- Эй, - Кару зову, - слуга верный. Садись давай, прокачу с ветерком.
      Рыжая на соседнем сиденье устроилась, л проделали мы с ней круг почета по дворику. Я еще на клаксон нажал напоследок и заглушил.
      На шум из дверей народ повысыпал. Глазеют, но близко подходить боятся. А рыжей хоть бы что: довольная - смотреть приятно. Особенно в вырез блузки.
      Аулей тоже вышел. Обошел вокруг пару раз и стал рядом.
      - Ну, командир, - говорю, - принимай машину. Я ведь говорил вчера, что она только у вас не заводится.
      Синеглазый усмехнулся.
      - То, что он начал двигаться, - говорит, - это очень хорошо. А скажи, Сегей, без тебя он тоже двигаться будет?
      - Если найдете, кого за руль посадить, - отвечаю, - запросто. Но только пока бензина хватит. А хватит его часов на шесть.
      - Бензин - это то, чем он питается.
      - Именно, - говорю. - Причем жрет не хуже танка и предпочитает покачественней. У вас со снабжением как дело обстоит? А то у нас неделю назад склад ГСМ к чертям собачьим разбомбили, к вам случайно ничего не перепало? Вюрден зи мих, битте, бис цур нахстен танкшелле(1).
      1 Возьмите меня, пожалуйста, на буксир до ближайшей бензоколонки.
      - А можно, - спрашивает, - посмотреть, как этот бензин выглядит?
      - Запросто, - и канистру ему протягиваю.
      Аулей в канистру заглянул, принюхался, на ладонь немного плеснул.
      - У нас, - говорит, - масло есть похожее. Довольно много. Надо ему предложить, может, он захочет им питаться.
      - Ну, это вряд ли, - говорю. - Это ж американская техника, она что попало жрать не будет. Давайте лучше пока на том, что есть, покатаемся, а то ведь мотор запороть можно элементарно, а толку?
      И тут Кара в разговор встревает.
      - А пусть, - говорит, - с ним кузнец наш побеседует. Может, он его и уговорит масло есть вместо этого бенджина.
      - Ага, - говорю, - знаю я эти уговоры, с помощью кувалды да какой-то матери, навидался. Кувалда, она, конечно, вещь в хозяйстве очень полезная, особенно когда траки на KB часто менять приходится, но, может, лучше все-таки подождем, пока бензин кончится?
      Аулей, похоже, на эти слова малость обиделся.
      - Зря ты так говоришь, Сетей. Ты свое мастерство нам показал, позволь теперь и другому мастеру свое умение испытать.
      - Ладно, - говорю, - мое дело предупредить. Зовите вашего кузнеца, поглядим, что после него останется.
      Вылез из машины, стал в сторонке. Но в душе обидно все-таки. Ну, разломают они "Додж", думаю, а мне опять на своих двоих топать. Бензином-то я где-нибудь, глядишь бы, и разжился. В кавалерию, что ли, теперь подаваться, в червоны казаки?
      Приходит кузнец. Кузнец как кузнец, первый нормальный с виду человек, которого я пока здесь повстречал. Фартук на нем кожаный, борода окладистая как он только искр не боится. Кувалду, кстати, не приволок и вообще ничего из инструментов не взял. Мне даже интересно стало - что ж он делать-то голыми руками собрался? Руки, правда, здоровые, словно две клешни, как зацапает, мало не покажется.
      Походил он вокруг "Доджа", под днище заглянул, рукой пару раз по бортам провел и ко мне поворачивается:
      - Оживи его.
      Я чуть на землю не сел.
      - Это как? - спрашиваю. - Спирта ему в бак залить?
      А Кара меня локтем в бок толкает:
      - Ты же это только что делал.
      - Что?
      Рыжая на меня посмотрела, как на слабоумного, вскочила за руль и ключ дернула. Ничего у нее, конечно, не получилось, заглохло сразу.
      - Завести его вам, что ли? - спрашиваю,
      - Ну да, - кивает, - оживить. Дурдом.
      Ладно, думаю, играйтесь дальше. Завел мотор, кузнец этот прислушался, кивнул одобрительно, сел перед радиатором на корточки и чего-то шептать принялся.
      Ну, думаю, точно цирк. Сейчас он встанет и скажет, что обо всем договорился. Тоже мне, Вольф Мессинг.
      - Он, - говорит кузнец, - согласен есть наше масло, но у него два условия есть.
      Ну, точно.
      - Первое, - говорит кузнец, - чтобы управлял им только он.
      И на меня показывает.
      Все верно, думаю, правильно мыслишь. А кто ж еще тут может? Кара, та возьмется, но - до ближайшей стены.
      - И второе. Он хочет, чтобы у него было имя. По названию одной из провинций его родины.
      Ха, думаю, а это уже забавно. Кто этому кузнецу про Америку успел разболтать, неужто Трофим?
      - Я не совсем его понял, - продолжает кузнец, - Арзона или Арзена.
      - Аризона, - говорю.
      И тут "Додж" фарами мигнул.
      Я чуть на землю не сел. А этот-то фокус, думаю, кузнец как провернул? Он же внутрь капота не залезал и вообще машины почти не касался.
      А тот довольный стоит.
      Ладно, думаю, раз я уже сюда угодил, а медперсонала пока не видно попробую сыграть по их правилам.
      - Ладно, - говорю, - тащите сюда ваше масло. И к "Доджу".
      - А ты, - говорю, - если на этом масле хоть десять метров проедешь, возьму баночку с белой краской, которая у тебя в кузове стоит, и на обоих бортах большими белыми буквами намалюю: "А-Р-И-3-0-Н-А".
      И тут фары опять мигнули.
      Черт, но не могло же мне два раза подряд примерещиться!
      - А ну, - говорю, - включи обратно. Зажглись.
      Я на всякий случай между кузнецом и машиной шагнул, носком сапога, вроде как нечаянно, землю прочертил - нет никаких проводов.
      Черт, думаю, но должно же быть всему этому какое-то нормальное объяснение. Только вот кто бы мне его на ухо прошептал, пока я тут окончательно не свихнулся.
      Нет, ну можно, конечно, радио какое-нибудь к фарам приспособить и на кнопочки себе в кармане нажимать. Только нет у этого кузнеца карманов, и руки он на виду держит. И устройства хитрого под капотом нет, только что смотрел. Разве что с блоху размером. А в оживший "Додж" я поверю не раньше, чем в радиоблоху.
      Глава 3
      Ладно. Приволокли они бочонок со своим маслом. Я посмотрел - точно, на бензин похоже, тоже прозрачное. Залил в бак, помешал еще. Сел за руль, ключ провернул - завелся! Газом поиграл - рычит вовсю.
      Черт, думаю, может, оно там все поверху плавает?
      - А ну, - говорю рыжей, - садись на мое место и вот эту педаль нажатой держи. И не вздумай еще чего-нибудь коснуться.
      Вылез, снова в баке палкой поворошил - нет, смотрю, растворилось все.
      Ну, думаю, или они мне под видом масла авиационный бензин подсунули, или... А вот про второе "или" лучше пока не задумываться. В целях личного душевного равновесия. Заглушил мотор, стою, рисунок протектора изучаю.
      А Аулей улыбается.
      - Вот видишь, - говорит, - Сегей. А ты сомневался.
      - Я и сейчас сомневаюсь, - отвечаю.
      - Право твое, - говорит, - но поскольку этот, хм, железный конь потребовал, чтобы его наездником был только ты, прими его от меня в дар. Хотя, - усмехается, - ты и так имеешь на него больше прав, чем я. Он ведь из одного с тобой мира.
      Вообще-то, думаю, что с моего мира упало, то пропало. Но Аулею, понятно, этого не сказал. А он стоит, не уходит.
      - По-моему, - говорит, - ты, Сегей, что-то обещал.
      Ну, я-то обещал намалевать в том случае, если этот тарантас десять метров на местном масле проползет. Но не придираться же к словам. Тем более, вспоминаю, что вся эта феодальная братия на клятвах слегка подвинута. И потом, чем леший не шутит, а вдруг эта жестянка и в самом деле обидится.
      Добыл из кузова кисть, баночку с краской и большими белыми буквами на обоих бортах намалевал: "А-Р-И-3-О-Н-А".
      - Ну, - говорю, - "Додж" по имени "Аризона". Постой пока, а мы посмотрим, на что ты дальше сгодишься.
      Хорошо, хоть не "Дуглас" - "Дакота". Летал-то я только один раз на связном "У-2" и то пассажиром.
      Ладно. Отошел от "Доджа", огляделся. Народу во дворе уже больше стало, попросыпались. Кто воду из колодца тащит, кто гуся за шею волочет. А в углу напротив ворот гаврики из местного гарнизона мечами машут. Одни деревянными, а другие, что постарше, настоящими, стальными. Да так, что треск и лязг на весь двор.
      И тут Кара из-за спины ехидно так спрашивает.
      - Не хочешь, - говорит, - и здесь мастерство свое показать?
      Вот еще, думаю, делать мне больше нечего. Я последний раз с деревянной сабелькой бегал, когда в третьем класса в Чапаева играли. Да и вообще толку от этих железяк, если их всех одной очередью положить можно?
      Я так рыжей и сказал.
      - Глупостями, - говорю, - заниматься не люблю и не собираюсь начинать.
      А она опять обиделась.
      - И что же, - спрашивает, - ты за воин без меча? Так и будешь с одним ножичком ходить?
      - Пока мне и ножа вполне хватает, - отвечаю. - А надо будет - я себе оружие добуду, не беспокойся. И вообще, как правильно заметил мой любимый артист Марк Бернес: "Главная деталь любого оружия есть голова его владельца".
      Гляжу, а навстречу мне один из двух вчерашних сусликов выходит, светловолосый который, Арчет.
      - Что, - спрашивает, - воин, посмотреть пришел?
      - Да нет, - отвечаю, - просто мимо проходил.
      - Проходил, значит, - усмехается, - ну-ну. А имя у тебя, проходящий мимо нас воин, имеется? Или ты его кому попало не называешь?
      - Кому попало не называю, - отвечаю, - а тебе могу назвать. Сергей Малахов. Сергей, через эр.
      - Рад познакомиться, - говорит, - Сергей, через эр. А меня - Арчет. Тоже через эр.
      - Да я уж вчера запомнил.
      Арчет опять улыбнулся.
      - Ловко, - говорит, - ты меня вчера кинул.
      - Как получилось.
      - А вот Олеф, - и на здоровяка кивает, - говорит, что все из-за того, что ты его врасплох застал.
      - Очень даже интересно, - говорю. - Он меня, значит, за плечо берет и думает, что я так и буду чуркой стоять. А если в бою ему в брюхе дыру просверлят, тоже будет жаловаться - не предупредили? Дурак он, раз такую чушь мелет, причем больший, чем я о нем до сих пор думал.
      Тут этот Олеф набычился весь, грозный вид напустил.
      - А ты у нас, - говорит, - великий Мастер, видно. Со спины бить.
      Нет, точно, олух полнейший.
      - Именно так, - говорю. - Со спины, без предупреждения и чтоб больше не встал. А грудью напролом переть - толку мало. Если, конечно, пули ото лба не отскакивают.
      Тут все заржали, а Олеф весь в багровый перекрасился.
      - Говорить у нас тут мастеров много. Жаль, в деле мы тебя вчера мало видели. Ты все больше за Карину спину прятался.
      Нарывается открытым текстом.
      Я на Кару покосился - стоит, небом любуется, носком сапога землю ковыряет, вроде не касается ее все это. А сама уши навострила.
      - Ладно, - говорю. - Хоть и не люблю я с детьми дело иметь, да, видно, уж судьба мне сегодня такая выпала - дураков уму-разуму учить. Как тут у вас - ринг огораживают или как?
      - У нас просто. - Арчет прямо аж до ушей расплылся - знает, чем дело кончится. - Кто первый пощады запросит - тот и проиграл.
      Ну, посмотрим.
      Я ремень снял, Арчету отдал. Олеф этот до пояса разоблачился покрасоваться, видно, решил. Глянул я на него - ну, думаю, ни черта ж себе он бугры наел. К гаубице б его, заряжающим. Там как за день покидаешь снаряды по полета кило да заряды к ним не легче... А он тут ваньку валяет.
      Вышел он. Ка-ак размахнулся - только воздух свистнул да волосы у меня дыбом стали. А я и не делал ничего, просто в сторонку отошел, за руку его взял и самую малость подтолкнул. Он и растянулся. Вскочил красный, грязь по роже размазывает - и снова на меня. Ну, я опять в сторону отошел и подножку ему поставил - он опять носом траншею прокопал.
      А дружки его вокруг хохочут - за бока держатся.
      Тут он и в самом деле разозлился. Кидаться больше не стал, лапы растопырил и двинулся. Я его за запястье перехватил, крутанул через бедро ох и тяжелый же, зараза, - и руку заломил. Он взвыл, дернулся - а фиг тебе, я этот захват отработал - не вырвешься.
      - Сдаешься?
      Сопит. Я нажим усилил - ни звука. Ладно, хоть так. Пощады не просит это тоже кой-чего стоит.
      - Ладно, - говорю, - живи. Ума наберешься - тогда еще раз придешь. А пока гуляй.
      Он вскочил, дико на меня глянул - и припустил так, что только пятки засверкали. Даже одежку свою у приятелей не забрал. А те ему в спину гогочут.
      Я за ремнем потянулся, гляжу - а Арчет тоже кольчугу скидывает.
      - Малолеток дурных в морду тыкать, - усмехается, - много ума, как ты сам говоришь, не надо. А если всерьез?
      Ох, думаю, достали вы меня со своими проверками. А что делать? Я когда в разведроту попал, тоже ведь не сразу своим стал, тоже присматривались брать на дело, не брать. Дело, оно и есть главная и окончательная проверка. А это все - курам семечки.
      Стал он напротив меня, поклонился зачем-то, и двинулись по кругу. Он вправо, я влево. Гляжу я на него, и чем дольше гляжу, тем больше он мне не нравится. Походка у него мягкая, кошачья, и руками он как-то так медленно машет - первый раз такую манеру вижу. К такому просто не подступишься - живо почки отобьет.
      Я вообще по всем этим мордобойным делам невеликий спец. Самбо неплохо освоил и бокс маленько. У нас в разведроте парень один есть - мастер по боксу. Правда, мы его больше как массажиста эксплуатировали. Он даже обижаться начал - что вы меня так редко на задания берете, бережете, что ли? Ну а что, автоматчиков по батальонам сколько хочешь нахватать можно, а хороший массажист, он, может, на всю армию один.
      Помню еще весной, когда мы во втором эшелоне стояли, к нам один парень из "Смерша" приезжал. Тоже приемы всякие демонстрировал, стрельбу с двух рук, маятник качал. Со стороны посмотреть - оно, конечно, здорово, да вот только немец в подавляющем своем большинстве косоглазием не страдает и с пистолетом ходит редко, а все больше норовит веером от пуза. Так что посмотрел я на все эти штуки, а сам решил - если у меня автомат будет, я тебя, голубчика, ближе трех метров живым не подпущу. А вообще-то у них своя специфика, а у нас своя. Мы тихо пришли, тихо и ушли. И выстрел в нашей работе - брак.
      Ладно, думаю, лирика лирикой, а делать что-то с этим Арчетом надо. А то мы так до вечера по кругу ходить будем.
      Решил все-таки бокс на нем испробовать. На самбо он уже насмотрелся, пока я Олефа по двору возил, и теперь будет ждать от меня чего-то в этом роде. А внезапность, как говорит наш капитан, всегда ошеломляет.
      Принял я стойку, потанцевал немного, смотрю - ага, остановился, озадаченно так смотрит. А я слева обманный выпад провел, а потом подскочил и выдал серию по корпусу. У него на миг дыханье перехватило, а я подсечку, а сам сверху - и в горло его ткнул, легонько, понятно, просто показать - убит, мол. Вскочил и руку ему протягиваю.
      Арчет за руку уцепился, встал, ухмыляется во весь рот и горло потирает.
      - Ловко ты меня свалил, - говорит. - Хорошо работаешь. Как эта штука называется?
      - Бокс, - говорю, - если что, могу показать. Но только взамен на твою.
      - Договорились.
      Я к остальным повернулся.
      - Ну что, - спрашиваю, - еще желающие есть?
      - Есть!
      Обернулся - точно, Кара.
      - Тебе что, - спрашиваю, - вчерашнего мало?
      А она на меня такими невинными глазками смотрит.
      - Так то вчера было, - отвечает, - а сегодня уже новый день. Или боишься? - и лукаво так улыбается.
      Мне-то, в принципе, все эти подначки мимо ушей проскакивают. Но уж больно она меня разозлила.
      - Ладно, - говорю, - давай. Бог троицу любит.
      Оглянулся - а олухи по сторонам заранее пасти разинули - спектакль смотреть приготовились.
      - Покажи ему, Кара, - орут, - а то зазнаваться начнет!
      Ну, хорошо, думаю, глядите. Будет вам сейчас опера в трех действиях, с горячими закусками в антракте.
      Эх, мало меня, видно, капитан учил. Сколько раз повторял: "Самое страшное на войне, Малахов, это недооценка противника. Если ты решил, что противник глупей тебя, значит, это он тебя переиграл. Запомни это хорошо, Сергей, а то ведь у тебя действие нет-нет, да мысли опережает".
      Мне бы, дураку, вспомнить, как она меня вчера об землю приложила - так нет же. Девчонка наглая, думаю, что с нее взять? Ох, и дурак.
      Смотрю - а рыжая уже сапоги стягивает. Стащила, пару раз босыми пятками переступила, а потом раз - взяла и юбку скинула и осталась в одной своей парашютной блузке. А блузка-то короткая, еле бедра закрывает. Зато ноги все на виду.
      Я на эти ножки замечательные загляделся, а рыжая тем временем кивнула, подпрыгнула и ка-ак влепит мне с разворота пяткой в грудь - я и улетел метра на два. Встал, отряхнулся, и тут на меня словно рыжий вихрь налетел. От двух ударов кое-как уклонился, третий сблокировал - и чуть не взвыл, всю левую руку до локтя отшиб, - а четвертый пропустил. Ну и снова улетел. Лежу, ножками любуюсь - вид на них снизу просто замечательный открывается, - и до чего мне снова вставать не хочется - просто слов никаких нет. А Кара вокруг меня кругами ходит, точь-в-точь как кошка.
      Ладно, думаю, ножки ножками, а делать что-то нужно. То, что она троих таких, как я, запросто раскидает - это уже и ежику понятно. Но ведь и проигрывать-то страх как неохота. Ну, думаю, раз руками не выходит, давай, разведчик, головой начинать работать. А то она из тебя сейчас котлету по-киевски приготовит, на косточке.
      Поднялся я кое-как, и только рыжая в стойку стать приготовилась - ка-ак прыгнул! И попал. Пробился за счет массы, называется. Шлепнулись мы наземь, она снизу, я сверху, и тут я ее руками за бедра обла-пил - и вверх. Как она завизжала!
      Сразу все приемы из головки повылетали. Отмахивается от меня, словно от мухи. Я ее еще по щекам легонько хлестнул и вскочил. Улыбаюсь, а внутри холодно. Ну, думаю, сейчас она меня точно по стенке размажет.
      Кара вскочила - лицо от волос не отличишь, ноздри раздуваются - лань трепетная. Та еще лань, под копыто лучше не попадаться. А вокруг хохочут.
      И опять я ее сильно недооценил. Зубами скрипнула, блузку одернула и звонко, на весь двор:
      - Спасибо за урок, учитель.
      И тоже улыбается.
      Ох, думаю, а ты, оказывается, у нас еще та штучка. Похуже шпринг-мины.
      Вообще, вся эта женская психология для меня - мрак полнейший. Никогда их не понимал, да и не пытался. То ли дело разведка, все просто, все на ладони: вот первая линия обороны, вторая, вот огневые точки, их сектора обстрела - автоматически уже все фиксируешь. А вот батарея зениток восемь-восемь на прямую наводку стрелять изготовилась, и сразу же дальше разматываешь - выставили ее здесь немцы потому, что считают это направление танкоопасным, значит, поле перед ней минами противотанковыми нафаршировано, а те три штурмовых орудия и "тигр", что за пригорком под сетками замаскированы, скорее всего, будут действовать во фланг во-он из той рощицы, недаром от их стоянки прямиком туда колея ведет. И все понятно. А с женщинами - помню, стоит одна Такая, ресницами хлопает: "Извините, товарищ лейтенант, не успела". Всего-то делов - связь проложить. Люди на передовой под обстрелом - успевают, а эта - не успела!
      Ладно. Забрал я у Арчета ремень, надел. Рыжая тоже обратно в юбку влезла и стоит. Ровно и не было ничего.
      - Ну, хватит, - говорю, - потанцевали, и будет. Ты мне лучше скажи, как тут у вас насчет завтрака?
      - А разве ты не у Аулея будешь?
      - Да знаешь, - говорю, - не привык я как-то за одним столом с командирами сидеть. Так что покажи лучше, где тут столовка для рядового и сержантского состава?
      На самом деле у нас-то в разведроте все за одним столом сидели, и офицеры тоже. Ну, так то у нас, а на новом месте, пока не осмотрелся, лучше устава придерживаться. Спокойнее выходит.
      Арчет плечами пожал.
      - Как хочешь, - говорит, - пойдем, покажу. Только еда ведь у нас похуже будет, чем у Аулея. Не говори потом, что не предупреждал.
      - Посмотрим, - отвечаю. - Мне много чего жрать доводилось.
      Вещмешок, он ведь не резиновый. Как начнешь на выход собираться каждый раз головная боль. И НЗ хочется побольше утащить, и диск лишний к автомату сунуть, и гранат. А навьючишь на себя как на верблюда - тоже ведь далеко не утащишь. Да и капитан - в землянке-то он ничего не скажет, но стоит тебе лишний раз споткнуться... Развязал, это, это, это, это - выложил, завязал. Полегчало? Вперед в дозор. Вот и перебиваешься на подножном корме. Я до войны и не знал, что все это в рот брать можно, тем более - что сам хватать буду и еще радоваться, что в брюхе не бурчит.
      Привел Арчет меня в местный общепит. Выдали мне миску похлебки, ломоть хлеба и пару овощей каких-то. Похлебка так себе, вроде баланды. Не то чтобы ее едой назвать можно, а, скорее, просто с голоду подохнуть не дает и в животе пустоту заполняет. А хлеб совсем худой. В общем, явно не ауфшнит1 и даже не фиш ин аспик2.
      1 Мясное ассорти.
      2 Заливная рыба.
      Ладно, думаю, похлебаю, может, на обед чего поприличней обломится.
      Арчет тоже себе миску взял, напротив меня сел. И рыжая тоже рядом пристроилась. Ну, она-то эту бурду есть не стала. Добыла себе где-то яблоко и грызет. Я на нее покосился - ой, думаю, ничего ж себе яблочки у них тут. Товарищ Мичурин только взвыл бы от зависти. Калибр у этого яблочка миллиметров семьдесят шесть будет, если не все сто.
      Хлебаю, а сам все на Арчета поглядываю. Странное у меня при взгляде на него ощущение в голове, словно одна шестеренка за другую не цепляется. А потом вдруг уцепилась.
      - Слушай, - говорю, - а ты ведь мне нарочно поддался.
      Он на меня спокойно так взглянул, ложку облизал и в сторону ее отложил.
      - С чего это ты, - спрашивает, - решил?
      - А с того, - говорю, - что в мышцах у тебя на груди пуля запросто завязнет. Ну не мог я такой костяк прошибить, даже если на секунду поверить, что ты и впрямь мою атаку прохлопал.
      Светловолосый усмехнулся.
      - Так и быть, - говорит, - сознаюсь. Нарочно я твой удар пропустил. Во-первых, посмотреть хотел, чего ты стоишь и чего от тебя ждать можно, а во-вторых... Если бы я против тебя не вышел, на тебя б еще с десяток молокососов полезло, вроде Олефа. Ну, а раз уж ты меня сумел с ног сбить... У одной только Кары храбрости и хватило.
      - За реноме спасибо, - говорю, - а чего я стою, это я тебе как-нибудь потом покажу. Когда автомат раздобуду.
      И тут к нам за стол еще один подсаживается. Трофим.
      - Здорово, земляк, - говорит. - А чего это ты здесь завтракаешь, а не у господина барона?
      Я на него косо так посмотрел. Вроде бы выяснилось, что никакой он не предатель, сгоряча я вчера подумал, а все равно осадок на душе нехороший остался.
      - Это у какого барона? - спрашиваю.
      - Как это у какого, - удивляется, - у господина барона Аулея Лико? Другого здесь нет.
      Ничего себе. Вот уж никогда бы не подумал. Это что ж, выходит, Матика, которая меня в постель укладывала, баронессой числится, а рыжая баронеткой, что ли?
      - Что-то, - говорю, - не очень он на настоящего барона похож?
      Тут на меня вся троица уставилась. А Трофим как будто бы даже обиделся.
      - А ты что, - спрашивает, - много баронов видел?
      - Да нет, - отвечаю, - одного Врангеля, и то на картинках. Если честно, еще одного видел, только больше мертвого.
      Лично и положил. Когда на шоссе один раз засаду устроили и легковушку со штабными расстреляли. Гауптмана из отдела связи живым взяли, а майора рядом с шофером я одной очередью и срубил. Капитан, когда потом документы с убитых просматривал, так и сказал:
      - Ты, - говорит, - Малахов, оказывается, не просто майора уложил, а барона фон Бромберга, начальника оперативного отдела 17-й танковой дивизии. Три Железных креста имел, один за Францию и два за Россию. Киев и Ростов.
      - Ну вот, - говорю, - было три, а теперь и четвертый получит, березовый. Таких крестов мне для них не жалко.
      Этим-то я рассказывать не стал. Неудобно как-то при Каре.
      - Не сомневайся, - Трофим говорит, - Аулей - барон самый настоящий. Полновластный господин замка Кроханек и прилегающих окрестностей. Я, как в 41-м сюда угодил, так в его дружине и состою.
      Тут уж мне обидно стало. Аулей, конечно, с виду мужик хороший, да и дело они тут тоже, наверно, нужное делают, но только больно уж просто этот Трофим все излагает. Будто и не жил никогда при советской власти. Я и говорю:
      - Быстро же ты, Трофим, господина себе нашел. И долго, - спрашиваю, раздумывал, прежде чем в услужение податься?
      Трофим еще больше обозлился:
      - А ты вообще кто тут такой? Нашелся, понимаешь...
      - Я, - говорю, - если уж на то пошло, старший сержант и нашивки соответствующие имею. А ты, Трофим, рядовой красноармеец, и то по тебе этого никак не видно. Вот, - говорю, - и встань-ка, когда к тебе старший по званию обращается.
      Трофим аж прямо затрясся.
      - Молод ты еще, - отвечает, - меня судить. Я в дружине барона состою. Мне даже генерал - не указ.
      Тут уж я миску в сторону отставил.
      - Во-первых, - говорю, - я тебе не трибунал - приговор выносить. А что касается возраста... Ты здесь с 41-го, а сейчас 44-й. Вот и посчитай, восемнадцать моих довоенных, да три года войны за десять. И за ранения добавь, и каждую ходку к немцам в тыл тоже учесть не забудь. Это первое.
      А второе... Ты, Трофим, что, указ о своей демобилизации видел? Лично наркомом обороны подписанный? Я тебя не в дезертирстве обвиняю, но, раз ты сам себя дезертиром не числишь, значит, продолжаешь оставаться бойцом Красной армии. И по стойке "смирно" ты передо мной станешь!
      Говорю, а сам думаю - а если не встанет? Не драку же с ним тут устраивать? Да и командовал-то я такими бородами один раз всего, когда из окружения выходили и я вместо убитого лейтенанта на взвод стал. Эх, думаю, капитана бы сюда, ему-то тоже всего двадцать шестой пошел, а как скажет что-нибудь тихим своим голосом - рысью мчишься.
      Встал Трофим. Руки дрожат, с бороды баланда на стол капает. Арчет с Карой на нас обоих смотрят - и ни черта понять не могут.
      - В самом деле, - Арчет говорит, - чего это на вас нашло? Из-за чего спор?
      - Не понимаешь - не лезь! - отвечаю. И Трофиму: - Встал. А теперь сядь. И заруби себе на носу - чьи мне приказы выполнять, я как-нибудь без тебя решу. Ясно?
      Трофим на меня поглядел, даже не со злостью, а жалостью.
      - Ох, и молод же ты, парень, - говорит. - Ох, и горяч. И ничего-то ты еще в жизни не видел.
      Достал он меня.
      - Что надо, - говорю, - то и видел. Три "За отвагу", две "Славы" и "звездочка" - иконостас хороший. Да еще два наградных листа по инстанциям ползают. Я такое видел, что тебе в страшном сне не приснится. И скажи спасибо, что не приснится, а то борода у тебя давно седая бы сделалась.
      Черт, думаю, надо же, второй раз за утро срываюсь. Сначала к рыжей пристал, теперь вот Трофима... он, как про мои награды услышал, прямо аж бледный сделался. Зря я, в общем-то, на него полез. Он-то ведь, наоборот, обрадовался - земляка встретил.
      Просто трудно сразу на другой лад перестроиться. После передовой все в одном свете видишь. И когда в тыл попадаешь, тоже поначалу привыкнуть никак не можешь,. Стоишь, бывало, перед комендатурой каким-нибудь и кроешь его про себя: "Ах ты, морда тыловая, окопались тут - гаубицей не выковыряешь, ишь какую ряшку откормил". А потом глядишь - четыре нашивки за ранение, и смотрит он на тебя с такой тоской лютой, - со всем совестно становится. Хотя и барсуков по тылам тоже навалом. Вот так первую неделю походишь, а потом уже легче, привыкаешь. У всех ведь свое место, свое задание.
      - Ладно, - говорю, - замяли и проехали. Расскажите лучше, что у вас тут за дела.
      - Рассказывать, - Арчет говорит, - долго. Проще показать. Тут недалеко.
      - Ну, пойдем, посмотрим. Пошли.
      Замок этот, оказалось, в горах стоит. Просто из-за стен их видно не было. Странные горы, не так чтоб высокие, но... я уже потом сообразил. Неестественные они какие-то, вот.
      Стоит замок; у выхода из ущелья. В другом конце ущел ья тоже стела , но не высокая, а просто завал каменный, типа баррикады, дорогу перегораживает. Впереди - мост через пропасть. Тоже странный мостик, цельный камень, словно из скалы вырублен. А пропасть под мостом - дна не видать, только туман внизу клубится.
      - Глубоко? - с праиииваю. Аулей плеч ами пожал.
      - Без дна, - отвечает.
      Я уж было открыл рот спросить: "Сколько это "бездна"?", а потом одумался. Черт, думаю, их знает, может, она и в самом деле без дна. У них все может быть.
      А дорога неплохая, широкая. И мостик этот, пожалуй, тяжелый танк выдержит.
      Вышел я на этот мостик, осмотрелся и вдруг сообразил, что мне вся эта местность напоминает. На траншею она похожа. Пропасть - окоп, а горы точь-в-точь как бруствер по сторонам. Ну не бывает в природе таких гор, под линейку сделанных.
      - Интересно, - говорю, - сами такой противотанковый ров выкопали или помог кто?
      Кара на меня опять косо взглянула. Ох, до чего мне эти их взгляды надоели, словно не они тут свихнулись, а я.
      - Пропасть, - отвечает, - это граница между Светом и Тьмой. Ее провели боги.
      Хорошая граница, думаю. Нам бы такую в 41-м. Это вам не обмелевший Буг форсировать.
      - И давно она тут?
      - С последней битвы, - отвечает Арчет. - До нее граница была в тридцати лигах западнее.
      - Вот дела! - говорю. - Выходит, она, как линия фронта, двигаться может?
      Кивает.
      - Граница, - говорит, - живая.
      Ничего себе. Стояли себе две горные цепи с пропастью между ними, а потом взяли да передвинулись от старой границы к новой. Кейтен зи, ви функционирт дизэс агрегат?(1)
      1 Не могли бы вы показать, как работает эта установка?
      - Интересно, а у темных этих, на той стороне, тоже застава есть?
      - Да.
      - Рыжая, - поворачиваюсь, - а как же ты тогда вчера на ту сторону попала и меня обратно протащить умудрилась?
      - Я, - заявляет рыжая, - путешествовала Тайными Тропами. И не спрашивай меня о них - знать это тебе не положено. И рыжей меня тоже не называй.
      - Хорошо, - говорю. - Но только слугой я тебя звать тоже не намерен. Не было у меня никогда слуг и не будет. На рядовую будешь откликаться?
      - Я - не рядовая. Это уж точно.
      - Ладно, - говорю, - Карален так Карален. Пошли, на вашу линию обороны поглядим.