46

Энди села на ночной автобус до Сиэтла и в среду утром успела на импровизированное, но важное совещание. Настолько важное, что Айзек Андервуд специально выкроил время, чтобы присутствовать вместе с ее начальником Лундкуистом, ее связным Хэйверсом и еще двумя членами группы, занимающейся розыском Бет Уитли. По просьбе Айзека Виктория Сантос участвовала в совещании по селекторной связи из Квонтико. Ознакомившись с предварительным отчетом Энди, сделанным по телефону, Андервуд хотел получить экспертную оценку профилера, знающего особенности сект движения «Новый век».

Они встретились в небольшом конференц-зале без окон, смежном с кабинетом помощника ответственного специального агента. Айзек быстро разделался со вступлением и передал слово Энди. Она так же шустро подытожила свой опыт работы в магазине «Второй шанс», приведший ее на собрание в мотеле «Игл трэйс», а затем потратила еще несколько минут, описывая впечатляющее выступление Стивена Блечмана. Энди предложила просмотреть купленную видеокассету, но запись была чересчур длинной для совещания. Настоящие стенания начались, когда она упомянула о пикнике на выходные. Естественно, заныл Лундкуист.

— Так я и знал, — сказал он, качая головой.

— Что знали? — спросил Айзек.

— Всегдашняя проблема с использованием неопытных агентов. Мы посылаем ее с трехдневным заданием, и не успели еще три дня закончиться, как она уже просит о продлении. Не успеем оглянуться, как окажемся втянутыми в крупную тайную операцию, платить за которую нечем.

Айзек сказал:

— Самое большее, что может понадобиться, — это операция за семьдесят тысяч долларов максимум. Для этого нам даже не нужна санкция штаб-квартиры.

— Нам даже не нужны семьдесят тысяч долларов, — заметила Энди.

Айзек не ответил, словно знал, как быстро растут издержки.

— Давайте пока забудем о бюджете. Я хочу знать, что ты планируешь совершить. И как. Слово тебе, Энди. Убеди нас.

Она поблагодарила Андервуда, потом поближе придвинула селектор, чтобы Виктория Сантос могла слышать.

— Все сказанное мной до этого вроде бы не имеет смысла, если не вернуться назад и не вспомнить несколько ключевых фактов о Бет Уитли.

Во-первых, у нее наличествуют признаки эмоциональной неустойчивости. Она ложно обвинила мужа в побоях, она страдала булимией и, несомненно, была самой богатой воровкой в истории универмагов «Нордстром».

Во-вторых, ее физическое сходство и некоторые другие общие приметы со всеми тремя женщинами, ставшими жертвами нашего серийного убийцы. Но в отличие от прочих она, возможно, жива. Тело мы так и не нашли, ее дочь получила звонок с мелодией «У Мэри был барашек», и отпечатки пальцев Бет найдены на телефоне-автомате в Орегоне, с которого этот звонок был сделан.

В-третьих, Бет была как-то связана с магазином одежды «Второй шанс» в Якиме. Одно из ее платьев найдено там.

Сложите все это вместе, и перед вами окажется эмоционально неустойчивая женщина, которая таинственно исчезла, но при этом, возможно, жива и удерживается в плену серийным убийцей. Платье же этой женщины висит в дешевом магазине, где бывают сектанты.

— Энди? — Голос донесся из селектора. Это была Виктория.

— Да?

— Кто-нибудь проверял, исчезали ли члены семьи или друзья жертв серийного убийцы? Под исчезновением я имею в виду, что они просто сбегали и не возвращались, как иногда бывает с людьми, вступающими в секту.

Ответил Лундкуист:

— Это один из вопросов, которым занимается наша группа.

— На самом деле, — сказала Энди, — я уже проверила. Ни у одного из покойных не было пропавших без вести друзей или членов семьи.

— Хорошо, — сказала Виктория. — Всегда надо начинать с исключения очевидного. А теперь расскажите мне побольше об этой якобы секте. Я поняла, в чем суть вероучения, однако что с численностью, составом и местонахождением?

— Мы получили информацию из конторы окружного шерифа Якимы. Сектантам принадлежит старая ферма недалеко от города. Там живет человек тридцать. У нас есть фотографии некоторых членов, потому что их арестовывали за мирное гражданское неповиновение. Они приковали себя к трубам при попытке проложить оросительные дренажные канавы по участку, смежному с их собственным. Согласно рапорту чиновника, производившего арест, они казались довольно миролюбивой, но параноидальной компанией, считающей, будто вся эта история с дренажными канавами просто уловка правительства, которое собирается шпионить за ними.

— Еще какие-нибудь неприятности с законом?

— Ничего.

— А как насчет отдельных членов? Кого-нибудь из них раньше арестовывали?

— Ни один из арестованных за гражданское неповиновение ранее по рапортам не проходил. Это обычные люди, совсем как те, кого я видела на собрании вчера вечером.

Вмешался Айзек:

— Насколько я понимаю, Ширли Бордж из ВЖИЦа формально с сектой не связана?

— Мы о таких связях не знаем. Во всяком случае, в гражданском неповиновении она не участвовала.

— Не хочу задавать глупых вопросов, — продолжала Виктория, — поэтому просто предположу, что портрета Бет Уитли не было среди фотографий арестованных членов секты.

— Нет, — сказала Энди. — И это не глупый вопрос. А теперь вопрос Айзека, заданный вначале. Одна из вещей, которых я хочу достичь на этом задании, — это установить, является ли Бет Уитли жертвой. Или же соучастницей.

— Соучастницей в чем? — спросил Лундкуист. — Давайте не терять из виду факт, что вся эта теория основана на намеке осужденной преступницы, которая хочет выбраться из тюрьмы, получить награду в четверть миллиона долларов и уехать на Таити. У нас нет доказательств, что Стив Блечман или кто-то другой из так называемой секты вообще когда-либо встречался с Бет Уитли или еще какой-нибудь из жертв серийного убийцы.

— Именно поэтому мне и нужно поехать на пикник, — сказала Энди.

Лундкуист заметил:

— Работать под прикрытием в комиссионном магазине в Якиме — это одно дело. Внедриться в секту — совсем другое.

— Что вы хотите сказать? — спросил Айзек. — Что все задание — авантюра?

— Я хочу сказать, что если мы хотим получить доказательства, то надо взять ордер на обыск и идти искать их.

— Вы прекрасно знаете, что ордер на обыск оформляется особенным образом. Мы должны в письменном показании под присягой четко перечислить, что именно ищем.

— Ну а Бет Уитли? Это довольно четко. Если мы действительно полагаем, что Бет Уитли может находиться на ферме, принадлежащей секте мистера Блечмана, то, по-моему, сможем получить ордер и перевернуть там все вверх дном, пока не найдем ее.

Энди хотела заговорить, но ее опередила Виктория.

— Плохая идея, — громко прозвучало из селектора. — Любая открытая акция ФБР может побудить сектантов организовать вечеринку отравлений, как было с «Небесными вратами» или в Джонстауне. А то и устроить настоящий ад, как у Дэвида Кореша в Уэйко.[9] Сектанты по определению склонны к самоубийству, поскольку уже уничтожили свою прошлую жизнь. А судя по тому, что рассказала Энди об учении Блечмана, эта секта ничем от других не отличается. Он проповедует необходимость порвать связи с семьей и друзьями — со всем, что удерживает твои излучения на человеческом уровне. Исходя из того, что я услышала, Блечман не боится умереть. И не боится забрать последователей с собой — желают они того или нет. Лундкуист поморщился, явно не убежденный.

— Я просто пытаюсь найти разумное решение. У нас есть серийный убийца, который может в любой момент нанести новый удар. И я не хочу отвлекаться на дорогую и способную затянуться тайную операцию, которая, возможно, совершенно не относится к делу.

— Это правомерное беспокойство, — сказала Энди. — Но штурмовать резиденцию Блечмана не стоит.

— Я не сказал «штурмовать», — огрызнулся Лундкуист. — Я сказал «получить ордер на обыск». Не искажайте мои слова.

— Простите. Только мне кажется, что Виктория особо подчеркнула — параноидальная группа сектантов, приковавшихся к оросительной трубе, чтобы не дать правительству шпионить за ними, может не уловить таких тонких различий.

Лундкуист поискал ответ, но так и не нашел.

— Самоуверенность, — тихонько пробормотал он.

— Ну-ну, — сказал Айзек. — Давайте не переходить на личности.

— Напротив, — сказал Лундкуист. — Сейчас самое время перейти на личности. Я чувствую, что вы склоняетесь к какой-то тайной операции. Так что, по логике вещей, следующий вопрос — кто подходит для этой работы?

— Рискуя показаться банальной, я бы сказала, что подходящая кандидатура здесь — женщина.

— Вот как? — сказал Лундкуист. — Энди, а вы не расскажете нам о тренировках по работе под прикрытием и имеющемся у вас опыте?

Опыта у Энди не было, но приходилось как-то отвечать.

— В колледже я участвовала в спектаклях.

— Чудесно. Вы можете изобразить Элизу Дулитл в сектантском варианте «Моей прекрасной леди». Айзек, хотите сыграть Генри Хиггинса?

— Довольно, — сказал Андервуд.

— Я не подкалываю, — сказал Лундкуист. — Мне нравится Энди. По-моему, у нее есть реальный потенциал. Я лишь не хочу, чтобы ее убили на задании, для выполнения которого у агента Хеннинг нет квалификации.

— Я учитываю это, — сказала Энди.

— Подумай, прежде чем говорить, малышка. Ты внедряешься в секту. Оказавшись внутри, ты предоставлена самой себе. Наши агенты-наблюдатели не могут видеть сквозь стены. И мы не можем подслушивать. Если они обыщут тебя и найдут «жучок», ты погибла. И я говорю так не потому, что я сексистская свинья. Но в ситуации с двумя мертвыми мужчинами, тремя мертвыми и одной пропавшей женщиной лучше подумать дважды, прежде чем вступать в секту, возможно, созданную серийным убийцей.

Энди посмотрела на Лундкуиста, потом на Айзека:

— Я подумала об этом. И хочу так сделать. — Она смотрела прямо на Андервуда. До сих пор он был на ее стороне, и она ожидала его одобрения. Энди ждала.

Прошло несколько секунд. Энди молча терпела, умоляя Айзека взглядом.

Наконец он сказал:

— Дайте мне подумать.

— Но…

Айзек прервал ее взмахом руки. В его глазах было беспокойство. Речь Лундкуиста задела Андервуда за живое.

— Я сказал, что подумаю.

Энди с досадой смотрела, как Айзек встал из-за стола и вышел из кабинета.

47

Гас не спал с трех часов ночи. Именно тогда Морган наконец уснула. Ночи становились все тяжелее. Для шестилетнего ребенка полторы недели — это целая вечность. Бет не было так давно, что Морган начинала всерьез сомневаться в ее возвращении.

Гас по большей части ухитрялся хранить сомнения при себе. Ему посоветовали держаться перед дочерью уверенно. Это не значило расхаживать по дому с улыбкой во весь рот. И не значило лгать ей. Девочка видела тревогу на лице Гаса, поэтому не было смысла говорить ей, что отец не беспокоится.

Прошлой ночью он, возможно, позволил себе быть чересчур искренним. Это была третья попытка после чтения сказок в одиннадцать часов и еще одного стакана воды в час ночи. Морган никак не могла уснуть. Очевидно, что-то тяготило ее. Гас взял дочь на руки и устроился на диване-качалке, усадив Морган на колени. Ее голова лежала у него на плече. Он чувствовал теплое дыхание на шее, мягкие детские волосы щекотали кожу. Они покачивались при свете ночника с Русалочкой. Прошло несколько минут, и вдруг Морган открыла глаза. Она заговорила, не глядя на отца, прижавшись щекой к его груди:

— Папа?

— Да.

— Что такое вознаграждение?

Гас понял, куда это ведет, поэтому ответил осторожно:

— Это вроде приза, который дают человеку, совершившему доброе дело.

— Один мальчик в школе сказал, что за маму дают награду.

— Это так. Если кто-то сможет вернуть нам маму, это будет доброе дело. И я дам этому человеку вознаграждение.

— И что ты собираешься дать?

— Деньги.

— Сколько?

— Много.

— Все, что у нас есть?

— Нет, не все.

— А почему?

— Потому что нам не нужно отдавать все.

— Откуда ты знаешь? — Просто знаю.

— Но мама не возвращается. Что, если вознаграждение недостаточно большое?

— Оно достаточно большое. Хотя, если у нас попросят больше, мы отдадим.

Они покачивались в молчании, потом Морган спросила:

— Насколько больше?

— Сколько бы то ни было.

— Ты бы отдал свою машину?

— Конечно.

— А дом?

— Если бы надо было, то отдал бы.

— А ты отдал бы тетю Карлу?

Это вызвало у Гаса слабую улыбку.

— Нет, милая. Мы этого не сделаем.

— А ты бы отдал меня?

— Никогда, — ответил Гас твердо. — Ни за что на свете. Морган ткнулась носом ему в шею и тихо спросила:

— А ты сам?

— Что я сам?

— Если бы надо было отдать в награду тебя, ты бы пошел? Гас ответил не сразу. Не потому, что не знал ответа, а потому, что никогда не обдумывал проблему в этом смысле.

— Да. Пошел бы.

Он почувствовал, как девочка еще крепче вцепилась в него. В ее голосе появилась настойчивость.

— Ты бы тоже пошел?

— Нет. Я бы пошел вместо мамы. А мама бы вернулась. Она задрожала всем телом.

— А что, если бы это была хитрость? Что, если бы вы пропали оба?

— Этого не будет. Не беспокойся. Обещаю тебе, что этого никогда не будет.

Морган крепко-крепко прижалась к отцу всем телом. Она была так близко, что Гас практически понимал ее мысли. Отчетливо чувствовал ее страхи и пожалел, что сказал, будто при каких-то обстоятельствах может уйти. Он крепко обнял дочь и попытался успокоить. Так они просидели почти два часа, пока Морган наконец не заснула.

Уложив дочь, Гас даже не стал пытаться уснуть сам. Ему надо было чем-то занять разум. Предрассветное телевидение не подходило. Газеты еще не принесли. Его взгляд привлекли фотографии на комоде. Их была по крайней мере дюжина. В старых рамках — некоторые еще с тех времен, когда они с Бет только познакомились. Однако дальше фотографии постепенно менялись. Интересная хроника изменений, подумал Гас. Сначала были он и Бет. Вдвоем катаются на лыжах. Вдвоем у горы Хэйстэк в Коннектикуте. Потом пошли фотографии с помолвки и свадьбы. Дальше — фотографии ребенка. Морган в колыбели. Морган с мамой. Гас внимательно осмотрел буфет.

Ни одной фотографии, где рядом с Морган был бы он.

Заинтересовавшись, Гас вытащил из гардеробной старые коробки из-под обуви, где хранились вообще все фотографии. Несколько часов он медленно перебирал их, коробка за коробкой, от старых к новым. Старые были знакомыми и вызывали воспоминания. Новые, однако, выглядели для Гаса действительно новыми. Их все делал не он. Его не было ни на одной из них. Большинство из них он раньше даже не видел.

Гас вернулся к более старым, к тем временам, когда он еще оставался частью семьи. Его любимой была та, где он снял Морган в детской кроватке, ей тогда исполнилось всего восемь месяцев. Еще до того, как у них с Бет все начало по-настоящему рушиться. Солнечный луч проник сквозь щель в жалюзи. Он падал точно на ее кроватку, сверкая, как луч лазера. Морган сосредоточенно таращилась на луч, тянулась к нему, стараясь ухватить крохотными пальчиками. Гас успел щелкнуть камерой, точно уловив момент. Друзья и родные, видевшие этот снимок, реагировали одинаково: «Совсем как папа. Злится из-за того, что не может получить все».

Глядя на эту фотографию теперь, Гас понял ее по-другому. В младенческих глазах Морган не было гнева или раздражения. Просто увлеченность. И такая решительность, что если смотреть на фотографию достаточно долго, то нельзя не отбросить свое взрослое знание законов физики. Можно было поклясться, что малышка сумеет дотянуться и схватить луч. Даже согнуть его и завязать узлом, если захочет. Она обладала врожденным даром делать невозможное возможным, но это не превратило ее в безнадежного трудоголика, как отца. И как стало ясно с годами, еще Морган умела мудро оставлять некоторые вещи в покое и наслаждалась тем, что есть.

В этом она больше походила на мать — на ту Бет, какую Гас помнил.

— Папа?

Он, вздрогнув, поднял голову. В дверях стояла Морган — все еще в пижаме.

— Ты собираешься везти меня в школу?

Гас посмотрел на часы и застонал. Уже десятый час.

— О Боже. Опоздали. — Он начал быстро запихивать фотографии обратно в коробки. В спешке рассыпал пухлую пачку по всему ковру. Морган бросилась на помощь. Она подавала их Гасу одну за другой. Так было медленнее, но Уитли нравилось работать вместе с дочкой.

— Спасибо, — сказал он, когда девочка подала ему последнее фото.

— Мне собираться в школу?

Гас уже собирался сказать «да», но передумал. Возможно, Морган не заметила, что отца нет ни на одной из фотографий, которые она только что помогла собрать, зато он заметил. Гас собирался сегодня попытаться снова надавить на Ширли Бордж, однако, возможно, ей все равно понадобится денек, чтобы остыть.

— Морган, а почему бы нам не устроить себе выходной?

— И что будем делать?

— Все, что хочешь. Пойдем на каток. Или в зоопарк. Куда угодно.

Ее глаза загорелись.

— Ты имеешь в виду, что мы пойдем вместе играть в хоккей?