Почему она не звонит?

Июнь в саду — божественное время. Выдалось несколько дождливых дней, зелень дружно пустилась в рост, и траву снова придется стричь, но все равно хорошо видны стрелки упругих листьев юкки. Она будет цвести, хотя соседи убеждали, что юкка цветет только тогда, когда ей нравится, и там, где ей нравится. Видно, у меня ей хорошо. Вчера приезжала мама. Она тяжело вздохнула, увидев сорняки на моей альпийской горке, а потом все выполола. Портулак будет красив в этом году, его мясистые черешки налились соком и густо разрослись. Я не могу найти себе места: Остапко затаилась, а заверяла, что позвонит и сообщит, как обстоят дела в нашем чудесном бизнесе. Я тщательно прячу от Адама выписки со счетов, в банк не ходила — и так ясно, что там. Тося спрашивала, куда мы поедем в отпуск и когда я заплачу за путевку в турлагерь. Адам вчера сел перед компьютером и нахмурился. У него снова что-то не ладилось. Я весь вечер названивала Остапко. Последний раз — в половине двенадцатого ночи. Никто не ответил. Начала беспокоиться без всяческих на то оснований.

Тося объявила, что не пойдет сегодня в школу, потому что и так в классе стоит сплошной смех, уроков нет, оценки давно выставлены, ребята ничем не занимаются. И она потребовала, чтобы я написала учительнице записку, потому что они решили ехать с Исей в Варшаву покупать купальник. А я решила переговорить с Улей. Пора кончать с этими теориями, что детям нужно разрешать то, что они и так сделают без нашего родительского позволения. И это Улино «соглашайся, если нет другого выхода» ни к черту не годится. Если Уля разрешила Исе не ходить в школу, это ее дело. Тося здесь ни при чем. Я позвонила подруге, настроившись по-боевому, и спросила:

— Уля, что сегодня делает Ися и почему она не идет в школу, ведь до конца учебного года еще целых две недели?

В ответ — ни звука, и только через минуту чуть слышный шепот:

— Ютка, а почему ты думаешь, что Ися не идет в школу?

Я опешила. Тоська вошла в комнату и стала делать мне отчаянные знаки руками. Я оторопела. Моя собственная дочь мне доверилась, а я, не мешкая, донесла на Исю? Моя дочь оказалась честной, а Ися ничего Уле не сказала? И как же я теперь выгляжу? Что будет с нашей дружбой? Как же теперь Исе дружить с Тосей? Что я натворила! Как же мне после этого жить? А Тося стояла передо мной в умоляющей позе, а глаза, как у серны, которую охотник взял на мушку. У меня подкосились ноги, и я бодренько в трубку:

— Я пошутила. Хотела тебе сказать, чтобы ты написала Исе записку в школу — девочки договорились поехать в Варшаву, да и чего из-за трех уроков тащиться (что это я несу такое?), ну я и подумала, что, может, удастся тебя уговорить в виде исключения...

Тося закатила глаза, что, видимо, должно означать ее благодарность мне по гроб жизни, а я разозлилась на себя, на нее, на то, что позволила собой манипулировать, и я готова была немедленно отказаться от собственных слов, но прикрыла трубку рукой и сказала дочке:

— Но до конца года не пропустишь больше ни одного дня, дай слово.

Тося в знак согласия кивнула, а Уля проговорила в трубку:

— Вообще-то я немного удивлена, потому что до конца года еще две недели, я не вижу повода, чтобы...

Я знала, что она хочет сказать, но запуталась еще больше:

— Я хотела, чтобы Тося забрала у моей мамы несколько книжек, вот я и подумала, что было бы неплохо, если заодно... Может, сделаем исключение? Ты ведь сама говорила: если нет другого выхода, то надо согласиться.

— Но у нас есть другой выход. Девочки могут пойти в школу.

— Улька, у них всего три урока! И они обещали, что до конца года отпрашиваться больше не будут. Может, так лучше для нас? Они нам во всем доверяют, если вместо того, чтобы просто прогулять...

— Возможно, ты и права, — пробормотала Уля. — Но я тебя не узнаю, Ютка.

Я тоже себя не узнавала. Положила трубку, а Тося от счастья запрыгала.

— Мамочка, как же я тебя люблю! Ты мне дашь деньги на купальник?

Разумеется, я дала.

Тося понеслась на станцию, я увидела в окно, как ее догоняет Ися, и погрузилась в минорное настроение. Какая же я старая! Ведь еще совсем недавно мне было семнадцать лет, и я мечтала о купальнике. Мне и в голову не приходило просить у родителей деньги на такие вещи, возможно, потому, что обычный купальник меня не устраивал. Мне виделся необыкновенно красивый малиновый купальник из «Певекса». «Певексы» — это магазины, в которых с незапамятных времен можно было купить на доллары то, чего не было в обычных магазинах ни на доллары, ни на злотые. Купальник стоил восемь долларов, которые я по секрету от родителей одолжила у состоятельной подруги.

О, мамочки мои, как бы я выглядела в этом купальнике! Я была уверена, что весь мир упадет к моим ногам! Я произведу фурор на пляже! А пока, то есть до отъезда, мне необходимо было вернуть долг, и потому я на целый месяц устроилась сезонной рабочей в «Хортекс».

Вот именно. А почему, собственно, Тосе не устроиться на временную работу? Почему она попросила у меня деньги, вместо того чтобы поработать помощником кондитера? Когда-то я весь июль проработала рабочей на кухне. В обязанности рабочей входила уборка, а в права — есть без ограничений все вкусные блюда, мороженое, десерты и так далее. Я пользовалась своими правами и обязанностями так усердно, что уже неделю спустя смогла вернуть долг, а кроме того, отложить на отдых в августе, когда весь мир будет лежать у моих ног. Ежедневно по вечерам я любовалась купальником, предвкушая тот миг, когда подобно богине появлюсь на нашем польском морском курорте и покорю всех на свете.

Пирожные и мороженое мне опротивели уже через семь дней. Тогда я набросилась на консервированные ананасы и крем для тортов, которые кондитеры давали нам для пробы в розеточках. Три недели пронеслись как вихрь. Ночной пассажирский поезд целую вечность вез меня на море, а купальник лежал на дне рюкзака и радовал мне душу до тех пор, пока мы с подругой, разместившись в снятой комнате, не обнаружили, что да, безусловно, здесь дешево, ибо до моря три с половиной километра.

На протяжении этих трех с половиной километров я воображала, что произойдет, когда я наконец-то надену свой необыкновенный купальник малинового цвета и как мир упадет к моим ногам и все застонут он восторга. До сих пор жалею, что путь к морю не был длиннее.

А потом... На пляже, где подруга заслонила меня пледом, я довольно долго пыталась втиснуться в свой малиновый наряд. Сначала разошелся шов возле бретельки на лифчике. Затем оказалось, что лифчик невозможно застегнуть на спине. Все врезалось, давило, тянуло. В ногах у меня лежал не мир, а лишь песок. Собственна говоря, все получилось так, как я хотела. В течение двух недель я производила фурор на пляже, купаясь в коротких шортиках и майке зеленого цвета, — наряде, который мне страшно не шел.

Я предавалась воспоминаниям о том купальнике, раскладывая разные предметы: приправы — в корзинку со специями, чистые тарелки — в стол, а грязные после завтрака бокалы — в мойку. Между делом нашла две неоплаченные квитанции, о которых совсем забыла, — они были воткнуты за разделочную доску, — и свободный поток моих мыслей снова вернулся к банкноте в сто злотых, которую я дала Тосе. Кот Сейчас запрыгнул на стол. Я тут же его шуганула — печальная история моего купальника вовсе не повод для котов разгуливать по столу! Мои финансовые запасы сократились еще на сто злотых, такова была прискорбная истина. Необходимо разыскать Остапко. Последние две ночи я почти не сомкнула глаз. Может быть, мне не следовало так опрометчиво принимать важных решений? Но я верю в порядочность людей. Она хотела оказать мне услугу. Начну работать, и плохое настроение немедленно пройдет. А может, все-таки сначала позвонить в редакцию, где работала Остапко, и что-нибудь разузнать?

В редакции «Утреннего экспресса» мне отметили любезно. Точно, такая у них работала. Увы, уже не работает. Нет-нет, к сожалению, никаких координат ее нет. А по какому делу, может быть, они мне помогут? Вряд ли. Правда, они слышали, что она вроде бы, кажется, возможно, устроилась на Бартицкой в отделе продаж. Я позвонила в справочную, мне дали номер телефона на Бартицкую. В отдел продаж вроде бы надо звонить по внутреннему 176.

Я включила компьютер, сию же минуту засяду за эти письма, но пока я брожу с трубкой по дому. Почему я не нахожу себе места? Ведь не из-за Тосиного купальника. На Бартицкой никто не подходил к телефону. Там всего лишь миллион торговых точек и отделов продаж, так зачем отвечать на звонки?

Я ждала настойчиво до тех пор, пока длинные гудки не перешли в короткие. А потом набрала опостылевший номер еще и еще раз. Я не сдамся. И наконец в трубке раздался осиплый женский голос:

— Да!

— Соедините меня, пожалуйста, с номером 176.

И тишина. А потом издалека тоскливые гудки одинокого телефона.

Я жду и жду до бесконечности, но с какой стати, как любит говорить Ренька, кто-то обязан работать в это время, то есть около двенадцати, в будний день?

Я еще раз позвонила на коммутатор. Знакомый хрип:

— Да!

— Извините, пожалуйста, вы не могли бы проверить, 176 — это номер отдела продаж? — Я говорила таким слащавым голосом, что еще чуточку — и саму стошнит.

— Если номера не знаете, так чего звоните! А я почем знаю? — Баба на другом конце провода оборвала меня резко и грубо.

— Будьте любезны, проверьте, пожалуйста, это внутренний того отдела...

— Как же я это буду вам проверять, а? — Поразительно, с каким удовлетворением это было сказано.

— А вы, случайно, не знаете, этот отдел работает? — предприняла я еще одну попытку.

— Мне не докладывают. — Негодование просто залило мне ухо, пришлось немного отодвинуть трубку.

— Я думала, вы там работаете.

— Мое дело, уважаемая, знать, что мне со станции передают, а не шататься по Бартицкой и проверять. Сами приходите и проверяйте, работают они или нет, если у вас много времени. Я-то здесь работаю, а не глупостями занимаюсь! — И треск брошенной трубки.

Мои деньги

Ума не приложу, что делать. Остапко должна была позвонить несколько дней назад. Да что там. Почти две недели назад. И ничего, и тишина. Мои неприумноженные деньги в ее руках, а мой плодящийся подобно мышам страх растет каждую минуту. Теперь я даже не могу рассказать Адаму, во что влипла, ведь у нас был уговор, что все важные решения мы принимаем вместе, а я от него скрыла такое дело. Конечно, всегда можно взять кредит в банке, который меня доконает, но мы не женаты, а значит, Адам не несет финансовой ответственности, если... Я покрылась холодным потом. Даже думать не хотелось, что было бы, если... Вернулась к компьютеру.

Дорогая редакция!

Как-то так получилось, что я всего в жизни боюсь. Не езжу даже на автобусе к матери, которая живет всего в двух километрах. Господь Бог одарил меня всеми недостатками, которые только может иметь человек. Я не смотрюсь в зеркало. Но хуже всего то, что я ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, вот-вот что-нибудь случится, правда, не знаю что. Я даже ходила к врачу, он сказал, что это невроз. Не знаю, что ото такое. Мне не хочется жить. Возможно, если бы я что-нибудь в себе изменила, сделала бы, например, пластическую операцию, все стало бы лучше. Я непрерывно мою руки, у меня уже образовались ранки, поэтому врач говорит, что у меня невроз. А вдруг я умру?

Эта женщина никому не отдала все свои, вернее не свои, деньги, и тем не менее у нее проблемы. Мне тоже кажется, что сейчас что-нибудь случится. Мне бы тоже не помешала пластическая операция. Я пошла в комнату Адама и вытащила из стопки книг одну о психосоматических расстройствах.

«Невроз — общее название для группы функциональных и пограничных психических заболеваний, возникающих под воздействием различных отрицательных социальных и эмоциональных факторов».

Например, того фактора, который я сама себе обеспечила. Когда, например, снимаешь с общего счета все деньги, не сказав ничего мужу, и вкладываешь их в Остапко. При том, что у меня нет мужа.

«Кроме часто наступающих вегетативных нарушений, не наблюдается никаких типичных изменений в физическом состоянии. Даже у самых уравновешенных людей в крайне тяжелых жизненных ситуациях могут возникнуть неврастенические реакции: потливость, покраснение, спазмы кишечника, понос, заикание, чувство пустоты в голове».

У меня появляются боли в животе, стоит подумать об Остапко. Может, это первый признак невроза? Пустота в голове. Я не в состоянии сосредоточиться ни на чем ином, кроме как на этих проклятых деньгах. Если к этому добавятся еще и спазмы кишечника...

«Подобные симптомы часто возникают в обыденных жизненных ситуациях: экзамен и так далее. Никто в таких случаях не распознает невроза, хотя описанные расстройства...»

Надо ли мне все это переписывать? Какой прок кому-то от этих знаний? Разве девушка, прочитав подобное, перестанет бояться автобуса? Уверится в том, что красива и ей не нужна пластическая операция, которая якобы благотворно действует на воспаленный мозг? Собственно говоря, почему я отдала деньги посторонней женщине, с которой мне только раз пришлось иметь дело и которая в общем-то не внушала мне доверия? Нельзя так думать. Спокойствие. Я должна ответить на это чертово письмо, человек ждет от меня помощи...

«Чаще всего невроз развивается под воздействием отрицательных эмоций, повторяющихся продолжительное время. Иногда они вызваны одним и тем же фактором, порой несколько различных причин накладываются одна на другую. В зависимости от индивидуальных особенностей нервной системы или врожденной предрасположенности невроз может развиться...»

Вот именно, врожденная предрасположенность. А у меня? Наивность? Глупость? Желание не отстать от Реньки? И чтобы Адам не обращал на нее внимания, а только на меня? Это и называется предрасположенностью?

«...в случае разного рода тяжелых эмоциональных потрясений, например, разлада с сексуальным партнером...»

Невроз мне обеспечен, и еще какой! Мой милый Адасик, Голубой, ведь я тебя и не хотела обманывать, а всего лишь взяла деньги на время для нашего же блага! Чтобы у тебя не возникало чувства вины, что ты не зарабатываешь столько, сколько Ренин муж... А может быть, я подсознательно именно хочу, чтобы ты зарабатывал столько же, сколько он? И чтобы ты был моим... Стоп.

«В этом случае, впрочем, можно говорить о страхе, то есть о таком состоянии, когда существуют вполне конкретные причины для тревоги. Трудно установить границу между физиологическим и патологическим чувством страха. О патологии мы говорим тогда, когда страх присутствует постоянно и мешает нам работать...»

В моем случае о патологии вообще нет речи. Разве страх повлиял на мою работоспособность? Ничуть. Ведь я села и работаю как ни в чем не бывало. Господи, что же мне делать, что же мне делать, Адам! Вернись с этой проклятущей работы и скажи, что бы такое умное мне написать в ответ! Я отложила письмо. Здесь должен советовать врач. Самое главное — не навредить.

Почему Азор любит Адама?

Дорогая редакция!

Вы обходите стороной важные темы, я не нашла в вашем журнале ничего такого, о чем люди должны узнавать из прессы. Вы не поднимаете серьезных проблем о тех принципах, которые указывают нам путь к правильной жизни, в том числе и в физическом плане. Например, «умеренность в привычках» полезна для здоровья (1 Тим. 3:2). А ведь если мы будем жить так, как нас учит слово Божье, то обретем счастье. И каждый, кто будет нести в себе внутреннее спокойствие, источником которого является Библия, станет хорошим мужем или женой. Вы пишете только о сексе и о том, что сделать, чтобы секс завладел всей нашей жизнью. Если вы будете и в дальнейшем работать в таком направлении, то приведете людей к деградации. Вы не несете в массы добрые, полезные, правильные идеи...

Что тут ответить? Приводит ли секс к деградации? Лично меня — нет. Но других вполне может, например, когда-нибудь деградирует Йолин супруг, тот, который, невзирая на семью... Стоп! Теперь я должна семь раз подумать о нем хорошо. Мне это дается с трудом, но Уля рассказала, что есть очень простой прием, который помогает излечить душу. Если подумаешь о ком-нибудь, что он свинья (либо иначе, потому что «свинья» зачастую лишь добродушный эвфемизм), немедленно нужно вспомнить семь его достоинств, чтобы не оставлять отрицательной энергии в космосе. Вообще-то Уля не верит ни в энергию, ни в космос, но считает, что это прекрасное упражнение, чтобы одернуть наше излишне раздутое ego,«Я», которое каждый из нас лелеет в одиночестве. Увы, семь хороших вещей, связанных с моим Эксом, а ныне Йолиным мужем, никак не приходили на ум, потому что уже несколько месяцев все положительное ассоциировалось у меня только с Адасиком. Все же я решила попытаться. Во-первых, благодаря ему у меня есть Тося. Во-вторых... как-то он достал по моей просьбе из холодильника масло, чтобы оно немного оттаяло... В-третьих... он ни разу меня не ударил. Однако потрясно получается, факт. Кроме того, он никого не убил, не обокрал. Я сбилась со счета, вернусь-ка назад. В-третьих... он получит сполна, когда Йоля лет через десять подыщет себе ровесника. И отлично! И превосходно, только, увы, будет уже слишком поздно сожалеть о том, как он поступил со своей собственной бывшей женой, которая станет счастливой женщиной!

Я широко распахнула дверь в сад. Работа дома имеет свои преимущества, особенно когда идет дождь, или мерзко на улице, или хлещет сильный ветер, или стоит зима. Но когда июнь вовсю распоясался, и солнце светит, как очумелое, и все налившиеся соком растеньица повылезали из земли, того и гляди зацветут, — работа дома требует огромной силы воли.

Прежде чем засесть за компьютер, можно не спеша пройтись к Реньке, она звонила, хотела зайти, потому что купила слишком много роз и некоторые ей не подходят. Отдаст их просто так. Может быть, она и инструментов купила с избытком, а то лопнул черенок у моих американских грабель, и вилы совсем никудышные, может, у нее и грабли найдутся лишние... Прогулка пойдет мне только на пользу, тем более что это совсем недалеко. Порой я задумываюсь над несправедливостью жизни. У этакой Реньки есть все. Настоящий законный супруг, деньги, прислуга, ей не надо работать, она ходит к косметичке и на лимфодренаж. Единственный ее недостаток — ротвейлер, огромный и черный, и то, что он еще никого не загрыз, — слабое для меня утешение.

Я заперла дом и вышла на дорогу. Мир в июньский предполуденный час восхитителен. До Реньки, наверное, метров восемьсот, но эти несколько сот метров проходят среди берез, их молодые свежие листья перешептываются у прохожих над головой. Я миновала дуб и огромную яму, в которую пару месяцев назад угодила машина Адама так, что лопнул масляный картер. Яма опасная, здесь что-то рыли, потом все забросили; глинистая, красноватая земля становится коварной после дождя. Именно поэтому Ренька получила от мужа внедорожник! Я остановилась у ее ворот. Азор, ее очаровательный ротвейлер, носился вдоль сетчатой ограды. И не лаял. Я позвонила. Ренька, в зеленом платье, побежала к калитке.

— Юдита, как я рада, что ты зашла!

— Запри собаку. — Я стояла у калитки не шевелясь. — Я пришла за розами, которые ты обещала...

— Розы тебя дожидаются, а Азора оставь в покое, он еще никогда никому ничего не сделал!

Слабоватый аргумент. Мой Эксик тоже до определенного момента никогда ничего мне не делал.

Ренька закрыла Азора в большом боксе где-то в углу сада. Не знаю, почему собаку назвали Азором. Азор — эта кличка как бы сама собой подразумевает маленькую хорошенькую дворнягу, а не убийцу с огромными зубами и зловещей мордой.

— Без истерик, — заметила Ренька, — ты одна так на него реагируешь. И он начинает нервничать. Адам, например, вообще его не боится... — Ренька собрала свои рыжие волосы, закрутила в хвост и забросила за спину. Она потрясающе хороша, и я бы предпочла, чтобы она говорила о своем муже, а не о моем Адаме. — Пошли, выпьем мартини со льдом. Ужасно жарко.

Мартини? Со льдом? С утра? В будни? А почему бы и нет. Можно и это попробовать. Я послушно последовала за Ренькой в дом. Гостиная у нее по меньшей мере метров сорок. Я отношусь к этому уже спокойно. Но самое красивое, что у них есть, — ванная комната. Когда соседка мне ее показала, я, ей-богу, чуть не лишилась чувств. Мамочка родная, как во сне. В углу джакузи, душ, углубленный в пол, — спускаешься по ступенькам, — пара огромных плетеных кресел, дверь в сауну и сама сауна, рассчитанная на пятерых. Поперек зеркала, которое занимает всю стену, висит белая гладкая полка, а на ней целый парфюмерный магазин. Предмет моей большой зависти. Если бы у меня были такие кремы и такие духи, я бы уж точно выглядела, как Тося.

Ренька, несмотря на то что стоял погожий июньский день, была не в настроении. Она налила мне мартини, добавила кубики льда и повела меня в сад. Мы устроились на шезлонгах.

— У меня ни на что не хватает времени. — Вздохнув, Ренька снимает зеленое платье. Под ним купальник, тоже зеленый. Она уже загорела, что вызывает у меня прилив легкой зависти. Если б она была хоть чуточку полноватой или если б у нее был целлюлит, небольшой, едва заметный, мне было бы намного проще это перенести, хотя, по правде сказать, я не желаю ей, упаси Боже, ничего в этом роде.

— У тебя не хватает времени? — И мои губы ощутили холод мартини. Вот это называется жизнь. Неумеренность в радости.

— А ты как думала? За всем этим следить. — У Реньки на пальце засверкало золотое обручальное кольцо, когда она жестом обвела свой будущий сад.

Комментарии излишни. Как объяснить абсолютно счастливой женщине, что у нее есть все, что душа пожелает? Она может следить за собой, спокойно любить своего мужа, думать о будущем, творить добрые дела в этом мире, потому что ни постоянная работа не заставляет ее отлучаться из дома, ни отсутствие денег — тревожиться и заботиться о том, что будет завтра. В отличие от меня небо ей с овчинку не кажется, как только я вспоминаю об этих чертовых, размножающихся таинственным образом злотых, марках. Но не буду думать об этом. Завтра же поеду в Варшаву и хотя бы из-под земли добуду Остапко.

На забор над разобиженным Азором села сойка и начала его дразнить. Азор, распластав свою массивную тушу, лежал на боку и делал вид, что глупая птица его совершенно не интересует. Сойка, изогнув шейку, начала мяукать, как кошка.

— До чего забавные эти звери, — сказала я Реньке.

— Какие? — Ренька подняла глаза от бокала, она уже выпила мартини, который я с таким наслаждением медленно потягиваю.

— Ну, твоя собака и сойка.

— А-а-а, — пренебрежительно отмахнулась Ренька. — Взял бы ее и поймал.

Любопытно, сколько раз такой душегуб может поймать одну и ту же сойку.

— Да ты что! — возмущаюсь я. — Мой Борис знает, что на птиц нельзя охотиться. Ты должна Азора тоже приучить.

— Собака за птичками, собака за женщинами, — бессвязно сообщила Ренька и поднялась с шезлонга. Направилась к дому — легкая и стройная. Через минуту вернулась с бутылкой мартини и льдом.

— Нет-нет, мне сейчас за работу, — улыбнулась я.

— Нет так нет. — Ренька взглянула на меня осуждающе. Во всяком случае, мне так кажется. — Вот прикинь — ты сидишь, уткнувшись носом в свой компьютер, а жизнь проходит мимо. Посмотри, как ты выглядишь. Совсем не следишь за собой. Все женщины думают, что будут вечно молодыми.

Не понимаю, с чего это она. Выгляжу так, как выгляжу. Да, несомненно, мой вид оставляет желать много лучшего, но в конце концов Элла Фицджералд тоже не была красоткой. Правда, пела она лучше, чем я. Зато была старше.

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Знаешь ли, когда появляется новый мужик... С мужиками никогда до конца неясно. Займись-ка собой. Я уже это слышала.

— Странно, но Тося сказала мне то же самое.

— Вы просто ненормальные, — раздраженно бросает Ренька. — С любой темы перескакиваете на детей. А вот знаешь, что я тебе скажу... — Ренька наклонила бутылку с мартини и плеснула себе в бокал золотистую жидкость. —...жизнь заключается не только в детях. И не в мужчинах. На мужиков положиться нельзя. Адам, кажется, ездил в Наленчув, а ты оставалась одна? Надо быть бдительной. — Она перешла на шепот, а меня пробрала легкая дрожь.

Я не совсем понимала, к чему этот разговор. Что за намеки? Неужели она хочет сказать, что если мы живем с Адасиком без росписи, то я хуже ее? Я-то прекрасно знаю, что брак, увы, вовсе не является надежной гарантией. Он создает еще больше сложностей, потому что приходится разводиться, вместо того чтобы просто расстаться. Но мне показалось, что Ренька говорила это вполне доброжелательно. И все же хотелось бы вернуться к письмам. У меня много работы. И опять же не так уж и сильно я боюсь потерять Адама.

«Если начинаешь бояться, что твой партнер...»

— Мне пора. — Я встала с плетеного кресла и горячо поблагодарила ее за мартини.

— Я искренне советую тебе, начни следить за собой, пока еще не поздно... — Ренька протянула мне черенки.

Злющая баба. Хотя и моложе меня. Ну что же, у меня по крайней мере характер лучше. Увидев меня, Азор встал и сделал стойку. Ведь правду говорят: какова собака, таков и хозяин. Мой Борис все-таки дружелюбное создание, хотя иногда делает глупый вид. И соек он любит.

Я побрела домой, полная какой-то неясной тревоги. С запада над горизонтом двигалась череда темных туч. Только захочешь насладиться погожим летним деньком, как тут же погода начинает портиться. Что имела в виду Ренька, втолковывая, что я должна следить за собой? И почему она считает, что на мужчин нельзя положиться? И при чем здесь Адасик, который поехал с детьми в Наленчув? Скверная баба.

Я вовсе не думала возвращаться домой, а зашла к Уле. Она как раз приехала с работы и стояла над тестом для вареников. Ее Даша, спокойный и добродушный боксер, набросилась на меня с безудержной радостью.

— Даша, место.

Я не понимаю, как это у Ули получается. Она приказывает собаке тихо и мягко, и та перестает бросаться на меня, медленно утекает на терраску и начинает во все глаза следить за бабочкой. А я ору на Бориса, но он все равно делает что хочет. Напрасно она велела Даше лежать, ведь как приятно, что хотя бы собака тебе рада.

— Ты чего не работаешь? — Уля невозмутимо месила тесто, а у меня сразу же появились угрызения совести, ведь я не умею готовить вареники.

— Ходила к Реньке.

— О, что там у нее?

И что же мне Уле сказать? Что Ренька в сговоре с моей Тосей и обе желают посеять тревогу в моей душе и что бритвенные принадлежности в доме — далеко не достаточное условие того, чтобы союз был прочным и счастливым? И что я в любой момент могу надоесть Адаму? И в этой связи мне следует что-то срочно с собой предпринять, только я не знаю, какие возможности изменить что-либо в себе имеет женщина в моем возрасте? Которая, кроме того, еще должна быть очень осторожной, чтобы не стать зависимой от мужчины, не мчаться на каждый кивок, прикидываться, что живет своей жизнью, не ждать на обед, на ужин, не заглядывать с любовью в глаза и не торчать все время дома, а уходить, иметь свой круг знакомых и так далее? Единственное, в чем я совершенно уверена, — она (то есть я) ко всему прочему не должна принимать опрометчивых финансовых решений.

Увидев, что на этот раз ничего нового я не узнаю от Ули, я пошла к себе, включила компьютер и ответила на последнее письмо. По правде говоря, эта женщина права. Если бы люди в своей жизни руководствовались исключительно любовью, верой и надеждой, а также сохраняли умеренность и душевное спокойствие, мир был бы лучше. Начал моросить дождик. Капельки стучали по жестяной крыше, Тося промокнет, возвращаясь из школы, Адам поехал на машине. Это же надо — всего час назад стояла прекрасная июньская погода. Ни на что нельзя рассчитывать на этом Божьем свете. Почему Ренька столько говорит об Адаме? А может, он ей нравится? Артур, муж Реньки, целыми днями занят. Ренька, похоже, скучает. И почему Азор любит Адама? Я не заметила этого. Может, Адам бывает в этом доме без меня? Стоп. Срочно за работу.

Дорогая читательница!

Я совершенно с Вами согласна. Очень многие считают, что необходимо соблюдать умеренность во всем, что касается радостей жизни. Я полностью с Вами согласна, что, если бы наши журналы не использовали секс как хорошо продаваемый товар, измены случались бы реже. Внутреннее спокойствие — товар не столь ходовой, как погоня затем, что скрывается за поворотом. Однако я боюсь, что рекламодатели быстро бы отказались от финансирования какого бы то ни было журнала, если бы люди вместо того, чтобы покупать и иметь, начали мыслить и существовать. К сожалению, Вы переоцениваете мое влияние на содержательную сторону прессы. Я покажу Ваше письмо главному редактору, может быть, он сделает соответствующие выводы... Горячий привет от имени всей редакции...