– Откуда мне знать? Кого интересовала мелкая сошка? Им был нужен я. По-другому объяснить не могу.
– Взрыв офиса Крамера стал уже шестым по счету?
– Я так думаю. – Голос Кэйхолла звучал приглушенно, как если бы Сэм опасался спрятанных в стенах комнаты микрофонов.
– Ты так думаешь?
– С той поры прошло немало времени. – Он прикрыл глаза. – Да, шестым.
– ФБР считает его шестым.
– Значит, так оно и есть. Феды никогда не ошибаются.
– А до Гринвилла зеленый “понтиак” уже использовался?
– Да. Пару раз, если мне не изменяет память. В нашем распоряжении имелось несколько машин.
– Все предоставлял Доган?
– Да. У него была торговля подержанными автомобилями.
– Знаю. В предыдущих случаях “понтиак” подгонял один и тот же человек?
– Я никогда не видел того, кто подгонял машины. Доган придерживался собственного стиля. Он соблюдал дьявольскую осторожность и скрупулезно просчитывал все варианты. Не стану утверждать, но водитель “понтиака” почти наверняка и представления не имел о том, кто я такой.
– Машины подгонялись уже с динамитом в багажнике?
– Да. Без исключений. Запасов взрывчатки Догану хватило бы на небольшую войну. Ведь феды так и не обнаружили его арсенал.
– Где ты научился обращаться со взрывчаткой?
– В летнем лагере Клана. Прочитал книжонку с инструкциями.
– А не в крови ли у тебя этот дар?
– Нет.
– Я не шучу. Так откуда он?
– На самом деле все очень просто. За полчаса и недоумок натаскается.
– Ну да. А потом у тебя уже появился некоторый опыт.
– Опыт помогает. Суть-то в том, чтобы зажечь спичку. Годится любая, лишь бы не отсырела. Вспыхивает огонек, ты подносишь его к концу бикфордова шнура и делаешь ноги. При достаточной длине шнура у тебя есть пятнадцать минут.
– Этим искусством владели все члены Клана?
– Все, с кем я был знаком.
– Ты и сейчас поддерживаешь с ним отношения?
– Нет. Меня бросили.
Адам внимательно наблюдал за лицом своего собеседника. Кэйхолл смотрел на него не мигая, морщины на лбу оставались неподвижными, в глазах не светилось ни сожаления, ни ярости. Внук опустил голову к блокноту.
– 2 марта 1967 года прозвучал взрыв в синагоге Хирша в Джексоне. Бомбу установил ты?
– Идешь прямо к цели, да?
– Вопрос несложный, правда? Сэм стиснул зубами фильтр.
– Почему это так важно?
– Просто ответь на него, и все. – Адам готов был сорваться. – Увиливать поздно.
– О таком меня еще не спрашивали.
– Что ж, пользуйся моментом. Да или нет?
– Да.
– Приехал туда на зеленом “понтиаке”?
– По-видимому.
– Кто находился рядом с тобой?
– С чего ты взял, что со мной еще кто-то был?
– Некий свидетель говорил, будто за несколько минут до взрыва мимо него проехал зеленый “понтиак” с двумя мужчинами внутри. Он даже узнал в тебе водителя.
– Ага. Старый добрый Баскар. Читал о нем в газетах.
– Он стоял на перекрестке, через который вы мчались к синагоге.
– Как же, стоял. Выйдя в три часа ночи в стельку пьяным из бара. Баскар, и ты об этом знаешь, ни разу не появился в зале суда. Его не приводили к присяге, не подвергали перекрестному допросу. Он молчал до того момента, пока газеты всей страны не напечатали мой портрет.
– По-твоему, он лгал?
– Нет, скорее всего просто не сознавал, что несет. Не забывай, Адам, ведь обвинение в этом взрыве мне так и не предъявили. Баскар не давал официальных свидетельских показаний. Вся история выплыла наружу только после того, как его раскопал в одном из борделей какой-то бойкий репортеришка.
– Хорошо, попробуем по-другому. Был ли кто-либо рядом с тобой утром 2 марта 1967 года, когда ты закладывал бомбу в синагогу Хирша?
Отодвинувшись от окошка, Сэм склонил голову на грудь, мышцы его расслабились. Из кармана появилась синяя пачка “Монклера”, морщинистые пальцы неторопливо выбрали сигарету, поднесли ее к влажным губам. С той же обстоятельностью из другого кармана Кэйхолл извлек коробок, чиркнул спичкой. К потолку потянулась сизая струйка дыма.
Адам понял: рассчитывать на скорый ответ не приходится. Длительная пауза сама по себе была достаточно красноречивой. Биение сердца участилось, по пустому желудку растеклась сосущая боль. Уж не момент ли истины переживает сейчас Сэм? Если в подготовке взрыва принимал участие и его сообщник, то, может быть, вовсе не дед устанавливал трубки динамита? Может быть, удастся найти судью, который выслушает вновь вскрывшиеся обстоятельства и распорядится отсрочить казнь? Вполне допустимо. Даже вероятно. Или только может быть?
– Нет, – с сочувствием, но твердо ответил Кэйхолл.
– Не верю.
– Я действовал один.
– Я не верю тебе, Сэм.
Кэйхолл пожал плечами и закинул ногу за ногу. Набрав в легкие воздуху, Адам аккуратно записал что-то в блокноте, перевернул страницу.
– В котором часу ты прибыл в Кливленд ночью 20 апреля 1967 года?
– Какой раз ты имеешь в виду?
– Первый.
– Из Клэнтона я выехал около шести. Дорога заняла пару часов, значит, на месте я оказался примерно в восемь.
– И куда ты направился?
– В торговый центр.
– Зачем?
– На стоянку, за машиной.
– Зеленым “понтиаком”?
– Да. Но его там не было. Тогда я сел за руль и двинул в Гринвилл, осмотреться.
– Тебе приходилось бывать в нем раньше?
– Да, недели за две до этого. Провел, так сказать, рекогносцировку. Я даже заглянул к адвокату в офис.
– Ты совершил глупость, согласись. На суде секретарша опознала в тебе мужчину, который спрашивал дорогу и попросил разрешения зайти в туалет.
– Ужасную глупость. Но ведь я и не рассчитывал попасть в руки полиции. Предполагалось, что второй раз девица меня уже не увидит. – Кэйхолл затянулся дымом. – Непростительная ошибка. Но какой смысл рассуждать об этом сейчас?
– Сколько времени ты провел в Гринвилле?
– Час или час с небольшим. Нужно было вернуться в Кливленд, сменить машину. Догам всегда предусматривал альтернативный вариант, так что “понтиак” ждал меня на запасном Месте, на стоянке трейлеров.
– Где находился ключ зажигания?
– Под ковриком.
– И что же ты сделал?
– Совершил пробную поездку. Выбрался из города, нашел посреди хлопковых полей укромный уголок, полез в багажник.
– Сколько там было динамита?
– Пятнадцать трубочек, если не ошибаюсь. В зависимости от типа здания я всегда закладывал от двенадцати до двадцати. На только что отстроенную синагогу ушло двадцать, но офис Крамера оказался старой деревянной конторой. Я знал, что мне хватит и пятнадцати.
– Что еще лежало в багажнике, кроме динамита?
– Обычный набор. Картонная коробка с трубками, два взрывателя, шнур.
– Это все?
– Да.
– Ты уверен?
– Я уверен.
– А часовой механизм?
– Забыл! Он находился в другой коробке, поменьше.
– Опиши его мне.
– Для чего? Ты же читал протоколы допросов. Феды не пожалели усилий, чтобы в точности воссоздать мою милую бомбу. Ведь читал, а?
– И не один раз.
– Да еще фотоснимки деталей будильника. Их ты тоже видел?
– Видел. Где Доган взял часы?
– Мне не приходило в голову спросить его об этом. В принципе, будильник можно купить где угодно. Обычная дешевка с отвратительным звонком.
– Часовой механизм ты использовал впервые?
– Сам знаешь. Во всех других случаях применялся бикфордов шнур. К чему эти вопросы?
– Хочу услышать твои ответы. Да, я читал материалы расследования, всматривался в фотографии, но сейчас мне нужно услышать твои ответы. Почему ты решил установить бомбу замедленного действия?
– Потому что устал бегать. Мне требовалось побольше времени.
– Во сколько ты вышел из офиса?
– Около четырех утра.
– А взрыв должен был прозвучать?..
– Примерно в пять.
– Что же ему помешало?
– Не знаю. Взрыв раздался за несколько минут до восьми, когда в конторе уже находились люди. Кто-то из них погиб, а мне пришлось отправиться сюда. Вот сижу, готовлюсь нюхнуть газу.
– В своих показаниях Доган утверждал, что решение взорвать офис Крамера было принято вами обоими, что Клан охотился за адвокатом в течение двух лет, что использовать часовой механизм предложил ты и действовал ты в одиночку.
Попыхивая сигаретой, Сэм терпеливо слушал. Глаза его превратились в узкие щелочки, губы растянулись в подобие улыбки.
– Боюсь, с мозгами у Догана стало совсем плохо. Феды загнали его в тупик, он сломался. Знаешь, Догану никогда не хватало воли. – Кэйхолл бросил на Адама многозначительный взгляд. – Но какая-то правда в твоих словах есть. Немного, но есть.
– Ты рассчитывал убить Крамера?
– Нет. Людей мы не трогали. Дома взрывали, а убийств никто не планировал.
– Дом Пиндера в Виксбурге – твоих рук дело? Сэм неохотно кивнул.
– Взрыв раздался в четыре утра, когда все члены семьи мирно спали. Шесть человек. Видимо, произошло некое чудо, потому что пострадал лишь один, да и тот отделался десятком Царапин.
– Чудо здесь ни при чем. Бомба была установлена в гараже. Хотел бы я кого-то убить, я положил бы ее под кровать.
– Да, но полдома все же рухнуло.
– Рухнуло. Но ведь я и тогда мог использовать будильник, эти иудеи отправились бы на тот свет вместе со своей фаршированной щукой.
– Что же тебе помешало?
– Я уже сказал: людей мы не убивали.
– А цель?
– Запугать. Нанести упреждающий удар. Вынудить евреев отказаться от финансирования борьбы за гражданские права. Мы стремились поставить черных на место: пусть сидят в своих церквах и школах, пусть не лезут к нашим женщинам и детям. Евреи типа Крамера вовсю кричали о расовой гармонии, заигрывали с африканцами. Кто-то должен был привести их в чувство.
– И вы преподали Крамеру урок.
– Он получил то, что заслуживал. Мальчишек, конечно, жалко.
– Как трогательно.
– Слушай, Адам, и слушай внимательно. Я не собирался никого убивать. Предполагалось, что взрыв прозвучит в пять утра, за три часа до того, когда он приходит в контору. Дети оказались там лишь потому, что их мать подцепила грипп.
– Крамер потерял обе ноги. Из-за этого совесть тебя не мучает?
– В общем-то нет.
– А потом покончил с собой.
– На курок нажал он, не я.
– Ты ненормальный, Сэм.
– Да, и стану еще менее нормальным, когда глотну газу.
Адам покачал головой, но сдержался. О цвете кожи и равноправии можно было поговорить позже, во всяком случае, попытаться. Сейчас же требовалось обсудить факты.
– Что ты сделал после того, как проверил багажник?
– Отправился на стоянку трейлеров, выпил кофе.
– Почему?
– Наверное, жажда мучила.
– Очень остроумно, Сэм. И все-таки?
– Я ждал.
– Чего?
– Нужно было убить пару часов. Стояла полночь, я не хотел лишнее время торчать в Гринвилле, вот и околачивался на стоянке.
– Ты с кем-нибудь там говорил?
– Нет.
– Посетителей в кафе было много?
– Не помню.
– Ты сидел один?
– Да.
– За столиком?
– Да. – Сэм ухмыльнулся: он уже знал, что последует дальше.
– Водитель трейлера по имени Томми Фэррис показал, что видел, как ты пил кофе в обществе молодого человека.
– С мистером Фэррисом я незнаком. Думаю, у него излишне богатая фантазия. Молчал три года, а потом разоткровенничался перед каким-то репортеришкой. Спустя столько лет вдруг появилась куча свидетелей. Из-под земли, что ли?
– Почему Фэррис не давал показаний на последнем процессе?
– Это ты меня спрашиваешь? Наверное, потому, что сказать ему было нечего. Пил я с кем-то кофе за семь часов до взрыва или не пил – какая разница? Хорошо, пил – но в Кливленде. При чем здесь взрыв?
– Значит, Фэррис лгал?
– Откуда мне знать, что за чушь он нес. Я был один. Точка.
– Во сколько ты выехал из Кливленда?
– Думаю, около трех.
– И направился прямо в Гринвилл?
– Да. Проехал мимо дома Крамера, увидел сидевшего на крыльце охранника. Покатался по городу, потянул время. Примерно в четыре утра оставил машину неподалеку от адвокатской конторы, прошел через заднюю дверь, установил в кладовке бомбу и укатил.
– В какое время ты покинул Гринвилл?
– Я хотел услышать взрыв. Как ты знаешь, из Гринвилла мне удалось выбраться лишь через несколько месяцев.
– Куда ты двинулся, выйдя из конторы?
– Примерно в полумиле от нее я приметил небольшую кофейню.
– И что?
– Сидел там, пил кофе.
– Во сколько?
Не помню. Что-то около половины пятого. Еще посетители были?
– Два или три человека. Толстуха в грязном халате у плиты и официантка.
– Ты с кем-нибудь разговаривал?
– Да. С официанткой. Попросил чашку кофе. Может, еще пончик.
– Сидел там, пил кофе и ждал взрыва?
– Ага. Я всегда любил дождаться, посмотреть на реакцию людей.
– То есть такое бывало и раньше?
– Пару раз. В феврале того же года я поднял на воздух контору по торговле недвижимостью в Джексоне. Хозяин-еврей, видишь ли, продал черномазым дом в квартале, где жили белые. Я уселся в какой-то забегаловке на соседней улице. Тогда у меня был бикфордов шнур, так что пришлось поспешить. Не успела девчонка поставить передо мной чашку с кофе, как земля вздрогнула, люди вокруг остолбенели. Ощущение пришлось мне по вкусу. Представляешь: четыре утра, за столиками полно водителей и доставщиков товара, в углу сидят трое копов – и тут бах! Копы, конечно, рванули к своей машине и с ревом умчались. А взрыв был силен, даже кофе из чашки выплеснулся.
– Приятное ощущение?
– Замечательное. Но потом схема несколько изменилась. Не хватало времени найти подходящую забегаловку, и я кружил где-нибудь поблизости, поглядывая на часы. Когда под рукой была машина, я предпочитал выбраться на окраину. – Сэм смолк, затянулся дымом. Глаза его возбужденно поблескивали, но слова звучали спокойно и взвешенно. – За домом Пиндера я тоже наблюдал.
– Откуда?
– Они жили в пригороде, в небольшой уютной долине, где росла куча деревьев. Я оставил машину у подножия холма, примерно в миле от дома, и уселся под деревом.
– Какая идиллия.
– Настоящая идиллия. Ночь, тишина, в небе светит полная луна. Передо мной тихая улочка с приятным трехэтажным домом по левой стороне. Вокруг ни души, люди спят. И вдруг – бабах! Крыша дома взлетает к небу.
– В чем состояла вина мистера Пиндера?
– Так… Общее еврейство. Любил черномазых. Когда с севера понаехали радикалы, начали вести здесь свою идиотскую агитацию, бросился к ним в объятия. Пиндер участвовал в бойкотах и, как мы подозревали, давал деньги на всякие акции.
Делая торопливые записи, Адам пытался переварить услышанное. Удавалось ему это с трудом, разум отказывался верить. Может быть, в конечном итоге смертная казнь не такая уж плохая штука?
– Вернемся в Гринвилл. Где располагалась кофейня?
– Не помню.
– Ее название?
– Мальчик, это было двадцать три года назад. Она ничем не отличалась от других. Обычный торчок.
– Но находился этот торчок на автостраде номер 82?
– Наверное. А что ты собираешься делать? Броситься на поиски толстой поварихи и официантки? Мой рассказ вызывает у тебя сомнения?
– Да. Твой рассказ вызывает у меня сомнения.
– Почему?
– Потому что ты не хочешь объяснить, где научился обращаться с часовым механизмом.
– В гараже позади собственного дома.
– Это который в Клэнтоне?
– Точнее, который под Клэнтоном.
– Кто же тебя учил?
– Я сам. У меня имелась тоненькая брошюрка с рисунками и схемами. Там все было расписано по шагам, ничего сложного.
– Сколько раз ты использовал часовой механизм? Я имею в виду до Гринвилла?
– Один.
– Где? Когда?
– В лесу, неподалеку от дома. Взял с собой пару трубок Динамита, ну и остальную дребедень, отыскал полузасохший Ручей. Бомба сработала великолепно.
– Еще бы. А теорию ты постигал в гараже.
– Совершенно верно.
– В собственной лаборатории.
– Называй как угодно.
– Пока ты сидел в тюрьме, агенты ФБР тщательнейшим образом обыскали дом, гараж, постройки на участке, но нигде не обнаружили и следа взрывчатых веществ.
– Может, им не хватило смекалки. Может, я проявил предусмотрительность.
– Или, может, бомбу установил другой, тот, у кого действительно имелся опыт.
– Мне искренне жаль, но ты ошибаешься.
– Сколько времени ты пробыл в кофейне?
– Долго. Часы показывали уже почти шесть, а взрыва все не было. Я вышел, сел за руль и проехал мимо офиса Крамера. На улицах появились первые прохожие. Поскольку я не хотел, чтобы на меня обратили внимание, пришлось отправиться в соседний городок, Лейк-Виллидж, это в Арканзасе. Около семи утра вернулся в Гринвилл, солнце уже поднялось, везде снуют люди, а взрыва нет и нет. Войти в офис, как ты понимаешь, я не мог. Расхаживал по улицам, вслушивался, но ничего не происходило.
– Ты видел, как Крамер с детьми прошел в контору?
– Нет. Свернув за угол, заметил его машину и подумал: черт! В голове все перемешалось. А потом мелькнула мысль: какого дьявола, ведь он еврей и успел за свою жизнь наделать немало пакостей. Почему-то вспомнились его секретарши и сотрудники, которые уже вполне могли прийти на работу. Я взглянул на часы, было без двадцати восемь. Решил позвонить в офис, сообщить Крамеру о заложенной в кладовке бомбе. Если бы он мне не поверил, предложил бы ему пойти и посмотреть собственными глазами.
– Почему же ты этого не сделал?
– В карманах не нашлось ни монетки. Всю мелочь оставил на чай официантке, а обращаться куда-нибудь в магазин не хотелось. Признаюсь, в тот момент я здорово нервничал, руки тряслись, и вид мой мог запросто вызвать у прохожих подозрения. Чужак в крошечном городке, где жители знают друг друга в лицо. Человек посторонний наверняка им запомнится. У офиса Крамера я остановился на противоположной стороне улицы, возле газетного киоска. Помню, продавец подал мужчине газету и пригоршню монет. Я чуть было не попросил у мужчины двадцать пять центов, но нервы совсем сдали.
– Отчего, Сэм? Ты же говорил, тебе плевать на Крамера.
Ведь это был уже твой шестой взрыв, так?
– Да, однако раньше все выходило проще. Поджег шнур, унес ноги и полюбовался издалека своей работой. У меня из головы не шла симпатичная секретарша, та, что объясняла дорогу и разрешила пройти в туалет. Потом она еще давала показания в суде. И я думал о других людях. Когда несколькими днями раньше я заходил в контору, там было полно сотрудников. До восьми оставалось несколько минут, я понимал: контора вот-вот откроется, значит, неизбежно будут жертвы. В мозгу у меня что-то заклинило. Стою у телефонной будки, гляжу на часы и говорю себе: звони, звони! Шагнул внутрь, отыскал в справочнике его номер, но стоило захлопнуть книгу, как цифры тут же вылетели из головы. Посмотрел еще раз, начал давить кнопки и вспомнил, что монеты-то у меня нет. Тогда я заставил себя пойти в парикмахерскую, чтобы разменять долларовую купюру. Ноги сделались ватными, по лицу катил пот. Возле парикмахерской остановился, всмотрелся в витрину. Там толпились посетители: стояли вдоль стен, сидели в коридорчике в креслах, болтали и читали газеты. Пара человек уставились на меня сквозь стекло. Это мне не понравилось, и я тут же ушел.
– Куда?
– Точно не помню. Рядом с офисом Крамера находилась стоянка машин, я подумал: вдруг успею перехватить секретаршу? Двинулся к стоянке, и в этот момент прогремел взрыв.
– То есть ты был на противоположной стороне улицы?
– Скорее всего да. Я упал на колени, а вокруг сыпались осколки стекла. Все остальное помнится как в тумане.
В дверь комнаты негромко постучали, и на пороге возник массивный сержант Пакер. Левая рука его держала тарелку со стаканом из вспененного пластика, бумажной салфеткой, ложечкой и пакетиком сухих сливок.
– Прошу простить за вторжение. Решил принести вам кофе. – Он поставил тарелку на стол.
– Спасибо, – поблагодарил его Адам. Повернувшись, Пакер направился к двери.
– Эй, мне двойной сахар и два пакетика сливок! – бросил через окошко Сэм.
– Будет исполнено, сэр. – Не удостоив Кэйхолла взглядом, Пакер вышел.
– Отличный у вас сервис, – сказал Адам.
– Просто превосходный, внучек.
ГЛАВА 14
Сэму кофе никто, разумеется, не принес. Иного он и не ждал, но Адам местных порядков знать не мог. Через несколько минут, Кэйхолл ободрил внука:
– Пей!
Адам принялся помешивать дымящийся напиток, а Сэм закурил и начал медленно расхаживать по своей половине. Было уже почти одиннадцать. Сэм не ощущал никакой уверенности в том, что Пакер согласится перенести прогулку на более позднее время. Он потянулся, сделал несколько приседаний, широко разбрасывая руки в стороны. За первые месяцы пребывания на Скамье Кэйхолл выработал привычку каждый день не менее получаса заниматься физическими упражнениями. Мышцы требовали нагрузки, и одно время он изнурял себя, по сотне раз отжимаясь от цементного пола. Благодаря весьма аскетичной диете вес Сэма составлял идеальные для его телосложения и возраста сто шестьдесят фунтов, живот его оставался подтянутым и плоским. Никогда в прежней жизни Кэйхолл не чувствовал себя таким здоровым.
Однако с годами пришло понимание: другого дома у него уже не будет, придет день, и власти штата приведут в исполнение давно вынесенный приговор. Какая польза человеку от крепких мускулов, если двадцать три часа в сутки он проводит в тесной камере, размышляя о неотвратимом? Поддерживать себя в форме не имело ни малейшего смысла, количество выкуриваемых за день сигарет увеличилось вдвое. Соседи по коридору считали Сэма счастливчиком: у него водились деньги. Донни, его живший в Северной Каролине младший брат, ежемесячно присылал в Парчман картонную коробку с десятком блоков “Монклера”. В среднем за день становились пустыми три-четыре пачки. Кэйхолл торопился уйти из жизни сам, опередить палачей. Расчеты его строились на какой-нибудь затяжного характера болезни, которая требовала бы интенсивного и дорогостоящего лечения: согласно закону, штат обязан был предоставить страждущему квалифицированную помощь врачей.
Однако сейчас, судя по всему, гонку эту Сэм проигрывал.
Федеральный судья, в чьем ведении находился департамент исполнения наказаний штата Миссисипи, а значит, и Парчман, утвердил подробнейшую инструкцию, где перечислялись все права и обязанности заключенных. В ней были прописаны даже такие детали, как количество квадратных футов, положенных одному сидельцу, и максимальная сумма разрешавшихся ему денег. Сумма составляла двадцать долларов в месяц. На языке Парчмана деньги назывались “пылью”, и приносил в камеры эту “пыль” только дувший со свободы ветер. Работать, то есть зарабатывать деньги, смертникам было запрещено. Подобные Сэму счастливчики раз в четыре недели получали по нескольку долларов от друзей или родственников. Переводы до последнего цента оставались в столовой, что располагалась в центре Семнадцатого блока. Прохладительные напитки заключенные ласково именовали “бутыльками”, сладости и сандвичи – “хавчиком”, сигареты фабричного производства – не самокрутки, в настоящих пачках – “дамскими ножками”.
Подавляющее большинство сидельцев никаких даров или подношений со свободы не видели. Между камерами существовал натуральный обмен, своего рода бартер. Случайно попавшая в руки монета тут же спускалась на листовой табак. Его крошили, заворачивали в полоски туалетной бумаги и долго, с наслаждением курили. Нет, Сэм Кэйхолл по праву считался на Скамье состоятельным человеком.
Опустившись на стул, он отработанным движением достал из кармана пачку “Монклера”.
– Почему ты отказался давать показания в суде? – спросил Адам.
– В каком?
– Хороший вопрос. В первых двух.
– Не было нужды. Брэйзелтон подобрал отличных присяжных: все белые, все всё понимают. Я знал, что с обвинением ничего не выйдет. Зачем тогда показания?
– А последний процесс?
– Там дело обстояло иначе. Мы с Кейесом долго спорили. Он считал, что я должен объяснить жюри свои намерения. Никто, мол, не планировал гибели людей, взрыв ожидался в пять утра и прочее. Но ведь затем предстоял перекрестный Допрос, а этого допустить было нельзя. Судья постановил, что примет к рассмотрению и информацию о других взрывах. Мне пришлось бы признать: да, ваша честь, я действительно установил бомбу. А пятнадцати палочек динамита более чем достаточно для того, чтобы от человека остались куски горелого мяса.
– И все же?
– Доган. Этот мерзавец сообщил присяжным, что в наши планы входило убить чертова еврея. Свидетель из него получился эффектный. Представь себе: бывший великий маг штата Миссисипи дает показания против одного из своих людей. Впечатляет, а? Вот жюри и купилось на его слова.
– Почему Доган солгал?
– Он сошел с ума, Адам. Он рехнулся. Феды шли по его пятам целых пятнадцать лет: подслушивали телефоны, следили за его женой, запугивали родственников, детей, изводили ночными звонками в дверь. Ты бы такое выдержал? Доган потерял бдительность, и тут на него насела налоговая служба. Подключилось ФБР, Джереми заявили, что он уже тридцать лет находится в розыске. Естественно, Доган сломался. По окончании третьего процесса я узнал: его спрятали в какой-то лечебнице. Потом он вернулся домой, но протянул совсем недолго.
– Так Доган мертв?
Сэм раскрыл рот, в изумлении выдохнул. Табачный дым густым клубом поднялся к потолку.
– А ты не знал?
Перед глазами Адама промелькнули десятки, сотни газетных заметок. Он качнул головой:
– Нет. Что с ним произошло?
– Я-то думал, ты знаешь все. Ты же говорил, что выучил мое дело наизусть.
– О тебе я знаю достаточно, Сэм. Доган меня просто не интересовал.
– Он сгорел в собственном доме вместе с женой. Оба спали, а где-то из трубы шел газ. По словам соседей, взрыв получился изрядный.
– Когда это случилось?
– Ровно через год после того, как он дал показания. Адам хотел записать услышанное, но пальцы не повиновались. Подняв голову, он пристально посмотрел на Сэма.
– Ровно через год?
– Так точно.
– Удивительное совпадение.
– Я, само собой, находился уже здесь, но слухи доходят и к нам. Суд счел все несчастным случаем. По-моему, газовой компании предъявили какой-то иск.
– Выходит, ты не считаешь, что его убили?
– Конечно же, его убили.
– О'кей. Кто?
– Феды приходили сюда и задавали мне всякие каверзные вопросы. Правда, правда. Сунули свои сопливые носы в Парчман! Двое северян. Явились, блестя значками, чтобы допросить живого террориста. Они были так напуганы, что шарахались от собственной тени. Целый час осыпали меня глупейшими вопросами, а потом свалили. Скоро все заглохло.
– Но кто мог быть заинтересован в смерти Догана?
Сделав последнюю затяжку, Сэм затушил окурок в жестяной пепельнице. Адам отмахнулся от облака дыма, но на его раздраженный жест Кэйхолл не обратил никакого внимания.
– Очень многие, – пробормотал он.
На полях страницы Адам пометил: “Обязательно поговорить о Догане позже”. Сначала нужно собрать материал.
– По мне ситуация выглядит так, – сказал он, заканчивая писать, – что тебе все-таки следовало опровергнуть слова Догана.
– Собственно говоря, я был готов. – В голосе Сэма прозвучала нотка сожаления. – За день до окончания процесса мы вместе с Кейесом и его помощником, не помню имени, до полуночи обсуждали, стоит ли мне обращаться к присяжным. Но подумай, Адам, тогда я должен был бы признать, что своими руками установил бомбу, привел в действие часовой механизм и находился в момент взрыва на противоположной стороне улицы. Обвинение ясно доказало, что Марвин Крамер являлся сознательно выбранной жертвой. Черт возьми, они же Дали жюри прослушать записанные федами на пленку телефонные разговоры Догана. Ты сам-то их слышал? Повесили в зале динамики, водрузили на стол магнитофон, и голос Догана, хриплый, но узнаваемый, начал разглагольствовать о подготовке взрыва. Прозвучало мое имя, название города, фамилия Крамера. Присяжные ловили каждое слово. Все выходило дьявольски убедительно, Адам. И это не считая показаний, данных Доганом лично. Что я мог ответить? Попытаться разжалобить присяжных какой-нибудь наивной чушью? Макаллистер сожрал бы меня живьем. В общем, я промолчал. Оглядываясь назад, готов с тобой согласиться: это было ошибкой.
– Но совершил ты ее по совету своего адвоката, разве нет?
– Слушай, Адам, если ты намерен добиваться пересмотра по причине непрофессиональных действий Кейеса, то не стоит и пробовать. Я заплатил Кейесу хорошие деньги, заложил все, что имел, и он мастерски справился со своей работой. Несколько лет назад Гудмэн и Тайнер тоже решили опротестовать поведение защиты, но не нашли для этого ни единой зацепки. Выбрось из головы.
Папки дела Кэйхолла, хранившиеся в “Крейвиц энд Бэйн”, содержали кипу бумаги толщиной сантиметров в пять с материалами по действиям Кейеса. Недостаточная профессиональность адвоката являлась обычным аргументом при рассмотрении апелляций на смертную казнь, однако с Сэмом данный вариант не проходил. Гудмэн и Тайнер долгими часами взвешивали малейшую возможность отыскать в защите хотя бы одно уязвимое место, однако в конечном итоге пришли к выводу: на протяжении процесса Кейес выдерживал такую линию, что упрекнуть его в чем-либо просто не представлялось шанса.
Имелось в папках и пространное письмо Сэма, где автор, не утруждая себя выбором изысканных формулировок, категорически запрещал обоим адвокатам выступать с какими-либо заявлениями, бросавшими хотя бы тень на безупречную репутацию Кейеса. “Ни одну из подобных петиций я не подпишу”, – подчеркивал он.
Письмо было датировано семью годами ранее, когда смертная казнь представлялась едва ли не всем участникам процесса перспективой почти нереальной. С той поры мир значительно переменился. Теперь Адаму и его подзащитному предстояло хвататься за соломинку.