ГЛАВА 15

– Парень отправился в город около часа назад с подписанным документом, хотя сам я соглашения не видел, – сообщил Манн Филлипу Найфеху, который стоял возле окна, наблюдая, как группа заключенных собирала с обочины дороги мусор.

У Найфеха раскалывалась голова и ныло в пояснице, он остро чувствовал приближение середины привычно тяжелого Дня: с утра в Парчман трижды звонил губернатор и два раза генеральный прокурор Роксбург. Темой разговоров был, конечно, Сэм Кэйхолл.

– Значит, адвоката он себе нашел. – Найфех осторожно помассировал поясницу кулаком правой руки.

– Да. И знаешь, парень производит хорошее впечатление. Перед отъездом заглянул в мой кабинет. Выглядел так, будто побывал под колесами грузовика. Суровые наступают времена – и для него, и для деда.

– Для деда худшее еще впереди.

– Для всех нас худшее еще впереди.

– Сказать, о чем меня попросил губернатор? Раздобыть ему экземпляр инструкции по приведению в исполнение смертного приговора. Отвечаю: не имею права. Он мне: я, мол, губернатор этого штата и должен ознакомиться с документом. Говорю ему, что документа как такового не существует, что инструкция представляет собой пачку отпечатанных на принтере листков в черном переплете, и после каждой новой казни в текст вносятся изменения и поправки. Спрашивает: как называется эта пачка? Говорю: никак, официальное название отсутствует, поскольку, слава Богу, пользуются ею редко. Сам-то я именую ее “черной книжицей”. Ну, губернатор вошел в раж, принялся давить. Я просто положил трубку, а через пятнадцать минут его юрист, этот плешивый красавец с очками на кончике носа…

– Ларримур.

– Ларримур позвонил и слащавым голосом затянул, что в соответствии со статьями такими-то и такими-то процессуального кодекса губернатор наделен правом требовать для себя копии любого документа. Предлагаю этому выскочке подождать, лезу в справочники, и спустя десять минут выясняется, что мистер Ларримур беззастенчиво лжет. Ни о чем подобном кодекс не упоминает. Вновь кладу трубку. Проходит еще четверть часа, раздается новый звонок. Губернатор лично, самым обходительным и ласковым тоном предлагает мне забыть о его просьбе – ведь он беспокоится лишь по вопросу соблюдения конституционных прав несчастного Сэма Кэйхолла и желает быть в курсе последних событий. Прямо-таки чаровник какой-то. – Не отрывая взгляда от окна, Найфех переступил с ноги на ногу, сменил руку на пояснице и продолжил: – Спустя полчаса звонит Роксбург. Догадайся – зачем? Узнать, не беседовал ли я уже с губернатором. Понимаешь, и себя, и меня Роксбург считает крутыми парнями, единомышленниками, которые вполне доверяют друг другу. И вот он конфиденциально, чисто по-приятельски сообщает, что губернатор, на его взгляд, может использовать предстоящую казнь в собственных политических интересах.

– Бред какой-то! – не выдержал Лукас.

– Бред. Неужели? – говорю я в трубку абсолютно серьезным голосом. Роксбург заглотил эту наживку, как голодный карп. Мы торжественно обещали друг другу не спускать с губернатора глаз и созвониться сразу же, как только он что-то предпримет. Роксбург сказал, что у него есть определенные средства, которые при необходимости помогут воздействовать на губернатора. Уточнить, какие именно это средства, я не решился, однако прозвучало его заявление весьма уверенно.

– Интересно, кто же из этих двоих окажется в дураках?

– Думаю, Роксбург. Но разговор вышел непростой. – Найфех с хрустом потянулся и шагнул к своему столу. Ботинки его покоились у двери, галстук висел на спинке кресла. Чувствовалось, что инспектора мучает боль в позвоночнике. – Оба стремятся сыграть на публику, обоим нужны аплодисменты толпы. Боятся, как бы один не утащил из-под носа другого кусок жирного пирога. От обоих меня тошнит.

– Как и всех остальных. За что, интересно, их любит коллегия выборщиков?

В дверь кабинета громко, с точными интервалами постучали: раз, другой, третий.

– Наджент, больше некому! – скривив от внезапно усилившейся боли лицо, бросил Найфех. – Войдите!

Дверь распахнулась. В кабинет, печатая шаг, вошел отставной полковник Джордж Наджент и проследовал прямо к столу. Лукас при его появлении не поднялся, но руку вошедшему все же пожал.

– Мистер Манн, – по-военному кратко приветствовал его Наджент и, кивнув, обменялся рукопожатием с Найфехом.

– Садись, Джордж. – Инспектор указал своему заместителю на соседний с Манном стул. Ему хотелось попросить Наджента забыть об армейской выправке, но Найфех знал, что толку от этого не будет.

– Да, сэр. – Заместитель опустился на стул, причем спина его оставалась абсолютно прямой.

Хотя униформу в Парчмане носили лишь заключенные и охрана, Наджент придерживался собственного стиля одежды. Оливкового цвета рубашка и брюки, великолепно выглаженные, в течение всего дня удивительным образом сохраняли предусмотренные строевыми артикулами стрелки и складки. Брюки заправлялись в черные, с высокой шнуровкой ботинки, с которых никогда не сходил ослепительный глянец. Поговаривали, что как-то раз охранник заметил прилипший к каблуку правого ботинка кусочек глины, однако подтвердить этот недостойный слух никто не сумел.

Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, в образовавшемся треугольнике виднелась белоснежная футболка. Нашивки на рукавах отсутствовали, как отсутствовали знаки воинских отличий и медали. В глубине души Найфех подозревал, что данное обстоятельство весьма не устраивало полковника. Короткая стрижка оставляла затылок и виски Наджента совершенно голыми, бобрик седых волос высотой в палец топорщился лишь на верхней части головы. Из своих пятидесяти двух лет тридцать четыре года Джордж Наджент отдал армии: сначала рядовым в Корее, затем, уже капитаном, он попал во Вьетнам, где всю войну провел за штабным столом. Когда джип, в кузове которого он сидел, столкнулся на узкой дороге с бронетранспортером, Наджент сломал ногу, получил на грудь еще одну ленточку и был отправлен домой.

В течение двух последних лет полковник зарекомендовал себя незаменимым помощником инспектора Найфеха, блестящим исполнителем и весьма энергичным организатором. Он боготворил всевозможные инструкции и правила, упорно совершенствовал и перерабатывал строгие ритуалы тюремных процедур, составлял прописанные до мельчайших деталей директивы для охраны. При виде Наджента персонал Семнадцатого блока зубами скрипел от ярости, но системе полковник был необходим. Ни для кого не являлось секретом, что через пару лет он твердо рассчитывал занять место Филлипа Найфеха.

– Джордж, мы с Лукасом беседовали о Кэйхолле. Не знаю, насколько ты в курсе, но окружной суд отказался продлить ему отсрочку. До исполнения приговора осталось четыре недели.

– Да, сэр, – отчетливо ответил Наджент. – Прочитал в сегодняшней газете.

– Тем лучше. Лукас полагает, сейчас дело вполне может дойти до казни. Я прав, Лукас?

– Шансы достаточно высоки, во всяком случае, они больше, чем пятьдесят на пятьдесят, – отозвался Манн, не поворачивая головы.

– Как долго ты находишься в Парчмане, Джордж?

– Два года и один месяц, сэр. Найфех задумчиво потер виски.

– Значит, во время казни Пэрриса тебя здесь еще не было?

– Так точно, сэр. Опоздал на несколько недель, – с ноткой сожаления ответил Наджент.

– Выходит, как исполняют приговор, ты не видел?

– Нет, сэр.

– Завидую, Джордж. Ужасное зрелище. Гаже не бывает. Это самая мерзкая часть нашей работы. Честно говоря, я надеялся спокойно дослужить до пенсии, но теперь, похоже, ничего не выйдет. Мне потребуется помощь.

И без того ровная, как доска, спина Наджента стала еще прямее. Он кивнул.

Найфех осторожно опустился в кресло.

– Поскольку годы у меня уже не те, Джордж, мы с Лукасом решили, что вполне можем положиться на тебя.

Полковник не сумел сдержать довольной улыбки, правда, в ту же секунду лицо его приняло угрюмо-сосредоточенное выражение.

– Ваше доверие будет оправдано, сэр.

– Не сомневаюсь. – Найфех протянул руку к лежавшей на краю стола черной папке. – Тут вот имеется своего рода справочник. В нем проанализирован опыт проведения подобных мероприятий за последние тридцать лет.

Устремленные на папку глаза Наджента сузились. Полковник мгновенно отметил: страницы подшиты неровно, многие торчат, некоторые уже засалились, да и сама папка выглядит потертой, если не истрепанной. Потребуется всего несколько часов, подумал он, чтобы придать этому “справочнику” вид, Достойный истинно армейского наставления. Вот что станет его первой задачей. Документ должен выглядеть безукоризненно.

– Полистайте на досуге эти бумаги, а завтра поговорим.

– Да, сэр.

– И никому пока ни слова, понимаете?

– Так точно, сэр.

Бросив полный торжества взгляд на Манна, Наджент поднялся и вышел из кабинета. Лукасу он напомнил ребенка, которому только что вручили новую игрушку. Негромко стукнула дверь.

– Болван, – процедил сквозь зубы юрист.

– Знаю. Придется не спускать с него глаз.

– Уж пожалуй. Дай ему волю, и Сэм войдет в газовку сегодня вечером.

Найфех выдвинул ящик стола, достал пластиковый пузырек с пилюлями, вытряхнул две штуки на ладонь, проглотил.

– Пойду-ка я домой, Лукас. Хочу прилечь. Наверное, я отправлюсь на тот свет раньше Сэма.

– Не спеши.

* * *

Телефонный разговор с Гарнером Гудмэном оказался довольно коротким. Испытывая чувство гордости, Адам сообщил старшему партнеру о подписанном с Сэмом соглашении и о том, что уже состоялись две беседы, не принесшие, правда, сколь-нибудь значительных результатов. Гудмэн захотел получить копию документа, но Адам объяснил: соглашение существует пока в единственном экземпляре, оригинал его хранит у себя клиент, и будет ли сделана с документа хотя бы одна копия, зависит только от Кэйхолла.

Гарнер пообещал, что еще раз просмотрит дело и тут же примется за работу. Адам продиктовал ему номер телефона тетки. Положив трубку, он с горестным видом пробежал глазами две записки. Обе были оставлены репортерами: один представлял городскую газету Мемфиса, другого прислала телевизионная компания в Джексоне.

Чуть ранее с ними уже общался Бейкер Кули. Собственно говоря, команда телевизионщиков из Джексона явилась прямо в его приемную и покинула здание лишь после того, как управляющий пригрозил вызвать полицию. Столь назойливое внимание прессы внесло диссонанс в атмосферу безмятежного покоя мемфисского отделения юридической фирмы “Крей-виц энд Бэйн”. Кули был вне себя. Его партнеры старались не замечать Адама. Секретарши держались предупредительно и вежливо, но предпочитали обходить комнату для совещаний стороной.

Репортеры уже знают, мрачно предупредил его управляющий. Знают о деде и внуке. Неизвестно от кого, но уж, конечно, не от него, Кули. Он не проронил никому ни слова – до того момента, когда расползшиеся по городу слухи не заставили его собрать партнеров за завтраком и сообщить им беспокойную весть.

Было почти пять вечера. Адам плотно прикрыл за собой дверь и уселся за стол, вслушиваясь в доносившиеся из коридора голоса: вспомогательный персонал собирался расходиться по домам. Про себя Адам уже решил, что сказать телевизионщикам ему ровным счетом нечего. Сняв трубку, он набрал указанный в записке номер Тодда Маркса из “Мемфис пресс”. Примерно через минуту голос на том конце провода торопливо произнес:

– Маркс. Слушаю. – Казалось, говорил подросток.

– Адам Холл, юрист фирмы “Крейвиц энд Бэйн”. Я прочитал вашу записку.

– Спасибо, что позвонили, мистер Холл. – Торопливость мгновенно исчезла, в высоком юношеском голосе зазвучало искреннее дружелюбие. – Я… м-м… Мы слышали о том, что вы взялись за дело Кэйхолла. Хотелось бы уточнить подробности.

– Я действительно представляю интересы мистера Кэйхолла, – взвешивая каждое слово, сказал Адам.

– Значит, это не ошибка. Вы из Чикаго?

– Я из Чикаго.

– Ясно. Каким образом вы получили дело?

– Фирма “Крейвиц энд Бэйн” вела его в течение семи лет.

– Совершенно верно, но ведь не так давно мистер Кэйхолл отказался от ее услуг?

– Отказался. А теперь заключил новое соглашение. Трубка донесла до уха Адама перестук клавиатуры: похоже, Маркс забивал полученный ответ в компьютер.

– Понимаю. У нас ходят слухи, подчеркиваю – всего лишь слухи, будто Сэм Кэйхолл является вашим дедом.

– Где же вы это слышали?

– Видите ли, свои источники информации мы не раскрываем. Думаю, вы не обидитесь на меня.

– Нисколько. – Адам сделал паузу. – Где вы сейчас находитесь?

– В редакции.

– Назовите адрес, я плохо представляю себе город.

– А где вы?

– Деловой квартал. В офисе.

– Это совсем неподалеку. Буду у вас через десять минут. – Нет. Лучше встретиться в другом месте. У вас есть на примете тихий, спокойный бар?

– Конечно. В отеле “Пибоди”, на Юнион-стрит. Это в трех кварталах от вас. Бар прямо в вестибюле, “Маллардс”.

– Ждите меня там через четверть часа. Вы и я, больше никого, о'кей?

– Договорились.

Адам положил трубку. В составленном Сэмом соглашении имелся пункт, запрещавший адвокату любые контакты с прессой. Несмотря на напыщенный стиль, формулировкам не хватало однозначности, и даже начинающий юрист обнаружил бы в тексте множество лазеек. Адам сознательно не стал заострять на них внимание. После двух бесед дед по-прежнему оставался для него личностью загадочной. Он на дух не переносил адвокатов и без всяких сомнений послал бы к черту очередного, пусть даже своего собственного внука.

* * *

Бар “Маллардс” быстро заполнялся толпой желавших утолить после рабочего дня жажду молодых профессионалов. Жителей в деловой части Мемфиса почти не было, поэтому, прежде чем отправиться в уютные загородные особняки, банкиры и брокеры любили провести полчаса за парой бутылок пива или доброй порцией шведского “Абсолюта”. Сидя за барной стойкой, за небольшими круглыми столиками, они степенно обсуждали текущую котировку акций, результаты последнего футбольного матча, делились планами на уик-энд. Стены в “Маллардсе” были сложены из старого красного кирпича, под ногами приятно поскрипывали толстые дубовые доски. На высокой этажерке возле двери стояли подносы с копчеными цыплячьими крылышками и завернутой в кусочки бекона жареной куриной печенкой.

У стойки Адам заметил молодого человека в джинсах. Левой рукой он прижимал к бедру блокнот. Представившись, оба уселись за стоявший в углу столик. На вид Тодду Марксу можно было дать не более двадцати пяти лет. Сквозь длинные, до плеч, волосы поблескивала тонкая оправа очков. Он производил впечатление человека мягкого и не совсем уверенного в собственных силах. Приблизившемуся официанту оба заказали “Хайникен”.

Репортер уже раскрыл блокнот, однако Адам тут же взял инициативу в свои руки.

– Сначала обозначим правила. Прежде всего все, что я буду говорить – не для печати. Ни ссылаться на меня, ни цитировать мои слова вы не будете. Согласны?

Маркс пожал плечами. Выдвинутое собеседником условие его, конечно, не устраивало, но иные варианты озвучены не были.

– О'кей.

– Кажется, вы называете это “по непроверенным данным”?

– Да.

– Я отвечу на некоторые ваши вопросы, но сразу предупреждаю: не на все. Хочу, чтобы вы меня поняли.

– Что ж, вполне справедливо. Сэм Кэйхолл – ваш дед?

– Сэм Кэйхолл – мой клиент, который обязал своего адвоката не общаться с прессой. Вот почему ни ссылок, ни цитат. Я готов лишь подтвердить либо опровергнуть ваши утверждения. Другого не ждите.

– Хорошо. Но он действительно приходится вам дедом?

– Да.

Маркс сделал глубокий вдох, смакуя в мозгу этот потрясающий факт. Здесь пахнет настоящей сенсацией. Он уже видел перед собой заголовки утренних газет.

Репортер извлек из кармана ручку. Пора задавать вопросы!

– Кто ваш отец?

– Моего отца нет в живых. Долгая пауза.

– О'кей. Значит, Сэм – отец вашей матери?

– Нет. Сэм – отец моего отца.

– Тогда почему у вас разные фамилии?

– Потому что мой отец сменил свою.

– С какой целью?

– Я не буду отвечать на этот вопрос. Не хочу копаться в прошлом моей семьи.

– Вы росли в Клэнтоне?

– Нет. Я родился в Клэнтоне, но, когда мне исполнилось три года, родители переехали в Калифорнию. Вырос я именно там.

– То есть Сэма Кэйхолла поблизости от вас не было?

– Нет.

– Вы знали его?

– Вчера впервые его увидел.

Маркс задумался над следующим вопросом, однако в этот момент официант поставил на столик кружки с пивом. Оба в полном молчании сделали по хорошему глотку. Поставив кружку, репортер черкнул что-то в блокноте и поднял голову.

– Как долго вы работаете в “Крейвиц энд Бэйн”?

– Почти год.

– А сколько времени занимаетесь делом Кэйхолла?

– Второй день.

Маркс отхлебнул пива. В глазах его светилось недоумение.

– Послушайте, мистер Холл…

– Лучше – Адам.

– О'кей, Адам. Боюсь, у меня много пробелов. Поможете их заполнить?

– Нет.

– Жаль. Где-то я прочитал, что не так давно Кэйхолл расторг свое соглашение с “Крейвиц энд Бэйн”. Когда это случилось, вы уже занимались его делом?

– Повторю: я занят им второй день.

– Когда вы впервые побывали на Скамье?

– Вчера.

– Он ожидал вашего визита?

– На этот вопрос я не отвечу.

– Почему?

– Ваш вопрос слишком конфиденциален. О встречах с клиентом я не скажу ни слова. Еще раз: я готов подтвердить или опровергнуть лишь то, что вы в состоянии проверить по другим источникам.

– Кроме вашего отца, у Сэма еще были дети?

– Семейной темы мы с вами касаться не будем. Уверен, ваша газета затрагивала ее неоднократно.

– Но это в далеком прошлом.

– Поднимите архивы.

Длинный глоток пива и долгий взгляд в блокнот.

– Какова вероятность того, что казнь состоится восьмого августа?

– Затрудняюсь ответить. Мне бы не хотелось строить предположения.

– Но права подать новую апелляцию у Сэма уже нет?

– Может быть. Работа уплывает у меня из-под носа, скажем так.

– Губернатор в состоянии отсрочить исполнение приговора?

– Да.

– Вы рассчитываете на отсрочку?

– Не очень. Спросите об этом самого губернатора.

– Согласится ли ваш клиент дать несколько интервью?

– Сомневаюсь.

Адам резким движением поднял руку с часами.

– Еще что-нибудь? – спросил он и выпил остатки пива. Маркс завинтил колпачок ручки, спрятал ее в карман.

– Мы с вами еще увидимся?

– Это будет зависеть…

– От чего?

– От того, как будет представлена уже полученная вами информация. Одно упоминание о семье – и на новую беседу можете не рассчитывать.

– Скелеты в шкафу?

– Без комментариев. – Поднявшись из-за столика, Адам протянул журналисту руку. – Рад был познакомиться.

– Благодарю. Я вам перезвоню.

Адам вышел из “Пибоди” и затерялся в толпе прохожих.

ГЛАВА 16

Из всех существовавших на Скамье идиотских правил ни одно не бесило Сэма так, как правило пяти дюймов. Этот шедевр тюремной бюрократии определял количество юридических бумаг, которые заключенный мог держать в своей камере. Стопке документов дозволялось иметь толщину не более пяти дюймов. За девять лет непрерывной переписки с различными судебными инстанциями личное досье Сэма разбухло и едва помещалось в объемистой картонной коробке. Как, черт побери, можно готовиться к последней схватке, если администрация Парчмана налагает на него столь бессмысленные ограничения?

Пакер неоднократно заходил в камеру, воинственно помахивая деревянной линейкой. Всякий раз Сэм оказывался в нарушителях. Однажды линейка бесстрастно зафиксировала высоту пачки стандартных листов в двадцать один дюйм. Пакер писал соответствующий рапорт, и помощник начальника тюрьмы аккуратно подшивал его в папку с делом Кэйхолла. Временами Сэм задумывался: интересно, превысила ли их папка эти пресловутые пять дюймов? По его подсчетам – да. Девять с половиной лет человека держат в клетке с единственной целью: дождаться дня, когда власти разрешат самым гуманным и безболезненным образом лишить его жизни. Что еще они в состоянии сделать?

Констатируя нарушение режима, Пакер давал Сэму двадцать четыре часа на то, чтобы навести в камере должный порядок. Обычно Сэм почтой отправлял лишние дюймы брату в Северную Каролину. Пару раз он неохотно адресовал бандероли Гарнеру Гудмэну.

В настоящее время толщина стопки на двенадцать дюймов превосходила установленный лимит. В дополнение к ней Сэм хранил под матрасом тоненькую папочку с директивами Верховного суда. Два дюйма милостиво согласился положить на свою книжную полку сосед, Хэнк Хеншоу; почти пять дюймов удалось переправить Джей-Би Гуллиту. В качестве платы за услугу Сэм помогал обоим составлять апелляции.

Другое выводившее его из себя правило касалось книг. Звучало оно обескураживающе просто: заключенный может иметь не более трех томов. Библиотека же Сэма насчитывала пятнадцать. Шесть стояли на полке в камере, девять он распределил между своими клиентами. Художественной литературы Кэйхолл не держал. Его коллекция состояла из брошюр, посвященных вопросу смертной казни, и многостраничных комментариев к Восьмой поправке.

Покончив с обедом – куском свинины, бобами в томатном соусе и маисовым хлебом, – Сэм углубился в чтение. Сейчас он решил освежить в памяти подробности дела, рассматривавшегося окружным судом в Калифорнии. Мужчина, осужденный на смерть, с таким спокойствием дожидался исполнения приговора, что адвокаты сочли своего подопечного рехнувшимся. В заявленных ими ходатайствах утверждалось: поскольку клиент невменяем, казнь должна быть отменена. Известные своим либерализмом калифорнийские судебные чиновники давно выступали против смертной казни и по достоинству оценили ловкий ход адвокатов. Исполнение приговора было отсрочено. Дело это очень нравилось Сэму. В глубине души он сожалел о том, что сидит не в Калифорнии.

Из-за стены до него донесся голос Гуллита:

– Прилетел змей, Сэм.

Запуск на ниточке бумажного змея являлся для узников Парчмана единственным способом корреспонденции. Джей-Би передал записку Кэйхоллу. С посланием к Сэму обращался Проповедник, склонный к патетике заключенный из седьмой камеры. Представитель белой расы, он уже в четырнадцать лет проявил задатки настоящего пастыря, однако блестящая карьера священнослужителя внезапно оборвалась, когда молодого человека признали виновным в изнасиловании и убийстве жены церковного старосты. Из своих двадцати четырех лет Проповедник уже три года провел на Скамье и не так давно вновь почувствовал в себе тягу к высокому слогу. В записке говорилось: “Дорогой Сэм, не устаю денно и нощно возносить Господу молитвы за тебя. Уверен, что Создатель скажет свое слово и враги твои отступятся. Но даже если этого не произойдет, я попрошу Его забрать твою душу побыстрее, без боли и мучений. С любовью, Рэнди”.

“Великолепно, – подумал Сэм, – вот они уже молятся, чтобы я ушел “побыстрее, без боли и мучений””. Усевшись на край койки, он набросал краткий ответ: “Дорогой Рэнди, спасибо за поддержку. Она мне необходима, как необходима и одна из моих книг. Я имею в виду “Смертный приговор” Бронштейна. Зеленый переплет. Высылай. Сэм”.

Передав клочок бумаги Джей-Би, он принялся ждать. Было уже почти восемь вечера, духота никуда не исчезла, но, слава Богу, на землю опускались сумерки. Ночь несла призрачную прохладу, а шуршавший на полке вентилятор обещал сделать пребывание в камере почти сносным.

За прошедший день Сэм получил несколько змеев. В каждом ему выражали сочувствие и надежду, кое-кто предлагал посильную помощь. Тише звучала музыка, не слышались пронзительные крики, раздававшиеся всякий раз, когда администрация блока нарушала права кого-то из заключенных. Вторые сутки на Скамье царили умиротворение и покой. Телевизоры никто не выключал, но и дикторы старались говорить вполголоса.

– Я нанял нового адвоката, – негромко сказал Сэм, до локтей просунув руки меж перекладинами решетки.

Лица Гуллита он видеть не мог, в поле зрения попадали только кисти соседа. Отправляясь на прогулку, Кэйхолл ежедневно всматривался в глаза товарищей, он легко узнавал их по голосам. И все же, не имея возможности взглянуть на собеседника, вести разговор о жизни и смерти было непросто.

– Замечательно, Сэм. Рад за тебя.

– Спасибо. Парень показался мне смышленым.

– Кто он? – Джей-Би сомкнул ладони.

– Мой внук, – едва слышно прошептал Сэм. Гуллиту он доверял.

Сосед хрустнул пальцами.

– Внук?

– Ага. Из солидной фирмы в Чикаго. Считает, у нас есть шанс.

– Ты никогда не говорил мне о внуке.

– Я не видел его больше двадцати лет. А вчера он заявился сюда и сообщил, что намерен взять мое дело.