– Мы знаем очень немного. Они ныряли с аквалангами, и на лодке произошел взрыв. Инструктор, местный житель, тоже погиб. Сейчас пытаются перевезти их тела сюда, домой.
– А что с их женами?
– Они, слава Богу, дома. Это была деловая поездка.
– Никак не вспомню, как выглядел Ходж.
– Ходж был высоким блондином, не очень-то разговорчивым. Таких часто встречаешь, но никогда не можешь запомнить. Заканчивал Гарвард, как и ты.
– Сколько ему было лет?
– И ему и Козински было по тридцать четыре. Он бы стал компаньоном сразу после Марти. Они были дружны. Собственно, все мы очень дружны, особенно сейчас.
Обеими руками он откинул волосы со лба на затылок, встал, прошел туда, где было сухо. Вода стекала с него ручьями. Он остановился рядом с Митчем, тупо глядя на крыльцо соседей.
– Ну, как “БМВ”?
– Замечательно. Отличная машина. Спасибо, что позаботился.
– Когда ты приехал?
– Сегодня утром.
– А дама приходила? Специалист по интерьерам?
– О, да. Эбби с ее помощью потратила всю мою зарплату за следующий год.
– Это хорошо. И дом у тебя хороший. Мы рады тебе, Митч. Извини, что так получилось. Тебе здесь понравится.
– Тебе не за что извиняться.
– Мне по-прежнему не верится. Столбняк напал. Становится нехорошо, как подумаю о его жене и детях.
Пусть меня лучше отстегают хлыстом, но к ним я сейчас просто не в состоянии идти.
Во двор дома вышли женщины и направились к бассейну. Кэй завернула кран, струйки воды перестали бить в небо.
Вместе с потоком машин они двигались в направлении центра, на запад, прямо в заходящее солнце. Они держались за руки и молчали. Митч открыл лючок в крыше автомобиля, опустил стекла. Эбби, покопавшись среди старых кассет в бардачке, вытащила Спрингстина, вставила в стереомагнитолу. Звучание было великолепным. Новая, поблескивающая в последних лучах солнца машина стремительно неслась вперед, к реке. Вместе с сумерками на летний Мемфис наваливалась душная густая влажность. Оживали площадки для игры в софтбол: на них выходили команды упитанных мужчин в обтягивающих трико и ярких майках, размечали поле, готовясь вырвать друг у друга победу. Набитые подростками автомобили резко тормозили у придорожных забегаловок, где можно было выпить пива, потрепаться, познакомиться с новыми подружками.
Митч начинал улыбаться. Он старался выбросить из головы Ламара, Козински и Ходжа. Чего грустить? Они же никогда не были его друзьями. Ему, конечно, было жаль их семьи, но ведь он никогда даже не видел их. А у него, Митчела И. Макдира, простого парня без роду, без племени, было все, чтобы ощущать себя счастливым: красавица-жена, новый дом, новый автомобиль, новая работа, новенький диплом Гарвардского университета. Блестяще организованный ум и крепкое тело, которое не набирало веса и не требовало долгого сна для отдыха. Восемьдесят тысяч в год, на первых порах. Через два года он перевалит за сто тысяч, и все, что для этого требуется, – работать по девяносто часов в неделю. Да это смахивает на благотворительность!
Автомобиль свернул на заправку. Митч залил бак Доверху, расплатился, купил в придачу шесть пачек кукурузных хлопьев. Эбби тут же вскрыла две. “БМВ” опять влился в общий поток. Тоска ушла.
– Поужинаем где-нибудь? – спросил он.
– Надо бы переодеться, – ответила Эбби. Митч окинул взглядом ее стройные загорелые ноги. Эбби была в белой юбке выше колен и в белой же блузке, все – из хлопка. Сам Митч сидел за рулем в шортах, шлепанцах и выгоревшей на солнце черной майке.
– С такими ногами, как у тебя, мы бы прошли в любой ресторан Нью-Йорка. Как насчет “Рандеву”? Для него мы одеты?
– Отличная мысль.
Они нашли в центре местечко на платной стоянке, заплатили и прошлись пешком пару кварталов до неширокой тенистой улочки, где летний воздух сгущался, как туман, от аромата жаренного на углях мяса. Этот аромат проникал через ноздри, рот, дымком въедался в глаза, опускался вниз, к желудку, и оттуда давал команду в мозг. Дивный запах вырвался наружу вместе с дымом по вентиляционным трубам, окружавшим массивные печи, в которых в лучшем ресторане города, на весь мир прославившемся жареными свиными ребрышками, эти самые ребрышки сейчас и подрумянивались. Ресторан располагался ниже уровня улицы, в подвальном этаже старого здания из красного кирпича, которое давно бы снесли, если бы не превосходная еда, превратившая “Рандеву” в достопримечательность.
Ресторан обычно бывал полон, существовала даже очередь, но по четвергам напряжение, видимо, спадало. Они прошли через похожий на пещеру зал и устроились за небольшим столиком, покрытым красной клетчатой скатертью, чувствуя на себе любопытные взгляды. Взгляды эти были всегда, мужчины переставали жевать, руки с ребрышками застывали в воздухе, когда Эбби Макдир проходила мимо, невозмутимая, как фотомодель. Однажды в Бостоне, идя по тротуару, она стала причиной пробки на перекрестке – на нее засмотрелся какой-то водитель. Присвистывание и возгласы восхищения вслед были неотъемлемой частью ее жизни, и даже муж ее привык к этому. Митч был очень горд тем, что его жена так красива.
Чернокожий гигант в красном фартуке с рассерженным видом стоял перед ними.
– Да, сэр. – Голос его был требовательным. Карточки меню лежали на каждом столе и были абсолютно ни к чему. Ребрышки. Только ребрышки.
– Две полных порции, тарелку сыра, пива – один кувшин, – на одном дыхании выпалил Митч.
Ни блокнота, ни ручки у официанта не было, он просто развернулся и гулким голосом прокричал в сторону входа:
– Дашь два полных, сыр, кувшин! Когда он отошел, Митч под столом коснулся ноги жены. Она слегка шлепнула его по руке.
– Ты прекрасна, – сказал он. – Когда я в последний раз говорил тебе об этом?
– Часа два назад, – отозвалась Эбби.
– Два часа! Тупица безмозглый!
– А ты делай так, чтобы потом не упрекать себя. Он положил руку на ее колено, ласково погладил. На этот раз Эбби позволила это. Сдаваясь, она улыбнулась, на щеках – ямочки, зубы в полумраке поблескивали, глаза, как у кошки, светились. Темно-каштановые волосы изящно спадали чуть ниже плеч.
Принесли пиво, официант наполнил кружки. Эбби сделала маленький глоток, посерьезнела.
– Как ты думаешь, с Ламаром все в порядке?
– Не знаю. Сначала мне показалось, что он пьян. Я сидел как последний идиот и смотрел, как он мокнет под водой.
– Бедняга. Кэй сказала мне, что похороны состоятся, наверное, в понедельник, если тела привезут сюда вовремя.
– Давай-ка поговорим о чем-нибудь другом. Не люблю я похорон, никаких, даже если я должен там присутствовать только из приличия и никого из умерших не знал. С похоронами у меня уже есть кое-какой печальный опыт.
В этот момент принесли ребрышки на картонных тарелках. На стол поставили также блюдо с нашинкованной капустой и запеченной фасолью. Но прежде всего ребрышки, длиною чуть ли не в фут, обильно политые соусом, секрет которого известен только шефу. Они приступили к еде.
– А о чем ты хочешь поговорить? – Эбби перевела дух.
– О том, что тебе пора бы уже… – Он выразительно посмотрел на ее живот.
– Я думала, что мы можем подождать несколько лет.
– Можем. Но до того времени нам нужно прилежно тренироваться.
– Мы тренировались в каждом мотеле по дороге из Бостона в Мемфис.
– Я помню, а в новом доме еще ни разу. – От неудачного движения соус брызнул Митчу прямо в глаза.
– Но мы же только утром приехали, Митч!
– Знаю. А чего мы ждем?
– Митч, ты ведешь себя так, как будто я совсем про тебя забыла.
– А ты и забыла. С самого утра. Предлагаю заняться этим сегодня же вечером, как только приедем домой, это будет как бы обрядом крещения нашего нового обиталища.
– Посмотрим.
– Обещаешь? Гляди-ка, видишь парня, вон там? Похоже, он сейчас вывихнет себе шею, пытаясь увидеть чью-то ножку. По-моему, я должен подойти и отхлестать его ремнем по заднице, а?
– Обещаю. Договорились. Не обращай внимания на тех парней, они смотрят на тебя, думаю, они считают тебя ловчилой.
– Очень остроумно.
Митч справился со своей порцией и теперь уминал ее половину. Допив пиво, они расплатились и выбрались на свежий воздух. Сели в машину. Он не спеша ехал по городу, пока не увидел табличку с названием улицы неподалеку от их дома. Пару раз замешкавшись на поворотах, он въехал на Медоубрук, и около дома мистера и миссис Митчел И. Макдир “БМВ” остановился.
Кровати еще не были собраны, и подушки матрасов лежали на полу, окруженные какими-то ящиками. Херси спрятался под лампой на полу и всю ночь наблюдал за тем, как они тренировались.
Через четыре дня, в понедельник, который должен был стать первым рабочим днем Митчела в фирме Бендини, сам Митч вместе с женой, окруженный своими теперь уже тридцатью девятью коллегами и их женами, пришел отдать последний долг Мартину С. Козински. Кафедральный собор был полон. Оливер Ламберт произнес настолько прочувствованное прощальное слово, что даже у Митча, похоронившего отца и брата, глаза были на мокром месте. При виде вдовы и детей Эбби совсем расплакалась.
В том же составе все встретились и после полудня – в пресвитерианской церкви, где происходило прощание с Джозефом М. Хеджем.
5
Когда ровно в восемь тридцать утра, как и договаривались, Митч вошел в небольшую приемную, примыкавшую к офису Макнайта, она была пуста. Едва слышно присвистнув и прокашлявшись, он принялся нетерпеливо ждать. Откуда-то из-за шкафа с папками появилась древняя седовласая старушонка-секретарша и бросила на него сердитый взгляд. Митч понял, что его здесь не ждали, и объяснил ей, что он должен встретиться с мистером Макнайтом в им самим назначенное время. Секретарша улыбнулась, сказала, что ее зовут Луиза и что она вот уже тридцать первый год является личным секретарем мистера Макнайта. Не захочет ли молодой человек выпить кофе? “С удовольствием, – согласился Митч, – черный”. Секретарша вышла и тут же вернулась с чашечкой на блюдце. По интерфону она связалась с боссом, после чего предложила Митчу присесть. Теперь она его вспомнила – кто-то из ее коллег указал на него вчера во время похорон.
Она извинилась перед ним за мрачную атмосферу фирмы – никто не может работать, пояснила она, и пройдут дни, прежде чем все войдет в норму. Такие приятные молодые люди! Зазвонил телефон на ее столе, и она сказала в трубку, что у мистера Макнайта важное совещание и беспокоить его нельзя. Раздался еще один звонок, выслушав, она провела Митча в кабинет патрона.
Вошедшего приветствовали Оливер Ламберт и владелец кабинета, управляющий Ройс Макнайт. Тут же Митчела представили двум другим компаньонам, Виктору Миллигану и Эйвери Толару. Все расселись за небольшим столом. Луизу попросили принести еще кофе. Миллиган заправлял в фирме налогами, а Толар, ему был сорок один, являлся молодым, в общем-то, компаньоном.
– Митч, ты должен нас извинить за такое не совсем радостное начало, – заговорил первым Макнайт. – Хорошо, что ты вчера вместе со всеми был на похоронах, хотя, повторяю, нам очень жаль, что твой первый День в нашей фирме оказался таким печальным.
– Я чувствовал, что не могу не пойти на похороны.
– Мы гордимся тобой, Митч, мы возлагаем на тебя очень большие надежды. Мы только что потеряли двух наших замечательных юристов, оба они занимались налогами, так что ты сейчас нам просто необходим. Нам всем теперь придется работать более напряженно.
Вошла Луиза с подносом, на нем – серебряный кофейник, чашки тонкого фарфора.
– Нам очень грустно, – сказал Ламберт, – раздели нашу скорбь с нами, Митч.
Мужчины склонили головы. Ройс Макнайт просматривал какие-то записи в своем блокноте.
– Митч, по-моему, мы с тобой об этом уже говорили. Нового сотрудника мы закрепляем за компаньоном, который направляет его деятельность. Вопрос их взаимоотношений довольно важен. Мы всегда стараемся подобрать такого компаньона, с которым нетрудно сработаться, и, как правило, мы не ошибаемся. Если же это происходит, мало ли что, то мы просто подбираем другого. Твоим партнером будет Эйвери Толар.
Митч смущенно улыбнулся ему.
– Он будет твоим непосредственным руководителем, и все дела, над которыми ты будешь работать, – это его дела. Фактически ты будешь заниматься только налогами.
– Отлично.
– Прежде чем я забуду, Митч, – пообедаем сегодня вместе, – повернул к нему голову Толар.
– С удовольствием.
– Возьмите мой лимузин, – предложил Ламберт.
– Я это и собирался сделать, – ответил Толар.
– А когда у меня будет лимузин? – спросил Митч. Все рассмеялись, похоже, благодарные ему за то, что он постарался разрядить атмосферу.
– Лет через двадцать, – отозвался Ламберт.
– Я терпелив.
– Как твой “БМВ”? – Это был Миллиган.
– Замечательно! Пробежит пять тысяч миль без всякого обслуживания.
– С переездом все в порядке?
– Да, все отлично. Я очень благодарен фирме за помощь. Здесь нас так тепло встретили. Мы с женой очень всем признательны.
Макнайт согнал с лица улыбку и вновь уткнулся в блокнот.
– Как я уже говорил, Митч, главное сейчас – сдать экзамен по адвокатуре. До него шесть недель, и можешь рассчитывать на любую помощь. У нас есть свой собственный курс подготовки к нему, и ведут этот курс самые опытные компаньоны. В ходе подготовки будут затронуты все аспекты экзамена, и руководство фирмы станет внимательно контролировать твои успехи, особенно тщательно этим займется Эйвери. По крайней мере полдня у тебя должно уходить на подготовку, да и большая часть свободного времени тоже. Никто из сотрудников фирмы не проваливал этого экзамена.
– Я тоже не буду первым.
– Но если это случится, у тебя отберут “БМВ”, – сказал Толар с легкой усмешкой.
– У тебя будет секретарша по имени Нина Хафф. Она работает в фирме более восьми лет. Несколько темпераментна, не очень симпатичная, но весьма работоспособная. Она неплохо знает право и любит иногда давать советы, особенно новичкам. От тебя зависит, устроит она тебя или нет. Если нет – подыщем другую.
– Где мой офис?
– На втором этаже. Специалист по интерьерам, ты с ней уже встречался, подойдет после обеда. Следуй ее советам, насколько возможно.
Ламар тоже работал на втором этаже, и это подействовало на Митчела успокаивающе. Ему вдруг вспомнилось, как он сидел у бассейна, промокший, бормочущий что-то со слезами на глазах.
– Митч, – донесся до него голос Макнайта, – боюсь, я забыл упомянуть кое о чем во время нашей первой беседы.
Митч чуть подождал, затем неторопливо произнес:
– Ну, и что же это?
Сидящие внимательно вслушивались в слова Макнайта.
– Мы никогда не позволяем новому сотруднику начать его карьеру в нашей фирме, не рассчитавшись со студенческими займами. Мы предпочитаем, чтобы у тебя по иному поводу болела голова и чтобы ты иначе тратил свои деньги. Какова сумма долга?
Митч глотнул кофе, мозг его быстро работал.
– Почти двадцать три тысячи.
– Начни завтрашний день с того, что передай все документы по займам Луизе.
– Вы… гм-м… имеете в виду, что фирма все оплатит?
– Такова наша политика. Если ты, конечно, не против.
– Нисколько не против. Просто я не знаю, что сказать.
– Тебе и не нужно ничего говорить. Мы делали это для каждого нашего нового сотрудника на протяжении последних пятнадцати лет. Просто передай бумаги Луизе.
– Но это очень великодушно, мистер Макнайт.
– Да, это так.
Пока лимузин медленно продвигался по забитым машинами улицам, Эйвери говорил без умолку. Митч напомнил ему самого себя, говорил он. Ребенок из разрушившейся семьи, воспитанный приемными родителями где-то на юго-западе Техаса. После школы он оказался предоставленным самому себе, работал в ночную смену на обувной фабрике, чтобы скопить денег на учебу в колледже. Ему посчастливилось получить благотворительную стипендию. Колледж закончил с отличием, разослал заявления о приеме в одиннадцать вузов и остановил выбор на Стэнфордском университете. Закончил факультет права вторым на курсе и отказался от предложений всех самых крупных фирм на Западном побережье. Он хотел заниматься налогами и ничем иным. Оливер Ламберт нашел его шестнадцать лет назад, когда в фирме не было и тридцати человек.
Толар был женат, имел двоих детей, но о семье говорил мало. Его больше интересовали деньги. Они его страсть, как сказал он. В банке уже лежал первый миллион, второй ожидался через пару лет. С ежегодным доходом в четыреста тысяч вряд ли это займет большее время. Его специальностью было создание товариществ по закупке супертанкеров. В своем деле он слыл профессионалом, ставка его составляла триста долларов в час, а работал он шестьдесят, иногда семьдесят часов в неделю.
Митч начинал со ста долларов в час и пятичасового, по меньшей мере, рабочего дня до тех пор, пока он не сдаст экзамен. После этого – восемь часов, по сто пятьдесят долларов за каждый. Скрупулезный учет рабочего времени, равно как и объема проделанной за день работы, или, как в фирме говорили, оформление счетов – вот что являлось фундаментом процветания. Каждый вел свои счета сам. От них зависело абсолютно все: продвижение по службе, повышение окладов, премии, льготы, успех – словом, выживание. Новичкам в этом вопросе уделялось особое внимание. Если кого-то уличали в несерьезном отношении к этим ежедневным калькуляциям, то делалось серьезное предупреждение. Эйвери не помнил ни одного в свой адрес. Было бы просто неслыханно, сказал он, чтобы кто-то позволил себе пренебречь столь важным делом.
Для сотрудников средняя почасовая ставка равнялась ста семидесяти пяти долларам. Для компаньонов – тремстам. Миллиган с некоторых своих клиентов брал по четыреста в час, а Натан Лок однажды даже пятьсот – за какую-то работу, связанную с налоговым обеспечением сложной сделки по обмену недвижимости в нескольких странах. Пятьсот долларов в час! Эйвери доставил себе удовольствие, чуть развив мысль: пятьсот в час, умноженные на пятьдесят часов в неделю и на пятьдесят недель в году, дают один миллион двести пятьдесят тысяч долларов! За один год. Вот как делают деньги в их бизнесе. Человек начинает свое дело с несколькими компаньонами, и вырастает династия. С приходом каждого нового человека увеличивается общая прибыль, так-то.
Не пренебрегай оформлением счетов, предупреждал он Митча. Это первое правило выживания. Если вдруг закончатся папки, с которыми работаешь, тут же дай знать ему, Эйвери, у него в офисе их предостаточно. В десятый день каждого месяца во время обеда компаньоны обсуждают положение дел со счетами за предыдущий месяц. Это настоящий обряд, священнодействие. Ройс Макнайт зачитывает имя компаньона и сумму, которую он заработал в фирме за прошедший месяц. Среди них, компаньонов, существует даже подобие некой добродушной конкуренции. В конце концов, все они становятся богаче, разве нет? Что касается сотрудников, то никто не упрекнет того, у кого самый низкий итоговый показатель, если в следующем месяце он возрастет. Позже Оливер Ламберт объяснит это все подробнее. Но еще ни у кого в фирме не было низких показателей три месяца подряд. Сотрудникам с особенно высокими показателями могут выплачиваться премии. Сумма заработанных гонораров играет важную роль при переводе сотрудника в ранг компаньона. Поэтому – не пренебрегай! Это превыше всего, после сдачи экзамена, конечно.
Экзамен – чепуха, просто формальность, через которую нужно пройти, ритуал, не более. Выпускнику Гарварда опасаться нечего. Просмотришь наш повторительный курс, вспомнишь, чему учили, говорил Эйвери, и достаточно.
Лимузин свернул в боковую улочку между двумя высокими зданиями и остановился у растянутого поперек тротуара тента, ведущего к металлической двери, выкрашенной в черный цвет. Эйвери посмотрел на часы и бросил шоферу:
– Подъедешь сюда к двум.
“Два часа на обед, – подумал Митч. – Это больше шестисот долларов. На ветер!”
Клуб “Манхэттен” занимал последний, десятый этаж здания, которое в начале пятидесятых было целиком заселено какими-то конторами. Толар окрестил его развалиной, но не преминул сообщить Митчу, что клуб известен в городе своим дорогим рестораном и изысканной кухней. Доступ в него имели только белые мужчины, обстановка была роскошной. Знатные обеды для знатных людей: банкиров, юристов, чиновников высокого ранга, антрепренеров, немногих политиков и горстки аристократов. Позолоченный изнутри лифт без остановок промчался через покинутые конторами этажи и замер на элегантно отделанном последнем. Представительный метрдотель обратился к спутнику Митча по имени, осведомился о здоровье Оливера Ламберта и Натана Лока, выразил сочувствие по поводу гибели Козински и Ходжа. Эйвери поблагодарил и представил ему нового члена фирмы. Лучший столик ждал их в углу. Безупречно вышколенный черный официант, Эллис, предложил гостям меню.
– В фирме не разрешается принимать спиртное во время обеда, – заметил Эйвери, открывая меню.
– Я и не пью во время обеда.
– Вот и хорошо. Что будешь?
– Чай со льдом.
– Чай со льдом для него, – обратился Эйвери к официанту, – а мне сухой мартини, и положи туда три оливки.
Митч прикусил язык и ухмыльнулся в меню.
– Слишком много у нас всяких правил, – пробормотал под нос Эйвери.
За первым мартини последовал второй, но на этом Толар остановился. Он сделал заказ за обоих: какая-то жаренная на огне рыба, блюдо дня. Ему приходится следить за своим весом, объяснил он Митчу. Помимо прочего, добавил Эйвери, он ежедневно ходит в спортивный клуб, свой собственный клуб. Почему бы Митчу не прийти как-нибудь и не попотеть вместе? Как-нибудь после экзамена, а? После этого Митч отвечал на его стандартные вопросы о футболе, со стандартной скромностью умаляя свои достижения.
В свою очередь, Митч спросил его о детях. Эйвери ответил, что они живут вместе с их матерью.
Рыба оказалась сыроватой, а картофель был просто недопечен. Митч ковырял вилкой в тарелке, медленно поедая свой салат и слушая рассуждения своего патрона о других обедающих в зале. Вон за тем большим столом сидит мэр, с каким-то японцем. За соседним столиком – один из банкиров фирмы. Там дальше – кое-кто из коллег по профессии. Митч заметил, что ели все увлеченно и в то же время со значимостью, как, собственно, и должны такие люди есть. Атмосфера была самая что ни на есть пуританская. По словам Эйвери выходило, что каждый из обедающих являлся весьма серьезной личностью как в своем деле, так и в городе. Эйвери был здесь дома.
Они оба отказались от десерта и заказали кофе. Митч должен быть на своем месте не позже девяти часов утра, объяснял ему Толар, раскуривая длинную тонкую золотистого цвета сигару. Секретарши приходят к восьми тридцати. Заканчивается рабочий день в пять часов пополудни, но никто не работает восемь часов в день. Он сам, например, приходит к восьми и редко уходит раньше шести. Он может позволить себе вписывать в свои счета по двенадцать часов каждый день, вне зависимости от того, сколько часов он фактически был занят работой. Пять дней в неделю по двенадцать часов. По триста долларов в час, В течение пятидесяти недель. Девятьсот тысяч долларов в год. Такова его норма. Правда, в прошлом году он дотянул только до семисот, но тому были причиной обстоятельства личного характера. Фирму не волнует, придет Митч в шесть утра или только в девять, если работа будет сделана.
– А во сколько открывают здание? – спросил Митч.
– У каждого есть свой ключ, так что прийти и уйти можно в любое время. Меры безопасности соблюдаются очень строго, но охрана давно уже привыкла к трудоголикам. Некоторые из привычек сослуживцев вошли в легенду. Виктор Миллиган в молодости работал по шестнадцать часов в день, семь дней в неделю, и так до тех пор, пока не стал компаньоном, после чего прекратил работать по воскресеньям. У него случился сердечный приступ, и он был вынужден пожертвовать и субботами. Лечащий врач посадил его на диету: не более десяти часов в день, пять дней в неделю, и с тех пор он чувствует себя совершенно несчастным. Марти Козински знал в лицо и по именам всех уборщиц. Он приходил к девяти, поскольку хотел завтракать вместе с детишками. А уходил в полночь. Натан Лок притворяется, что не может нормально работать после прихода секретарш, и вот он является к шести. Это будет просто позором – прийти позже. Вот перед вами старик, которому шестьдесят один год и который стоит десять миллионов долларов. А ведь он работает с шести утра до восьми вечера пять дней в неделю, да еще прихватывает половину субботы. И что же – уходить на покой? Да он тут же умрет.
Ты можешь приходить и уходить, когда захочешь, никто не будет смотреть на часы. Лишь бы дело делалось.
Митч сказал, что все понял. Шестнадцать часов в день? В этом нет для него ничего нового.
Эйвери похвалил его новый костюм. Неписаное правило в одежде все-таки было, и Митч его усвоил быстро. У него есть неплохой портной, сказал Эйвери, старенький кореец, его можно будет рекомендовать Митчу позже, когда он окажется в состоянии оплачивать такие счета. Какие? Полторы тысячи за костюм. Митч сказал, что подождет годик-другой.
Извинившись, их беседу прервал адвокат какой-то крупной фирмы. Он обратился к Толару с выражением сочувствия и расспросами о семьях погибших. В прошлом году ему пришлось вместе с Джо Ходжем работать по одному делу, и он до сих пор никак не может поверить. Эйвери представил его Митчу. Оказывается, тот тоже был на похоронах. Они сидели с Толаром и ждали, когда этот незваный гость уйдет, но он все говорил, говорил, все сожалел и сожалел. Было ясно, что ему хочется узнать подробности. Поскольку Эйвери молчал, тот наконец убрался.
К двум часам обедающая знать города уже выпустила все пары, зал пустел. Эйвери подписал чек, и метрдотель проводил их до выхода. За рулем лимузина их терпеливо дожидался водитель. Митч потянул на себя заднюю дверцу и развалился на мягком кожаном сиденье. Разглядывая проносящиеся мимо здания и автомобили, спешащих куда-то пешеходов, он вдруг подумал: а многие ли из них сидели в лимузине? Или были гостями Манхэттен-клуба? Сколько человек из них разбогатеют через десять лет? Он улыбнулся своим мыслям и почувствовал себя совсем хорошо. Гарвард находился от него за тысячу миль. И никаких долгов! А Кентукки был просто на другой планете. Прошлого для Митча не существовало. Он родился только что.
Уже знакомая ему женщина-декоратор ждала его в кабинете. Эйвери извинился и попросил Митча прийти к нему в офис через час – пора приниматься за дело. Женщина принесла с собой альбомы с образцами мебели и прочего. Он попросил ее высказать свое мнение, выслушал его с посильным для себя интересом, а затем доверительно объяснил, что полностью полагается на ее вкус, что заранее одобряет сделанный ею выбор. Ей понравился письменный стол из вишневого дерева, без всяких ящиков, легкие стулья с подлокотниками, обтянутые темно-коричневой кожей, и дорогой восточный ковер. Митч назвал все это великолепным.
Она вышла, и Митч уселся за старый письменный стол, который прекрасно выглядел и полностью бы его устроил, но нет, поскольку им уже пользовались, он не мог считаться достаточно хорошим для нового юриста фирмы Бендини. Офис его был размером пятнадцать на пятнадцать футов, с двумя большими окнами, выходившими на север. Из окон открывался вид на такие же окна второго этажа соседнего старого здания. Ничего захватывающего. Правда, если вытянуть шею, в уголке окна можно было увидеть полоску реки. Оклеенные обоями стены совершенно голы – кажется, она выбрала какую-то гравюру? Митч решил, что стена, которую он видит перед собой, сидя за столом, будет его стеной: на ней в рамках будут висеть его дипломы, лицензии и прочее. Для сотрудника кабинет его был не так уж и мал, гораздо больше тех комнатушек, в которых сидели новички в Нью-Йорке и Чикаго. Пару лет можно проработать и здесь. Затем перебраться в другой, с приличным видом из окна. Ну, а потом в “угол”, в “кабинет власти”.
Постучавшись, вошла мисс Нина Хафф, его секретарша. Они представились друг другу. Нина была крупной женщиной лет сорока пяти, и с первого взгляда становилось ясно, почему она до сих пор была одинока. Не будучи отягощена семьей, она, видимо, тратила свои деньги исключительно на одежду и косметику – и все впустую. У Митча мелькнула мысль – почему бы ей не открыть салон по уходу за внешним видом? Она тут же ему выложила, что работает в фирме восемь с половиной лет и о делопроизводстве знает все, что о нем стоит знать. Если у него возникнут какие-либо вопросы, все, что он должен будет сделать, это спросить ее. Митч поблагодарил мисс Хафф за любезность. Она сообщила ему, что в последнее время была на должности машинистки и очень рада тому, что представилась возможность вернуться к исполнению обязанностей секретаря. С видом полного понимания ее проблем Митч значительно кивнул головой. Знает ли он, как управляться с диктофонами? Да, знает. Год назад он проходил практику в довольно крупной фирме на Уолл-стрит, там работало триста человек, и фирма эта была оснащена по последнему слову техники. Но если у него будут проблемы, заверил ее Митч, он обязательно обратится к ней за помощью.
– Как зовут вашу жену? – спросила мисс Хафф.
– А для чего вам нужно это знать?
– Мне бы хотелось называть ее по имени, когда она будет звонить сюда. Я и в телефонных разговорах привыкла быть вежливой и дружелюбной.
– Эбби.
– А какой кофе вы предпочитаете?
– Черный. Но я варю его сам.
– Что вы, я не против того, чтобы варить для вас кофе. Это мои обязанности.
– Я варю свой кофе сам.
– Но это делают все секретарши.
– Если вы хоть раз прикоснетесь к моему кофе, я обещаю вам проследить, чтобы вас отправили в канцелярию лизать марки.
– У нас марки наклеивает машина. А на Уолл-стрит их лижут?
– Это была метафора.
– Хорошо. Имя вашей жены я запомнила, вопрос с кофе мы обсудили. Я готова приступать к работе.
– С утра. Будьте здесь в восемь тридцать.
– Да, босс.
Она вышла, и Митч улыбнулся себе. “Дерзкая баба, – подумал он, – зато с ней не соскучишься”.
Следующим посетителем оказался Ламар. Он опаздывал на встречу с Натаном Локом, но ему хотелось заглянуть на секунду к другу. Он был доволен тем, что их кабинеты рядом. Еще раз извинился за несостоявшийся ужин. Да, конечно, он вместе с Кэй и детьми будет у них сегодня к семи, чтобы посмотреть дом и обстановку.