Ты должна что-то с собой сделать

Ну и в довершение всего сам Адасик сказал мне:

— Ты должна что-то с собой сделать!

Я издала стон, это было подобно приказу взглянуть на небо. А ну-ка попробуйте задрать голову вверх, когда что-то вступило в шею! Абсолютно невыполнимо. Не пойму, почему из всех, кого я знаю, только у меня что-то не так с этой шеей. Может, потому, что я часами сижу за компьютером вместо того, чтобы, например, играть в теннис. Ежедневно. Независимо от времени года. Разумеется, я бы и сама предпочла погонять мячик на корте, а не маяться перед экраном! Утешаю себя тем, что у других еще хуже. Вот, к примеру, моя приятельница из соседней редакции. Их начальник стер им все игры в компьютере. Неужели главному редактору больше нечем заняться?

Адасик отправил меня к врачу. Ну и, само собой, выяснилось, что у меня дегенеративные позвонки. Сначала мужчины-дегенераты, а потом дегенеративные позвонки.

Адам вчера приехал с книжкой весьма поучительного свойства на тему позвоночника. Жирным шрифтом, черным по белому на обложке значилось: «Ключ к здоровому позвоночнику — полная его подвижность. Сидячий образ жизни приводит к тому, что позвоночник утрачивает гибкость». И так далее. А внутри перечень упражнений. Делать нечего. Решила их выполнять. Без кассеты, с книжкой в руках. Движение — это здоровье. Извольте. После девятичасовой вахты у компьютера мне надо и о себе позаботиться.

Облачившись в спортивный костюм, я легла на пол в исходную позицию. Лежу «на правом боку, голова — на правой руке, согнутой в локте. Левой рукой слегка опереться на произвольную опору на уровне живота». Отчего бы и нет? Ноги согнуты в коленях. «Поднимаем вверх ноги, ступни вместе, одновременно поворачиваем бедра». Ну и пожалуйста. Нет ничего проще. Поднимаю.

И тут на меня набросился Борис, решивший, что я легла на пол исключительно для того, чтобы доставить ему удовольствие, поиграть с ним. Он гавкал. Рычал. Схватил меня за соединенные вместе ступни. То наскакивал, то отбегал. Прыгал! Никогда в жизни большей радости он не испытывал! Я встала и вышвырнула его в прихожую. Легла на пол на правый бок, голова — на правой руке, согнутой в локте. Пес в прихожей завыл. С отчаянным лаем начал скрестись в дверь. Я встала. Он накинулся на меня, словно мы не виделись год. Сел. Я попыталась внятно его образумить. Борис вертелся вокруг меня, дергая когтями брючину моих спортивных штанов. Я объяснила глупой псине, что мне нужно тренироваться, приказала ему спокойно лечь. Он мирно растянулся, я ушла в комнату, легла на правый бок, голова — на правой, согнутой в локте, руке. Собака завыла. Я решила не обращать на нее внимания. Пес заходился воем. Я поднимала ноги.

— Юдита! — донеслось из сада.

Я вскочила и открыла дверь на террасу. Борис, радостный, как жаворонок, вылетел из дома. У забора стояла Уля.

— Что ты там вытворяешь с собакой?

Уместно было бы спросить, что пес вытворяет со мной. Борис остановился у ограды, виляя хвостом. Я извинилась за него. Возможно, набегавшись, он даст мне спокойно позаниматься.

Борис забрался в крошечный прудик и с наслаждением забултыхался там в грязи.

Он никогда раньше этого не делал — знал, что нельзя! Я подбежала, закричала, но было уже поздно. Борис, вымазанный по уши, терся возле астр, как раз в том месте, где самая симпатичная глина. Я орала на него что было сил, и Борис наконец соизволил догадаться, чего я от него хочу. Широко распахнув двери в дом, я вернулась к своей гимнастике. Подлый пес успел прошмыгнуть раньше меня и обтереть всю грязь об ковер, на котором я собиралась, несмотря ни на что, лечь, согнув локоть, как положено, и так далее.

Я затолкала Бориса в ванну и вымыла. После чего полтора часа драила ванную комнату. Пятнадцать минут расправлялась с запачканным ковром с помощью специального моющего средства. Пятна не смывались. «Незаменим для чистки ковров». Ковер влажный, хотя в инструкции написано, что должен быть сухим. Проверила через час. Не высох. У меня чудовищно разболелся позвоночник из-за того, что я таскала Бориса, спина после уборки ванной и колени заныли — ведь я ползала на четвереньках, пытаясь оттереть пятна.

Не отступлюсь! Ни за что! На сей раз нет! Нет, коли уж речь идет о здоровье! Но сначала я должна отдохнуть, а кроме того, ужасно захотелось пить. Заварила чай, принесла таз с горячей водой, включила телевизор и опустила ноги в таз. Божественно! Отдохну самую малость и немедленно приступлю к гимнастике для позвоночника, ведь если его не расшевелить, можно стать калекой.

И тут позвонила моя мама с вопросом, как дела. Удивилась, зачем я купаю собаку, если у меня проблемы с позвоночником. Я выплеснула воду из таза и улеглась на кровать. Там ведь не сказано, что нельзя тренироваться в кровати. Я легла на правый бок, правую руку, согнутую в локте, положила под голову. Осталось только поднять ноги, не разводя ступни.

Я проснулась под утро. Было холодно. Правая рука по-прежнему лежала под головой. Она вконец занемела. Половина пятого. В комнате воняло мокрой псиной. Свет горел. На автоответчике четыре сообщения, три от Адама. Что он не приедет домой, передача затягивается, он прямо с радио должен ехать на работу.

У меня болела шея, спина, отваливались ноги и рука и начала трещать голова. Я впустила в дом Сейчаса и Потома, потому что коты, сбитые с толку, сидели за окном на карнизе, погасила свет и натянула до ушей одеяло. Даже зубы не почистила.

Я навела порядок в доме. Если придется возвращаться теперь в семь, то уж точно не будет оставаться сил на уборку. Прихожая, абсолютно вся, перепачкана красновато-бурой землей. Ботинки Адама пришлось засунуть в стиральную машину, на них столько же грязи, сколько, с позволения сказать, недавно было на Борисе. Я согласилась замещать сослуживицу, которая ушла в отпуск. В течение двух недель мне придется изо дня в день ездить в редакцию и отсиживать там с утра до вечера. Но все-таки получу половину ее зарплаты. Адаму я сказала, что меня попросил об этом главный в порядке исполнения служебных обязанностей и в рамках договорных соглашений и что мне очень жаль.

— Я-то надеялся, что теперь мы немножко отдохнем, — недоверчиво отозвался Адам, — из-за денег переживать не стоит, ты ведь знала, что у меня на этой неделе будет посвободнее.

Он, должно быть, подумал, что я намеренно его избегаю. Мне совсем не грела душу работа с семи утра до семи вечера — с учетом дороги. И именно сейчас, когда подходило к концу лето, стояли последние теплые деньки, Тося вот-вот должна вернуться с гор, и снова начнутся повседневные хлопоты. Но в моем положении нельзя сбрасывать со счетов тысячу пятьсот злотых.

Это мой долг. Я взглянула на моего милого.

— Что-нибудь произошло, о чем я не знаю? — Адам не сводил с меня глаз, и я почувствовала, что меня загнали в угол.

— А что могло произойти? — пожала я плечами. — Полный порядок. Не могла же я сказать шефу, чтобы он отвязался!

— Ладно. — Адам встал с кресла. — Ты ведь говорила, что в каникулы у тебя нет такого завала работы.

Тогда, может, мне пока заняться компьютером для Шимона...

— Нет! — вырвалось у меня. — Подожди, — добавила я уже спокойнее. — На работе мне сказали, что в сентябре будут специальные скидки, ждут начала учебного года, — плела я в надежде, что отвлеку внимание Адама от пустого счета. Но одновременно ощущала кожей — нечто повисло в воздухе. Понятия не имела — что.

К концу сентября у меня появятся уже две тысячи. Еще две одолжит отец. Что-нибудь придумаю, лишь бы Адам не приблизился к той улице, где размещается наш банк.

— А что за фирма? — поинтересовался он.

— Ой-ой-ой, ты же знаешь, я плохо запоминаю названия. Но завтра я тебе скажу. Воздержись, — заключила я, изо всех сил стараясь произносить это легко и вместе с тем правдиво.

— Можно и воздержаться, — ответил Адам, но по-прежнему смотрел на меня как-то странно.

Ну а я ушла в комнату и включила компьютер.

А потом из Улиного сада до меня долетел громкий смех Кшисика и голос Адама. Ну что же. Я сама во всем виновата.

Не знаю, как я высижу на работе и выдержу ли эти ежедневные путешествия в электричке. Я не могу наклоняться и не могу поворачивать голову. Пришла Реня. Каждый раз, когда я с ней говорю, у меня возникает впечатление, что она от меня что-то скрывает. Возможно, имея горький опыт брака, я просто все воспринимаю слишком болезненно, и мне отовсюду мерещится опасность. Да я и не думаю о нем часто, но каждый раз при встрече с Реней у меня появляются ощущение тревоги и страх потерять Адама.

Реня уселась в кухне, в комнате у меня была разложена работа, я заваривала чай. Реня вытащила и положила возле себя на столе мобильник. Красный. Нечто новенькое. Выясняется, подарок мужа. Ей не пришлось самой в одиночку тащиться ни в какую расхваливающую себя фирму, которая якобы доплачивает тебе за все разговоры, до того она замечательная и так о тебе печется. Незачем. Солидный подарок. Без повода, из большой любви. Я слегка ей позавидовала. Йолин муж тогда, в нашем прошлом, много бы дал порой, чтобы только меня не слышать. А ее Артур, по-видимому, совсем наоборот. И такое случается. Или что-нибудь к лучшему изменилось в их отношениях, или наоборот. Если мужчина допоздна засиживается на работе, это значит, что его не тянет домой — давайте смотреть правде в глаза.

Она просидела у меня сорок пять минут. Отгадайте, сколько раз он звонил? Пять! Пять, в среднем — через каждые девять минут.

— С лимоном? — спросила я, потому что как раз вскипела вода.

Бзыыы-бзыыы-бзыыы.

— Котик? Это я. Я тебя тоже. Я у Юдиты, зашла на минутку. Нет. Недолго. Я тебя тоже. Ну пока.

Я готовила чай. Чайник шумел. Согнала со стола кошек, положила две соломенные салфетки, насыпала сахар в пустую сахарницу.

— Ну рассказывай, как дела, я так давно тебя не видела, — сказала Рене.

Бзыыы-бзыыы-бзыыы.

— Котя? Да, это я. Мы пьем чай. Скоро буду. Я тоже соскучилась. Хорошо. Скажу. Ну пока.

— Привет тебе, — прощебетала Реня.

Я сказала «спасибо», налила в стакан заварку, нашла не доеденные по чистой случайности орешки в меду и попыталась выйти на связь с соседкой.

— Нет, я не ем орешков: Котя говорит, что я прибавила в весе.

Бзыыы-бзыыы-бзыыы.

— Котя? Юдита угощает меня орешками в меду, но я есть не стану. Я тебя тоже. Целую. Пока.

Я смотрю на гостью — ничуть она не прибавила, скорее, я бы даже сказала, сбавила — в умственном плане. Меня бы мужик доконал, если бы названивал каждые три минуты, пусть даже каждые девять. Хотя если бы у Адама был телефон, мне было бы проще с ним общаться.

— Может, лучше выключить телефон? — предложила я робко.

— Да ты что, ведь он мне затем и купил его, чтобы в любую минуту со мной поговорить.

И впрямь.

Бзыыы-бзыыы-бзыыы.

— Котя? Это я.

А кто, Боже милостивый, мог бы еще ответить на звонок.

— Да, скоро приду. Мы заканчиваем пить чай. Как дела у Юдиты? Наверное, все в порядке. Я тебя тоже. Пока.

Телефон чудненький. Маленький. Что же, черт подери, произошло? До сих пор она редко заводила разговор о муже, и его никогда в это время не было дома, а тут надо же! Я проводила ее до машины. Реня швырнула сумку на заднее сиденье, запустила двигатель, обернулась, пошарила, потом, найдя то, что искала, поднесла к уху. Тронулась. Уехала.

Ну и ладно, по крайней мере не успела вывести меня из себя своей болтовней о мужчинах, которые всегда могут тебе изменить, а ты даже и не догадаешься, что они тебе изменяют. А все же, если бы этот Артур был настолько влюблен, то возвращался бы домой раньше. Ведь Реня все время одна. Ничего удивительного, что придумала этот теннис в Варшаве.

Вспомнилось мне, как Бася и ее муж пригласили меня на ужин вместе с Адамом, еще зимой. У них была пятнадцатая годовщина свадьбы, и они решили это событие отпраздновать. Мы уже давно заказали роскошные креветки с чесноком, которые готовят на масле и подают в теплом виде, а Бася все водила пальчиком по меню, муж пытался заглянуть через плечо. Официант стоял и ждал.

— Может, сначала вы закажете? — Официант, не выдержав, обратился к ее супругу.

— О нет, только после жены, — ответил мужчина ее жизни.

Она показывала на что-то в меню, муж утвердительно кивал. И я помню, как подумала, что вот ведь бедняжка, без его согласия не может даже съесть то, что ей нравится. Должно быть, нечто особенное мелькнуло в моем взгляде, и они тут же пустились в объяснения.

— Ты знаешь, — сообщил он, — для меня гораздо важнее, что закажет Бася.

Она заулыбалась.

— С тех пор как мы побывали во Франции.

Чему тут улыбаться, не понимаю!

Он:

— Мы до изнеможения осматривали замки на Луаре.

Она:

— Вымотались, да и поесть нормально не всегда удавалось.

Он:

— И я решил пригласить Басю на шикарный ужин.

Она:

— В чудесный ресторанчик.

Он:

— И мы пошли.

Она:

— Но официант был очень слаб в английском.

Он:

— А меню только на французском.

Она:

— А у нас с французским плоховато.

Он:

— И Бася заказала что-то вроде les pommes de...14

Она:

— А ты что-то другое...

Он:

— К счастью.

Она:

— Ты понимаешь? Я ненавижу одно-единственное блюдо: картошку и отварную говядину с хреном. Именно это мне и подали. Я думала, что разревусь.

Он:

— И есть пришлось мне. После того случая я с особым вниманием слежу за тем, что заказывает моя женушка. Всегда существует опасность, что блюдо будет ей не по вкусу и помогать супруге придется мне.

Интересно, чего не желает кушать Ренькин муженек, который, надеясь себя обезопасить, снабдил ее телефоном. Красным.

Я приезжаю домой буквально выжатая как лимон. Ни на что нет сил. Вчера пришлось ждать поезда почти целый час. Адам сунул мне под нос бутерброды с сыром и помидором, а у меня не было сил даже есть.

— Позвонила бы, я бы за тобой заехал, — посочувствовал он.

Но как я могла узнать, сидя в редакции, что на Иерусалимских аллеях будет такая пробка и что я опоздаю на электричку? У мужчин полностью отсутствует воображение. Если знаешь, где упадешь, то можно и соломки подстелить?

Я приняла ванну и решила почитать в постели, хотя было всего лишь десять. Не помню, как заснула. Проснулась в шесть совершенно неотдохнувшей. Шеей и пошевелить не могу.

Адасик позвонил в редакцию в два.

— Я договорился с мануальным терапевтом, — сообщил он и дал мне адрес — на другом конце города. — Ты должна пойти к нему обязательно, он записал тебя именно на сегодня. Я подъеду, заберу тебя оттуда.

При других обстоятельствах у меня бы возникли подозрения, что он что-то затеял. Но я была растрогана тем, что кто-то обо мне позаботился, и, конечно, ушла пораньше с работы и потащилась на другой конец города. Дверь мне открыл приятный мужчина, который велел мне раздеться. Честно говоря, мне уже давно никто не предлагал этого прямо с порога.

Оказалось, что у меня сместился какой-то позвонок, который если уж выскочит, то вообще не понятно, почему ты еще живешь. Больно было до чертиков, но мануалыцик видал виды и пострашнее. Правда, когда он надавил на мой хребет, мне захотелось, чтобы его лечение хоть чуточку напоминало заговор. Он пытался вправить мои позвонки. Я лежала на кушетке, а он колдовал над моим измученным телом. Ах, если бы от этого можно было еще и похудеть!

Вначале он взглянул на меня и охнул. Мамочка родная, спасибо, что Голубой так не охает, когда видит меня раздетой! Он разохался из-за моих искривлений. Затем немножко меня выпрямил и объяснил, что и как я должна упражнять. И это не имело ничего общего с калланетикой, черт подери!

Стоит начать новую жизнь, в которой все должно покатиться гладко, как вмиг тебе что-нибудь запретят! Ладно уж, буду лежать на ковре и махать ногами так, как мне велел костоправ, которому ничего не известно о долгах, о Рене и о прочих моих неурядицах.

— До шеи мы доберемся позже. — Тон повелительный, а потому я ему поверила. — Пока займемся поясничным отделом, — разъяснил он.

Многообещающее предложение со стороны мужчины, пусть даже он всего лишь ваш лечащий врач.

— Вам бы не помешало немножко подтянуть мышцы живота, — сказал мне на прощание мануальщик, — тогда и позвоночнику стало бы легче.

Вот вам, пожалуйста! Приходишь, как человек, к врачу, а он тебе так по слабому месту врежет, что и не нужно будет читать женские журналы о всяческих диетах и из них узнавать, что себя лучше рядом с Клаудией Шиффер не ставить, нет уж, простите! От него и услышишь, что ты всего-навсего жирная баба и надо худеть.

К сожалению, даже то, что за мной туда приехал Адам, не подсластило пилюлю. Адам вел себя как-то странно. Может, права Ренька, пора заняться фигурой?

Худею тайком

Я договорилась с Улей, что она тайком от Кшисика тоже будет худеть. Тайком от Адама раздобыла книжку о здоровом образе жизни. Прочитала в ней, что трехнедельное очищение должно пойти на пользу моему организму. В первый день — кефир и хлебцы из ржаной муки, на второй день — вышеупомянутые сухарики и яблочный сок, на третий — отварные овощи. Можно начать в пятницу, субботу и воскресенье я как-нибудь перетерплю дома, а потом уже пойдет само собой. Даже Тосе я ничего не сказала, впрочем, после приезда из Закопане она почти все время проводит у Ули, потому что ее дочери, Ися и Агата, тоже вернулись.

Целую неделю я гонялась за хлебцами из муки грубого помола — найти их не так-то просто. Наконец дочь соседки моей мамы сказала, что свекровь ее знакомой живет в Грохове15и там они вроде бы есть. В связи с этим, вежливо извинившись, я обратилась к дочери соседки моей мамы, чтобы та попросила свою знакомую, свекровь которой живет в Грохове... И та согласилась.

Хлебцами я запаслась, и теперь уже ничто не могло мне помешать. Никому ничего говорить не буду! Хлебцы поначалу я хотела спрятать в буфете. Потом подумала про духовку. В конце концов засунула их на дно тумбы, стоящей возле плиты, чтобы избежать дурацких расспросов, зачем мне сухари в таких количествах. Что же касается вопросов, то Адасика интересует исключительно состояние моего позвоночника. Вряд ли он установит какую-либо связь между моей диетой и рекомендациями костоправа, ведь, как правило, пока женщина не скажет, что она толстая, мужчина сам этого не обнаружит. Я купила три литра кефира. Осведомилась мимоходом у Ули, не желает ли она вместе со мной перейти на сухари. Она ответила, что не может быть и речи, у нее сейчас очень много энергии поглощает гимнастика для похудения и она питается нормально. Ну и ладно.

Господи, какая же голодная я проснулась! Выпила кефир и поела хлебцев. Выдержу! Выдержу! Погрызла сухарики и запила кефиром. Втихомолку от Бориса и Голубого. И от Тоси, само собой. Продержусь как-нибудь до понедельника... В понедельник я сидела в редакции и делала вид, якобы не замечаю того, что все занимаются исключительно жратвой. Я была ужасно голодная. Мечтала об обеде, состоящем из пары эскалопов с картофельным пюре. И пила кефир.

Вернулась домой, и вот тут-то и начались проблемы. Тося и Адам ждали меня с аппетитно пахнущими котлетками, которые приготовила Тося под диктовку моей мамы по телефону, а мне пришлось придумать отговорку, мол, я уже пообедала.

Адам, как только покушал, разложил свои бумаги в кухне на столе, чтобы поработать, потому что Тося заняла его компьютер. И у меня не было никакой возможности подобраться к сухарям! Я выпила кефир и начала бродить из угла в угол, как третий лишний. Пока он не спросил, чего это я тут слоняюсь взад и вперед. Мужики так устроены, что не обратят внимания, если ты отрежешь свои косы длиной до полу и станешь лысой, как коленка, но стоит захотеть подобраться к тобой же припрятанным сухарям, как они вмиг становятся подозрительны.

Я, умирая от голода, спросила Адасика, не сходит ли он со мной в кино. Разумеется, но не сегодня, потому что работает. Я спросила Тосю, не сходит ли она со мной в кино. Сходит, но с Якубом и не сегодня. Я позвонила Уле, может быть, она составит мне компанию. Все-таки лучше, чем сидеть дома, где лежат сухари, которые недосягаемы. Уля прокричала в трубку, что с удовольствием пойдет со мной в кино. Мы пошли на новую картину с Гаррисоном Фордом. В фильме Гаррисон был просто милашка и приглашал свою жену на ужин. И они были на вечеринке. И было там много вкусной еды. Потом его жена приготовила корзинку с провизией и понесла это все соседке, чтобы та забрала. Но соседки не оказалось дома, зато был сосед, который эту корзину со всякой вкуснятиной утащил из-под двери. Потом она наблюдала в подзорную трубу за неким типом, который ночью одиноко сидел за ужином. Затем она что-то достала из холодильника. Потом он открывал вино. Это был какой-то фильм о питании, не уверена, что правильном. Между делом кто-то кого-то убивал, но при этом не ел, а у меня тут же пропадал всяческий интерес к происходящему на экране. Единственное, что не позволило мне умереть, было сознание, что на кухне, в тумбочке, самой дальней, возле духовки, припрятаны хлебцы и сразу же после прихода домой я при первом удобном случае запрусь с ними в ванной комнате.