Никогда в жизни

Адам приехал в восемь. Я встретила его, затем попросила Тосю, чтобы нам не мешала. Адам крутил в руках упаковку пива, собираясь ее открыть, но я и его предупредила, чтобы не открывал. Ведь не поведет же он машину под хмельком.

Он сел напротив меня, я закрыла дверь в прихожую, Борис растянулся под столом. Становилось душно. Адам смотрел на меня серьезно, и я поняла, что не могу начинать с претензий, первым долгом надо признаться в своих похождениях, ему не нужно было мне ничего объяснять, все уже решено, оставалась только формальная сторона дела.

— Я хотела тебе сказать, что взяла наши десять тысяч, на счете сейчас только две с половиной, остальные отдам, как только заработаю, возможно, это затянется, — выпалила я на одном дыхании, мне было уже все равно, лишь бы с этим покончить.

— Я знаю. — Адам вздохнул с облегчением. — Господи, я уже переживал, что ты мне никогда об этом не скажешь! Может, объяснишь, что произошло?

О, если бы он меня любил... Боже... Мы могли бы быть так счастливы! Но он даже не разозлился.

— Прости меня. Остапко предложила мне заняться бизнесом, я не хотела тебе об этом говорить. Ну и плакали наши денежки. Но ты не волнуйся, я тебе все верну.

И только теперь до меня дошло, что ему все известно. Откуда?

— Глупышка, — успокаивал Адам, и если бы я не догадывалась, что еще нежнее он обращается к другой, то растаяла бы как воск, — ведь именно потому я заключил договор на радио, чтобы ты не убивалась из-за денег.

И он перехватил мой взгляд, подошел ко мне, хотел обнять, я отстранилась, он удивлен, не понял, что и мне все известно.

— Как ты узнал? — спросила я, хотя мне это в общем-то было безразлично.

— Когда ты уехала в Берлин, Шимону срочно понадобились деньги на поездку, я пошел в банк, ну и...

— И ты не спросил меня, почему я растратила наши деньги? — Мой голос прозвучал безжизненно.

Что он еще придумает, чтобы продемонстрировать, какой он безупречный человек?

— Нет... — ответил Адам, слегка запнувшись. — Ты уже взрослая и сама решаешь, что тебе делать. Видно, у тебя были основания, чтобы мне об этом не говорить.

Ах, вот так-то. Взрослые люди живут вместе, но у них могут быть основания, чтобы быть неискренними, утаивать друг от друга важные вещи, лгать и обманывать. В этом и заключается их взрослость. Значит, я могу украсть наши общие деньги, а он может спать с моей подругой. Благодарствую.

— И тебя это не интересовало?

— Если бы ты захотела, то рассказала бы, не так ли?

— Я сглупила. Остапко меня надула. Обокрала. Она не вернет тех денег, тебе придется подождать, пока я не заработаю, может, так быстро и не получится, — повторила я.

— Ой, Ютка, — проговорил Адам, а его голос по-прежнему отливал бархатом. — Может, в следующий раз ты мне хоть на ушко шепнешь? С этим чудотворным бизнесом надо быть очень осмотрительной. Ладно, как-нибудь выпутаемся.

Иуда. Сил не было его слушать, я хотела, чтобы он поскорее собрал свои вещи, ушел и никогда не возвращался.

— Тебе не надо переживать, потому что...

Домофон разгуделся, как ненормальный. Борис встал у дверей, завыл. Адам поднялся.

— Я тебе тоже давно хотел кое-что сказать, но ты меня избегала... — Адам обернулся от двери. — Ты кого-нибудь приглашала?

Я втянула голову в плечи. Какое благородство. Какая забота обо мне. Какое великодушие. Такая жизнь вызывает у меня уже только отвращение. Во всем сквозит фальшь.

И в эту минуту я услышала оживленные голоса в прихожей, волосы у меня встали дыбом. Ренька и Артур. Как она посмела сюда прийти?

Я вскочила, и меня захлестнула волна бешенства. Не стану сдерживаться, не буду милой, всепрощающей, благородной идиоткой! Все им выложу! Если Артур пребывает в неведении, так наконец-то узнает. Ренька влетела в комнату с букетом цветов и мне, остолбеневшей, эти цветы вручила:

— Поставь их в воду, это для Адама, он не знает, где у вас стоят вазы! Я так счастлива! Так счастлива!

Ну-ну. Наглость имеет свои границы, но в этот миг она перешагнула их на все три тысячи километров.

А затем в дверях появился Артур. Таким я его никогда не видела. Глаза горели, он похлопывал Адама по спине, в другой руке держал шампанское. Протянул бутылку мне:

— Отпразднуем. Ну, старик, можно считать, ты стал отцом нашего ребенка!

У меня подкашиваются колени. Уж не сцена ли это из какого-нибудь американского фильма? Артур, муж Реньки, является ко мне с шампанским, чтобы выпить за отцовство своего дружка со своей неверной женой в компании обманутой подруги жизни будущего папаши?

— Доставай бокалы, Ютка, я ужасно рад! — воскликнул Адам, и действительно глаза у него сияли. Ренька бросилась Адаму на шею.

Артур стоял рядом с таким видом, будто собирался сделать то же самое. Мне стало не по себе. Я, вскинувшись, понеслась в ванную, расталкивая всех по пути. Наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой. И в это время почувствовала, как кто-то дотрагивается до моего плеча. Я не закрыла дверь. В зеркале отражалось взволнованное лицо Реньки.

— Что с тобой, Ютка? Ты вдруг так побледнела...

— Ты беременна? — спросила я тихо. Ренька села на край ванны.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Вот еще — она мне будет отвечать вопросом на вопрос!

— Все в порядке. Ты беременна от Адама?

Ренька посмотрела на меня изумленно, а потом расхохоталась. И впрямь смешно, дальше некуда.

— Ю... Ютка, — силилась произнести она. Никто не имеет права так меня называть, кроме Ули и Адама, а теперь только Ули! — Да ты... да ты... в своем уме?

И там, в ванной комнате, я узнала обо всем. Как Ренька много лет лечилась, потому что очень хотела иметь детей. Этот дом они для того и построили в деревне, чтобы поменять климат, воздух, избавиться от стрессов. Она лечилась десять лет. Не говорила, потому что мы с Улей без умолку болтали о детях, а у нее сердце разрывалось на мелкие части. Она была нам как бы чужой. И Артур стал от нее отдаляться, когда она его попросила, прочитав у меня письмо, пришедшее в редакцию, чтобы он обследовался. Потому что Артур не хотел сдавать анализы. Но поскольку я написала той женщине, чтобы она уговорила приятеля мужа, то и она решила обратиться к Адаму, чтобы тот побеседовал с Артуром, ведь Адам почти психолог, иначе говоря, почти врач. И Адам с ним встретился. И оказалось, что это Артуру нужно принимать какое-то лекарство, а сейчас все отлично, потому что уже три недели, как она забеременела, а сегодня они ходили на УЗИ, и уже виден, различим малыш, и они пришли поблагодарить Адама, который просто потрясающий, и он станет крестным отцом, а я могу быть крестной мамой, и они безумно счастливы!

У меня голова пошла кругом, как же так? Ведь Рень-ка должна была встречаться с Адамом в Варшаве.

— Да никогда я не встречалась с ним в Варшаве, ты что, ненормальная? — возмутилась Ренька. — Мне было бы неудобно перед тобой.

Но я должна была разобраться во всем до конца. А эти чертовы духи фирмы «Кензо»?

— Я не пользуюсь этими духами, могу тебе их отдать, — заявила Реня и потащила меня в комнату.

— Адам, с какой это рыжеволосой видела тебя жена Конрада? — спросила я с порога. У Артура в глазах мелькнул испуг. Кому же приятно участвовать в домашних разборках. Адам смотрел на меня изумленно.

— С рыжей?

— Жена Конрада мне сказала!

— А-а-а. — Его лицо прояснилось. — С Тосей. Мы встретились на вокзале, когда Тося уезжала на море.

Я ощутила себя дирижаблем, из которого улетучился гелий. Еще миг — и упаду, и разобьюсь в пух и прах. Ну естественно, Тося тогда была рыжей, около трех недель.

— А те духи? Когда ты пришел ночью? От тебя несло «Кензо»!

Не обращая внимания на их перепуганные лица, я подбежала к тумбочке, вскрыла упаковку с духами, которые собиралась сама себе подарить на Рождество, и подсунула их под нос Адаму.

— Этими!

— Прекрасный запах. У нас на радио так пахнет Мариоля.

— Прекрасный запах! От тебя несло этим, как...

Адам подносит руки к ушам и смотрит на меня, вздернув брови.

А я в эту минуту вспомнила, как выглядят наушники, в которых прослушивают записи. Толстые, мохнатые, пухлые. Если женщина сильно надушена, они непременно пропитаются этим ароматом. Ни один мужик, который изменяет, не принесет с собой чужой запах. Хоть в луже, но он умоется, если не хочет, чтобы другая женщина догадалась об измене. А этот пришел и благоухал как ни в чем не бывало.

Я опустилась в кресло, Адам состроил гримасу Артуру, мол, извини, старик, уж эти женщины. Я не в обиде. А потом кто-то постучал в окно, и Адам открыл дверь на террасу. Кшисик вошел, улыбаясь во весь рот.

— За что пьем?

— За нашего ребенка, — сообщил Артур и обнял Реньку.

Ну до чего красивая пара! Потом мы позвонили Исе и Агате, Тося спустилась сверху, Адам налил всем понемножку шампанского. Потому что это такое событие, в котором могут и даже должны участвовать семнадцатилетние дети. И внезапно шумно и весело стало в нашей большой комнате, которая вовсе не большая. Адам каждый раз, когда мы встречались взглядом, с недоверием покачивал головой.

— Я просто сражен наповал! — прошептал он, подходя ко мне с шампанским. — Думаю, мне за тобой не угнаться. Неужели ты и впрямь считала, что я с Ренькой? Ах ты моя сладкая, да если бы я захотел...

А я совсем не хотела слушать, что бы он сделал, если бы захотел.

Ися подняла свой бокал и смотрела на отца.

— Я еще маленькая, а ты меня спаиваешь, все расскажу маме.

— Ну! — обрадовалась Агата, опрокидывая свою порцию.

— За новую жизнь, — поднял тост Кшисик, опрокинул бокал, а потом суровым тоном обратился к дочерям: — Так вот, с сегодняшнего дня у вас новая власть. Мужская, а не бабская. В этом доме брюки ношу я, ясно? И теперь так будет всегда!

Тут Агата поставила свой бокал на стол и прервала отца:

— Папа, но...

— Не перебивай, когда говорят мужчины! — одернул ее Кшись и сделал очень грозную мину.

— А мама об этом знает? — Агата взглянула на отца и улыбнулась.

— Кому-то придется ей об этом сказать. Только не мне. Я боюсь, — прыснул Кшись.

Я смотрела на лица друзей в своем собственном доме, на девочек, Исю, Тосю и Агату, у которых уже второй день одинаковый цвет волос — что-то наподобие фиолетового, — на лучезарную Реню и счастливого Артура, на Кшисика, который взял в руки гитару, на Бориса, который сидел, не сводя глаз с Адама, на Сейчаса и Потома, взобравшихся на подоконник с намерением поскорее удрать в сад, и думала, что я самая счастливая женщина в мире. При условии, разумеется, что я помню об этом и не загоняю себя в угол.

Но вечером, когда в первый раз за последние несколько недель смогла безмятежно прижаться к Адасику, я услышала:

— Ютка, но я тебе тоже кое-что хочу сказать. Нам надо расстаться.

Перед глазами промелькнули Анна Каренина, спешащая на вокзал, дочь гондольера с шестипалой ладонью, машущая с Большого канала, Агата, бросающаяся под трамвай, Джульетта, вонзающая в себя кинжал, потому что Ромео, конечно, один вылакал всю отраву, не оставив ей ни капли, обнаженная Маргарита верхом на борове, а потом спокойно, не отодвигаясь от него, я спросила:

— Почему?

— Мне предложили на полгода стажировку в Чикаго. Это невероятная возможность для моего профессионального роста. Я хочу поехать. Уже пришло подтверждение...

Он решил это сам, без меня. Ну что же, он не обязан считаться со мной, я даже ему не жена.

И в эту минуту я осознала, что люблю его, потому что откуда-то снизу, от сердца, во мне разлилось радостное тепло. Я знаю, что Адам всегда восхищался чикагской социологической школой. Чувствую, что он, должно быть, безумно доволен, и радуюсь оттого, что рядом со мной находится счастливый человек. Я крепко прижалась к нему, а Голубой обнял меня, и никакие слова были не нужны.

— Но прежде я хотел бы тебя кое о чем спросить. — Адам прошептал мне это прямо в ухо. — Я уже говорил об этом с Шимоном и с Тосей... Потом, когда я вернусь... мы могли бы подумать... ты не могла бы подумать... — Впервые с тех пор, как мы знакомы, Голубого не слушался язык. — В общем, не настало ли время, чтобы на почтовом ящике появилась наша общая фамилия?

Я лежала неподвижно и не находила что ответить. Знала только, что он поедет и что ему надо ехать. И то, что мы вместе, никоим образом не должно нас никак ограничивать.

Но жениться? Разве это обязательно? Ведь после свадьбы начинаются сплошные проблемы.

— А потом сердце в гипсе? — вырвалось у меня невольно.

— Малышка, оно у тебя сейчас в гипсе. Я другой, не сравнивай с тем, прежним. Неплохо было бы пройти курс специальной терапии, но это тебе самой решать, я не стану уговаривать. Все дело в проекции и трансформации. Поступай как знаешь. Ты сама себя порядком изводишь, поскольку беспрестанно сравниваешь с кем-то и боишься на что-то решиться. И по-видимому, тебя точно так же пугает любое лечение, которое могло бы все поставить на свои места.

Я боюсь? Чего здесь бояться? Замужества? А зачем мне оно? Зачем мне свадьба? Никогда в жизни. Это уж точно.

Нет, наверное, все-таки нет.

Нам и так хорошо...

Надо будет устроить грандиозный прием. Пригласить Гжесика, Улю, Кшисика, Реньку с Артуром, Маньку — я ведь даже не знаю, что там у нее, — всю редакцию и главного. Терапия? На черта мне какая-то терапия? Почему он думает, что я не решусь на лечение? Чего я испугалась? А Тося должна прийти с Якубом? А с кем приедет Шимон? Терапия... Интересно... Я ему еще покажу...

Свадьба? Через полгода?.. Еще уйма времени...

Подумаю об этом послезавтра.

1.

Старый город — исторический центр Варшавы. — Здесь и даме примеч. пер.

2.

Руки вверх (нем.).

3.

Служба эвакуации (нем.).

4.

Пока (нем.).

5.

Мазурские озера, живописный центр отдыха на северо-востоке Польши.

6.

Библейскому имени Юдифь соответствует польское Юдита.

7.

Без подготовки, впопыхах (лат.).

8.

Лазенки — один из самых известных и красивых варшавских парков.

9.

Намек на драму С. Беккета «В ожидании Годо».

10.

Связи с общественностью (англ.).

11.

VIP — очень важная персона (англ.).

12.

«Фиддлер» — хорошо известная в Польше еврейская водка с пробкой в виде ермолки, к которой подвешена музыкальная открытка с записью популярной песни «Если б я был богат».

13.

Отлично, грибы! (англ.)

14.

Картошка с... (фр)

15.

Старый, непрестижный район Варшавы.

16.

Срочно (лат.).