Мои друзья в "Дрейк энд Суини" всегда отличались умением планировать свои действия. На второй полосе я увидел собственную фотографию - из рекламного проспекта фирмы, изданного несколько лет назад. Негативы были только у них.
      Заметка из четырех столбцов оказалась информативной: фирма поделилась с журналистом почти всем, что знала обо мне. Ни одного личного мнения не было. Поместили ее в газете с единственной целью - унизить меня. Заголовок аж кричал:
      ГОРОДСКОЙ АДВОКАТ АРЕСТОВАН
      ЗА КРАЖУ СО ВЗЛОМОМ!
      Далее следовало описание папки.
      Но плевок, по сути, вышел жидким - кучка крючкотворов переругались из-за каких-то бумажек. Кому, кроме меня и моих знакомых, до этого дело? Слишком много вокруг происходит событий гораздо более сенсационных, чем мой проступок. А стыд я, пожалуй, перенесу. Без особых усилий я представил, как Артур с Рафтером в течение долгих часов уточняли план моего ареста, смаковали его последствия. Часы наверняка будут включены в счет, который фирма выставит "Ривер оукс", непосредственно заинтересованной в скорейшем возвращении компрометирующих документов.
      Ах, какой скандал! Четыре колонки в субботнем выпуске!
      Пончиков с фруктовой начинкой пакистанцы не готовили. Купив вместо них овсяного печенья, я поехал в контору.
      Руби спала на крыльце, укрывшись старыми пледами, голова покоилась на огромной холщовой сумке, набитой пожитками. Кашлянув, я разбудил Руби.
      - Почему ты спишь здесь?
      - Должна же я где-то спать.- Она уставилась на пакет с печеньем.
      - А я думал, ты спишь в машине.
      - Так оно и есть. Почти всегда.
      Спрашивать бездомного, почему он спит здесь, а не там, без толку. Кроме того, Руби голодна. Я отпер дверь, зажег свет и пошел варить кофе. По сложившейся традиции, Руби уселась за столом в большой комнате, похоже, привыкла считать его своим.
      Мы пили кофе, грызли печенье и читали газету: одну статью я выбирал для себя, другую - для Руби. Заметку "Дрейк энд Суини" проигнорировал.
      - Как ты себя сегодня чувствуешь?- спросил я, когда кофе был выпит.
      - Великолепно. А ты?
      - Замечательно. И без всякой дозы. Ты тоже можешь этим похвастаться?
      Щека у Руби дрогнула, взгляд скользнул вбок. Для правдивого ответа пауза затянулась.
      - Да. Могу.
      - Не лги, Руби. Я твой друг и адвокат, и я собираюсь помочь тебе вернуться к Терренсу. Но у меня ничего не выйдет, если ты будешь лгать. Теперь посмотри мне в глаза и скажи правду.
      Глядя в пол, она прошептала:
      - Без дозы я не могу.
      - Спасибо, Руби. Почему ты убежала вчера с собрания?
      - Я не убегала.
      - С одного. А с другого ушла, директриса сказала.- Меган позвонила мне за несколько минут до прихода Гэско.
      - Я думала, все кончилось.
      У меня не было намерения ввязываться в спор, который нельзя выиграть.
      - Ты собираешься сегодня к Наоми?
      - Да.
      - Хорошо. Я подвезу тебя. Обещай сегодня сходить на оба собрания.
      - Обещаю.
      - Ты должна приходить на них первой, а уходить последней, ясно?
      - Ясно.
      - Меган будет следить за тобой.
      Согласно кивнув, Руби взяла из пакета печенье. Мы поговорили о Терренсе, о лечении, и у меня возникло ощущение безнадежности. Руби пугала сама мысль прожить двадцать четыре часа без наркотика.
      Крэк, подумал я. Вызывающий мгновенное привыкание и дешевый, как грязь.
      По дороге к Наоми Руби спросила:
      - Тебя забирали копы?
      Ну конечно, беспроволочный телеграф, как я и предполагал.
      - Недоразумение,- отмахнулся я.
      Меган открыла нам дверь и пригласила меня выпить кофе.
      Руби прошла в зал на первом этаже, где женщины протяжно пели. Несколько минут мы с Меган послушали их. Будучи единственным мужчиной в Наоми, я чувствовал себя неловко.
      На кухне Меган налила кофе, а затем предложила пройтись по дому. Разговаривали мы шепотом: где-то рядом несколько женщин молились.
      Кроме зала и кухни, на первом этаже располагались душевые и туалеты. На заднем дворе был разбит небольшой сад, уда любили приходить те, кто испытывал потребность в одиночестве. Второй этаж занимали разные кабинеты, комнаты для приема посетительниц и зал для собраний, предварявших курс анонимного лечения от алкоголизма и наркомании.
      Кабинет Меган находился на третьем этаже. Предложив сесть, она бросила мне на колени сегодняшнюю "Вашингтон пост":
      - Ночь выдалась не из приятных, да?
      - В общем-то терпимой.
      - Что это?- указала Меган пальцем на свой висок.
      - Соседу по камере понравились мои кроссовки, и он решил их забрать.
      Она опустила ресницы:
      - Эти?
      - Да. Класс, не правда ли?
      - Вы долго там пробыли?
      - Пару часиков. А потом вернулся к жизни. Чувствую себя новорожденным.
      Меган очаровательно улыбнулась. Наши глаза на мгновение встретились, и я подумал: "Эй, парень, а кольца-то на пальце у нее нет!" Высокая и стройная, с короткими, как у школьницы, темно-каштановыми волосами и огромными карими глазами, Меган была очень привлекательной, и я удивился, почему не заметил этого раньше.
      Попался? Уже поднимаясь по лестнице, знал, что вовсе не интерьер меня интересует? Но как я мог пройти мимо таких глаз и улыбки вчера?
      Мы рассказали друг другу о себе. Отец Меган, священник и страстный баскетбольный болельщик, жил в Мэриленде. Сама она еще девчонкой решила помогать бедным.
      Без всякого голоса свыше.
      Я признался, что три недели назад о бедных и не помышлял. Меган поразила история с Мистером и ее воздействие на меня.
      Я получил приглашение отобедать - заодно можно будет навестить Руби. Если выглянет солнце, столик накроют в саду.
      Адвокаты бродяг - обыкновенные люди, и влюбляются они, как и все, в самых экзотических местах. В приюте для бездомных женщин, например.
      После недели, проведенной в самых, мягко говоря, неблагополучных кварталах столицы, после долгих часов общения с бездомными у меня исчезла всякая потребность прятаться за спину Мордехая. Безусловно, он был надежным спасательным кругом, но если хочешь научиться плавать, то нужно бросаться в воду и барахтаться самому.
      Я имел список почти тридцати приютов, общественных кухонь и центров помощи бездомным. И список семнадцати выселенных, в число которых входили Девон Харди и Лонти Бертон.
      Следующим пунктом была общественная кухня при церкви неподалеку от Университета Галлодета {Томас Хопкинс Галлодет (1787-1851) заложил основы образования для глухонемых, создал для них в 1817 г. первую бесплатную школу (с 1986 г.- Университет Галлодета)}. Если верить карте города, храм располагался совсем рядом с перекрестком, где стоял когда-то тот самый склад. Руководила кухней молодая женщина по имени Глория. Приехав в девять, я застал ее за шинковкой овощей, одну,- добровольцы пока не подошли.
      Я представился, и Глория сунула мне в руки нож, попросив помочь с луком. Какой юрист, работающий ради идеи, отказался бы на моем месте?
      Мне приходилось заниматься подобным у Долли, сообщил я и, утирая слезы, принялся рассказывать о деле, над которым работаю.
      - Делами мы не занимаемся,- бросила Глория.- Мы просто кормим бездомных. Имен при этом не спрашиваем.
      Добровольный помощник принес мешок картофеля. Мне было пора. Поблагодарив за лук, Глория взяла копию списка и обещала что-нибудь разузнать.
      Все мои передвижения по городу были четко спланированы, за короткое время предстояло опросить множество людей.
      Я поговорил с врачом клиники для бездомных - там хранились данные на каждого пациента. Он пообещал: к понедельнику секретарша сверится с компьютером и сообщит мне, если найдет хотя бы одно имя из списка.
      Я отчаевничал с католическим священником храма Искупления грехов. Святой отец внимательнейшим образом изучил все семнадцать фамилий, но помочь оказался не в силах.
      - Слишком много проходит передо мной людей,- посетовал он.
      В Коалиции борцов за свободу, занимавшей просторное здание, сооруженное еще в прошлом веке, случилась единственная за день неприятность, правда, не очень крупная. К одиннадцати часам за тарелкой бесплатного супа выстроилась длинная очередь. Я направился прямо к входу, чем вызвал бурное негодование. Послышались оскорбления. Голодные имеют право на злость. Но неужели меня трудно отличить от бездомного? Доброволец небольшими группами пропускал людей в помещение. Железной рукой он грубо оттолкнул меня, бесцеремонного нарушителя.
      - Да не нужен мне суп. Я ваш юрист.
      Мои слова возымели действие: в мгновение ока из ненавистного белого хама я превратился в друга и защитника и был с почтением пропущен.
      Командовал кухней преподобный отец Кип, энергичный коротышка в красном берете, встречаться нам прежде не доводилось. Когда он узнал, что а) я адвокат; б) семья Бертонов - мои клиенты; в) от их имени я собираюсь подать в суд и г) в случае победы потерпевшим выплатят компенсацию, его воображением завладели деньги. Потратив впустую целых полчаса, я твердо решил спустить на служителя Божия свирепого Мордехая.
      Я позвонил Меган и отказался от совместного обеда, дескать, нахожусь на противоположном конце города и выбиваюсь из графика встреч. На самом деле опасался, что за ее приглашением кроется желание пофлиртовать. Привлекательная, умная и, безусловно, достойная любви, Меган была сейчас очень далека от меня. Последний раз я ухаживал за девушкой лет десять назад и не знал современных правил.
      Меган сообщила прекрасную новость: Руби не только высидела на двух собраниях, но и заявила, что на протяжении суток не прикоснется к наркотику. Меган слышала это собственными ушами.
      - Сегодня ей нельзя оставаться на улице,- сказала директриса.- За двенадцать лет она не прожила без дозы и ДНЯ.
      Но куда я мог устроить Руби? У Меган были кое-какие соображения.
      Вторая половина дня оказалась не менее бесплодной, чем первая. Я узнал адреса всех вашингтонских приютов, перезнакомился с массой народа и раздал уйму визиток - все.
      Из выселенных со склада удалось отыскать только одного - Келвина Лема. Если исключить Девона Харди и Лонти Бертон, то в списке остается четырнадцать человек, провалившихся как сквозь землю.
      Закоренелый бродяга наведывается в приют, чтобы поесть, раздобыть обувь или одеяло - и бесследно исчезнуть.
      Ему не нужна помощь, он не жаждет общения. Эти четырнадцать не были таковыми. Месяц назад они имели жилье и исправно вносили арендную плату.
      Терпение, внушал мне Мордехай, уличный адвокат должен обладать терпением.
      Руби встретила меня сияющей улыбкой: почин положен.
      Меган уговорила ее провести ночь под крышей. Руби с неохотой, но согласилась.
      Мы покатили на запад, в Виргинию. Задержавшись в небольшом торговом центре, купили зубную щетку, пасту, шампунь, сладости. В Гейнсвилле я обнаружил мотель, где за сорок два доллара сдавался одноместный номер.
      Руби осталась в нем со строжайшей инструкцией держать дверь на замке до самого утра.
      В воскресенье я приеду.
      Глава 28
      Ночь. Суббота. Конец февраля плавно перетекал в начало марта. Я чувствовал себя молодым, свободным, не столь богатым, как три недели назад, но и не нищим. Шкаф набит прекрасной одеждой, которой я не пользуюсь. Двухмиллионный город полон прекрасных девушек, которые мне не интересны.
      Сидя перед телевизором с бутылкой пива и пиццей, я был почти счастлив. Появление на публике могло привести к встрече со знакомым, и тот обязательно воскликнул бы: "Эй, да разве ты не за решеткой - я видел в газете твое фото!"
      Звонок к Руби чуть не свел меня с ума. После восьмого гудка я готов был рвануть в Виргинию. Наконец Руби подошла к телефону и восторженно пропела, что просто наслаждается жизнью: простояла час под душем, съела полкило конфет и теперь вся в телевизоре. Покидать номер и не думает.
      В двадцати километрах от столицы, в крошечном городке, где ни я, ни она не знали ни души, достать наркотики было невозможно. Я вполне мог гордиться собой.
      Сотовый телефон на пластиковом ящике рядом с пиццей внезапно запищал.
      - Как поживаешь, арестант?- услышал я очень приятный женский голос.
      Клер.
      - Привет.- Я приглушил телевизор.
      - С тобой все в порядке?
      - Со мной все великолепно. А как ты?
      - Аналогично. Увидела в утренней газете твою улыбку и немножко испугалась.
      Клер читала только воскресный выпуск. Значит, газету ей кто-то подсунул. Может, тот тип, что отвечал по ее телефону. Интересно, сейчас Клер тоже с ним?
      - Вышло довольно занимательно.- Я рассказал об аресте и тюрьме.
      Клер явно хотела поговорить. Похоже, кроме меня, собеседника не нашлось, и - невероятно!- она искренне встревожилась:
      - Чем грозит обвинение?
      - Кража со взломом тянет на десять лет,- буркнул я, ликуя в душе от ее беспокойства.
      - Из-за досье?
      - Да. Но никакой кражи не было.
      Вернее, я не был готов признаться в ней.
      - И ты лишишься права заниматься юриспруденцией?
      - Если суд сочтет меня виновным в уголовном преступлении, то да. Лицензия аннулируется автоматически.
      - Но ведь это ужасно, Майк. Что ты будешь делать?
      - Не знаю. Может, до суда дело не дойдет.
      Действительно, не верилось, что на моей профессиональной деятельности могут поставить крест.
      Мы вежливо поинтересовались здоровьем родителей, я даже вспомнил про Джеймса с его болезнью Ходжкина. Лечение, ответила Клер, идет успешно, родственники полны оптимизма. Я поблагодарил ее за звонок, и после взаимного обещания держать друг друга в курсе мы расстались.
      Положив мобильник на ящик, я с горечью убедился, что самую занимательную часть телепередачи пропустил.
      Окна мотеля выходили на автостоянку. Заметив меня, Руби вышла навстречу:
      - Я выдержала! Ни грамма зелья за сутки!
      Мы обнялись.
      Пахнущая шампунем, с влажными волосами, Руби была в платье, которое вчера ей вручила Меган.
      На пороге соседнего номера возникла супружеская чета, обоим за шестьдесят. Бог знает, что они о нас подумали.
      Мы отправились в город. Меган с нетерпением ждала нас. Успех Руби она назвала настоящим подвигом и объяснила, что наиболее трудными для отвыкающего наркомана считаются именно первые двадцать четыре часа.
      Как обычно, приехал пастор. Женщины собрались в зале на проповедь, молитву и обязательные гимны.
      Мы с Меган пили в саду кофе и планировали жизнь подопечной на следующие двадцать четыре часа. По окончании службы Руби должна отсидеть собрания. Бдительность нельзя терять ни на секунду. Из общения с наркоманками Меган знала: улица вернет Руби к старому.
      Я мог несколько дней придерживаться тактики с мотелем, платить за Руби мне было даже приятно. Но проблема заключалась в том, что в четыре часа дня я улетал в Чикаго.
      Сколько продлятся розыски Гектора, неизвестно. А жить в мотеле Руби очень понравилось.
      Мы решили не суетиться. Вечером Меган доставит Руби в мотель, я оплачу ночь, в понедельник утром Меган привезет Руби в Наоми. Что делать дальше, подумаем. Во всяком случае, Меган постарается убедить подопечную, что необходимо провести шесть месяцев в специальном приюте для женщин, в условиях строжайшей дисциплины. Руби не только пройдет курс интенсивного лечения от наркомании, но и получит какую-нибудь профессию.
      - Руби предстоит одолеть гору,- заметила Меган.
      Я начал прощаться. Директриса предложила пообедать в ее кабинете и попутно обсудить незатронутые вопросы. Сверкавшие глаза манили принять приглашение. Что я и сделал.
      Юристы "Дрейк энд Суини" летали первым классом, останавливались в четырехзвездочных гостиницах, обедали в самых дорогих ресторанах и, считая лимузины чересчур экстравагантными, арендовали "линкольны". Командировочные расходы включались в счета клиентов. Поскольку затраченные деньги обеспечивали максимальную защиту интересов, претензий по поводу нескольких тысяч долларов у клиентов не возникало.
      Билет в экономический класс я купил в последнюю минуту, и место, естественно, оказалось в середине. У иллюминатора сидел тучный джентльмен с коленями, напоминавшими футбольные мячи. Кресло у прохода занял парень лет восемнадцати, затянутый в кожу со множеством блестящих металлических побрякушек, угольно-черные волосы были собраны на затылке в пучок. От юнца разило потом. Втиснувшись между мячом и побрякушками, я прикрыл глаза, стараясь не думать о заносчивых выскочках в первом салоне.
      Поездка являлась грубейшим нарушением условий освобождения под залог я не имел права покидать пределы федерального округа Колумбия без специального разрешения судьи. Однако мы с Мордехаем решили, что большой беды не будет, в самое ближайшее время я вернусь в Вашингтон.
      Таксист переправил меня из аэропорта в деловую часть города. Я снял номер в дешевом отеле.
      Узнать новый адрес Палмы Софии так и не удалось. Если я не сумею найти Гектора в отделении фирмы, значит, удача покинула нас.
      Чикагский офис "Дрейк энд Суини", где работали сто шесть юристов, являлся третьим по величине после офисов в Вашингтоне и Нью-Йорке, а отдел недвижимости с восемнадцатью сотрудниками затмевал собрата в штаб-квартире.
      Теперь я понял, почему Гектора перевели в Чикаго: было свободное место.
      В понедельник, в начале восьмого, я подошел к входу красивого небоскреба. День обещал быть серым; порывистый ветер гнал по озеру темные волны. Точно такая погода стояла, когда я приезжал сюда раньше. Купив в баре чашку кофе, я устроился за столиком в углу громадного вестибюля и раскрыл газету. Эскалаторы тихо поднимали редких пассажиров на второй и третий этажи, к лифтам.
      В половине восьмого вестибюль заполнился людьми, а в восемь, после третьей чашки кофе, я с трудом удерживался от желания размять ноги. Где же Палма? К эскалаторам устремились сотни одетых в теплые пальто служащих, похожих как две капли воды.
      В двадцать минут девятого Гектор появился вслед за группой оживленно беседующих мужчин. Он провел рукой по волосам и направился к эскалаторам. Я проводил его скучающим взглядом.
      Можно было не спешить. Мое предположение оказалось правильным: Гектора подняли среди ночи и перебросили в Чикаго, где хорошим окладом заткнули рот.
      В ближайшие восемь, а то и десять часов Гектор никуда от меня не денется. Из телефонной кабинки я позвонил Меган. Руби пережила без наркотиков и эту ночь; пошли третьи сутки ее новой жизни. Мордехаю я сообщил, что Палма найден.
      Согласно прошлогоднему справочнику фирмы, в отделе недвижимости чикагского отделения работали три компаньона. Из указателя на стене вестибюля я узнал, что кабинеты святой троицы расположены на пятьдесят первом этаже.
      Выбор пал на Дика Хайла.
      Лифт остановился. Я оказался в знакомой обстановке: полированный мрамор окрест, начищенная бронза на дверях, красное дерево и мягкие ковры под ногами.
      Идя по коридору к столу секретарши, я не заметил туалета.
      Молодая женщина с наушниками на шее говорила по телефону. Я скорчил болезненную гримасу.
      - Сэр?- Секретарша, положив трубку, лучезарно улыбнулась.
      Я со свистом втянул сквозь крепко сжатые зубы воздух и натужно проговорил:
      - На девять у меня назначена встреча с Диком Хайлом, но боюсь, мне сейчас не до нее. Где у вас туалет?
      Я присел и поднес руку ко рту, будто еще чуть-чуть, и содержимое моего желудка извергнется прямо на стол.
      Улыбка мгновенно исчезла.
      - По коридору, за угол, вторая дверь направо.
      - Благодарю,- пробулькал я.
      - Дать вам таблетку?
      Я покачал головой и быстрым шагом удалился.
      Проходя мимо первого же пустующего стола, я подхватил несколько скрепленных листов и с деловым видом начал обследовать кабинеты. Таблички с именами на дверях и столах, озабоченные секретарши, седовласые джентльмены в галстуках, молодые сотрудники, плечами прижимающие к Ушам телефонные трубки и копающиеся в бумагах...
      Как все знакомо!
      Гектор занимал кабинет без всякой таблички. Дверь была полуоткрыта. Я стремительно вошел и захлопнул ее за собой.
      В изумлении Палма откинулся на спинку кресла и поднял руки вверх, будто под дулом пистолета.
      - Какого черта?
      - Привет, Гектор.
      Пистолета не было - только дурное воспоминание. Руки опустились, вопрос повторился.
      Я присел на край стола:
      - Значит, ты в Чикаго.
      - Что ты здесь делаешь?
      - Я мог бы задать тебе тот же вопрос.
      - Работаю.- Он почесал в затылке.
      К нему явился человек, от которого его спрятали могущественные коллеги в конуре без окон на высоте сто пятьдесят метров над уровнем озера.
      - Как ты меня нашел?
      - Это оказалось несложно, Гектор. Я теперь работаю на улице, там у человека сильно развивается наблюдательность.
      Захочешь удрать - я снова найду.
      - Никуда я не собираюсь бежать.- Он избегал моего взгляда, что мне не нравилось.
      - Завтра мы обращаемся в суд, Гектор. Ответчиками будут "Ривер оукс", ТАГ и фирма.
      - Кто истец?
      - Лонти Бертон и ее дети.
      Он пощипал себя за кончик носа.
      - Ты ведь помнишь Лонти, не так ли, Гектор? Молодую мать, подравшуюся с полисменом? Ты узнал, что жильцы платили Гэнтри за аренду склада, и написал соответствующую докладную записку двадцать седьмого января, причем не забыл зарегистрировать ее - как положено. И сделал ты это потому, что был уверен: Брэйден рано или поздно уничтожит записку. Так оно и произошло. Мне нужна копия докладной. Все остальное у меня есть, дело готово к передаче в суд.
      - С чего ты взял, что записка у меня?
      - Ты слишком умен, чтобы не снять копию. Ченсу предстоит ответить за подтасовку документов. Ты не захочешь пойти на дно вместе с ним.
      - А куда я пойду?
      - Да никуда. Некуда тебе идти.
      Гектор предполагал, что в один прекрасный день встанет на место свидетеля в зале суда. Показания его разрушат безупречную репутацию фирмы, и работу он потеряет. Именно таким представлялось нам с Мордехаем развитие ситуации.
      - Если отдашь копию записки, я никому не скажу, откуда она взялась, и не вызову тебя в качестве свидетеля без самой крайней необходимости.
      Он покачал головой:
      - Но ведь я могу и соврать.
      - Верно. Но не станешь. Очень просто доказать, что записка была сначала подшита, а затем изъята из папки.
      Отрицать, что ты писал ее, бессмысленно. К тому же мы скоро будем располагать показаниями выселенных людей.
      На вашингтонское жюри, состоящее целиком из негров, они произведут неизгладимое впечатление. А еще мы говорили с охранником, который сопровождал тебя двадцать седьмого января.- Насчет охранника был блеф. Пока мы его не отыскали - имя в досье не упоминалось.- Не отказывайся, не усугубляй свое положение.
      От каждой моей фразы щека у Гектора дергалась. Он чувствовал себя загнанным в тупик. В конце концов кто, как не он, подсунул мне список выселенных и ключи, став, таким образом, соучастником кражи. Порядочность и совесть в любом случае не позволили бы ему смирно сидеть в Чикаго, прячась от постыдного прошлого.
      - Ченс сказал в фирме правду?- спросил я, помолчав.
      - Сомневаюсь. Для этого требуется мужество, а Ченс трус... Но ведь меня уволят.
      - Тогда тебе представится счастливая возможность отсудить справедливость. Я сам займусь твоим иском, и это не будет стоить тебе ни цента.
      Стук в дверь испугал нас, мы слишком увлеклись беседой.
      - Да,- крикнул Гектор.
      На пороге выросла его помощница.
      - Мистер Пек ждет вас.- Она смерила меня взглядом.
      - Буду через минуту.
      Женщина вышла, оставив дверь открытой.
      - Мне пора,- сказал Гектор.
      - А мне нужна копия записки.
      - Встретимся в полдень у фонтана перед входом.
      - Договорились.
      Уходя, я подмигнул секретарше.
      - Еще раз спасибо. Мне намного лучше.
      - Рада за вас.
      От фонтана мы направились по Грэнд-авеню в переполненный еврейский ресторанчик. Стоя в очереди перед входом, Гектор сунул мне небольшой конверт.
      - У меня четверо детей, Майк. Помни об этом.
      Не успел я раскрыть рта, как он сделал шаг назад и мгновенно растворился в толпе.
      Мысли о еде вылетели у меня из головы. Прошагав четыре квартала до гостиницы, я сообщил дежурному, что выезжаю, и метнулся к стоянке такси. Оказавшись на заднем сиденье машины, вскрыл конверт. Там лежала выполненная на компьютере стандартная докладная записка с кодом клиента мелким шрифтом в левом нижнем углу, номером папки и датой - двадцать седьмое января. "Брэйдену Ченсу от Гектора Палмы касательно выселения по сделке "Ривер оукс" - ТАГ".
      Двадцать седьмого января Палма в сопровождении охранника Джеффа Мекла, сотрудника "Рок-Крик секьюрити", прибыл в девять пятнадцать утра на склад и пробыл там до двенадцати тридцати. Увидев на первом этаже жильцов, Гектор поднялся на второй - абсолютно пустой, а затем на третий, где обнаружил гору тряпья, мусор и золу от разведенного бог знает кем и когда костра. Гектор спустился на первый этаж.
      В западном крыле насчитывалось одиннадцать жилых помещений, наспех сооруженных из некрашеных асбестовых плит и фанеры. Квартирки были примерно одного размера, если судить снаружи,- войти хотя бы в одну Гектор не смог. На каждой двери из тонкой пластмассы имелось по два замка - навесному и врезному.
      Единственная туалетная комната находилась в угнетающе запущенном состоянии. Похоже, уборка проводилась крайне нерегулярно.
      Остановив человека, назвавшегося Германом и не проявившего никакого желания разговаривать, Палма поинтересовался суммой арендной платы. Герман ответил, будто таковой не существует, а сам он вселился самовольно. Присутствие вооруженного охранника развитию беседы не способствовало.
      Восточное крыло делилось на десять квартир. Услышав за дверью детский плач, Гектор попросил Джеффа отойти в тень и постучал. Дверь открыла молодая мать с младенцем на руках, другой ребенок стоял рядом, держась за юбку. Гектор представился и сказал, что склад продан и в течение ближайших дней ее попросят выехать. Поначалу женщина тоже залепетала что-то о самовольном вселении, но быстро перешла к нападению, заявив, будто живет здесь на законных основаниях и аккуратно платит за квартиру человеку, которого зовут Джонни. Приходит Джонни ежемесячно, примерно пятнадцатого, и собирает с каждого жильца по сто Долларов. Нет, исключительно живыми деньгами. Кому принадлежит здание, она не знает, поскольку, кроме Джонни, здесь никто не показывается. На складе женщина живет третий месяц - другого жилья у нее нет, а работает уборщицей в овощном магазине, двадцать часов в неделю.
      Гектор предложил ей готовиться к выезду. Молодая мать не поверила. Палма спросил, нет ли у нее каких-либо доказательств, что она и в самом деле вносит арендную плату. Женщина отыскала под кроватью сумку и извлекла клочок бумаги, оказавшийся чеком от кассового аппарата из овощного магазина. На обороте чека карандашом было выведено: "Пол. от Лонти Бертон сто долл. в кач. аренд, платы. 15 янв.".
      Докладная записка занимала две страницы, к ней прилагалась ксерокопия так называемой расписки. Оригинал чека Палма забрал у женщины и приобщил к делу. Несмотря на корявый почерк и усеченные слова, документ был ошеломляющей силы. От волнения я, похоже, заговорил вслух: шофер глянул в зеркальце, проверяя, все ли в порядке с пассажиром.
      Служебная записка содержала детальный отчет о том, что Гектор видел, слышал и говорил. Никаких выводов, никаких рекомендаций руководству. Впрочем, от младшего сотрудника Палмы их никто и не требовал.
      В аэропорту я по факсу отправил документы Мордехаю.
      Если попаду в катастрофу или меня захотят убить, ограбить, копии сохранятся в недрах адвокатской конторы на Четырнадцатой улице.
      Глава 29
      Мы не знали, кто является отцом Лонти Бертон, как, похоже, не знал этого никто; ее мать и братья отбывают в настоящее время тюремный срок. Мы решили действовать от имени доверенного лица семейства. Пока я находился в Чикаго, Мордехай отправился в окружной суд, занимавшийся рассмотрением семейных дел, и оформил доверенность на защиту имущественных интересов Лонти Бертон и ее детей.
      Рутинный вопрос был улажен в течение нескольких минут судья оказался хорошим знакомым Мордехая. Таким образом, мы заполучили нового клиента Уилму Фелан, социальную работницу, чья роль в предстоящем судебном разбирательстве сводилась к минимуму. Мордехай сразу известил Уилму, что ее вознаграждение в случае победы будет чисто символическим.
      Фонд Коэна, каким бы шатким ни было его финансовое положение, располагал всей документацией, регулирующей деятельность благотворительной юридической конторы. Леонард Коэн недаром считался знатоком законов, в противном случае он не предусмотрел бы в уставе фонда каждую мелочь. Несмотря на то что законодательство не одобряло подобной практики, наша контора имела право вести дела о причинении увечий или смерти с получением гонорара в виде процента от общей суммы компенсации убытков, присужденной к выплате клиенту. В нашем случае ставка гонорара ограничивалась двадцатью процентами вместо обычных тридцати. Некоторые адвокаты не стеснялись требовать сорок процентов и, как правило, добивались их. Из двадцатипроцентного гонорара контора оставит себе половину, Десять процентов пойдут в фонд.
      За тринадцатилетнюю практику дела вроде нынешнего Мордехаю приходилось вести дважды. Первое дело он проиграл из-за неудачного состава жюри. Во втором деле истцом выступала бездомная женщина, которую сбил городской автобус. Мордехай убедил суд назначить ей компенсацию в сто тысяч долларов, из которых контора получила десять.
      Деньги ушли на покупку новых телефонов и электронных Пишущих машинок.
      Имея в кармане подписанный судьей контракт на двадцать процентов, мы были готовы действовать.
      ***
      Мой самолет приземлился в шесть двадцать, и через полчаса я ждал Грина у входа на стадион в Лэндовере. Мордехай чудом купил билеты на баскетбольный матч между командами Джорджтауна и Сиракуз {Город в штате Нью-Йорк}. Протягивая мне в двадцатитысячной толпе болельщиков билет, Мордехай вытащил из кармана толстый конверт, отправленный заказной почтой на мое имя в контору на Четырнадцатой улице. Отправителем значилась окружная ассоциация адвокатов.