Три дня спустя доктор Хофман решил принять строго отмеренную дозу ЛСД, чтобы подтвердить возникшие подозрения, что своим необычным психическим состоянием он обязан именно отравлению этим веществом. Хотя это было вполне разумным допущением, он не мог себе представить каким образом наркотик проник в его организм. Во время этого, на сей раз запланированного опыта, он проглотил 250 микрограмм ЛСД, что, «будучи человеком консервативным» он считал «минимальной дозой». Эта оценка была основана на том факте, что алкалоиды спорыньи обычно принимаются дозой в 1 миллиграмм. Хофман не мог знать, что проглотил вещество беспрецедентной силы, самый сильный психоактивный наркотик из всех, которые когда-либо были открыты. В клинических исследованиях, проведенных в 50-х — 60-х годах, доза, принятая Альбертом Хофманом была признана очень высокой, требующей нескольких часов подготовки к сессии, присутствия двух медиков и ночи под наблюдением в клинике, с последующим интервью.
      Поскольку многие истории, рассказанные в этой книге, связаны с ЛСД, я коротко опишу этот исторический эксперимент. Через час после приема 250 микрограмм ЛСД-25, Альберт Хофман понял, что не может продолжать работу, и попросил ассистента проводить его домой. Поскольку использование автомобилей в военное время было ограничено, они воспользовались велосипедами. Отчет Хофмана о том, как он ехал на велосипеде по улицам Базеля под влиянием большой дозы ЛСД, стал легендой. После того, как он приехал домой, он почувствовал, что им овладели демоны, и испугался, что сходит с ума. Добросердечный сосед, который принес ему молоко, представился ему злой колдуньей, которая пытается его заколдовать, а физическое состояние самого Хофмана было столь ужасно, что он решил, что умирает, и попросил ассистента вызвать ему врача.
      К тому времени, когда в доме появился врач, пик кризиса уже миновал, и состояние Альберта Хофмана радикально изменилось. Он больше не умирал, а только что пережил собственное появление на свет и чувствовал себя возрожденным, молодым и полным жизненных сил. Весь день после эксперимента с ЛСД Хофман чувствовал себя прекрасно — и физически, и психически. О своем необычном опыте Хофман написал доклад своему начальнику, доктору Артуру Штоллю. Случилось так, что сын доктора Штолля Вернер, психиатр, работающий в Цюрихе, был весьма заинтересован в исследовании воздействия ЛСД в клинических условиях. Его исследовательский доклад о воздействии ЛСД-25 на группу обычных людей-добровольцев и пациентов психиатра был опубликован в 1947 году и немедленно стал в научном мире сенсацией.
      Ранние работы Вернера Штолля по изучению ЛСД показали, что даже минимальные дозы этого необычного вещества — порядка миллионной доли грамма — способны глубоко изменять сознание объектов эксперимента на срок от шести до десяти часов. Представители компании Сандоз стали предоставлять образцы ЛСД исследователям и психотерапевтам по всему миру в обмен на сведения о его воздействии и потенциале. Они хотели знать, возможно ли законное использование этого вещества в психологии и психиатрии. Экспериментальные исследования доктора Штолля выявили некоторые совпадения между ощущениями при приеме ЛСД и симптоматикой психозов, имеющих естественное происхождение. Поэтому казалось, что изучение подобных «экспериментальных психозов» может дать интересные прозрения, касающиеся психотических состояний естественного происхождения, и, в особенности, шизофрении, этого наиболее загадочного из психических расстройств.
      В приложении к образцам, предоставляемым компанией Сандоз, была небольшая записка, которая коренным образом изменила мою личную жизнь и профессиональную карьеру. В ней говорилось, что это вещество может быть использовано как революционный, нетрадиционный обучающий инструмент для профессионалов, занимающихся душевным здоровьем пациентов-психотиков. Возможность переживания обратимого «экспериментального психоза» казалась для психиатров, психологов, нянечек, социальных работников и студентов-психологов прекрасным шансом получить уникальный личный опыт познания внутреннего мира пациентов и научится лучше их понимать, получить возможность более эффективно общаться с ними, и, в результате, более успешно их лечить.
      Я был сильно взволнован такой потрясающей возможностью и попросил своего преподавателя, доктора Георга Роубичека, дать мне ЛСД. К несчастью, персонал психиатрической клиники решил, что, по целому ряду причин, студенты не могут быть добровольцами. Однако доктор Роубичек был слишком занят для того, чтобы тратить несколько часов на сеансы с применением ЛСД с каждым из подопытных, и нуждался в помощи. Никто не возражал против того, чтобы я участвовал в сессиях в качестве наблюдателя и вел записи. Таким образом, я присутствовал на сессиях многих чешских психиатров и психологов, известных художников и многих других интересных людей еще до того, как сам стал объектом экспериментов. К тому времени, как я закончил медицинский факультет и получил необходимую квалификацию, мои аппетиты в этой области постоянно подогревались фантастическими отчетами о переживаниях, которым я был свидетелем.
      Осенью 1956 года, после того, как я закончил медицинский факультет, я, наконец-то, смог и сам попробовать. Доктора Роубичека особенно интересовали исследования электрической активности мозга. Одним из непременных условий участия в ЛСД-сессиях было снятие электроэнцефалограммы непосредственно перед сессией, во время нее и после. В дополнение к этому, во время моей сессии доктора Роубичека особенно заинтриговало то, что называют стимуляцией, или подгонкой ритма волн головного мозга. Может ли мозг под воздействием ЛСД быть способным воспринять входящую частоту большего диапазона, если его предварительно подготовить вспышками стробоскопа различной длительности. Страстно желая испытать воздействие ЛСД, я согласился на снятие электроэнцефалограммы и на то, чтобы мои мозговые волны были «захвачены». Мой брат Пол, который был студентом-медиком и сильно интересовался психиатрией, согласился наблюдать за этой сессией.
      Я начал ощущать воздействие ЛСД через сорок пять минут после его приема. Сначала, это было легкое недомогание, головокружение и тошнота, затем эти симптомы исчезли и сменились демонстрацией неправдоподобно красочных абстрактных и геометрических видений, чередующихся перед моим мысленным взором со скоростью картинок в калейдоскопе. Часть из них напоминала изысканные витражи цветного стекла в средневековом готическом соборе, а другие — арабески мусульманских мечетей. Чтобы описать изящество этих видений, я сравнил бы их с «Тысячью и одной ночью» Шахерезады и ошеломляющей красотой Альгамбры и Шанду — в то время это были единственные сравнения, пришедшие мне в голову. Сегодня я уверен, что моя психика каким-то образом породила дикое множество фрактальных образов, подобных графическим изображениям нелинейных уравнений, которые может выдать современный компьютер.
      По мере того, как продолжалась сессия, мои переживания блуждали вокруг да около этого царства эстетических восторгов, и сменились нежданной встречей и конфронтацией с моим подсознанием. Трудно подобрать слова к этой хмельной фуге эмоций, видений и разъясняющих прозрений, касающихся моей собственной жизни и существования в целом, ставших внезапно доступными для меня на этом уровне. Это было столь глубоко и сокрушительно, что немедленно затмило мой прежний интерес к психоанализу Фрейда. Я не мог поверить, сколь многому я научился за эти несколько часов. Захватывающий дыхание пир красок и изобилие психологических откровений — их и самих по себе было бы достаточно для того, чтобы превратить мое первое знакомство с ЛСД в поистине запоминающееся событие.
      Однако был и другой аспект этой сессии, который превзошел все, что тогда случилось. Где-то между третьим и четвертым часом сессии ассистентка доктора Роубичека сообщила, что пора снимать ЭЭГ. Она увела меня в маленькую кабинку, осторожно наклеила электроды по все поверхности моей головы и попросила лечь и закрыть глаза, а затем разместила над головой огромную лампу стробоскопа и включила ее. В этот момент воздействие наркотика достигло наивысшей точки, и это весьма усилило действие стробоскопа.
      Меня поразило видение света огромной силы и сверхъестественной красоты. Увиденное заставило меня вспомнить те рассказы о мистических событиях, о которых я читал в духовной литературе, где видения божественного света сравнивались с сиянием «миллионов солнц». Мне пришло в голову, что это могло выглядеть как эпицентр атомного взрыва в Хиросиме или Нагасаки. Сегодня я думаю, что это, скорее, похоже на Дхармакаю, или Изначальный ясный свет, свечение неописуемой яркости, которое, согласно тибетской Книге Мертвых, «Бардо тодрол», является нам в момент смерти.
      Я почувствовал, как удар божественной молнии выбил мое сознание из тела. Я перестал осознавать присутствие ассистентки, лаборатории, психиатрической клиники, Праги и всей планеты. Мое сознание распространялось с невообразимой быстротой и достигло космических измерений. Границ и различий между мной и мирозданием больше не существовало. Лаборантка старательно выполняла свои обязанности: она постепенно изменяла частоту стробоскопа от двух до шести вспышек в секунду и обратно и потом, на короткое время, поместила его в середину альфа-диапазона, тета-диапазона и, наконец, дельта-диапазона. Когда это произошло, я обнаружил, что нахожусь в центре космической драмы невообразимых измерений.
      В астрономической литературе, которую я позднее нашел и прочитал, я нашел названия для некоторых фантастических событий, которые пережил во время этих необыкновенных десяти минут — Большой Взрыв, проход сквозь черные и белые дыры, идентификация с взрывающимися сверхновыми и коллапсирующими звездами, и многими другими странными явлениями. Хотя у меня нет слов, адекватно описывающих то, что со мной произошло, но нет и никаких сомнений в том, что пережитое мною очень близко к тому, что я узнал из великих мистических текстов всего мира. Даже тогда, когда моя психика подверглась глубокому воздействию ЛСД, я смог оценить всю комичность и парадоксальность ситуации. Божественное проявление забрало меня в середине серьезного научного эксперимента, использующего вещество, созданное в пробирке химиком двадцатого века, и проводимого в психиатрической клинике страны, которая тяготела к Советскому Союзу и управлялась марксистским режимом.
      Этот день отметил начало моего радикального расхождения с традиционным мышлением в психиатрии и монистическим материализмом западной науки. Я вышел из этого переживания, затронувшего самую мою суть, потрясенный его силой. Тогда я еще не верил, что потенциал для мистического опыта является естественным для любого человеческого существа по праву рождения, и приписал все это воздействию ЛСД. Я чувствовал, что изучение необычных состояний сознания в целом и, в особенности тех, что вызваны воздействием галлюциногенов, насколько я в состоянии себе представить, самая интересная область психиатрии. Я понял, что, при соответствующих условиях, состояния, вызванные воздействием галлюциногенов — куда больше, чем просто грезы, которые играют такую решающую роль в психоанализе — действительно являются, если использовать слова Фрейда, «царским путем в подсознание». И, прямо там и тогда, я решил посвятить жизнь изучению необычных состояний сознания.
 
 

Часть 1