И дальше шли. Обходя темные деревни.
      Кто кого может, тот того и гложет.
      Упаси Святой Джокер, нарваться в какой-нибудь такой деревне на "порченого мужика"! А последний такой, как раз и засветился где-то здесь, в трех верстах от местечка "Чертово Седалище" - слишком близко, как считали некоторые, чтобы чувствовать себя спокойно…
      Умотались. Мало приличных мест - привала не сделаешь. Не приляг, тотчас облепят наползухи и начнут кусать в мягкие места. Нижнее филейное, а особо срамное, береги, а то потом расчешешь, а расчесанное далеко чуется, наползет всякого. От расчеса удовольствия только пока чешешь, а проблем…
      Как так получилось, что дозоры разошлись и лоб в лоб столкнулись с дикой бригадой? Уже не спросишь с тех дозоров. Надо же, что как раз самая дурная семерка дежурила. И что было бы, если бы не семерка Мастера, что на себя удар приняла…
      Эта семерка сама собой расставилась, словно магнитики сложились. И удачливой оказалась. Тот харчевный поединщик верховодил, который локтевой сустав умел вынимать, и Бригадира своим особым ножевым ударом удивил. Бригадир его теперь иначе как Мастером и не называл. Не слишком удивился, что тот, которого Желудком звали, у него оказался. В рукопашном оказался страшен, подсекал противника абрашкой - крюком, ронял на землю и затаптывал. Или тем же крюком цеплял и тянул к себе, а там уже дело было решенное. Такими руками и массракша удавишь. Бил абцугом, словно цепи рвал на груди. Те, что у плеч оказывались, валились и уже не вставали.
      Семерка эта, можно сказать, что тот бой и сделала. Допрашивать оказалось некого, так и не поняли - кто были? Невельские, что ли, научились вольно гулять? Открылся их город? Один средь них точно чужак. Очень даже может быть, что метропольский. Ногти ухоженные, шея чистая и запах не мужской.
      Велел закопать и лапником сверху завалить.
      Пример - лучшая из проповедей. Но, по малейшей возможности, лучше грешить - дольше протянешь. Потому в этом дурном бое Бригадир вперед не совался. Сидел орлом на вороньем месте. Потом объяснял - кто и почему был не прав. На примере умерших такое разбирать легко - никто не оспорит. Ведь помер же? Значит, точно не твоя правда, не уложился.
      Про каждую старую войну новые сказки сочиняют. Про ту, что есть, что сейчас идет, сказок нет, и не удумаешь. Близко слишком, чтоб врать красиво. Нет в войнах красоты.
      Шли. И снова крученый лист шуршал под ногой. Совсем, как тогда…
      Когда (после штрафных), отличившись, успел чуточку порулить в "чистых", на той самой распоследней своей войне. Все точно так же было - скрученный сухой лист под ногой шипел костром, и ничего поделать нельзя…
      Ведь предлагал же выждать! Ну, хотя бы пару дней - до дождя, либо до сильного ветра, но приказали выходить. Уже знал, что ничего хорошего из этого не будет, моля только, чтобы положили немногих из его людей. Попал в приказную вилку - если в ближайшие часы не выступит, не решится, хорошего ему не будет, а будет только плохое. Все, кто давно косился, метил на его место, враз оживились, круги вокруг да около. Понимал, что надо решаться, как тут не выступить, но понимал, что, по любому, положит более половины. Причем, без явного результата - опять спрос, опять взнуздают и поведут на правилово к штатному смотриле, чтобы спросил он устами самого верховного абудыгея (Да не померкнет его слава и светоч жизни и прочие фонарики!) - а не имел ли ты в том какого-либо умысла? Не позвякивают ли у тебя в карманах чужие немаркированные чешуйки? Бригадир настолько опасался, что конкуренты, что метили на его должность, подкинут чужие чешуйки, что даже собственной палатки не ставил, служкой снимания сапог не обзавелся, да ночевал всякий раз на деревьях.
      Решил обезопаситься - собрал обозников, поваров и да шлюх нарядил в форменное, велел напоить до усрачки и выставил вперед в первую цепь. Второй велел идти сзади, но не соваться - смотреть и запоминать, что и как будет. В третью - смотреть за вторыми, мало ли что, неспокойно на душе.
      В четвертую уже только тех, что отборные, да тех, что пылинка не упади - дальняя абудыгейная родня, прибывшая по трофеи и медальки.
      Но не хватило рядов. Положил всех.
      Глупого случай правит, один он учитель. Хватило ума сдернуть и от расплаты уйти…
      На войне сам не свой - это верно. В тех ротах, где до полусостава за одно дело выбывает, это особо чувствуется. Нытиков первых гвоздит. Отчаянных тоже гвоздит, но говорят потом о них только хорошее. Почему-то небезразлично, что о тебе после смерти скажут. Себя подлого, трусливого прячешь глубоко, а на поверхности образ - шелуху вроде бы, но тут и ловушка… Играешь в образ, потом образ начинает играть тобой…
      – Пошевеливайся!
      Злой быстрей ходит, потому держал впроголодь и на каждую семерку ставил такого горлапана-погоняльщика, такого язву, что иными местами не шли - летели. Если был преследователь, завис ли кто-то на хвосте, то сломался, отстал, махнул рукой - а ну их к лешему, пусть другие пытаются отщипнуть от этой партии кусочек! Ноги кормят, ноги и спасают.
      У всякой охоты свои заботы…
      После первой, ударившей соседа стрелки, не замешкай. Ни одна засада не бьет разом, потому неважно - кто, откуда и сколько их, а в сей же момент сместись, кувыркнись, но не все равно куда, собственную сторону, чтобы не было тебя на прежнем месте - долби по сектору.
      Бригадир приучил кувыркаться не абы куда, а каждый в свою сторону и щетиниться…
      Завернувшись в химзащиту, прошли кошатник. Опять не все вышли… Но, что печальнее, половину комплектов ОХЗ теперь ни к черту не годилась. Из-за этого время потеряли, когда ржа встала перед ними - полоса узкая и длинная. Облепиху эту рыжую пришлось обходить. Такая облипнет - прощай шкура. А без кожи больше пары часов не проживешь.
      Научили природу свое кровное защищать? И как не подумали, что она себя защищать начнет, а не твое? Длиннолобые на свою голову! Дали ей шанс? Расхлебывай! Свои шансы теперь подсчитывай! Все эти рассадки биоактивных вдоль границ… Чем думали? О том, что так и будут расти вдоль, не расползутся? Или о том, что границы на все времена постоянными окажутся, не изменятся никогда? Аппетитов собственных не учли. Но это, как всегда, это - человечье! Только вот теперь не только. Еще и того, что создали. Расползлось. Не только там, где фронт катался беспрестанно снежным комом в одну, да другую сторону, постепенно тая, растекаясь кровавыми лужами. Везде! И там, где кажется, ничто не зацепило, где даже снабженцы-пиявки - уж на что проныры! - не наследили, не сунули нос во все углы, не отписали в мобилизацию, оставив взамен на кормежку инвалидов…
      На четвертые сутки, считая от того, как вошли в лес, Бригадир остановился, словно что-то толкнуло в грудь (сразу же рассыпались, ощетинились стволами во все стороны - выучил-таки, а вернее жизнь-смерть выучила).
      Бригадир смотрел перед собой, но как бы в "никуда". Слушал себя и лес. Никто не мешал. Попробуй только помешать следопыту, когда он "лес за титьки щупает" - враз станешь на биоразминирование!
      Достал коробочку, встряхнул - много ли осталось? - вставил усилитель запаха в ноздрю, отмахнул, чтобы вперед никто не заходил (один раз нюхнул в упор, чем волонтер пахнет, теперь, кажется, от одной только мысли вечность тошнить будет…).
      Впереди пахло правильно, никто не потел кислым в засаде, но Бригадир на это головы на отсечение не дал бы, не все опасные запахи знал, тут бы штатного лицензионного нюхача, с его картой запахов. Но все стоящие нюхачи в налоговики подались - деньги нюхать, или, говорят, на Метрополию пашут - там на них тоже большой спрос, и, хоть опаснее, но много денежнее - со всех сторон на зарплату ставят. Подумал неприязненно - повывелись стоящие нюхачи, перевешали их и "ваши и наши".
      Выбросил использованный усилитель и другой заправил, уже во вторую ноздрю. Прижал пальцем пустую, не заряженную…
      Всегда есть план. У каждого свой. Беда в том, что все эти планы сталкиваются, переплетаются, в конечном итоге создавая хаос. Тогда на сцену выступает Его Величество Случай. Случай коряв, удача слепа и оба неразборчивы. Частенько что в любимчиках ходят полудурки всех мастей. Но лишь избранные отмечены Печатью Фортуны, им трижды выпадает возможность ухватить за холку собственную жизнь и мчать ее куда угодно без риска переломать себе кости.
      Сейчас понял, что повезло. Унюхал тертую прогорклость металла и свежесодранную кору… А еще семь мертвых и одного живого…
      Сначала обошли мертвых. Всегда надо знать - от чего вперед тебя умерли. Дольше проживешь на таких полезных знаниях.
      Бригадир порядочно покойников повидал, сам их делал, но редко встречались сработанных так аккуратно. У каждого всего одна-две аккуратные дырочки. Но не против тех мест собственного нутра, где в человеке такая хитрая требуха, что не заживешься на свете, а каждому, будто нарочно, в шею пуля, да так точно, что какую голову не пошевели - свободно на все стороны болтается - позвонки перебиты. Эти точно не орали. Шлеп, и готов.
      Тела лесными уже обобраны, но отчего-то Бригадиру казалось (даже не казалось, а уверен был), что к тому умельцу они отношения не имели - по следу позже подошли, похватали наскоро все, что ухватить можно было и деру. Такое вполне может быть. Особо из-за нежелания встречаться с настоящим хозяином трофеев. Бригадка эта незнакомая, как ни есть, в засаде полегла. Редко такое бывает (почти никогда), чтобы грамотно расположенная засада гикнулась. Бригадир прикинул, что своих точно так бы так расставил - подковой по краям лощины. А понять можно, что стреляли как раз с центра подковы, с одного места - словно гвозди выбивали.
      Бригадир так себе это зрелище и увидел. Все семь встали с земли разом, выдернулись, словно гвоздики, на мушку взяли, может, что-то и выкрикнули, а тот у которого, казалось, не малейшего шанса не оставалось, взял их и расстрелял. Бригадир на коленках то место обползал, руками прощупал, да наковырял в листьях десять гильз. Точно такие же знались, как очень древние, но эти вовсе не древние, новенькие совсем, еще масло ощущается, и ни одной царапинки, значит, нулевки, по кругу их не использовали. Что удивительно, не стал их стрелок собирать, хотя подобные вещицы стоят дорого. Металл из породы желтых - очень редкий.
      Еще прошел по следу стрелка. Тот, как расстрелял засаду, дальше, куда намеривался не пошел, а развернулся назад, прошел по своему следу и свернул в обход. Еще по следу можно было понять, что груз на себе нес порядочный, характерно пятка продавливалась. Может, потому и не стал нагибаться, собирать дорогие гильзы, что груз дороже? Было любопытно пройти по следу и пощупать богатенького, но отчего-то не хотелось. Уже есть такие, что пощупали, даже здесь пованивает, словно запах вниз спускается. Этот по лесу идет - следа не прячет, сразу видно. Думалось, что если по его следу пройти, хоть в какую сторону, а опять трупы будут. Зачем собственные добавлять? Незнакомец? И что, незнакомец? Такое бывает в местах отдаленных. Здесь всякое бывает. Пересекли след друг друга, не зацепились интересы, ну, значит, так тому и быть.
      Первое дело - эроплан. А вот если он у эроплана наследил, взял чужое, тогда другое дело. Тогда надо обмозговать…
      И Бригадир опять поднялся на горку: вынюхать живого и металл, ведь чуял же, что был где-то этот живой, пахнущий страхом среди металла…

      Валялся человек. Хорошее не валяется. Потом разглядели, что двое их, а потом забыли про них надолго - люди, даже в лесу, не редкость. Иное все мысли отняло, потому как сообразили, что То, что вокруг них блестит, не роса вовсе.
      Бывают такие случаи, до старости рассказывать не надоест, а остальным слушать. На всякий такой рассказ полная хрычевня набивается, спорить народишко начинает - правда или нет?
      Бригадир понял - сейчас тот самый случай. Такое только раз в жизни бывает, когда смотришь и сам себе не поверишь. Когда сообразил, что это невероятное зрелище не морок, сразу скомандовал всем задрать кверху руки и сгрудиться в кучу. Жваху навел, чтобы понимали - если что - шмальнет, перемелет. Послушались безропотно, потому как от зрелища словно чумные, почти каждый тут открыл от изумления, чтобы закрыть не скоро.
      На полянке спали двое, один широко распластавшись, по-хозяйски, кулак под голову, второй свернувшись калачиком. На первый момент показалось, роса так под ними серебрит. А потом пришло понимание, что это серебряные чешуйки - сторублевики рассыпаны - по всей поляне, но гуще всего там, где спали. Интересно, какие сны снятся на серебре? Бригадир все разом и позавидовал, и озаботился, понял - почему эти двое живы и чуточку расстроился, что пошел на это дело с такой большой бригадой, можно было и втрое, а то и вчетверо меньшей, успел мимоходом, но мелко, пожалеть спасшихся - потому как свидетели никому не нужны. Но больше всего думал - что делать сейчас. Очень неуютное положение. Когда еще собственная бригада от зрелища остынет и в соображение войдет!
      Чтобы командовать громкого голоса не надо, надо внушительный, и тут даже шепотом можно внушать. Главное побольше подтекстов - от бархатных, до зубовноскрежетных. Пусть каждый себе сам подбирает. Внушил, что все это их, и дележ будет справедливый. Для дележа надо все собрать, а чтобы собрать - карманы всем зашить и рты зашить, потому как всегда найдутся любители проглотить чешуйку, некогда ждать, пока само выйдет, вскрывать брюхи приедтся при малейшем подозрении. Потому он, Бригадир, так постанавляет: двое сейчас догола раздеваются, берут мешок кожаный и в него все обирают. Причем один обирает, второй двумя руками мешок держит, а все остальные во все глаза смотрят, чтобы к рукам или какому другому месту у них ничего не прилипло. Но все стоят там, гле сейчас, не двигаются не разбредаются, чтобы не виноватить потом никого. Еще, чтобы те два обиральщика каждую чешуйку вслух отсчитывали - потому грамотных надо. Несколько тут же вызвалось, и Бригадир выбрал тех у кого глаза не такие хитрые.
      Говорил, но пока исполняли, жваху не опускал. Хоть и однозарядка, но, если шмальнуть - большая частью убудет - она широко берет. Настроена на площадь, сперва охватит, потом стянет как бы сеткой и зажует - фарш от всех будет неприглядный. Одна беда - одноразовая штуковина. Уже не перезарядишь - выбрасывай. Зато сразу видно, использованная или нет. У Бригадира - снаряженная…
      Еще не собрано было основное, то, что на виду, а только что налитые кровью, готовые вцепиться, поостыли, опомнились - сообразили, всем хватит. Со счетом светлели лица. Один обирал, бросал по одной чешуйке в мешок и громко считал - чтобы все слышали. Второй кивал, соглашался, а на круглых цифрах вслух подтверждал, что нет никакого передергивания в ту или иную сторону. Впрочем, все и сами видели, шептались:
      – Хорошие чешуйки. Не щербатые
      – Восьмьсот срок две - это сколько?
      – Это много - это все еще умножай на десять, потому как здесь каждая чешуйка - десятирублевик
      – Как много?
      – Заткнись, дай послушать - сладко считают.
      Каждый так думал: чуток своего, чуток от разного чужого, глядишь, и собственный дом-дворик выстроился. Некоторые и выстраивали. Но это какие хоромы можно отбацать?
      – Тыща! - объявил один из сборщиков.
      – Подтверждаю - согласился второй.
      Надолго умолкли, не всяк про такие цифры слыхал. Так и стояли молча, пока сборщик опять не объявил:
      – Полторы тыщи!
 
      Тогда оживились.
 
      – Еще много? Или уже больше, чем много?
      – Больше! Много больше! Ты заткнешь, наконец?
      – Две тыщи!
      Кто-то ахнул, вроде бы нашелся и такой, что в обморок сполз.
      – А теперь? Много большего или еще нет?
      – Теперь - до хера. А больше, чем "до хера", на свете не бывает.
      Оказалось, что бывает…
      Когда обирали еще первую сотню, спящие проснулись. Бригадир подумал, что если бы не вслух считали, то едва не всю поляну обобрать успели бы, а эти двое, как дрыхли, так бы и дрыхли. Понятно, ночью им кто-то спать не давал (ночь безлунной была - тут и себя испугаешься), а днем, когда чешуйки на свету блестят, да известно, что никакая нежить и близко к деньгам не подойдет - такое их свойство - отчего бы не выспаться? рывком сел и за ствол схватился. Лучше бы он это не делал, потому как народ стоял по дурному счастливому случаю очень нервный, думается, вряд ли кому приходилось видеть в ответ столько самых разных стволов. И глаз смотрящих. Руку разжал едва ли не быстрее, чем рукоять ухватил - пукалка его на траву упала. Бригадир дождался, пока собиратели чешуйки вокруг оберут, да босой ногой ему ствол отбросят. Медленно нагнулся и двумя пальцами поднял, во все стороны повернул, чтобы все видели - ни к пукалке, ни к его пальцам чешуйки не прилипли.
      Сейчас все аккуратно надо, чтобы двусмыслиц не возникло. Чтобы потом, уже в Городе, с самых пьяных глаз никому в голову не пришло обвиноватить.
      Зубами скрипел только тот, что за ствол ухватился сразу же, еще толком глаз не открыв, но тут же, глаза разув полностью, уронил характер на траву - рассмотрел, стволов поднялось столько, что только от намека на укус фарш сделают. А второй словно и не сообразил, не заметил, что ему тут в любой момент случиться может - улыбался во весь свое немаленький ротик, хлопал удивленными глазами. И увидели, что связан хитро: одной рукой за пояс первому, второй к собственному, уже наглухо, чтобы не шевельнуть, еще и ноги - так, чтобы ходить можно было, а бежать нет. А путы эти тонкие, прозрачные, еще и бирки на них, что Метропольский это личный государственный арестант. А Бригадир заметил интересное, что под волосами арестанта в висок камешек заплавлен - радужный, вроде малюсенького глазика каменистой ящерицы. Подошел, за голову ухватил и повернул туда и сюда, на обратной стороне такой блестючки не оказалось. И в голове по ту сторону даже выемки нет, височная кость чистая. Понятно, что на второй стороне не выпал, не утерян, а и изначально так было. А голова у арестанта большая - умная. Только держится неумно. Или наоборот - умно? Так, как надо к этому случаю? Понравиться хочет?
      Люди с большой головой удачливы. Блестючка подле уха смотрелась как награда за удачливость. После такого дела, если в живых останется, запросто может себе вторую лепить - на другую сторону. Надо же какой везун - с эропланом свергся, а живой. Специальным пересыльным же везли, и явно на раздачу не полрублевую, под ту, которой каждый хотел бы избежать. Но не довезли. С неба свергся, а уцелел. Если сейчас выживет, в этих незнакомых ему местах, то… А нет - то… Решил, что к его ножу эта блестючка в самый раз будет. Вставит глазом на резную рукоять. Рукоять у него к фантомному ножу была новая. Слажена лучшим резчиком, вот только глазиков к той морде не нашлось, а дешевку Бригадир отказался брать. Все случая ждал - вот он случай. Эта блестючка в самый раз должна стать. Жаль, что одна…
      Арестант сказал, что если выковырнуть - умрет сразу. Некоторое время еще спорили - не врет ли? Проверить? Решили оставить. Хотя очень любопытно было. И досадно. На что себя так ограничивать?
      Иные уперлись. Не поверили вовсе.
      Тогда бы с обратной стороны тоже было. Всяких видали.
      А Бригадир поверил и сказал тому носатому, что совал в его бригадирское дело:
      – У тебя бородавка тоже на одной ноздре, а на второй - нет. Тоже вещь посторонняя, не с рождения. Не такая красивая, как у пришлого, но выковыривать грязными руками нельзя - бородавка помрет и ты, очень может статься, помрешь, хотя (не отрицаю) и после бородавки. И опять же, нос у тебя навроде бородавки - докажи, что всегда такой был! - что будет, если его отмахнуть? Хороший лекарь нужен. Будет лекарь - решим.
      Обобрали чешуйки вчерне, но запросто может быть, что в траве еще немалая толика осталась, но это уже ползать надо со всей тщательностью. И все равно получилось так много, что Бригадир, как услышал, даже не поверил. Знал бы Смотрящий, что такая большая касса окажется, ни за что бы Бригадира не отпустил, сам бы пошел. Он из ходоков.
      Первым делом надо кассу разделить, иначе никому покоя не будет. Полный мешок страшен. Если и у Бригадира по его поводу много всяких завлекательных кровавых мыслей возникла, одна за другую цепляются.
      Чтобы большой крови не было, надо по быстрому растрясти мошну. По всем - пусть каждый за свой кусок отвечает, ласкает его. Хоть некоторое время будут заняты, до того, как с другими сверяться начнут. На глазок чужое всегда больше. Но прежде дела юридические. Деньги нечистые - не с боя взяты.
      Кто первее, тот правее. Теперь надо отнимать свое, защемить собственное право.
      Метропольские путы, хоть и тонкие, на вид просто никакие, еще и, словно на издевательство, прозрачные, но так запросто не срежешь - специальный инструмент нужен. Пробовали по всякому - и кромсали и рубили: получалось, что либо ходить ему притороченным, либо пилить этого инкассатора пополам. Но тут Бригадир свой засапожник достал - тот самый красивый, что когда-то не один десяток фантомов через себя пропустил - махнул легонько и срезал. Все ахнули только. Славный нож! Не удержался, рукоять всем показал новую, что на морду переделана. Похвастал.
      Ножные путы метропольскому пленнику, однако, не срезал: подумал, а ну как он скор на ногу, сдернет до общего решения - лови потом! Потей на лишней работе. Да, ножные ему особо и не мешают: ходить мелким шагом можно… Любопытный. Ходит и все трогает, удивляется. Кто многому дивится, тому и люди дивятся. Такого, поди, и заход солнца не остановит - будет шлындать, приключения искать. Недолюбливал Бригадир таких неумных людей. Должно быть, потому, что когда-то сам себя не любил. Сам был такой по молодости. Чем старше возрастом, тем крепче за жизнь держишься. Отчего так? Не должно быть наоборот?
      Хромает разом на обе ноги
      – Что такое? Хрычи объели?
      – Мозоли!
      Не переставал удивляться.
      – Слушай, а может ты вообще несъедобный? - спросил участливо. - Кто у тебя мама была?
      – Человечья женщина, - ответил со всей серьезностью.
      Вот те на! Родила ворона сокола!
      Храбрец без шрама не настоящий. Тот храбрец, на котором шрамы, а он все еще храбрится. И не надо говорить, что подобное от великого везения и не от великого ума. Все люди свою сортность имеют на разные годы. Иные словно дубеют кожей и чувствами. Этот храбрец, но не вызревший.
      Все это передумал Бригадир, глядя на него, пытаясь составить о нем собственное. Потом на инкассатора мыслью перевелся. Видел в жизни столько упертых рож, но не такие. У этого надбровные прямо спелись. Сразу понял, что трудно будет с ним. Вздохнул и взялся втолковывать:
      – Здесь - показал рукой вокруг - Туда, туда и туда на две недели быстрым пехом, все, что в воздухе висит - ваше, а упало на землю - извини.
      Подбросил серебряную чешуйку
      – Лови!
      Инкассатор поймал. Хваткий на деньги. Таких специально подбирают - хватких и упертых.
      – Молодец! Твое. А упало бы на землю, уже не твое. Ясно излагаю? Вот это и можешь вернуть по адресу, а остальное, уж извини… - пнул мешок ногой - Где лежит? На земле. Значит, кому принадлежит? То-то!
      Кругом заржали. Но уже несколько напряженно. Чудачество Бригадира знали - мог отсыпать инкассатору с полшапки, если тот ответит вразумительно, если удивит, и тогда не пикни, придется сопровождать, выводить и сдавать в сохранности.
      Но инкассатор, видно, свой лимит удачи исчерпал. Потому как, сказал глупость, что-то вроде того, что "жизнью за груз ручался".
      – Жаль.
      Действительно, жаль, уже и нравиться стал, недотепа. Зачем же так неосмотрительно подставляться? Брать чужое грешно, а не брать грех втрое, потому как - глупость. А нет ничего грешнее глупости! Когда с боя взято, то уже не чужое - свое, тут все грехи смываются.
      – Ввиду особой ценности груза имею полное моральное право свидетелей не оставлять!
      Одобрительно крякнули под решение.
      – Так что выбираешь? - и приказал себе не слишком удивляться, если этот странный человек (да, вольно, человек ли?) решит выбрать второе. Но такова уж видно человечья порода, как бы не было соблазнительно счастливчику удивить всех в последний раз, но шкура диктует иное. Кто-то даже разочарованно вздохнул. Видно, не один Бригадир ждал, улавливал, что могут быть какие-то веселящие несуразницы.
      Расслабился, стал отворачиваться, так тут этот и прыгнул - вцепился в горло.
      Всякого лежачего положено добить - таков закон, выстраданный еще со времен незапамятных. Иного быть не может, потому как, не дело слабому жить - популяцию портить. Но Бригадир, хоть и сильный на тело и на душу, никого средь своей популяции улучшить не мог, потому на эти предрассудки смотрел по-своему. Удивлялись ему, что лежачему встать разрешил.
      Даже если враг слаб и поклоны бьет у твоих ног - будь наготове. Есть такие, которых сколько не бей - не угомонишь. Уже и к земле прижал, что шевельнуться не может, и в репу напихал много - построчно и побуквенно - чтобы понял "что-почем", потом и переспросил на всякий случай - понял ли? В ответ - "да", и глаза честные, а отпустишь такого, встанешь с него, в сей же момент глаза кровью налились - опять летит в тебя словно бешенный.