ГЛАВА 44

Когда Адам ступил в “гостиную”, в ней плавали клочья сизого табачного дыма. Глубоко затягиваясь сигаретой, дед читал заметку о себе в воскресном выпуске газеты. На столе стояли три пустых стакана из-под кофе, валялась скомканная фольга от пирожного.

– Устроился как дома, а? – спросил Адам, окидывая взглядом беспорядок.

– Ага. Торчу здесь с утра. – Принимаешь гостей?

– Я не стал бы называть их гостями. День начался с Наджента, что, сам понимаешь, мало способствует бодрости духа. Заглянул капеллан – узнать, сколько времени я провожу в молитвах. По-моему, уходил он несколько разочарованным. Потом был врач, ему требовалось удостовериться, что состояние моего здоровья позволяет властям штата убить меня. Чуть позже ненадолго наведался братец Донни. В самом деле, Адам, встреться, поговори с ним. Ты принес мне хорошую новость?

Адам опустился на стул.

– Нет. Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Судьи отдыхают.

– А они в курсе, что у меня выходных нет? Что часы тикают и в субботу, и в воскресенье?

– Может быть, как раз в эту минуту судьи рассматривают мои апелляции.

– Может. Если только как раз в эту минуту они не сидят с пивными кружками вокруг гриля, где поджариваются свиные ребрышки. Согласен?

– Вполне реальная возможность. О чем пишет пресса?

– Пересказывает бредни о бесчеловечных преступлениях Сэма Кэйхолла, анализирует комментарии губернатора. Информации – ноль. Зато сколько эмоций!

– Твое имя сейчас у всех на устах, Сэм. Уэндалл Шерман и его издатель предлагают уже сто пятьдесят тысяч, но решение необходимо принять до шести вечера. Уэндалл в Мемфисе, сидит наготове с диктофонами. Уверяет, что ему потребуется не менее двух дней.

– Отлично. Как, по-твоему, я должен распорядиться этими деньгами?

– Оставишь любимым внукам.

– Ты это серьезно? Берешься их потратить? Если так, вези его сюда.

– Оставь. Я шучу. Твои деньги не нужны ни Кармен, ни мне. Совесть не позволит ими воспользоваться.

– Слава Богу. Мне бы очень не хотелось в течение двух последних суток болтать о своем славном прошлом с каким-то незнакомцем, будь он даже набит банкнотами по самую макушку. Кому, к дьяволу, интересна моя биография?

– Я взял на себя смелость отказать Уэндаллу.

– Хвалю.

Сэм встал, прошелся по “гостиной”. Адам устроился на уголке стола, взял газету и раскрыл спортивное приложение.

– Знаешь, я буду рад, когда это все закончится, – сказал Кэйхолл, подтверждая свои слова энергичным взмахом руки. – Надоело ждать. Хорошо бы прямо сегодня вечером. – Голос деда стал выше, в нем слышалось явное раздражение.

Адам сложил газету.

– Мы должны выиграть, Сэм, уверяю тебя.

– Выиграть что? Отсрочку? Надо же! Что она даст? Еще жалких шесть месяцев? Год? Ты понимаешь, что это значит? Да лишь то, что нам придется пройти через пытку еще раз. Я опять начну считать дни и шаги, перестану спать по ночам, примусь выстраивать новую стратегию. Опять буду слушать тошнотворные рассуждения Наджента и откормленной дуры-психички, шептаться с Гриффином, терпеть снисходительность охраны. – Напротив стола Сэм остановился, в его повлажневших глазах сверкала ярость. – У меня больше нет сил, Адам! Слушай! Слушай! Это хуже, чем смерть.

– Мы не можем все бросить, Сэм.

– Мы? Кто – мы? Накачать газом готовятся меня – не тебя. В случае отсрочки ты оправишься назад в Чикаго. Станешь героем – еще бы, ведь ты спас жизнь своего клиента. Твой портрет украсит обложку “Адвокатского вестника” – или что вы там, модные юристы, читаете? Новая звезда, взошедшая, над Миссисипи. Вытащил с того света собственного деда, отъявленного расиста, между прочим! А я пойду к себе в клетку – ставить крестики в календаре. – Сэм швырнул окурок на пол и схватил Адама за плечи. – Взгляни на меня, внучек! Повторения не будет. Я требую, чтобы ты остановился. Брось! Сообщи судьям: я отзываю все ходатайства. Позволь старику умереть с достоинством.

Руки Кэйхолла тряслись, дыхание стало прерывистым. Внук смотрел в его усталые голубые глаза. По серой щеке скатилась слеза и исчезла в седой бороде.

Адам впервые ощутил исходивший от деда запах застарелого, въевшегося в кожу пота и табачного перегара. Странно, но тяжелый аромат не казался отвратительным, как было бы, если бы источником его являлся человек, который имеет неограниченный доступ к хорошему мылу, горячей воде и дорогим деодорантам. Через мгновение Адам перестал замечать этот запах.

– Но я не хочу, чтобы ты умирал, Сэм.

– Почему?

– Я ведь только что нашел тебя. Ты – мой дед. Хватка Сэма ослабла, он сделал шаг назад.

– Прости.

– Тебе не за что просить прощения.

– Есть, есть за что, Адам. Ты нашел себе неважного деда – древнюю обезьяну в красном спортивном костюме, убийцу, готового через пару деньков вволю надышаться веселеньким газом. Подойди к зеркалу. Кого ты в нем увидишь? Красивого молодого человека с великолепным образованием и блестящим будущим. Где, где я мог ошибиться, где свернул не на тот путь? Что случилось? Всю жизнь я прожил, ненавидя окружавших меня людей, и теперь мне предъявлен счет. Ты же ни к кому не испытывал ненависти – и куда вознесла тебя судьба? Но в наших жилах течет одна и та же кровь. Почему я здесь?

Сэм медленно опустился на стул, упер локти в колени, ладонями прикрыл глаза. В “гостиной” повисло долгое молчание. Слышались лишь негромкие мужские голоса в коридоре.

– Знаешь, внучек, я бы с радостью умер как-нибудь по-другому, – хрипло проговорил Сэм, потирая виски. – Не сама по себе смерть меня сейчас беспокоит. Я давно понял, что окончу свои дни именно тут. Пугает мысль умереть незаметно, безвестно. Уходишь, и никто даже головы не повернет. Никто не посидит у гроба, не бросит в могилу горсть земли. Мне часто снился сон: лежу в дешевом гробу, в пустой часовне, и рядом ни души, нет даже Донни. Только священник хихикает – ведь мы с ним одни, чего стесняться? Но сейчас все переменилось. Я вижу, что кто-то обо мне заботится, я знаю, моя смерть огорчит тебя, потому что ты пытался мне помочь. И похороны ты устроишь, как положено. Я готов, Адам, честное слово, готов.

– Верю, Сэм. Верю и уважаю тебя за это. Не сомневайся, я пробуду здесь до последней минуты, и буду скорбеть, когда ты уйдешь, и похороны устрою, как положено. Ни один человек не посмеет тебя обидеть, пока я рядом. Но, прошу, посмотри на все моими глазами. Я молод, передо мной – целая жизнь. Не делай так, чтобы я потом думал, что мог сделать больше. С твоей стороны это было бы несправедливо.

Кэйхолл поднял голову, сложил на груди руки. Лицо его стало спокойным, в уголках глаз поблескивала влага.

– Мы поступим с тобой так, – глухо сказал он. – Завтра и во вторник я займусь кое-какими приготовлениями. Полагаю, все произойдет около полуночи, времени должно хватить. Относись к этому как к игре. Выиграешь – отлично. Проиграешь – я расплачусь.

– Значит, слушание…

– Нет. Никакого слушания, никаких петиций. Проблем тебе и без того хватает: на два ходатайства ответы так и не получены. Нового я ничего не подпишу.

Сэм с трудом поднялся, на негнущихся ногах подошел к двери, привалился к ней плечом.

– Что слышно о Ли? – спросил он, доставая из кармана сигарету.

– Она по-прежнему в клинике, – солгал Адам. Ему хотелось сообщить деду правду – стоит ли врать, когда жить человеку осталось всего два дня? Удержала мысль: до вторника Ли наверняка объявится. – Хочешь ее увидеть?

– Думаю, да. Она может оттуда выйти?

– Не уверен, но попробую вытащить. Она слабее, чем я рассчитывал.

– Моя дочь – алкоголичка?

– Да.

– Это все? А наркотики?

– Только спиртное. Тетка призналась, что пьет уже долгие годы. Клиника стала для нее вторым домом.

– Да хранит ее Господь. Моим детям тоже не повезло.

– Ли – замечательная женщина. Ей действительно не повезло – сначала в браке, потом с сыном. Он подростком ушел из семьи и больше не возвращался.

– Уолт?

– Уолт. – У Адама защемило сердце: дед даже не был уверен, как зовут его внука. Кто же проклял род Кэйхоллов?

– Сколько ему сейчас?

– Не знаю. Наверное, мой ровесник.

– Обо мне он хоть что-нибудь слышал?

– Трудно сказать. Уолт покинул страну много лет назад. Живет в Амстердаме.

Сэм протянул руку к стакану с остывшим кофе, сделал глоток.

– А как Кармен? Адам взглянул на часы.

– Через три часа встречу ее в аэропорту. Завтра утром она будет у тебя.

– Это меня пугает.

– Успокойся, Сэм. Сестра – простой и доброй души человек. Она не только красива, но и умна. Я много рассказывал ей о тебе.

– Зачем?

– Кармен сама просила.

– Бедная девочка. Ты говорил, как я выгляжу?

– Тебе нечего волноваться. Ее интересует не твоя внешность.

– Ты говорил, что я не чудовище?

– Я сказал, что ты – душка, волшебный гномик из сказки, с серьгой в ухе и конским хвостом на затылке, в аккуратных резиновых галошках.

– Поцелуй мой зад!

– И что заключенные тебя боготворят.

– Врешь! Все врешь! Ты не мог такого сказать. – Губы Сэма растянулись в улыбке.

Адам рассмеялся, может быть, излишне громко, но юмор в это мгновение был необходим обоим. Дед и внук старательно делали вид, что им страшно весело. Однако веселье быстро прошло. Оба сидели на краю стола, упираясь ногами в стулья, под потолком плавали густые клубы табачного дыма.

Так о многом хотелось сказать, и так мало было сказано. Рассуждать о стратегии защиты уже не имело смысла, история семьи исследована настолько, насколько это оказалось возможным, а погоду пусть анализируют метеорологи. Оба понимали, что следующие два с половиной дня проведут вместе. Серьезные вопросы могут подождать, неприятные – тоже. Адам дважды сверялся с часами и напоминал, что ему пора, но дед все просил не торопиться: ведь с уходом внука придется возвращаться в камеру, в эту раскаленную до сорока градусов клетку. “Пожалуйста, – умолял Сэм, – посиди еще чуть-чуть”.

* * *

Глубоко за полночь, после того, как Кармен узнала о Ли и ее проблемах, о Фелпсе и Уолте, о Макаллистере, Уине Леттнере и гипотетическом сообщнике, после того, как была съедена пицца, помянут отец и детально разобрана генеалогия рода, Адам сказал:

– Этого я никогда не забуду. Мы сидели с ним рядом на столе, болтали ногами и молчали. Временами он похлопывал меня по колену – так делает добрый дедушка, когда хочет приласкать внука.

Полученной поздней ночью информации для Кармен было слишком много. Четыре с лишним часа девушка просидела во внутреннем дворике, стараясь не замечать липкого от влаги воздуха, внимательно слушая бесстрастное повествование брата.

Адам старался быть предельно осторожным. Чтобы провести сестру по трагическому пути предков, он выбрал самый щадящий маршрут и всячески избегал приближаться к краю бездны. Ни слова о Джо Линкольне, о расправах над чернокожими, ни малейшего намека на жуткие, леденящие кровь детали. Сэм в его рассказе представал человеком неистовым и вспыльчивым, совершившим в жизни ужасные ошибки и искренне раскаявшимся. В какой-то момент Адам решил поставить в видеомагнитофон свою кассету, однако тут же передумал. Потом. Для одной ночи уже достаточно. Раза два или три в голову приходила мысль: он и сам едва ли верит тому, что открылось за минувшие четыре недели. Было бы жестоко тащить за собой Кармен по всем кругам этого ада.

Впереди годы. Уйти от воспоминаний все равно не удастся.

ГЛАВА 45

Понедельник, 6 августа, шесть часов утра. Сутки с небольшим.

Войдя в свой кабинет, Адам бесшумно прикрыл дверь. Ровно в семь он позвонил судье Слэттери. К телефону никто не подошел. Рассчитывать на другое было бы наивно, но Адам надеялся, что хотя бы автоответчик сообщит ему, где можно получить какую-нибудь информацию. Слэттери не спешил дать ответ на протест в связи с патологическим расстройством менталитета осужденного. Для судьи протест адвоката являлся, по-видимому, чем-то вроде использованной бумажной салфетки.

Оператор справочной службы подсказала номер домашнего телефона мистера Флинна Слэттери, однако поднимать его из постели Адам не захотел. Подождем до девяти.

Сам он спал менее трех часов. Пульс частил, сердце вбрасывало в кровь одну порцию адреналина за другой. Клиенту остается чуть более суток, когда же, черт побери, Слэттери примет решение? Пусть откажет, только побыстрее – еще есть время обратиться в другую инстанцию.

Зазвенел телефон. Клерк апелляционного суда в весьма сдержанной манере извещал о том, что жалоба мистера Кэйхолла на неквалифицированные действия своего бывшего защитника, Бенджамина Кейеса, отвергнута по причине нарушения положенных сроков. Подавать ее следовало годы назад. В данный момент суд вынужден признать жалобу утратившей свою суть.

– Тогда почему вы рассматривали ее больше недели? – вспылил Адам. – Ответ можно было дать по крайней мере десятью днями раньше!

– Факсом направляю вам копию.

– Огромное спасибо!

– Не пропадайте, мистер Холл. Ждем от вас новостей.

Положив трубку, Адам отправился на поиски кофе. В половине восьмого подошла усталая и невыспавшаяся Дарлен. С собой она принесла листки злополучного факса и два свежих бублика. Адам попросил ее отправить в Верховный суд страны оригинал жалобы на неквалифицированные действия своего предшественника: бумага была готова еще три дня назад. Мистер Олэндер сообщил, что ее копия у него уже есть.

Покинув кабинет, Дарлен через минуту возвратилась со стаканом воды и двумя таблетками аспирина – голова Адама раскалывалась от боли. Он оставил секретарше необходимые инструкции и вышел – чтобы никогда уже не вернуться в здание “Бринкли-Плазы”, где размещался мемфисский офис юридической фирмы “Крейвиц энд Бэйн”.

* * *

Полковник Наджент ступил через порог отсека “А” во главе небольшого отряда из восьми человек – членов группы по исполнению приговора. По погруженному в тишину коридору плечистые люди двигались с решительностью зондеркоманды СС. Возле решетки камеры номер шесть, где на узкой койке лежал Сэм, Наджент остановился. Обитатели отсека напряженно ждали.

– Сэм, пора перебираться в “комнату передержки”. – В голосе полковника прозвучало сочувствие, как если бы Наджент искренне сожалел о предстоящем.

Зондеркоманда выстроилась навытяжку под окнами. Кэйхолл неторопливо поднялся, сделал шаг к решетке:

– Зачем?

– Потому что я так сказал.

– На кой черт мне куда-то перебираться? Цель, генерал?

– Этого требуют правила, Сэм. Существует определенный порядок.

– Значит, никакой особой цели нет?

– Мне она и не нужна. Повернись.

Подойдя к раковине, Сэм тщательно почистил зубы. Затем постоял над унитазом, вымыл руки. Полковник уже начал терять терпение, но Кэйхолл с независимым видом закурил сигарету и лишь после этого повернулся спиной к решетке и сунул в прямоугольную прорезь кисти рук. Наджент защелкнул стальные браслеты, подал кому-то знак, и дверь камеры отъехала в сторону. Оказавшись в коридоре, Сэм первым делом кивнул Джей-Би, который со слезами на глазах наблюдал за происходящим.

Полковник взял заключенного под локоть и повел его вдоль камер – мимо Гуллита, Ллойда Итона, Стокгольма Тернера, Гарри Скотта, Будди Ли Харриса и, у самой двери, Проповедника. Тот, зарывшись лицом в тощую подушку, беззвучно плакал. За раскрытой металлической дверью с ноги на ногу переминалась еще одна группа помощников Наджента, человек пять. Неширокий проход, где они стояли, вел к “комнате передержки”. Соседняя с ней служила местом “сосредоточения”.

В конце прохода Сэм подсчитал шаги: смерть стала ближе на сорок восемь футов. Он привалился плечом к стене, невозмутимо направил к потолку струю дыма: все в норме, обычная тюремная рутина.

Вернувшись к камере номер шесть, Наджент принялся отдавать приказы. В камеру ступили четверо охранников и начали собирать имущество Кэйхолла: книги, пишущую машинку, вентилятор, телевизор, жалкую одежду, туалетные принадлежности. Касаясь вещей так, будто все они заражены губительным вирусом, мужчины переносили их в “комнату передержки”. Матрас вместе с постельным бельем был скатан в рулон, который брезгливо потащил по полу один из охранников.

Неожиданный всплеск активности вызвал у заключенных пристальный, смешанный с чувством скорби интерес. Тесные камеры служили им каким-никаким, но убежищем, чем-то напоминающим панцирь черепахи; видеть, как панцирь этот безжалостно крушат, им было больно. “То же самое ждет и меня”, – думал каждый. Жуткая реальность обескураживала: грохот тяжелых ботинок, отрывистые, лишенные человеческих интонаций голоса. На хлопнувшую в отдалении дверь неделю назад никто не обратил бы внимания, сейчас же этот безобидный в общем-то стук звучал как удар топора по плахе.

Переноска пожитков Сэма не отняла у подчиненных Наджента много времени. Обустраивать новое жилье Кэйхоллу предоставили самому.

Ни один из восьми членов зондеркоманды не имел со Скамьей ничего общего. В оставленных Найфехом маловразумительных инструкциях полковник вычитал, что группа по исполнению приговора должна состоять из лиц, абсолютно незнакомых осужденному на казнь. Подбирать их следовало в соседних зонах Парчмана. Добровольцами вызвались тридцать один человек. Из них Наджент облек доверием только лучших.

– Ничего не осталось? – строго спросил он у проходившего мимо парня в униформе.

– Нет, сэр.

– Отлично. Займись своим хозяйством, Сэм.

– Благодарю, мой генерал!

Полковник кивнул, и решетка двери перекрыла проем в “комнату передержки”. Наджент взялся обеими руками за стальные прутья.

– Слушай внимательно, Сэм. – Кэйхолл с подчеркнутым безразличием уставился в потолок. – Появится какая-то нужда – мы рядом. Здесь наблюдать за тобой легче. Могу я сейчас для тебя что-то сделать?

Вопрос остался без ответа.

– Вот и хорошо. – Наджент оглянулся на помощников. – Пошли.

Дверь в коридоре распахнулась, и девять мужчин двинулись в отсек “А”.

– Эй, Наджент! – прозвучал за их спинами голос разъяренного Сэма. – А браслеты?

Полковник замер.

– Болван! Ты не можешь оставить меня в наручниках! В коридоре послышался довольный гогот.

Стиснув зубы, Наджент вытащил из кармана связку ключей и зашагал назад.

– Поворачивайся, – процедил он сквозь зубы, подойдя к решетке.

– Безмозглый ты сукин сын! – с ухмылкой бросил Кэйхолл в лицо, которое находилось на расстоянии менее полуметра от него.

Гогот стал громче.

– И такому придурку поручили командовать экзекуцией! Смотри не задохнись сам!

– Пусть это тебя не беспокоит. Спиной ко мне! Кто-то из сидельцев, скорее всего Хэнк Хеншоу, а может быть, и Гарри Скотт, истошно завопил: