В семь часов Сэм включил телевизор, чтобы посмотреть утренние новости. Не успел он поднести ко рту намазанный джемом тост, как увидел на экране собственное лицо. Голос дикторши за кадром донес до зрителей главное событие вчерашнего дня: знаменитый убийца Сэм Кэйхолл нашел себе очередного адвоката. Новый защитник, некий Адам Холл, молодой сотрудник известной в Чикаго юридической фирмы “Крейвиц энд Бэйн”, является прямым внуком собственного клиента. Находившаяся перед объективом телекамеры фотография Сэма была десятилетней давности, той самой, что шла в ход всегда, когда только речь заходила о его деле. Снимок Адама казался несколько необычным. Чувствовалось, что фотограф застал юриста врасплох, выходящим из дверей. По словам дикторши, в беседе с корреспондентом “Мемфис пресс” Адам Холл признал, что приходится Сэму Кэйхоллу внуком. Напомнив зрителям суть выдвинутых генеральным прокурором штата обвинений, она дважды упомянула дату 8 августа и перешла к сводке происшествий за ночь.

Сэм швырнул к стене ненадкушенный тост, принялся наблюдать. Ждать пришлось недолго: таракан обнаружил поживу почти моментально, покружил, исследуя, и счел, по-видимому, несъедобной. Значит, сукин сын успел переговорить с прессой. Чему, черт побери, в этих колледжах учат? Какой конфиденциальности?

– Сэм, ты не спишь? – послышался из-за стены голос Джей-Би.

– Нет.

– Включи четвертый канал.

– Уже видел.

– Ты не обалдел?

– Все в норме.

– Дыши глубже, Сэм.

Выражение “дыши глубже” было среди приговоренных к смерти в газовой камере обычным и воспринималось как мрачный, но беззлобный юмор. Звучало оно всякий раз, когда кто-нибудь позволял себе проявление эмоций. Однако в устах охраны эти слова теряли оттенок шутки. Фраза становилась посягательством на конституционные права заключенных. Она фигурировала во множестве судебных исков, свидетельствуя о жестоком, садистском обращении с сидельцами.

Сэм заключил, что насекомое не ошиблось. Завтрак остался нетронутым. Глядя в пол, Кэйхолл отхлебнул кофе.

В девять тридцать в коридоре послышались шаги Пакера. Близилось время утренней прогулки. Рядом с Пакером двигались двое охранников, один нес в руке ножные оковы. У камеры Сэма троица остановилась.

– Это для чего? – спросил он, указывая на кандалы.

– Меры безопасности, Сэм.

– Во время прогулки?

– Нет. Мы пойдем в библиотеку. Твой адвокат ждет тебя там. Беседа ваша будет протекать среди книг. Повернись.

Подчинившись, Сэм просунул сведенные за спиной руки в прорезь. Пакер сомкнул вокруг его кистей наручники, прогрохотал тяжелым ключом. Дверь распахнулась, Сэм ступил в коридор. Оба охранника опустились на колени и сковали его лодыжки стальной цепью.

– Как же моя прогулка? – спросил Кэйхолл.

– Что – прогулка?

– Не что, а когда.

– Позже, Сэм.

– Вчера я это уже слышал, но ее не было. Ты солгал. И сейчас тоже врешь. Я напишу жалобу.

– Рассмотрение жалоб требует времени, Сэм. Иногда на них уходят годы.

– Требую встречи с инспектором.

– Уверен, он сгорает от желания поболтать с тобой, Сэм. Ты идешь к адвокату или нет?

– Я имею право на беседу с адвокатом – точно так же, как и на прогулку.

– Отстань от него, Пакер! – что было силы заорал из своей клетки Хэнк Хеншоу.

– Ты трепло, Пакер! Жалкое трепло! – донеслось с другой стороны, где сидел Джей-Би.

– Спокойно, парни, – холодно бросил Пакер. – Старина Сэм будет окружен максимальной заботой.

– Как же! Ты придушил бы его сегодня же, если б мог! – Хеншоу не хотел успокаиваться.

Когда оковы были надеты, Сэм шагнул в камеру, чтобы взять папку. Прижав ее к груди, он двинулся за Пакером.

– Устрой им концерт, Сэм! – крикнул вслед процессии Хеншоу.

Нестройный хор возмущенных голосов послышался и из других камер. Пройдя через две двойных двери, Сэм и трое сопровождавших ступили в небольшой вестибюль.

– Инспектор говорит, на прогулку у тебя сегодня будет целых два часа после обеда. И потом тоже, вплоть до того дня, когда все это закончится, – на ходу бросил Пакер.

– Что закончится? – Это.

– Ты о чем?

Исполнение приговора охранники называли меж собой “это”.

– Ты знаешь о чем, – сказал Пакер.

– Передай инспектору, что он душка. И спроси, будут ли мне полагаться два часа, если “это” не произойдет. Да, вот еще: скажи, я считаю его лживым сукиным сыном.

– Об этом он уже осведомлен.

У решетки перед дверью выхода все четверо остановились Пакер записал что-то в журнале, один из охранников раскрыл дверь. На площадке возле здания Семнадцатого блока их ждал белый мини-автобус. Сэма подхватили под локти и втащили в салон. Черный гигант уселся рядом с водителем.

– А кондиционер здесь имеется? – недовольно спросил Сэм у одетого в униформу мужчины, который сидел за рулем.

– Само собой, – ответил тот, трогая машину с места.

– Так включи его.

– Прекрати, Сэм! – бросил Пакер без особого убеждения в голосе.

– Я сутками обливаюсь потом в клетке. Надоело задыхаться. Пусть включит. У меня тоже есть права.

– Дыши глубже, Сэм, – процедил Пакер, подмигивая водителю.

– Ты еще пожалеешь о своих словах, Пакер. Мало не покажется.

Водитель нажал кнопку на панели управления, в салоне повеяло прохладой. Мини-автобус проехал через ворота и медленно двинулся по грунтовой дороге.

Несмотря на наручники и ножные оковы, Сэм наслаждался. Посматривая в окно, он напрочь забыл о своих сопровождавших. В придорожной канаве поблескивали лужицы воды, дождь смыл пыль с кустиков хлопка, которые поднимались уже выше колена. На память пришло детство: вот он мальчишкой собирает раскрывшиеся пушистые коробочки. Усилием воли Сэм отогнал непрошеное воспоминание. Оказавшись на Скамье, он сознательно отрезал от себя прошлую жизнь, и в те редкие моменты, когда перед глазами начинали мелькать картины минувшего, Сэм заставлял мозг переключиться.

Машина неторопливо ползла вперед. Кэйхолл долго не отводил глаз от двух заключенных, которые сидели в тени дерева, наблюдая за тем, как их товарищ играючи управлялся с тяжелыми гантелями. Да, троицу окружала колючая проволока, но до чего же приятно, думал он, находиться под открытым небом, болтать, испытывать силу своих мышц и не мучить себя мыслями о газовой камере.

* * *

Юридическую библиотеку в Парчмане называли Прутиком – она была слишком небольшой, чтобы считаться полноправной ветвью главного книгохранилища, расположенного ближе к центру необъятной территории, в другой зоне. Пользовались Прутиком исключительно сидельцы Скамьи. Библиотечная пристройка лепилась к задней части административного здания. Вела в нее единственная дверь, окна отсутствовали. За прошедшие девять лет Сэм бывал здесь неоднократно. В маленькой комнате стояли стеллажи с неплохой подборкой книг по юриспруденции, периодикой и справочной литературой. Центр комнаты занимал длинный деревянный стол. Предполагалось, что за порядком должен следить библиотекарь из числа обычного контингента, однако найти человека толкового было непросто, и книги размещались на полках без всякой системы. Данное обстоятельство жутко раздражало Сэма: аккуратист по натуре, он инстинктивно не доверял афроамериканцам, заботам которых, по его мнению, поручала библиотеку администрация.

У двери пристройки охранник освободил его руки, снял с ног стальную цепочку.

– В твоем распоряжении два часа, – сказал Пакер.

– Я проведу здесь столько времени, сколько понадобится.

– Конечно, конечно. Но когда через два часа я приду за тобой, будь уверен: в машину мы сядем вместе.

Пакер распахнул дверь, по обеим сторонам которой тут же заняли свои места охранники. Сэм ступил внутрь.

Адам стоял у дальнего конца стола с книгой в руке. Теперь, когда их не разделяла перегородка с зарешеченным оконцем, Сэм в своем красном спортивном костюме показался ему намного ниже ростом.

Несколько мгновений они не сводили друг с друга глаз: дед и внук, юрист и клиент, два абсолютно чужих человека. Пауза затягивалась, становилась неловкой, ни один не знал, что сказать.

– Привет, Сэм, – первым нарушил тишину Адам, делая шаг вперед.

– Привет. Пару часов назад видел тебя в новостях.

– А газеты успел просмотреть?

– Нет. Газеты приносят позже.

Адам бросил через стол утренний выпуск. Сэм обеими руками поймал газету, опустился на стул и, придирчиво изучив фотоснимки, начал читать.

Весь предыдущий вечер Тодд Маркс наверняка потратил на поиск недостающих подробностей. Ему удалось документально подтвердить, что в 1964 году в Клэнтоне, округ Форд, действительно появился на свет некий Алан Кэйхолл, отцом которого, судя по свидетельству о рождении, являлся Эдвард С. Кэйхолл. Архивные данные бесстрастно констатировали: Эдвард Кэйхолл – это сын Сэмюэла Лукаса Кэйхолла, преступника и убийцы, приговоренного судом штата Миссисипи к смертной казни. Далее автор пространной заметки указывал, что мистер Адам Холл признал факт переезда его семьи в Калифорнию, где отец сменил имя, и назвал Сэма Кэйхолла своим дедом. Осторожный репортер не цитировал Адама дословно, однако их устная договоренность оказалась тем не менее нарушенной. Сомнений не было: адвокат согласился на беседу с журналистом.

Ссылаясь на неназванные источники, Маркс объяснял, как после ареста Сэма Эдди Кэйхолл перебрался в 1967 году в Калифорнию и через несколько лет покончил жизнь самоубийством. Этим история семьи исчерпывалась. По-видимому, раскопать что-то дополнительное о калифорнийском периоде Тодду помешала нехватка времени. Источники ни словом не упомянули о дочери Кэйхолла, так что Ли оставалась пока безвестной. Бейкер Кули, Гарнер Гудмэн, Филлип Найфех, Лукас Манн и юрист из аппарата генерального прокурора в Джексоне в комментариях репортеру отказали. Статья заканчивалась мощным аккордом: последний ее абзац во всех известных деталях воспроизводил осуществленную Кланом операцию по взрыву офиса Марвина Крамера.

Материал был опубликован на первой странице, чуть ниже названия газеты, “Мемфис пресс”. Справа размещался древний фотоснимок Сэма, слева – фотография застигнутого врасплох Адама. Газету тетя Ли принесла ему часа три назад, когда Адам, сидя на террасе, провожал глазами лениво ползшие по реке баржи. Оба пили кофе, читали и перечитывали собранную Марксом информацию. После долгих размышлений Адам пришел к выводу, что фотографа Тодд спрятал возле киоска на противоположной от “Пибоди” стороне улицы. Стоило ему выйти из дверей отеля и – пожалуйста! Рубашка с галстуком те же, в которых он был вчера.

– Ты встречался с этим болваном? – неприязненно буркнул Сэм, кладя газету на стол.

– Да.

– Зачем?

– Он позвонил в наш мемфисский офис, сказал, что по городу ходят слухи. Мне хотелось расставить все по своим местам. Не произошло ничего страшного.

– Фотоснимки на первой странице – ничего страшного?

– Твои мелькали там и раньше.

– А твои?

– Я не позировал. Снимок сделан из засады. Мне он кажется неплохим.

– И ты подтвердил ему факты?

– Да. Мы договорились, что цитировать меня он не будет, не будет даже ссылаться на мои слова. Но он обманул меня да еще подставил под объектив. В общем, с “Мемфис пресс” я общался в первый и последний раз.

Сэм скользнул взглядом по газетной странице. Мышцы его расслабились, голос зазвучал взвешенно, как и прежде.

– Ты назвал себя моим внуком? – с подобием улыбки спросил он.

– Назвал. Не могу же я этого отрицать.

– А хочется?

– Прочти статью заново, Сэм. Хотел бы я что-то отрицать, она вряд ли появилась бы на первой полосе.

Ответ, казалось, удовлетворил Кэйхолла, улыбка его стала чуть шире. Прикусив нижнюю губу, Сэм пристально посмотрел на внука, достал из кармана новую пачку сигарет, распечатал ее. Адам инстинктивно поискал глазами окно.

– Держись подальше от писак, мальчик. – Закурив, Сэм с удовлетворением выпустил дым к потолку. – Они тупоголовы и не привыкли выбирать средства, они врут и одну за другой лепят несуразицы.

– Но я-то юрист, Сэм. Это у меня в крови.

– Понимаю. Тебе трудно. И все же постарайся. Больше такое не должно повториться.

Адам раскрыл кейс, вытащил из него несколько листов бумаги.

– У меня родилась прекрасная идея, которая спасет твою жизнь. – Он потер ладони, снял колпачок с ручки. Пора было приниматься за работу.

– Слушаю.

– Как ты мог догадаться, я провел весьма тщательную подготовку.

– За это тебе и платят.

– Верно. Хочу в понедельник выдвинуть одну изящную теорию. Она очень проста. Миссисипи у нас входит в пятерку штатов, где до сих пор не отказались от газовой камеры. Так?

– Так.

– В 1984 году штат принял закон, согласно которому осужденный имеет право выбора между смертельной инъекцией и газовкой. Однако закон этот применяется лишь к тем, кому приговор вынесен после 1 июля 1984 года. Таким образом, ты в их число не попадаешь.

– Да. По-моему, половина людей на Скамье воспользуются своим правом, хотя и без всякого удовольствия.

– Одной из причин, которой руководствовались законодатели, было их стремление сделать казнь чуточку гуманнее, что ли. Я изучал материалы и выяснил: с газовой камерой в штате возникало множество проблем. Исходная предпосылка примитивна. Некие трезвые головы утверждают: пусть смерть приходит быстро и безболезненно, тогда общество перестанет упрекать власти в ненужной жестокости. Инъекция ставит меньшее количество юридических вопросов, поэтому приговор легче привести в исполнение. Так вот, теория моя заключается в следующем: поскольку штат узаконил смертельную инъекцию, то, следовательно, газовая камера превратилась в пережиток. Она представляет собой слишком бесчеловечный способ покарать человека.

Сэм задумчиво склонил голову.

– Продолжай.

– Мы опротестуем газовую камеру как средство исполнения приговора.

– Ты ограничишься только территорией штата Миссисипи?

– Наверное. Мне известны осложнения, имевшие место с Тедди Миксом и Мэйнардом Тоулом.

Фыркнув, Сэм едва не поперхнулся дымом.

– Осложнения? Не самая удачная формулировка.

– А что знаешь ты?

– Брось. Они помирали в пятнадцати метрах от меня. И дня не проходит, чтобы мы не вспоминали их смерть. На Скамье каждый знает, какой она была.

– Выкладывай.

Упершись локтями в стол, Сэм опустил рассеянный взгляд на газету.

– До Микса в Миссисипи лет десять никого не казнили, и тюремщики понятия не имели, что и как делать. Был 1982 год. Я провел в клетке уже почти два года, и все мои соседи жили как во сне. Мы не думали о газе, о таблетках цианида и последнем ужине. Разумеется, нас приговорили к смерти, но, черт побери, они же никого не убивают, чего же психовать? Однако Микс вывел нас из спячки. Если казнили его, значит, в один день придут и за остальными.

– Что с ним произошло? – О казни Тедди Микса Адам прочитал десятки статей, но сейчас ему требовалось услышать подробности от Сэма.

– Осложнения, как ты их называешь, возникли с самого начала. Газовку ты видел?

– Пока нет.

– Сбоку от нее есть небольшая комнатка, где палач готовит свою адскую смесь. Он приносит из лаборатории канистру серной кислоты, которая по проложенной под полом трубе должна поступить в газовку. Миксу не повезло: палач был пьян.

– Шутишь!

– Своими глазами я его не видел, это правда, зато все остальные знали, что он напился в стельку. По закону штата палача каждый раз официально назначают власти, и администрация вспоминает о нем лишь за несколько часов до экзекуции. Прими во внимание: никто и не думал, что Микс должен умереть. До последней минуты мы ждали отсрочки, ведь дважды он ее уже получал. Но судья молчал, и белая кость бросилась на поиски палача. Нашли его абсолютно пьяным. По-моему, это был какой-то водопроводчик. Одним словом, его первый замес оказался никудышным. Парень вставил горлышко канистры в трубу, потянул за рычаг. Свидетели приникли к окошку: сейчас Микс вдохнет и закатит глаза. Микс сомкнул губы и держался довольно долго, но потом все же сделал вдох. Ничего не произошло. Все ждут, он – тоже. Через минуту-другую инспектор поворачивает голову к палачу: того трясет. Покачиваясь, он возвращается к себе в комнатку, готовит новую порцию. Примерно четверть часа уходит на то, чтобы заменить канистру. Найфех, Манн и другие сыплют проклятиями. Наконец чертов сантехник снова дергает рычаг. Слава Богу, кислота течет, куда нужно – в таз под креслом, к которому ремнями притянут Микс. Палач жмет другой рычаг, в таз падают таблетки цианида, начинает подниматься газ. Его пары видны, представляешь? Микс снова задерживает дыхание. Когда же рот его раскрывается, по телу проходят страшные судороги. Не знаю зачем, но позади кресла от пола до потолка стоит металлическая штанга, и когда Микс уже успокоился и все решили, что он мертв, голова бедняги со страшной силой заколотилась об эту железяку. Глаза вылезли из орбит, на губах появилась пена, а голова все билась и билась. Зрелище не для слабонервных.

– Когда наступила смерть?

– Кто знает? По словам тюремного врача, она была мгновенной и безболезненной. Кое-кто из свидетелей утверждал, что Микс дергался минут пять.

Случай с Тедди Миксом стал весомым аргументом в пользу сторонников отмены смертной казни. Смерть осужденный принял мучительную, и высшие судебные инстанции страны оказались заваленными письмами протеста. Версия Сэма полностью соответствовала рассказам очевидцев.

– Кто же это тебе поведал? – спросил Адам.

– Парочка охранников. Не мне, конечно, но очень скоро детали стали известны и нам. На свободе поднялась волна возмущения, и она была бы еще выше, если бы Микс не представлял собой настоящего подонка. Его ненавидели даже у нас. Жертве его тоже пришлось пострадать, так что о сочувствии говорить не приходится.

– Где ты находился во время казни?

– В своей первой клетке, отсек “Д”, противоположный от газовки конец коридора. Той ночью на всей территории ввели Усиленный режим. Казнь состоялась сразу после полуночи, что меня удивило: власти имели в своем распоряжении целый пень. Точное время исполнения в приговоре не указывается, только дата. Но эти скоты не могут ждать и вечно назначают экзекуцию ровно на одну минуту первого. Таким образом, если суд решит вновь отсрочить казнь, тюремные юристы получают возможность в течение суток оспорить неудобное для них решение. Именно это случилось с Бастером Моуком. В полночь его усадили в кресло, раздался телефонный звонок, беднягу вытащили в соседнюю комнату, и он проторчал там целых шесть часов, дожидаясь окончания спора между своим адвокатом и судьей. Газ пустили только на рассвете, знаешь, что он сказал напоследок?

– Даже не догадываюсь.

– Бастер был моим другом. Классный парень. Найфех спрашивает его: “Последнее слово говорить будешь?” Бастер в ответ: “Не откажусь”. И пожаловался Найфеху, что поданный на ужин бифштекс оказался сыроват. Инспектор пообещал Моуку разобраться с поваром. Тогда Бастер спросил: “Неужели губернатор не захотел воспользоваться своим правом и даровать осужденному жизнь?” Найфех отвечает: “Нет”. И Бастер выдал: “Что ж, в таком случае моего голоса на выборах он не получит!” Затем дверь камеры захлопнулась, и палач нажал на рычаг.

Воспоминание, по-видимому, развеселило Сэма. Адам выдавил негромкий смешок и раскрыл блокнот. Тем временем Кэйхолл закурил новую сигарету.

Через четыре года после казни Тедди Микса подошла очередь Мэйнарда Тоула. Защиту его осуществляла pro bono компания “Крейвиц энд Бэйн”. Под руководством Гарнера Гудмэна интересы Тоула представлял молодой адвокат Питер Вайзенберг. Оба, старший партнер и его юный коллега, своими глазами наблюдали за процедурой, которая во многом напоминала ту, с Миксом. Детали ее Адам со свидетелями не обсуждал, однако внимательно проштудировал их отчет.

– А как обстояло дело с Мэйнардом? – спросил он у Сэма.

– Черномазый Тоул прирезал во время грабежа трех человек и возложил вину за происшедшее на нашу систему. Называл себя не иначе как африканским воителем. Несколько раз пытался угрожать мне, но по большей части нес всякую чушь.

– Какую чушь?

– Обычную для любого черномазого. Ты же знаешь, все они безвинны, как агнцы Божьи. Каждый из них, каждый. Сюда они попадают потому, что они – черные, а система – белая. Пусть они кого-то там изнасиловали или убили, виноватым оказывается другой.

– Значит, ты испытал радость, когда его не стало?

– Такого я не говорил. Убийство – всегда зло. Убивая, грех берет на душу и афроамериканец, и чистокровный англосакс. Убивая осужденных, совершает грех и население штата Миссисипи, от чьего имени действует палач. Мой поступок – безусловное зло. Лишив меня жизни, ты рассчитываешь исправить его?

– Тоул тоже мучился?

– Как и Микс. Администрация подыскала нового исполнителя, и поначалу все шло гладко. Пустили газ, Мэйнард потерял сознание, принялся биться головой о штангу. Но голова у него была покрепче, чем у Микса. Проходит пять, десять минут, а он все еще жив. Найфех даже выставил из соседней комнаты свидетелей, чтобы пол не заблевали.

– Где-то я читал, что смерть наступила через десять минут.

– Да, она не торопилась. Естественно, инспектор с врачом назвали ее мгновенной и безболезненной, этого требует ритуал. Но кое-какие новшества после казни Тоула были все-таки введены. Когда порог газовки готовился переступить мой друг Моук, они оснастили штангу кожаной упряжью. Голову Бастера, а позже и Пэрриса, ремни обхватывали так плотно, что повернуть ее он уже не мог. Трогательная забота, а? Сейчас за свидетелей Найфех не боится: мучений не видно.

– Теперь ты понимаешь меня, Сэм? Подобный метод слишком жесток, и мы его опротестуем. Найдем очевидцев, они подтвердят нашу правоту. Попробуем убедить судью признать использование газовой камеры противоречащим конституции.

– Какой в этом смысл? Ты потребуешь для меня смертельной инъекции? Не покажется ли смешным заявление адвоката о том, что газовка его клиента не устраивает, а вот безобидный укол – совсем другое дело? Положите бедолагу на носилки и вонзите в задницу шприц. Не согласен!

– Ты прав, однако мы выиграем время. Я внесу протест, Добьюсь отсрочки и обращусь в более высокие инстанции. Потянутся годы.

– Старый фокус. Такое уже было.

– Как тебя понимать?

– Техас, 1983 год, дело Ларсона. Спор закончился ничем. Судья заявил, что газовые камеры используются на протяжении пятидесяти лет и считаются вполне эффективным и гуманным методом лишения жизни.

– Да, но есть одна немаловажная деталь.

– Говори.

– Здесь не Техас. Микс, Тоул и остальные казнены в Миссисипи. Кстати, в Техасе уже перешли на инъекции. От газа там отказались потому, что подобрали способ получше. Большинство штатов давно предпочли новые технологии.

Поднявшись, Сэм прошел к дальнему концу стола.

– Что ж, когда придет мое время, я тоже предпочту новые технологии. – Он принялся расхаживать по комнате. – От одной стены до другой восемнадцать футов. Пройти их я могу, не натыкаясь ни на какие решетки. Понимаешь ли ты, что такое двадцать три часа в сутки торчать на пятачке размером шесть на девять футов? Здесь я на свободе, мальчик. – Сэм удовлетворенно пыхнул сигаретой.

Адам не сводил глаз с хрупкого человека, двигавшегося сквозь облако табачного дыма. На босых ногах Кэйхолла были резиновые тапочки, какие обувают в душе, при каждом шаге они едва слышно поскрипывали. Внезапно Сэм остановился, снял с полки книгу, сел за стол и начал яростно листать страницы. Найдя через пару минут нужное место, он углубился в чтение.

– Вот оно, – услышал Адам его негромкое бормотание. – Я знал, что не ошибусь.

– О чем ты?

– Дело 1984-го года, Северная Каролина. Заключенного звали Джимми Олд, и Джимми явно не хотел помирать. Им пришлось силком затаскивать его в камеру, он орал и кусался. Его опутали ремнями, захлопнули дверь и пустили газ. Джимми вдохнул, уткнулся подбородком в грудь. Затем голова его мелко затряслась. На свидетелей смотрели выпученные глаза полумертвого человека, по подбородку поползли слюни. Тело свело судорогой, изо рта пошла пена. Так продолжалось минут десять. Один из свидетелей, журналист, не выдержал, блеванул. Инспектор задернул шторку, чтобы скрыть отвратительное зрелище. Умирал Джимми целых четырнадцать минут.

– Да, это уж чересчур.

Сэм захлопнул книгу, достал из пачки очередную сигарету, поднял голову к потолку.

– Все газовки были оборудованы много лет назад компанией “Итон металс” из Солт-Лейк-Сити. В Миссури, я слышал, одну построили сами осужденные. Но наша – дело рук “Итона”. Все абсолютно одинаковы: восьмиугольной формы, стальные стены с небольшими окошками для свидетелей. Пространство внутри крошечное, ровно на деревянное кресло с ремнями. Под креслом эмалированный таз, чуть выше – поднос с таблетками цианида, который рычагом опрокидывает палач. Он же управляется с канистрой серной кислоты. Кислота поступает по трубе в таз, затем туда же падают таблетки, начинает выделяться газ. Газ, естественно, приводит к смерти, а смерть, разумеется, наступает мгновенно и безболезненно.

– Придумано это было на смену электрическому стулу?

– Ага. В тридцатых годах каждый штат располагал собственным, да еще не одним. Замечательное изобретение. Мальчишкой, помню, видел даже портативный, его возили в фургоне из округа в округ. Возле тюрьмы фургон останавливался, приговоренных заковывали в цепи, выстраивали шеренгой перед машиной и по одному пропускали через фургон. Отличный был способ справиться с перенаселением в тюрьмах. – Сэм покачал головой. – Само собой, люди тогда не понимали, что делают. Ходили жуткие рассказы о мучениях. И в виду-то имелась всего лишь казнь – не пытка! Практики этой придерживались не только в Миссисипи. Электрический стул не простаивал без дела и в других штатах. Беднягу затягивали ремнями, опускали рубильник, но разряд частенько бывал слишком слабым, и парень только поджаривался. Палач ждал несколько минут, а потом снова врубал ток. Иногда процесс отнимал четверть часа. Временами подручные плохо закрепляли электроды, и тогда вспыхивало пламя, из глаз и ушей несчастных сыпались искры. Я читал про парня, которому дали не то напряжение. У него закипели мозги, лопнули глаза, через поры кожи проступила кровь. Когда по тебе проходит ток, кожа нагревается до такой степени, что к трупу невозможно прикоснуться, и врач констатирует смерть часа два спустя. Словом, проблем юристам хватало. Рассказывают случай: опустили рубильник, человек дернулся и застыл, а потом вдруг опять начал дышать. Второй разряд – то же самое. Успехом, если так можно сказать, увенчалась лишь пятая попытка. Все это, конечно, приводило людей в ужас, и какой-то армейский доктор придумал газовую камеру, ее сочли более гуманной. Сейчас, как ты говоришь, она уже устарела. Теперь у нас есть благословенный укол.

– Сколько человек были казнены штатом в этой камере? – внимая каждому слову спросил Адам.

– Впервые ее использовали в 54-м. До 70-го через газовку прошли здесь тридцать пять мужчин. Ни одной женщины. После дела Фермана смертную казнь отменили, и только в 82-м в камеру ступил Тедди Микс. С тремя последовавшими за ним набирается тридцать девять человек. Я буду сороковым.

Сэм вновь принялся расхаживать, уже значительно медленнее.

– На редкость неразумный способ отнимать жизнь, – раздельно проговорил он, как читающий лекцию профессор. – И к тому же опасный. В первую очередь для того, кто сидит в кресле, но едва ли в меньшей степени и для зрителей. Камеры стары, каждая в той или иной мере дает утечку. Резиновые прокладки давно растрескались, а на нормальную герметизацию у властей нет денег. Малейшая утечка грозит смертью палачу, да и всем находящимся поблизости. В небольшой комнате за стеной камеры всегда находятся несколько человек: Найфех, Лукас Манн, священник, доктор. Во время казни обе двери комнаты запираются. Если в нее проникнет газ, то жертвами почти наверняка окажутся Найфех и Лукас. Подумай! Не такая уж плохая идея, а?

Свидетели же даже не подозревают о том, что может произойти. От камеры их отделяет лишь перегородка с окошками, которые за давностью лет тоже пришли в негодность. Как и инспектор, свидетели сидят в маленькой комнатке, они заперты на ключ. Стоит двум кубикам газа попасть внутрь – и этим куклам крышка.

Но настоящее дерьмо впереди. На грудь тебе цепляют электрод, проводок от которого бежит через стену к кардиографу. Когда врач констатирует смерть, в потолке камеры открывается клапан. Газ, во всяком случае, большая его часть, выходит. Служитель выжидает пятнадцать минут и распахивает дверь. Камеру продувают охлажденным воздухом, а он смешивается с остатками газа, и на всех поверхностях оседает конденсат.

Он смертельно опасен, но придурки этого не сознают. Крошечными капельками синильной кислоты покрыты стены, пол, потолок, окна, дверные замки и, разумеется, труп.

Камеру и тело казненного опрыскивают раствором аммиака, чтобы нейтрализовать газ, а затем туда входит команда уборщиков в кислородных масках. Они обмывают тело еще раз, потому что яд продолжает сочиться сквозь поры. С трупа снимают одежду, складывают в пластиковый пакет и сжигают. В прежние времена к моменту казни на осужденном оставались только трусы, и это здорово упрощало работу уборщиков. Но сейчас либеральные власти позволили нам отправляться на тот свет в чем угодно. Имей в виду, малыш, мне еще предстоит подобрать соответствующий наряд.

– Что происходит с телом? – спросил Адам, испытывая неловкость от щекотливой темы их беседы, но исполненный решимости довести разговор до конца.

Сэм ухмыльнулся, сунул в рот сигарету.

– Ты знаешь что-нибудь о моем гардеробе?

– Нет.

– Он состоит из двух обезьяньих костюмов красного цвета, четырех или пяти пар нижнего белья и дивных резиновых тапочек, какими черномазые торгуют на распродажах. Я категорически отказываюсь облачиться перед смертью в подобное одеяние. Почему, собственно говоря, не воспользоваться дарованными мне конституцией правами и не уйти из этого мира так же, как я в него пришел – в чем мать родила? Представляешь картину? Эти мартышки укладывают меня в кресло и пеленают ремнями – панически боясь прикоснуться к моему члену. Электрод от кардиографа я попрошу прицепить к гениталиям. Почтенный доктор будет в восторге! А свидетелям я обязательно покажу голый зад. Вот что я сделаю. Обязательно!