задавай дурацких вопросов. Я же сказал. Будь что будет, авось выкрутимся.

Мишель наклонился над Франсуа. Тот лежал неподвижно, из-под парализованных, незакрывающихся век виднелись белки, лицо опухло и перекосилось.

— Франсуа, ты спишь?

Из-под век показались зрачки. Франсуа еле двигал губами.

— Не сплю. Болит голова. Болит горло. — Голос у него был сиплый, очень слабый.

— Прими лекарства. Вечером опять сделаю тебе электромассаж. Это должно скоро пройти. — У Мишеля был очень встревоженный вид.

Альбер тоже стоял и смотрел на Франсуа. Сейчас Франсуа совсем был похож на человека — правда, на тяжело больного, изуродованного болезнью; но в больнице и не таких встретишь. Альбер повернулся, чтоб уйти, и увидел Поля: он настороженно и угрюмо глядел на Франсуа, вытянув длинную худую шею. Кадык его дергался, словно он глотал, руки сжались в кулаки. Встретившись взглядом с Альбером, он отвел глаза.

— Что Мишель сделал с Франсуа? — спросил он сквозь зубы.

— Я же тебе говорил: операцию делал профессор.

— Нет. Профессор болен. Он не может делать операцию.

— Не болтай чепухи, Поль, — оказал профессор Лоран из-за ширмы. — Ты же хорошо знаешь, что никто, кроме меня, не может делать операцию.

— Мишель может… он все может…

— Не болтай чепухи. Операцию делал я.

Мишель молча смотрел на Поля. Глаза его были все такими же блестящими и холодными, но лицо стало живее за эти две недели: в нем появилась какая-то нервная игра, исчезла скованность, делавшая его похожим на маску. «А ведь, пожалуй, зря он хочет сменить лицо, — подумал было Альбер, но, присмотревшись, решил: — Нет, все-таки слишком уж белое и правильное лицо. Никогда оно не будет казаться живым».

— Почему ты все спрашиваешь обо мне, Поль? — спросил Мишель. — Ведь тебе сказали, что операцию Франсуа делал не я. А тебе операцию вообще не будут делать. И Пьеру тоже. Чего ты боишься?

— Ты хочешь сделать мне операцию, — проскрипел Поль, глядя в сторону.

— Я считаю это полезным для тебя, — поучающим тоном сказал Мишель. — Жаль, что ты этого не понимаешь. Ты бы стал сильным и здоровым. А память у тебя сохранилась бы. Ведь у меня она сохранилась, когда мой мозг лежал в термостате…

Альберу показалось, что Поль сейчас бросится на Мишеля. Он поторопился прервать разговор.

— Мишель, вы же знаете, что никакой операции не будет. К чему же разговаривать о таких вещах? Вы видите, что Поль волнуется.

— Это очень глупо, — сказал Мишель и отошел.

Поль проводил его ненавидящим взглядом. Альбер вздохнул. Вся эта история ему очень не нравилась.

Профессор Лоран подозвал Мишеля:

— Попробуй добавить Бисти-1 в питательную среду Франсуа. И витамина B12… Ты не боишься операции? Видишь, как я плохо стал работать?

— Я не боюсь. — Мишель глядел прямо в глаза профессору. — У Франсуа это случайность. Все пройдет.

— Может, все же откажешься от операции?

— Нет! — выходя из-за ширмы, ответил Мишель. — Операцию я считаю необходимой.

Альбер нахмурился, увидев бледное, сосредоточенное лицо Поля; он выглянул при этих словах из своего уголка и сейчас же скрылся. Говорить профессору о своих опасениях не хотелось: уж очень он слаб. Мишель ничего не хочет понимать, твердит с высокомерным видом: «Это глупо, это нелепо, у Поля разлажена психика», — и, сколько его ни проси, не прекращает разговоров об операции… «Надо будет завтра позвонить Шамфору, посоветоваться», — со вздохом подумал Альбер.

…Все началось поздно вечером, часов в одиннадцать. Франсуа не становилось лучше; профессор Лоран, подумав, выписал рецепт и попросил кого-нибудь срочно сходить в аптеку. Пошел Роже.

Мишель включил аппарат для электромассажа. Альбер, уткнувшись в книгу, рассеянно слушал равномерное тихое гудение. Франсуа слегка стонал.

Альбер вдруг ощутил неясную тревогу. Он поднял голову. И в это мгновение мимо него скользнули за ширму к Франсуа две пригнувшиеся, как для прыжка, фигуры. Альбер вскрикнул и метнулся за ширму. Поль навалился на Мишеля и сжимал его трубку, Мишель бился и хрипел. Альбер еле разжал руку Поля, отбросил его в сторону. Потом он увидел, что Пьер замахивается на него табуретом, хотел отскочить, но Поль вцепился ему в ноги. Он успел услышать отчаянный крик профессора Лорана, а потом тяжелая тьма поглотила его.

Раймон и Луиза похолодели, услышав крики и топот наверху. Раймон вскочил, кинулся к двери.

— Я с вами… я с вами… — лихорадочно бормотала Луиза.

— Нельзя! Не смейте! — крикнул Раймон, взбегая по лестнице.

Он ворвался в комнату и на мгновение остолбенел от ужаса. За ширмой Пьер тяжелыми, равномерными взмахами заносил и опускал табурет. Ширма дымилась и тлела. Профессор Лоран полз к ширме, беззвучно открывая рот.

— Жозеф… не бейте их… — прохрипел он и упал ничком.

Раймон ударом ноги оттолкнул ширму. Пьер яростно замахнулся на него табуретом, он схватил столик, выставил ножками вперед. Поль, оскалив зубы, начал подбираться к нему сбоку. Раймон, отступая к стене, быстро оглядел комнату. Тела Франсуа и Мишеля лежали крест-накрест. Голова Мишеля была разбита и изуродована до неузнаваемости, — очевидно, это его Пьер колотил табуретом. Франсуа тоже казался мертвым, но его голову Раймон не видел, ее заслоняло кресло. Альбер неподвижно скорчился на полу у кушетки.

Над опрокинутой ширмой вспыхнули синеватые язычки огня, перебросились на штору. Пьер подходил все ближе, вертя табуретом. В эту минуту раздался душераздирающий вопль. Луиза стояла в дверях, прижав руки к груди. Пьер обернулся к ней, держа табурет над головой, и тогда Раймон изо всех сил двинул его столиком. Пьер свалился. Поль молча прыгнул, оскалив зубы, вцепился в горло Раймону. Раймон, задыхаясь, с трудом оторвал эти липкие пятнистые руки. Поль отлетел в сторону, ударился головой о стену, дернулся и затих. Раймон бросился к Луизе.

— Что вы делаете, уходите! — крикнул он.

— А-а! — закричала Луиза, отшатнувшись.

Раймон быстро обернулся, отскочил, но не успел избежать удара. Правая рука его сразу повисла, как плеть. Превозмогая боль и слабость, он, прислонившись к стене, ударил Пьера ногой в живот. Человека таким ударом можно было вывести из строя; Пьер пошатнулся, упал и сейчас же опять поднялся. «Теперь все», — подумал Раймон, со странным безразличием глядя на бесформенное темное лицо Пьера. Пьер подходил, угрожающе вытянув короткие могучие руки.

— Луиза, бегите! — крикнул Раймон.

Он не услышал ответа. На столе у окна зазвенело лопнувшее стекло, к потолку взлетел ревущий огненный столб. Раймон увидел, что на него движется облако пламени и едкого дыма, и сполз по стене, потеряв сознание.

Очнулся он от боли. Кто-то грубо тащил его волоком по полу, перебитая рука задевала за стулья. Он оказался на площадке лестницы, рядом с ним кто-то лежал. Раймон с усилием вгляделся сквозь дым, валивший из комнаты, и еле узнал Альбера — лицо его было залито кровью. У самых ступенек лежал профессор Лоран, безжизненно разбросав руки. Цепляясь за стену здоровой рукой, Раймон поднялся, кинулся в комнату. Среди огня и дыма по полу катались, сцепившись, двое. «Это Роже!» — догадался Раймон. Он подобрался к Пьеру, схватил его за трубку, плотно сжал ее. Пьер захрипел, отчаянно забился. Роже с трудом выбрался из-под него.

— Держи трубку, не выпускай! — простонал Роже, потирая горло. — Руку он мне перебил…

— Луиза! — закричал Раймон. — Боже, Луиза!

— Так она здесь! — ахнул Роже. — Какого же ты дьявола…

Он пополз в огонь, прикрывая лицо. Раймон ослабел от боли и удушья, свалился на пол, продолжая судорожно сжимать трубку. Пьер все еще бил ногами и дергался. Огонь уже подбирался к двери, дым ел глаза, Раймон задыхался.

Роже вынырнул из дымного облака, таща за собой Луизу. Волосы ее обгорели, платье тлело. Раймон привстал, рванул уже затлевшую портьеру с двери, они вдвоем плотно укутали Луизу, вытащили ее на площадку, захлопнули дверь: пламя рвалось наружу.

— А они? — Роже указал на дверь.

— Мишель убит, Франсуа, кажется тоже. — Раймон еле шевелил губами. — А из-за этих двух я не полезу на смерть. Да нам их теперь не вытащить, даже если они и живы…

Роже угрюмо кивнул и наклонился над Альбером.

— Слава богу, пока жив, — сказал он. — А Луиза?

— Не знаю. — Раймон с ужасом отвернулся от черного, не то закопченного дымом, не то обгоревшего лица, от волос, рассыпавшихся серым пеплом, подполз к профессору Лорану, взял его безжизненную руку. — Кажется, тоже жив… пока… он в обмороке.

— Надо спускаться вниз, вызывать пожарных, — сказал Роже, кашляя от едкого дыма. — Бери Луизу, я потащу Альбера, потом вернусь за профессором.

Роже обхватил здоровой рукой безжизненно болтавшееся тело Альбера и начал медленно спускаться с лестницы. Раймон с трудом поднял Луизу, неловко прижал к себе. Голова ее свисала на грудь. Раймон жмурился, отворачивался, но эта жуткая, почерневшая голова с остатками волос все качалась перед ним, даже когда он закрывал глаза. Он положил Луизу в вестибюле на диван, вслед за Роже снова поднялся наверх. Вдвоем они снесли вниз профессора Лорана.

— Я вызову пожарных, — сказал Раймон.

Он не был уверен, что дойдет, но не мог больше оставаться здесь. И надо было сообщить шефу. С трудом отодвигая засовы калитки, он обернулся: из окон верхнего этажа вырывалось пламя. Раймон открыл калитку, и навстречу ему бросились какие-то люди.

— Что у вас там? Что это?

— Вызовите пожарных! — прохрипел Раймон.

— Вызвали! Уже вызвали! — кричали ему. — Что там делается?

— Помогите мне добраться до телефона. И позовите врача, скорее врача…

— Полицию! — кричал кто-то.

— Потом полицию, сначала врача, люди умирают, — срывая голос, хрипел Раймон. — Врача, врача!

Кто-то кинулся в дом, кто-то побежал вниз по улице. Раймона поддерживала чья-то крепкая рука.

— Вы ранены… обгорели… — говорил ему кто-то. — Куда вы?

— Помогите мне добраться до телефона! — исступленно повторял Раймон.

Он почти повис на руках своего провожатого, еле втиснувшись в кабинку. Ничего не видя, ощупью он набрал номер домашнего телефона шефа.

— Катастрофа… приезжайте немедленно… — хрипел он.

— Кто это? Кто говорит? — кричал Пейронель.

— Лемонье… приезжайте, скорее… Луиза… — Он упал, не докончив фразы.

Его провожатый поднял болтающуюся трубку и быстро сказал:

— Он ранен и обгорел. Дом горит. Да, да, это в Пасси. Да, правильно. — Он повесил трубку. — Вы дойдете? Там сейчас будет врач.

Раймон не отвечал. Он был без сознания. Человек поднял его на руки и понес к дому.

Альбер с усилием открыл глаза. Все плыло и туманилось перед глазами, голова нестерпимо болела, он не мог шевельнуться.

— Что это? — прошептал он. — Что это?

Что-то гремело, звенело, яростно шипело, с гулким грохотом падало и перекатывалось. В дыму и кровавом свете двигались неясные фигуры людей. Наконец он увидел над собой чье-то лицо. «Это Роже», — подумал он.

— Роже… что это? — Он еле шевелил губами.

— Лежи, лежи, не двигайся, — незнакомым хриплым голосом сказал Роже. — Сейчас врач приедет.

— А это кто? Вот эти?

Роже не отвечал — должно быть, не расслышал. Лицо у него было черное, как у негра, губы прыгали. Альбер приподнял голову. Он лежал в вестибюле на полу. Рядом с ним, откинув голову набок и неловко подогнув ногу, лежал профессор Лоран. Альбер опять почувствовал, что все плывет у него перед глазами, его мучила тошнота, в голову будто били тяжелыми молотками, так она болела и гудела.

— Роже… он умер? — Альбер тронул его за рукав, и Роже охнул.

— У меня рука перебита, не хватайся, — прохрипел он. — Профессор? Как будто жив.

— А остальные? Погибли?

— Луиза тут. — Роже кивком указал направо.

Альбер с трудом повел глазами, увидел руку Луизы, беспомощно свисавшую с дивана.

— Размозженная рана черепа. Обломков не вижу, возможны трещины в кости. Тяжелое сотрясение или ушиб мозга, — говорил кто-то. — Что это было? Взрыв?

— Не знаю, — угрюмо хрипел Роже.

— А у вас что? Так… открытый перелом лучевых костей… ожоги… А тут что? Болит? Похоже на то, что ребра сломаны. Как у вас там, Картье?

— Открывает глаза, — отвечал другой голос. — Острая сердечная недостаточность, возможно, нервный шок. Что вы? Да я сам не знаю, что случилось! Пожар уже гасят. Лаборатория? Не знаю. Он спрашивает, где Дюкло. Кто это Дюкло?

— Вот он, — сказал Роже. — Профессор, Дюкло рядом с вами.

Альбер повернул голову к профессору Лорану. На него глянули помутневшие глаза, полные ужаса и боли.

— Они… живы? Дюкло! Живы? — шептал профессор Лоран.

— Живы, все живы, — хриплым голосом сказал Роже. — Все в порядке, слышите?

— Он опять потерял сознание. Несите его в машину. И этого тоже. Что с женщиной?

— Сильные ожоги и, по-видимому, тяжелый нервный шок. Не приходит в себя. Состояние угрожающее.

— Вызвали вторую машину? Хорошо. У этого что?

— Перелом ключицы. Ожоги первой и второй степени. Черт возьми, что тут случилось?!

Кто-то поднял Альбера, положил на носилки. Альбер застонал: голова словно на части раскалывалась. Снова уходя во тьму, он еще услышал чье-то шумное дыхание, тяжелые шаги и потом не то стон, не то крик: «Луиза! Боже мой, Луиза, моя девочка!»

— А что ты хотел? — сказал Роже. — Мы еще легко отделались. Я с самого начала видел, чем это пахнет.

Он сидел на койке Альбера, похудевший, обросший, с красными пятнами ожогов на лбу и на щеках. Левая рука его, в гипсе и бинтах, висела на перевязи.

— Я не о себе, — с трудом проговорил Альбер. — Профессор Лоран…

— Профессор? — задумчиво сказал Роже. — Что ж, он ведь и до этого был тяжело болен…

— Если б лаборатория уцелела… — прошептал Альбер, глотая слезы.

— Да, если б… А после того как погибли все его ребята… Я было соврал ему, но он скоро узнал — и сразу…

— А какой диагноз? Как объяснили врачи его смерть?

— Найдут, как объяснить, не беспокойся. Сказала сестра, что инфаркт. Очень возможное дело, что ж. Да ты не плачь. Он все равно долго не прожил бы.

Альбер не шевелился: По щекам его катились слезы. Подумать только, все погибло, все, за что профессор Лоран заплатил счастьем, здоровьем и самой жизнью.

— Ну, не плачь. — Роже откашлялся. — Я тебя вполне понимаю, дружище. Но ты сейчас об этом не думай, а то не поправишься. У тебя башка здорово разбита была, уж я-то видел. Это кто тебя трахнул? Пьер? Ну, и меня тоже он, и Раймона. Сильный был, черт! Говорил ведь я: нужно оружие. Раймон говорит: не думал уже, что живым выйдет. Задержался бы я в аптеке еще минуты две-три, и конец.

— Что Раймон?

— Раймон? А чего ему? Выздоравливает. Видал его статьи? И фотографии, подлец, ухитрился сделать. Говорит, теперь они на вес золота. Еще бы, ведь пока пожарники добрались до Мишеля и других, никого узнать нельзя было, все обгорели, как головешки.

— Почему начался пожар?

— Вот уж не знаю. Говорят, короткое замыкание. Наверное, этот чертов Пьер хватил табуреткой по включенной плитке.

— Прибор для электромассажа, — вспомнил Альбер. — Когда они набросились на Мишеля, он делал массаж Франсуа. За что они убили Франсуа, не понимаю.

— Психи, что ты хочешь! Наверное, заступился за Мишеля… Да, но кто умер, тот умер. А вот каково бедняжке Луизе!

— А что с ней?

— Как — что? Обгорела вся. Волосы сгорели, лицо все обожжено. И вообще она сама не своя. Врачи говорят — нервный шок, но это по-научному, а попросту это называется: горе…