Но бывало, что на похмелье вешали и этого рядом - как бы в качестве извинения, что погорячились. Много чего было раньше, теперь во времена новые все как-то упокоилось, поблекло, жизнь стала не столь яркой, хотя продолжительность ее (у чиновничьего племени - точно) увеличилась. Были такие, кто горевал по этому поводу вслух, потом находили их в закутках порезанными на куски - новый Смотрящий был крутенек и собственную кодлу уже в обиду не давал. Все говорило, что сидеть ему в Смотрящих (вне правил) и второй срок, и третий. Вряд ли найдется такая глотка, чтобы гаркнуть на пересмотр.
      Прежний Смотрящий Бригадиру нравился больше. Весельем своим, куражом. Можно было под настрой и про жизнь поговорить. Допускал к телу. Весь на виду был (почти совсем, как и сейчас - подсох уже в своей клетке, не попахивает). Живым носился с проектами облагораживания местности - через то и пострадал. Любил собрать чуть ли не весь город, и речи толкать, заводить про трудовой подвиг. Про то, что городскую поляну неплохо бы расширить.
      – Всяческая лесная ли, озерная, болотная ли хренотень чего больше всего боится!? - орал в смотрильне, да так, что и на площади было слышно.
      – Муниципалов?
      – Чушь! Денег! Денег все боятся до судорог. Деньгой порабощают и уродуют! Потому, мокни мы нашего ростовщика-ортодокса какую-нибудь прудку, что произойдет? Вода станет, как бы, святой - все русалки передохнут и вверх писями всплывут! Слишком много денег через него прошло, чтобы воду не отравить…
      Хороший был Смотрящий… Много нового ввел. И о бюджете заботился, экономил, где выдумки хватало. Знали, к примеру, что у города святых ортодоксов (умеющих накладывать рубеж и запреты лепить) целых двое. Долгополый и еще отец Серафим. Бывало, что и на пару работают - вдвоем рубеж-дорогу освящают, это чтобы лес со своей живностью не наползал. Бюджету вдвойне накладно, но без собственных святых городу никак нельзя. А они цену ломят.
      – Так нахрена нам двое? - придумал Смотрящий.
      Проголосовали одного списать. Воздержавшихся не было. Серафима решили распылить над городом для пущей его и своей святости (и чтобы конкурентам не достался), и взялись экономить дальше. Про деньги рассуждать - хорошее охранение, но не будешь же ими гвоздить рубежи?
      – Через что енто прошло?
      – Что про что через что?
      – Через что у долгополых деньга проходит для святости? Чего касается? Через кишечник пропускают?
      – А шут их знает, как они им молятся. Думается, по любому, через руки тоже. Даже, если только с начала и с конца.
      – Тогда… и на кой нам целый ортодокс?
      Выиграли вдвое. Одна рука (пустили в дело) "пошла влево" - "скрести землю когтями", вторую отправили вправо - повязали ее на святое колесо и взялись катать по дальнему рубежу. В тот год освятили все очень быстро. Ортодокс выжил и опять стал первым советником у Смотрящего. Теперь у этого, что совсем неулыбчивый. Ко всякому человеку прямиком одна дорога, но ползком - десять. И не заметит, как яд в уши влили. Всякий яд лучше с медом мешать. А Смотрящий этот, похоже, прямым и раньше не был. Широким - да, но только не на душу. Речи - мед, дела - полынь. За Смотрящим и Ортодоксом теперь глаз да глаз нужен - как бы чего не отчебучили. Был бы Бригадир при деньгах, приставил им глазастиков…
      По утру пар изо рта. Над торжищем вроде облака - издалека видно. День обещался ясный.
      Худ торжок, но пуст и горшок. Бригадир еще чуток потолкался в очереди, выхватывая крупицы. Все может сгодиться, когда жизнь впроголодь.
      – Нанялся рыхлить разделительную полосу - вот где страстей набрался, страху-то, страху-то сколько! Ты рыхлишь, а они на тебя смотрят - глаза горят! Кровь в себе начинаешь чувствовать, сколько ее и какая она, а те уже слюной исходят, подвывают и сербают, слюни сглатывают - ей-ей не вру! Ну ее к лешакам ту работу! Особенно, когда город жмется и сопровождал не выделяет.
      – Альтернатива - только свалка. Подпишемся?
      – Рановато нам туда. Живым не вернешься - оттуда еще никто живым не возвращался.
      – А иным?
      – Иными возвращались. Но это хуже смерти.
      – А где на них посмотреть?
      – Шутишь?
      – Не расположен…
      Тогда первый взялся в ухо нашептывать, а второй глаза круглить.
      В иные времена Бригадир бы и сам полюбопытствовал, но сейчас другое занимало. Не про то был его сон, но отсюда - шнырял глазами во все стороны.
      Кто-то, распинаясь в своей косности, старости и давней фортуны, за счет которой "претерпел", которая так обломала, что теперь лишь в петлю или стукачи, огорчался и огорчал других:
      – И нечисть-то была понятная! А сейчас, куда не шагни, разряды полагаются, категории, лицензии. Заигрались! Уж на всяком задрыпаном болоте, где и -… Пукеныши, которым… и два мозга с горошину, карьеры лепят
      – А в городе? - спросил Бригадир. - Кто казенного козла за хвост ухватит, тот и шубу себе правит не козлиную! Кого обдирает? Не суд страшен, судья. Не закон, а подзаконие.
      Возразили, оглядываясь.
      – При новых порядках наше дело телячье - обосрался и стой, - сказал один.
      – На всех не угодишь, но всем и солнышко не светит. Каждый бок ему разом не подставишь, - подтвердил второй.
      Много трусости стало в народе. Вот еще один заговаривается:
      – Не нам ортодоксов судить, на то черти есть. Они приберут, рано или поздно, тогда спросят - начто людей объегоривали?
      Плюнул Бригадир под ноги - отошел от людишек.
      Везде собственный копеечный интерес. Тут знакомые водилы-почтари (народ отчаянный) встретились, разборы привычные устроили, насквозь родные.
      – Я вправо, и ты вправо, я влево и ты влево… Как разошлись-то?! Ты меня хоть видел, гад!
      – Не-а…
      – А чего ж ты… бл…!
      – Люблю по-пьяне с ветерком прокатиться…
      Это местные перевозки - короткие, быстрые. У этих по всякому бывает, часто от быстроты своей - на тот свет. А дальние караванами ходят большими. Порядков местных не знают, потому для них столик выставлен с законником - разъяснять в чем не правы. Вот сейчас столпились и у законника и спорят, защемить пытаются свое право на право:
      – Мы же друг дружку режем, а не их - им-то какое дело? Чего придираются?
      – Не в своей вотчине.
      – Мы и трупы с собой увозим, не мусорим.
      – Здесь поляна не ваша. Зарезал? Плати налогу!
      – За что?
      – За то! Здесь со всякого пошлина за теплообмен. Привезлись-то теплыми? Увозитесь какими? Кроме того, с вас еще штраф и за неаккуратность. Из-за вас нашим городским вурлакам, опять вакцины колоть.
      Тут же дежурят бомжеватого вида вампиры в нарукавных повязках - новая общественная дружа, набраная из тех доходяг, что только мечтают дождаться драки, в которой будет разбит ни один нос, и можно будет остаться слизывать капли крови с перегревшегося асфальта.
      Тут же лечили от здоровья. Здоровый человек подозрителен.
      Лето - припасиха, зима - подбериха. Летнее прожорство не так в глаза бросается, убыло да прибыло, а зимой только одно: убыло, убыло, убыло… Потом соси кулак. Вот тогда и начинаются дворовые войны. Страшное это дело, когда шатающиеся на ползающих идут войной.
      Теперь времена иные. Киша кишке кукиш показывает, а терпишь. Край? Иди в рабы городские, рабы Смотрящего - он накормит, возьмет на довольствие, но отрабатывать на грибных плантациях каждый кусок придется - пищевых грибов сушеными сдать столько, сколько сам Смотрящий весит. И не второсортицу какую-нибудь. Потом еще спецгрибочки есть - этих плантаций все боятся…
      В сторонке прильнули друг к другу два торгаша и что-то нашептывали… Знаток обычаев, определил бы сразу, что клялись самой страшной торгашеской, клялись в том, что не обманут, дав "свое" и держась, в качестве поручительства искренности намерений, за "чужое", вручив друг дружке едва ли не самое дорогое, что может быть у мужчин подвижного возраста - собственные придатки. При этом оба обильно потели и боролись с искушением припомнить прежние финансовые обиды.
      Эти еще ничего. Эти вдвоем, без третьего посередке. А бывают настолько недружны, что (вынужденные, как и прежде, торговать "по-соседски") товары между собой пропускают через "третью руку", что в убыток тем и другим. Говорить им меж собой через посредника, словно не понимая: чтобы передавал одному слово другого, попутно очищая от скверны. Хотя говорят на одном языке, как так получилось, что действительно перестали понимать? Должно быть, что-то психическое, наваждение от войны, морок.
      Прошли суровые. Все перед ними и даже транзитники расступались уважительно. Лица в крапинках-ожогах, на руках объеденные пальцами. Вольные промысловики - профессия вымирающая. Таков грибной человек старых времен - главные составляющие разведка и промысел.
      Грибные ряды отдельные - туда ходить, только себя расстраивать. А вот на Транзитке (в транзитной зоне) торговали не только дельное, но и всяческую похерень, как-то; наряды бабские, пластиковую дребедень - ту, что погорячке ломается, но не сжечь - обдаст вонью, полгода потом обходи то порченое место. Раньше купцы честнее были, если дырка от бублика, то настоящая, без затей, хоть клеймо ставь, а теперь такая завлекаловка - понимаешь, что дурят, но так дешево, такой опт прет, что рука сама отстегивает. Бригадир на этом деле уже тлел не раз, и встретились бы ему те, что… Но такие транзитники два раза одним маршрутом не ходят - знают, что кое-кого обрадуют безмерно, что многое на них уже намылено…
      На Блошке тоже торговали всякой ненужностью. Но уже без затей. Ненужности были надежные, проверенные… Мешки для ловли солнышка. Миски, в которых воду толкут до пыли. Здесь же практиковали и накрытие медным тазом - едва ли не всяк был готов торговать водой с гуся и специальными ежовыми рукавицами, чтобы чесать языки. Бригадир был не из тех, кто к найденной подкове страуса подбирает, но потолкаться средь балабольства любил.
      Мошеннику ярмарка в покос! Бригадир таких на расстоянии вычислял и сторонился. Один раз ухватили за рукав, принялись что-то втюривать, не стал бить по рукам, по тем местам откуда что росло, в самый центр и выше, а только посмотрел в глаза, как умел только он - тяжело, недобро - отстали.
      Бабуля в кроссовках (небось, еще от добиологического периода! - решил Бригадир) торговала тяжеленными ботинками рейнджеров, со стальными вставками в подошве, теми, что теоретически предохраняют от пальчиковых мин, и в которых невозможно драпать с позиций, отчего те рейнджеры кому они предназначались и несли столь огромные потери. А на нововведение откликнулись моментально - пальчиковые пошли с усиленным зарядом, уже, если и спасало ступни, то только тем, что вбивало их в задницы. Тут Бригадир подумал о Смотрящем - а не могло такое быть, что он лицо некоторым образом пострадавшее? Ноги, вона, как глубоко сидят…
      Бабуля явно знавала и лучшие годы, раз закрепила за собой такой самоходный драндулет - работы не иначе как самого Миколы-шорника. Поискать бы клеймо. Тертая бабуля. Наверняка могли бы многое друг другу порассказать. Бригадир и сам в Первую, да и Вторую МежПараллельные ходил в дезертирах - (тогда еще не вешали). А вот когда Био начались, пришлось похлебать, тогда вербовщики прошли по земле словно гребнем, вычесали с местности всех. Не только кто мог носить оружие, но и тех, кто хотя бы тайное кодовое слово вякнуть - припечатать врага к земле матерно. С этого и стал обрастать всяким. Понес с собой и на себе многие знания.
      Пол жизни прошагал в "поршнях" - обувке из покрышек.
      Высокий короб для насыпного товара был прилажен во времена новейшие. Ботинки кучей, навалом, иные связанные попарно. Иные, ношеные вразброс, такие, если потрясти, можно было вытряхнуть и мелкие кости пальцев ног. Бригадир когда-то тоже подумывал, что бы сделал с тем умником, который придумал такую обувку, а еще более с тем, кто поставлял или заказывал в их подразделения, а потом и о теперешних торгашах… Понятно, с чего так берегутся. Бригадир свое ружье носил на укороченном плечном ремне - приклад в подмышку. А сам ствол - длинный (не по городу "прибор") - голенище цеплял при ходьбе, отметина пропечаталась, и уже была заплатка.
      У этой вроде так же, но уже ствол-обрезанка висит у юбки… Возможно, неплохой когда-то ствол, если бы не видно было, что приклад к нему неродной, струганный каким-то умельцем, да и то треснул по всей длине, теперь замотан проволокой - обычное дело, когда пользуются усиленным зельем и не умеют соизмерять заряд - тут либо это, либо хуже: ствол в одном из мест вздувает, а то и рвет. Потому часто и режут его, чтобы покороче был, сплевывался быстрее. Но сам приклад, в отличии от ствола, обрезан не был. Соображает, что с упора лучше. И сама стоит грамотно, так, чтобы (если что) сразу шагнуть за прикрытие телеги, а деревянный борт у нее, не иначе как фальшивый, имеется позади стальной лист и крупняк выдержит. Фермерство многому учит. Держит свой обрез также, как и Бригадир ружье, словно дождь идет, стволом вниз, пропустив ремень через плечо и голову. Но, поскольку это обрез, то уже вроде невзначай его и наискосок можно повернуть: в результате, с кем ни разговаривает, получается, что дуло смотрит мужику в пах - тому спорить о цене неудобно.
      Бригадир сам умел стрелять из-под локтя, забросив левую руку за спину к куркам, а правой быстро "подать ствол" куда надо.
      Еще раз присмотрелся к бабуле - что-то знакомое… Возможно, что раньше была хороша и даже (определенными местами) красива. А теперь от всей красы - только складки, да усы! - подумал Бригадир и похвалил себя за рифму. Складки? Точно! Они самые!
      Всякого дурного бывало. Хорошее так не запоминается.
      Как-то не успел респиратор нацепить - попал в "раздувку". Раздуло. Иные лопались, а он выдержал. После болезни кожа висела складками и никак не хотела стягиваться, обратно к скелету возвращаться, к поджарости. Особенно раздражали складки на боках, напоминающие огромные уши - заправлять их под ремень или поверх? Но потом кожа, худо-бедно, стянулась… А вот у этой кожа висит, будто так и не получила вакцинацию от подобного. Та газовая атака закордонников… Где же она была? Бригадир не страдал склерозом, а тут попыхтел до поту, но подробностей не вспомнил - все перемешалось. Одно понятно, бабуля явно раньше торговала не семечками. И наверняка помнила еще первую торговлю, когда каждая обставлялась такими тактическими ухищрениями, что на саму торговлю уже не хватало пыла, и шла она ни шатко ни валко. Да и чем тогда было торговать? То ли дело сейчас!
      Здесь было. Точно здесь! Про это место его сон! Вот и клетка накрытая…
      – Покажи!
      – Некоторые платют, чтобы поглядеть! - проворчала, но на мгновение приоткрыла.
 
      Пропал Бригадир!
 
      Смотрела на него бездонными глазами его непохожесть. Такая, что кроме как в душе, еще что-то шевельнулось - из того, что не шевелилось давно. О чем и не думал про это после того, как их бригаду, локализированную в мокролесье Энского урочища, посыпали с аэропланов желтым дустом.
      Час ходил потерянный, опять пришел - не купил никто? Вздохнул с облегчением, хотя и удивлялся. Неужели так много ломит, что даже транзитникам не по карману?
      – За что продаешь?
      Не ответила, будто и не заметила.
      – Почем? - уже настырнее, да и металлу в голосе добавил.
      – Тебе не по карману!
      Бригадир держал ухо востро и, нет-нет, трубочкой его сворачивал, чтобы не ухватили. Страшны разъяренные женщины. Если есть возможность укусить - клочья полетят. Неистовой силы они в тот момент. Это от отчаянья, что не сложилась очередная комбинация, что разгадали.
      Вспоминал раннее, где и когда ему могли так начудить на глаза.
      Была одна ведьма, вроде бы прикормленная, но вечно недовольная. Та раз совсем озверела, с катушек сошла, грозилась в ухо плюнуть - отчего должны были непременно завестись в черепе неведомые тараканы, и плюнула-таки, но не получилось у нее. Пока держали ее служки, Бригадир, рисуя на лице улыбку доброго идиота, расслабил мышцы, на обман пошел, а потом резко дернулся, увернулся, в ухо к себе не пустил, но на левый глаз плевок все-таки словил. Слюны у ведьмачки только на один хватило - выдохлась, уже никакая была, видно, вложилась в это последнее… Действительно последнее, потому как бригада навалилась, подоспела, и через мгновение уже висела как положено и тыркали в нее…
      А с глазом получилось диво как хорошо, сперва чесалось а потом и стало давить во все стороны глазное яблоко, будто не помешалось, не хватало ему места в своей лунке. Бригадир, сколько мог, не обращал внимания, но потом и на свет стало смотреть больно, щурился. Обнаружил, что ночное зрение стало улучшаться, правда видел все в одном зеленоватом свете, без других красок. И даже кровь видел в ночи как зеленую - специально проверил. Зато второй глаз был вполне, только на ночь отключался, словно решал отдохнуть от дневных забот. Бригадир тогда-то, как обнаружил, стал жалеть, что ту бабу повесили, можно было слюной торговать. Подумаешь, полуночная ведьма - Бригадир тоже не под утро деланный!
      – Ты - одуванчик от Матвея - мои карманы не щупай, они очень даже способны удивлять! - сказал Бригадир.
      Врал. Сейчас и мышь серую не удивил бы куском сухаря - сам жил в долг, в хрычевне кормили "до заказа", под слово.
      Не купилась на хвальбу, не поверила - буркнула что-то под нос, явно обидное. Скользнул рукой по ложу до ствола - оскорбления не снес бы даже от Смотрящего, а тут неизвестно что… Зловредная старуха, словно невзначай, отшагнула в сторону. И фальшивый сучок на коробе сдвинулся - кто-то глянул из секретки, и ствол вымастрячил. Хоронился до времени среди товара, под фальшивым днищем. Может статься, что и дедок этой старухи, а может и внук, предосторожность по нынешним временам, пожалуй, лишняя.
      Без усмешки показал гранату, переделку из древней навесной блин-мины - 5 кило прекрасной взрывчатки, 2400 осколков - достаточно, чтобы основательно проредить всю Блошку и уж точно перепортить всю обувь на возу.
      – Меняю бабу на место в базарном ряду, - неохотно сказала бабуля. - Продай гранату! Две пары дам - лучшие - нулевки! Или даже три!
      – Это на первом, что ли? - на всякий случай переспросил Бригадир, понимая, что цена безнадежная.
      Блошиный рынок стихийно образовывался у транзитной полосы, за первым рядом торговли, там имели застолбленные потомственные места, всякий транзитник невольно притормаживал, глядел с высоты своего бронированного передвижного семейного городка и, бывало, что останавливался, отправляя младшенького прикупить понравившуюся безделицу.
      – Моя рука первая - придержишь! - сказал Бригадир, стараясь не обращать внимания на оскорбительное сомнение, отобразившееся на физиономии старухи.
      Порядком собирался с духом, потом озлился на себя, что обмельчал так, подошел решительно.
      – Сдвигайся! - сказал долговязому.
      – Куда еще?
      – На длину кисти.
      – Вот еще! - возмутился долгун и, конечно же (как без этого!) показал ствол. Бригадир - свой. Измерили… У Бригадира оказался толще. Постоял, дождался, пока долговязый сместится. Перешел к следующему.
      – Прими вправо!
      – Чего ради?
      – Новские?
      – Ну?
      – В прошлом году с ваших выселок соседей лох донимал?
      – Ну…
      – Сами справиться не могли? Кого вызывали?
      – Так то у соседей, а у нас тихо, да и шкуру видели, значит - сдох!
      – Чеши репу дальше - твой зуб даю на то, если в этом году у вас же не объявится! Детенышей я не прибрал, на них заказа не было - как раз должны подрасти. Так что лучше сейчас начинай думать, сдвигаться или нет. Думайте!
      Сдвинулись. Бригадир, между прочим, не врал. Сам бы не пошел и других бы не пустил - разнес молву, какие там уроды насчет слов зарочных, что не держат их в куче. И пришлось бы им не воз сдвигать, как сейчас, а саму деревню переносить.
      Уже с полтора локтя расстояние выиграл. Первый ряд - славный ряд - торговля идет бойко. Пироги с глазами, их едят - они глядят, и другие глядят, завидуют, потому как, пироги те дорогие. А поевший сам становится глазаст до чужой копейки. Сквозь карман видит. Первое лакомство шнырей-карманников и налоговиков.
      Пока одних оставлял думать, отправлялся в другой конец расталкивать - так три машины сдвинул. На том краю с аптечного закутка начал - явно примазавшихся к празднику жизни. Ряженые под долгополых, но по рожам видно - не они. Этим, ясно дело - самое место на Блошке, а вовсе не здесь. Лекари, бля! Спорным продуктом торговали. Как, например, слезами святой замужницы, пролитыми по случаю возвращения ее мужа из похода трезвым и с добычей. С ними решил просто. Только принялись возражать, так нечаянно уронил банку, наделал звона и запаха, да ругал хозяев, что с прошлого их лечения поплохело…
      Дальше пошло проще, только в одном месте уперлись, пришлось оплатить услугой впрок, собственную зарубуку оставил на жерди - обязательство. И в другом месте наобещать, но уже без залога и угроз. Так через пень, колоду и иные муки за пару часов уломал всех, добыл пространство по центру в первом ряду…
      – Ахтеньки! Вот уж не думала! Завести надо! - суетилась бабуля - бригадирская протеже. - Котел разогреть!
      – Развоняешься на всю торговую поляну! На руках выкатим.
      Все быстро сорганизовал. Старуха только ахала и зыркала во все два глаза, не считая выбитого, чтобы бичи, что толкали крытку, не растащили товар, а из товара высунулся дедок, да и сам стал строго зырить по сторонам.
      – Клетку с бабой не открывай! - шепнул Бригадир. - Ни погляделки, ни прочее. Вечером заберу - "по темному".
      На всякое хотенье наберись терпенья. Иначе будет тебе лесная каторга! Таких баб "по светлому" водить, значит, неприятности на себя приманивать. Без стрельб никак не обойдется. Да и прибраться решил у себя в номерной комнатушке - непрезентабельнейшей гостиницы "Для Охотных Людей"… Утешайся легкомыслием.
      Несчастье на крыльях, счастье на костылях - друг с другом соревнуются - кто первым к человеку прибежит. Больше дано? Больший изыск.
      В жизни всякого говна хватает. Иной раз не успеваешь удивляться - от чего и этот тоже нагадить норовит? Всяк на всякого, сами не успевают утираться, а туда же. Торопятся. Лишь бы выше сесть и уже оттуда. Иные и снизу умудряются…
      Штатный мозгоклюй из какого-то нового секретного отдела Смотрящего (иных просто не бывает - тут, как не коснешься, кругом дела секретные) не черный мозгоклюй, не в форме - "не пикни", а так себе - серенький - халтурящий на полставки, считающий что застраховался, что с ним грубо теперь нельзя, заносчиво, как все неумные, стал требовать у Бригадира отчета по списку немаленькому. Первым желанием было - нож под сосок воткнуть (реакция нормальная всякого пуганного жизнью человека), но сдержал свои бригадирские нервы. После подобного только на нелегальщину. Однако, тревожно на сердце, щемит. Раньше Бригадир и не догадывался, что у него сердце есть и так давить на него может.
      – Тут праздники, а ты турусы разводишь. Интересуются тобой те, которым ты, вроде бы, должен быть без интереса. Доложили, ты на прошлых днях животиной торговал неправильной. Где животина твоя?
      – Сдохла! - не моргнув глазом соврал Бригадир.
      – Подозрительного тебе ничего в последнее время не снилось?
      – Бабы!
      Мозгоклюй хохотнул.
      – Вот это и подозрительно! После того как вашу роту облучили, да дустом посыпал. Ха! Скажешь тоже…
      Мозгоклюй, хоть и серенький, хоть и не сам Смотрящий, а откуда-то в курсе проблем прошлого Бригадира. Прошлых проблем, но не нынешних. Иной дохлую крысу к поясу подвязал, в своих глазах уже охотник.
      Для глухого весь мир глух, кроме собственного голоса: чтобы себя слышать слух не нужен. Слепому всякие цвета одинаковы кроме красного: потому как, красный - это боль, ее не глазами видишь.
      Эх, а хорошо бы под сосок его! - опять подумал Бригадир, желая свою боль чужой снять.
      Серый мозгоклюй неприметный, невзрачненький - именно такой, каким им положено быть. А вот мозгоклюи черные, звались черными не за цвет, не за форму, а за делишки их собственного бессменного начальника. Был он человеком с толстыми губами и глазами навыкате, возможно обязанный цветом кожи тому, что где-то в здешних местах был жестоко облучен, но врал, что из африканеров. Возможно ли, что в самом деле уцелел, унаследовал породу по мужской? Бригадир не верил, что мог уцелеть кто-то природный. Говорили, что когда Метрополии для каких-то нужд понадобился тот отшибок, тех жителей быстренько заразили особой ураганной формой нехотючки, когда даже мысль о трахе вызывает летальный исход. И, как исчезло последнее из их развлечений, население взяло и враз вымерло - должно быть, со скуки.
      – Зачем пришел?
      – А то не знаешь?
      – Сперва на рынок схожу.
      – Брось! - отмахнулся Мозгоклюй - Из-за рыночных дел и вызывают.
      – Схожу! - заупрямился Смотрящий. - Я бригадир вольный! Понял? Последний вольный бригадир!
      – Вот-вот, и я про то же. Грустно, если ни одного не останется из вашей породы. Смотрящий ждать не любит. И поздно на рынок ходить. Там уже побывали…
      Доля слабого - остатки. Иногда и их нет.
      – Плачь по себе! - сказал Бригадир. - Самое время…
      Мозгоклюй открыл рот - завыть, но не успел. Бригадир обманул - вдарил раньше. Как и думал - по мечтам своим. Под левый сосок в междуреберье. Пошевелил там, крутанул, чтобы расширить, одновременно отстранясь, чтобы дымящаяся струя выплеснула на пол…
      Посмотрел в глаза, загадывая, чтобы предсмертная правда вышла - на него, на Бригадира. Самое верное в таких случаях гадание.
      – От Сафари уйдешь. От глюколова - нет! - выдохнул свое смертное бывший мозгоклюй.
      Пожал плечами: два непонятных слова - это перебор. Побросал в наплечный ранец все свое небогатое барахлишко. Первым делом "сонников", которые порядком подросли и уже смотрелись не дохленькими мышатами с множеством хвостов, а плотными круглыми шариками с кулак ребенка…
      Выскочил, словно ошпаренный, про Чура забыл, про неоплату комнаты и сданные в стирку носки. До торговых рядов-палаток буквально долетел. Даже не почувствовал, как дорогой Чур прыгнул на ранец и оттуда, скользнув через плечо, забрался за пазуху. Уже ни что не грело - только распаляло…
      …Ворвался, откинул покрывало с клетки.
      – Где?! - спрашивал, нутром свирепея, держа руку на рукояти, то и дело подтягивал и опускал, громко щелкая ножнами.
      – Пришли налоговики, потребовали заплатить за место, потом забрали залог - сказали, побалуются и вернут.
      – Говорила? - даже не взъярился, а потемнел только. - Скажи, говорила, что уже не твое, а сторговано?!
      – А как же! Первым делом! - старуха суетилась, потому что чувствовала - виновата. - Сказали, что с тебя - кто бы ты не был - не убудет.
      Если налоговики по собственному желанию, то где же их теперь искать? Но если (что редко бывает) по верхнему приказу, то в конторке, а ее только штурмом.
      Но ее, бывало, едва ли целым городом пытались взять и то не справились…

3.