ГЛАВА 11

Все, что он съел

Эта беременность была совсем другой. Выкидыш преподал нам несколько важных уроков, и на этот раз мы не собирались повторять прежних ошибок. Прежде всего, мы с самого начала хранили тайну так, как будто бы это была дата важнейшей военной операции. За исключением врачей и медсестер Дженни, мы не доверились ни одной живой душе, даже родителям. Когда к нам приходили друзья, Дженни потягивала из винной рюмки виноградный сок, чтобы не вызвать подозрений. Помимо секретности, мы и сами стали более сдержанны в проявлениях своей радости, даже оставаясь наедине. В разговорах друг с другом мы начинали предложения не иначе как: «Если все пройдет нормально…» или «При условии, что все будет хорошо…», словно боялись сглазить беременность излишне сентиментальными излияниями. Мы не выпускали нашу радость наружу, опасаясь, что впоследствии она обернется несчастьем и больно ужалит нас.

Мы убрали все химикаты и пестициды, не собираясь наступать на те же грабли. Дженни стала приверженцем натуральных очистителей, таких как уксус, который сгодился даже на то, чтоб чистить стены от слюны Марли. Мы обнаружили, что борная кислота, белый порошок, смертельный для жуков и безопасный для человека, – прекрасное средство против блох. Если же все-таки требовалось применение химических средств, мы доверяли эту работу профессионалам.

Дженни вставала на рассвете и выводила Марли на прогулку к воде. Я просыпался, только когда они уже возвращались, принеся с собой соленый запах океана. Моя жена стала эталоном крепкого здоровья во всем, кроме одного. Каждый день, причем в течение всего дня, ее тошнило, и она боялась, что ее вот-вот вывернет наизнанку. Но Дженни не жаловалась, наоборот, казалось, она радуется каждому приступу тошноты, поскольку это был знак того, что важный процесс внутри нее протекает нормально.

И это было действительно так. На этот раз Эсси взяла мою видеопленку и записала первые, неясные, зернистые изображения нашего ребенка. Мы услышали, как бьется его сердце, как пульсируют четыре маленькие сердечные камеры. Мы увидели очертания его головки и сосчитали все четыре конечности. В кабинете УЗИ неожиданно появился сам доктор Шерман, огласивший, что все идет прекрасно. Он посмотрел на Дженни и своим раскатистым голосом спросил:

– Детка, ты чего плачешь? Ты должна радоваться! Эсси легонько стукнула его своим блокнотом:

– А ну-ка, ступайте отсюда, оставьте ее одну.

Затем она перевела взгляд на Дженни, будто бы говоря: «Ох уж эти мужчины, они совсем ничего не понимают!»

Что ж, когда дело дошло до совместной жизни с беременной женщиной, я действительно перестал что-либо понимать. Я не приставал к Дженни, сочувствовал ее тошноте и боли, старался не слишком явно гримасничать, когда она настаивала на том, чтобы почитать мне вслух книгу «В ожидании ребенка». Я говорил ей комплименты типа: «Ты выглядишь потрясающе. Правда. Как стройный маленький магазинный воришка, который засунул баскетбольный мяч под майку». Я даже делал все возможное, чтобы не замечать ее все более странного и неординарного поведения. Через некоторое время я был на короткой ноге с работниками ночной смены круглосуточного супермаркета, потому что мог в любое время суток заявиться, чтобы купить мороженого, яблок, пучок сельдерея или жевательную резинку с таким вкусом, о существовании которого я и не подозревал.

– Вы уверены, что это чесночный вкус? – спрашивал я. – Жена сказала, что надо обязательно со вкусом чеснока.

Как-то вечером, когда Дженни была на пятом месяце, ей взбрело в голову, что пора купить носочки для ребенка. Конечно, они нужны, согласился я, и, конечно, когда придет срок, мы купим все необходимое. Но она имела в виду не то, что они нам нужны через несколько месяцев, она сказала, что носочки нужны прямо сейчас.

– Нам нечего будет надеть малышу на ножки, когда мы повезем его из роддома, – произнесла она дрожащим голосом.

Не важно, что до окончания ее срока еще четыре месяца. Не важно, что к тому времени на улице будут студеные плюс тридцать два. Не важно, что даже такой болван, как я, знает, что после выхода из материнского чрева ребенок будет с ног до головы закутан в пеленку.

– Милая, ну хватит, – сказал я. – Будь разумнее. Сейчас воскресный вечер, восемь часов. Где я должен искать носочки для малыша?

– Нам нужны носочки, – повторила она.

– У нас впереди куча времени, чтобы купить их, – стоял я на своем. – Недели, даже месяцы.

– Я так и вижу его голенькие крошечные пальчики, – захныкала она.

Спорить было бесполезно. Я долго колесил по окрестностям, ворча сквозь зубы, пока не нашел круглосуточный гипермаркет, где и купил пару веселеньких носочков, настолько смехотворно крохотных, что их можно было принять за грелки для больших пальцев. Когда я приехал домой и вытряхнул их из сумки, Дженни успокоилась. Наконец-то у нас были носки. Слава богу, мы успели отхватить последнюю пару, пока не иссяк государственный стратегический запас, что могло случиться в любой момент без предупреждения. Крошечные пальчики нашего ребенка теперь в безопасности. Можно было лечь спать.

По мере того как проходила беременность, я продолжал заниматься с Марли. Каждый день я работал с ним, и теперь сам уже мог повеселить друзей, крикнув «Лежать!» и продемонстрировав, как Марли, будто подкошенный, падает лапами кверху. Он правильно выполнял команды (если только не появлялся иной объект, поглощавший его внимание, например, другая собака, кошка, белка, бабочка, почтальон или плывущие по воде водоросли); он садился (если только ему не очень хотелось стоять) и держался рядом (пока не появлялось что-то настолько соблазнительное, что стоило маленького удушья ошейником, – собаки, кошки, белки, см. выше). Он делал успехи, но это не значило, что он повзрослел и стал спокойной, хорошо воспитанной собакой. Если я грозно возвышался над ним и решительно выкрикивал команды, он подчинялся, иногда даже с радостью. Тем не менее основные черты его характера оставались неизменными.

Вдобавок он с завидным аппетитом ел манго, которые кучами валялись на земле в нашем садике. Каждый плод весил полкило или даже больше и был настолько сладким, что после него начинали болеть зубы. Марли ложился на траву и, зажав спелый плод передними лапами, начинал выгрызать зубами мякоть. Большие куски у него в пасти походили на лепешки, но когда он окончательно выплевывал их, было похоже, что их подержали в кислотной ванне. Иногда он валялся в саду часами, полностью поглощенный своей фруктовой страстью.

Как и в случае с каждым любителем фруктов, кое-что в его организме начало меняться. И вскоре наш задний дворик оказался весь в огромных лепешках жидких, ярких собачьих экскрементов. Единственным преимуществом этой ситуации являлось следующее: чтобы случайно наступить в эти лепешки, нужно было быть совершенно слепым. А когда поспел весь урожай манго, они стали напоминать цветом светоотражающие оранжевые указатели дорожных ремонтников.

Он ел и другие вещи, и они тоже выходили из него. Свидетельства я наблюдал каждое утро, когда убирал задний двор. Здесь пластмассовый солдатик, там резинка. В одном месте покоробившаяся пробка от бутылки содовой. В другом – изжеванный колпачок от ручки. «Так вот куда подевалась моя расческа!» – воскликнул я однажды.

Марли поедал банные полотенца, губки, носки и салфетки. Особенно он любил синие бумажные полотенца, которые, пройдя обработку в кишечнике, походили на голубые флаги, венчавшие каждую оранжевую горку.

Но не все съеденное выходило из Марли по доброй воле, поэтому его тошнило легко и часто, будто больного булимией. Мы слышали, как он издает громкое гааак! в соседней комнате, бросались туда, но к этому времени очередной предмет уже плавал в луже непереваренных манго и собачьего корма. Поскольку Марли был прекрасно воспитан, он никогда не блевал на деревянный пол или хотя бы на кухонный линолеум, если мог сдержаться. Он всегда целился на персидский ковер.

У нас с Дженни сформировалось дурацкое убеждение, что хорошо бы иметь собаку, которую можно оставлять дома одну на короткое время. Запирать Марли в гараже каждый раз, когда мы уходим, становилось утомительно, к тому же, как сказала Дженни: «Какой смысл заводить собаку, если она не встречает тебя у дверей?» Мы знали, что нельзя оставлять его дома одного, если существовала хоть ничтожная вероятность грозы. Он доказал, что даже под действием собачьих успокоительных его энергии хватит, чтобы прорыть тоннель до Китая. Однако при ясной погоде не хотелось запирать его в гараже, если мы отсутствовали всего несколько минут.

Мы начали оставлять его одного, пока ходили в магазин или забегали к соседям. Иногда он вел себя хорошо, и, когда мы возвращались, все вещи в доме были целы. В такие дни мы сразу замечали черный нос Марли, высунутый из-под жалюзи: он смотрел в окно гостиной, ожидая нас. В другие дни он вел себя не так идеально, и мы знали, что нас ждут проблемы, еще до того, как открывали дверь: пес не встречал нас у окна, а где-то прятался.

Как-то, на шестом месяце беременности Дженни, мы отсутствовали час и, вернувшись, обнаружили Марли под кроватью. Он действительно должен был натворить что-то ужасное, чтобы суметь протиснуться туда при его размерах, например, насмерть загрызть почтальона. Чувство вины прямо-таки исходило от него волнами. На первый взгляд дом был цел, но мы знали: Марли скрывает от нас что-то нехорошее и ходили из комнаты в комнату, пытаясь прояснить, что же он натворил. И тут я заметил, что у одной из музыкальных колонок отсутствует пластиковый корпус. Мы везде его искали, но он исчез бесследно. Марли это могло «сойти с лап», если бы я не нашел неопровержимое доказательство его вины во время уборки в саду следующим утром. Остатки корпуса колонки выходили из него не один день.

Во время следующей нашей отлучки Марли, как заправский хирург, удалил из той же колонки динамик. Сама колонка не была опрокинута или хоть как-то повреждена, динамик просто пропал, будто его отрезали лезвием бритвы. Чуть позже Марли проделал то же самое и с другой колонкой. А однажды, придя домой, мы обнаружили, что наша четырехногая табуретка стала теперь трехногой, причем остатков пропавшей ножки – ни единой щепки – не обнаружилось нигде.

Мы могли поклясться, что в Южной Флориде не может пойти снег, но однажды, распахнув дверь гостиной, увидели настоящий буран. В воздухе летали мягкие, пушистые хлопья. Сквозь них мы разглядели Марли, который сидел возле камина, наполовину зарывшись в пуховый сугроб, и неистово тряс из стороны в сторону большую пуховую подушку, будто бы это был страус, которого он только что поймал.

В жизни каждого собаковода хоть раз случается нечто, в результате чего из-за собаки страдают фамильные реликвии. По большей части мы смотрели на причиненный ущерб философски. Только однажды я готов был в буквальном смысле вскрыть Марли, чтобы достать то, что по праву принадлежало нам.

Я подарил Дженни на день рождения изысканную цепочку из 18-каратного золота с крошечным замочком, которую она тотчас же надела. Однако через несколько часов она коснулась шеи рукой и вскрикнула:

– Цепочка! Она пропала!

Наверное, замок сломался или же он изначально был ненадежным, подумал я.

– Не расстраивайся, – успокоил я ее. – Мы не выходили из дома. Она должна быть где-то здесь.

Мы начали прочесывать дом, комнату за комнатой. И чем дольше мы искали, тем сильнее мне бросалось в глаза, что Марли был более возбужденным, чем обычно. Я посмотрел на него. Он извивался ужом и, как только заметил, что завладел моим вниманием, попытался убежать. «О нет, – подумал я, – мамба Марли!» Танец мог означать только одно.

– Что это, – спросила Дженни, и в ее голосе зазвучали панические нотки, – болтается у него изо рта?

Это что-то было тонким и изящным. И золотым.

– Вот черт! – прошипел я.

– Не делай резких движений, – приказала она, понизив голос до шепота. Мы оба замерли.

– Ладно тебе, песик, все нормально, – начал я уговаривать его, чувствуя себя в роли спецназовца, освобождающего заложников. – Мы на тебя совсем не сердимся. Иди сюда. Мы всего лишь хотим получить назад цепочку.

Медленно двигаясь, мы с Дженни начали окружать его. Словно Марли лежал на минном поле, и одно неверное движение могло привести к взрыву.

– Спокойно, Марли, – сказала Дженни ровным тоном. – Спокойно. Выплюнь ее, и никто не пострадает.

Марли подозрительно смотрел то на меня, то на Дженни. Мы загнали его в угол, но он знал: у него есть то, что нам позарез необходимо. Я наблюдал за тем, как он взвешивает свои шансы, возможно, обдумывает требования выкупа. Оставьте двести новеньких игрушечных косточек в обыкновенном бумажном пакете или вы никогда больше не увидите свою драгоценность.

– Выплюнь ее, Марли, – прошептал я, сделав еще один маленький шаг вперед. Пес задрожал. Я постепенно подкрадывался ближе. Незаметно заходила со своего фланга и Дженни. Мы вышли на ударную позицию. Не произнося ни слова, мы переглянулись, зная что нужно делать. Бесчисленное множество раз мы осуществляли процедуру «возврата ценностей». Дженни прыгала с тыла, прижимая задние лапы Марли к полу, чтобы предотвратить побег. Я хватал голову, стараясь разжать его челюсти и изъять контрабандный товар. Если удача была на нашей стороне, мы справлялись за несколько секунд. Таким был наш план, и Марли видел, что мы готовы перейти к его исполнению.

До Марли оставалось около полуметра. Я кивнул Дженни и, не шевеля губами, промычал: «На счет три». Однако за миг до того, как мы рванулись с места, пес запрокинул голову назад и громко причмокнул. Конец цепочки, свешивавшийся у него из пасти, исчез.

– Сейчас проглотит! – закричала Дженни. Мы прыгнули одновременно: Дженни схватила его за задние лапы, а я за морду. Я разжал его челюсти и засунул руку в глотку по локоть. Я ощупал все стенки и все щели, но везде было пусто.

– Слишком поздно, – сказал я. – Проглотил.

Дженни принялась хлопать его по спине с криком: «А ну схаркни ее, черт тебя подери!» Но все было бесполезно. Единственное, что ей удалось из него выбить, была громкая благородная отрыжка.

Возможно, Марли выиграл первое сражение, но мы знали, что, в конце концов, победа будет за нами. Зов природы был на нашей стороне. Рано или поздно все, что вошло внутрь, должно выйти наружу. Какой бы противной ни казалась эта мысль, я знал, что, если потратить достаточно времени и исследовать содержимое его экскрементов, цепочка найдется. Будь это, скажем, серебряная или хотя бы позолоченная вещь, чувство отвращения, наверное, пересилило бы, но цепочка из чистого золота обошлась мне в приличную сумму. Так что мутило меня от подобной перспективы или нет, но настроен я был решительно.

Я приготовил Марли его любимое слабительное – огромную миску переспелых порезанных манго – и запасся терпением. Три дня я ходил за ним по пятам с совком, когда выпускал во двор, с нетерпением готовясь подхватить искомое. Вместо того чтобы выбрасывать наложенную кучку под забор, я осторожно перекладывал каждую на широкую доску, удерживал ее веточкой и поливал из шланга, постепенно смывая переваренное в траву и выбирая все инородные предметы. Я чувствовал себя золотоискателем с ситом в руках и то и дело находил среди проглоченных Марли предметов настоящие клады, от шнурков до гитарных струн. Однако цепочки все не было. Где же, черт подери, она застряла? Пора бы ей уже появиться! Мне начинало казаться, что я пропустил ее и по ошибке смыл в траву – а уж там она затерялась навсегда. Но разве я мог просмотреть золотую цепочку длиной 50 сантиметров? Дженни, сидя на веранде, следила за моими поисками с величайшим интересом и даже частенько обращалась ко мне новым, выдуманным ею по случаю прозвищем. «Эй, Ассенизатор, ну как успехи?» – кричала она.

На четвертый день моя настойчивость принесла результат. Я собрал последнюю кучку Марли, повторяя свой ежедневный рефрен: «Не могу поверить, что я этим занимаюсь!» – и принялся разрывать и поливать ее. Кучка таяла, а я все искал следы цепочки. Тщетно. Я уже был готов сдаться, как вдруг заметил что-то странное: маленький коричневый комок размером примерно с фасолину. Он никоим образом не соответствовал размеру утраченной драгоценности, но и не походил ни на один известный мне предмет. Наколов комок на прутик-зонд, который я официально окрестил дерьмовой палкой, я хорошенько полил его из шланга. По мере того, как вода смывала лишнее, таинственный предмет начинал блестеть все ярче. Эврика! Я нашел золото!

Цепочка была возмутительно мала, во много раз меньше той, какую я покупал. Складывалось такое впечатление, что ее засосала какая-то неведомая враждебная сила, похожая на космическую черную дыру. На самом деле это предположение не было далеко от истины. Сильная струя воды размягчила затвердевшую кучку, и постепенно золотой комочек показался целиком, распутанный и невредимый. Как новенький. Нет, вообще-то гораздо лучше, чем новый. Я понес цепочку в дом показать Дженни: она пришла в полный восторг, несмотря на довольно сомнительное путешествие, которое проделало украшение. Мы оба поражались, как ослепительно блестело теперь украшение, гораздо более ярко, чем прежде. Желудочные кислоты Марли проделали удивительную работу. Это было самое яркое изделие из золота, которое я когда-либо видел.

– Боже мой, – присвистнул я. – Нам надо открыть пункт чистки ювелирных изделий.