Хенк Диркопф, кассир, лишился жизни в процессе оспаривания квитанций за партию золотых монет, которые он сдал в пункт приема на седьмой платформе железнодорожной станции Мюнхена во время, можно сказать, тропического ливня, когда сквозь стеклянную крышу хлынули потоки воды. Диркопф имел репутацию честнейшего человека. Его любило начальство, его любили подчиненные. Он пересчитал товар и обнаружил, что на две золотые монеты не были оформлены квитанции. Без трех минут шесть Диркопф получил пулю в сердце от нацистского офицера, разъяренного тем, что его честность кто-то поставил под сомнение. Можно сказать, это была дуэль: кто честнее?
      Бурную реакцию немецкого офицера, по-видимому, спровоцировала гремучая смесь из тщеславия, похоти и нетерпения. Проклятый ливень изрядно намочил его волосы и обнажил лысину. А ведь ему предстояло свидание с хорошенькой замужней пампушкой ровно в шесть в номере 56 привокзальной гостиницы. Он уже купил белого ямайского рому, чтобы в нужный момент показать себя молодцом. В момент, когда он стрелял в дотошного кассира, заветная бутылка, завернутая в бирюзовую бумагу, лежала в его дипломате, а дипломат находился в кабинете начальника станции.
      Партия золотых монет, за минусом двух, отправилась в Баден-Баден с репутацией клада, приносящего несчастье. Эти монеты составили большую часть слитка FF 789L, одного из многих, обнаруженных на заднем сиденье разбитого черного «мерса» на обочине дороги в Больцано, единственного города в Италии, где иностранцы заказывают спагетти только в самом крайнем случае.
      Хенку Диркопфу, кассиру, устроили пышные похороны, как если бы он был нацистским героем. Говорят, на Курфендамштрассе собралось восемьсот человек, когда мимо проезжал траурный кортеж, а цветочные киоски на углу Гойерплац и Герингштрассе распродали все до последнего лаврового листка.
      Прежде чем его арестовали, немецкий офицер совершил свой последний галантный поступок. В качестве извинения за то, что офицер не явился в урочный час на свидание, он за определенную плату послал с носильщиком даме в номер бутылку рома и два стакана, а в них по золотой монетке. На одну хорошенькая пампушка с нежными пальчиками купила себе шляпку и красные туфельки на высоком каблуке, на вторую – обратный билет до Зальцбурга, где она жила со своим мужем-певцом.

      В пятницу июньским вечером 1930 года в ресторане «Поклар» города Аахена желчный официант оскорбил посетителя, заказавшего свинину. Тирада была выдержана в классическом антисемитском духе, с упоминанием грязных свиней и ритуального обрезания. Возмущенный посетитель вытащил револьвер и отстрелил официанту его мужское достоинство, после чего тридцать семь посетителей ресторана, все как один евреи (будь здесь же Адольф Гитлер, это наверняка вызвало бы у него обильное слюноотделение), были под дулами пистолетов согнаны на кухню, где у них отобрали все ценные предметы. Виновник скандала с болтающейся на груди фирменной салфеткой выволок на улицу свою визжащую подружку и вскочил в проезжавший трамвай. На конечной остановке его арестовала полиция. Подружка с криками убежала по Кассаштрассе. Ценные предметы были завернуты в скатерть, положены в сейф и забыты вследствие более неотложных дел – крушения поезда на мосту через реку Касса, действий серийного убийцы, исчезновения сержанта полиции, которого, по слухам, похитили женщины, разъяренные его беспардонным, даже хамским поведением в магазине дамского белья.
      В сентябре 35-го года во время вечеринки в честь новоизбранного мэра-нациста нализавшийся бухгалтер из полицейского участка, желая похвастаться ловкостью рук, вскрыл сейф и сразу узнал скатерть с монограммой из отцовского ресторана. Развернулась нешуточная борьба за лакомые безделицы, и в результате их спрятали в детской кроватке под красно-белым одеялом и отвезли в багажнике машины прямиком в гестапо, откуда почти сразу же их отправил в Баден-Баден клерк-аккуратист с целью очистить рабочий стол от ненужных вещей перед покраской стен в своем кабинете.
      В Баден-Бадене золото отделили от других драгоценных и полудрагоценных металлов, цветной эмали, серебряных булавок, а также кусочков дерева и кожи, после чего его переплавили в слиток 45GH, последний же поместили в подвал № 3 Дойчебанка, откуда сержант, находившийся в подчинении лейтенанта Харпша, забрал его утром 23 апреля 1945 года. Этот слиток из золота, отобранного за один вечер у посетителей ресторана, которые пятью годами ранее спокойно ели здесь же суп из спаржи с жареными тостами и обвалянного в муке угря с молодым картофелем и петрушкой, запивая все это вином из французского города Макона, в конце концов оказался на окраине города, где не умеют готовить самые обычные спагетти.

      В Страсбурге ребенок шести лет, услышав, как его мать с кем-то нервно обсуждает, куда бы ей спрятать от полиции свое обручальное кольцо, взял да и проглотил его. Он решил таким образом ей помочь. Когда ребенок начал синеть у нее на глазах, обезумевшая мать понеслась с ним в соседний госпиталь, где два пьяных костоправа с нацистским уклоном, чтобы извлечь кольцо, разворотили горло несчастному ребенку. Позже, снимая одежду с уже бездыханного тела, они увидели, что мальчик обрезанный, и, почему-то сделав из этого вывод, будто его мать еврейка, изнасиловали ее. Детский труп они засунули в бак для использованных хирургических материалов, а обручальное кольцо положили в металлическую коробку с инструментами. Позже труп был препровожден в морг и помещен в ванну с формальдегидом для последующих опытов будущих медиков, хотя подобная практика (студенты, делающие вскрытие умершего ребенка) была редкостью.
      Кольцо обнаружил врач, когда полез в коробку за гвоздем, чтобы повесить на стену операционной фотографию Линдберга. Он положил кольцо в карман белого халата, который повесил потом перед входом в столовую, откуда халат, приняв его за свой, прихватил врач-ортодонт. Найдя в халате мужа золотое колечко, жена отнесла его отцу как свидетельство супружеской неверности. Тот, успокоив дочь, положил кольцо в депозитный сейф Дойчебанка в Кольмаре. После гестаповской облавы на банк это кольцо и другие ценности были конфискованы, рассортированы и вместе с английскими золотыми медалями переплавлены в слиток 456Y7N, который в конце концов почти добрался до Больцано, единственного города в Италии, где вам не подадут настоящие спагетти.

      Геббельс вел дневник.
      «Сегодня вечером фюрер сделал предсказание, чем закончится для нас кампания в Судетах».
      «Фюрер сказал, что Чемберлен слаб и что к Рождеству мы будем в Варшаве».
      «Фюрер говорит, что русские растают перед нами, как снег перед огнем».
      «Фюрер опять оказался прав. Вот истинный пророк!»
      «Мы беседовали приватно за столиком в мюнхенском ресторане „Шлосс“. Фюрер силен, как никогда. Он непобедим. Он видит на годы вперед».
      «Фюрер пил английский чай и говорил, что мы поразим английскую культуру в самое сердце. Очень скоро, вполне возможно, мы будем хозяйничать в Индии, а сама Великобритания станет частью Германии».
      Запись в дневнике от 4 января 40-го года наводит на мысль, что Геббельс не только лизал Гитлеру одно место, но еще и выступал в роли сводника.
      «В кафе „Борен“ на Оберзальцбергштрассе фюрер обратил внимание на женщину с папироской и поинтересовался у меня, кто она. Ее лицо показалось ему знакомым. Он предположил, что видел ее на экране».
      В 30-е годы Гитлер показал себя заядлым киноманом. В Берхтесгадене для него оборудовали личный кинозал, и вплоть до вторжения в Голландию и Бельгию почти каждый вечер он смотрел какой-нибудь фильм вместе со своими секретаршами. Часто к нему присоединялся и Геббельс. Они оба любили американское кино.
      «Женщина не пожелала остаться, пришлось ее задержать. Ее звали Мария Шустер».
      Марию Шустер не задержали, а арестовали. За курение в неположенном месте. Запрет исходил от австрийского помощника Геббельса Фрица Каппета. Марию Шустер заперли в номере трехзвездочной гостиницы, где ей пред-стояло ублажать фюрера. В коридоре поставили часового.
      «Кинозвезда Мария Шустер, как мы выяснили, безупречного арийского происхождения. Сама родом из Линца, мать – из Вены. Отец – поставщик вина. Ее медицинская карта впечатляет: здоровья крепкого, вензаболеваний не отмечено, осложнений по гинекологической части не было, по поводу беременности не обращалась».
      Мария Шустер не была кинозвездой. Похоже, Геббельс писал свой дневник в расчете на одного читателя, Гитлера, заранее учитывая возможные вопросы.
      Мария Шустер, не сняв пальто, села на кровать. Она кусала губы, царапала себе ладони и вертела на пальце обручальное колечко.
      «Обручального кольца у нее на руке нет».
      Фрицу Каппету было поручено с помощью любых уловок выманить у женщины кольцо, не вызывая ненужных подозрений.
      «Она замужем. Кроме того, в Линце у нее есть друг, с которым она периодически встречается, о чем, кстати, свидетельствует и отсутствие кольца на пальце. Мы устроили так, что ее муж получил повышение и начальство отправило его в срочную командировку в Хельсинки. Ее друга пока найти не удалось».
      Возможно, эти дневниковые подробности понадобились для того, чтобы портрет не вышел излишне идеальным, что могло бы смутить фюрера. Гитлер высоко ставил семейные ценности и однажды публично распекал Геббельса за его открытый роман с румынской актрисой.
      По прибытии в Хельсинки Отто Маркуса Шустера, мужа Марии, арестовали по подозрению в финансовом шпионаже. Ему дали возможность отправиться на ночь глядя за сотни километров на север, в город Хортар, чтобы там попытаться снять с себя все подозрения перед комитетом предпринимателей, но в бензобаке было проделано небольшое отверстие, с тем чтобы через пятьдесят километров, когда весь бензин вытечет, Отто Маркус замерз и умер на Тюлинбергском переезде.
      «Фюрер любит голливудские фильмы. Недавно он пошутил: „Когда Третий Рейх завоюет Америку, я стану губернатором Калифорнии“. Он пообещал навести чистоту в Нью-Йорке и закрыть Лас-Вегас. А Шпееру он прикажет перепланировать Сансет-бульвар, чтобы он выглядел как Унтер ден Линден. Фюреру нравится Лана Тёрнер».
      Мария Шустер, запертая в номере 304 гостиницы «Оберзальцберг», была немного похожа на Лану Тёрнер. Геббельс специально приказал привезти в кабинет Гитлера фотографии Ланы Тёрнер и проконсультировался со специалистами по поводу ее косметики и нижнего белья, а также относительно того, бреет ли она ноги и подмышки.
      Фюрер уехал в Берлин, Геббельс вернулся в Мюнхен. Про Марию Шустер забыли. Больше о ней в дневнике Геббельса нет никаких упоминаний.
      В воскресенье Фриц Каппет, австрийский помощник Геббельса, по причине месячных у жены решил нанести визит Марии Шустер, которая уже три дня безвылазно провела в номере. С тех пор как горничная сняла с нее пальто, купила ей новое белье, мыло и духи, Мария не проронила ни слова. На четвертый день горничная уговорила ее принять ванну, простирнула ее нижнее белье, принесла ей сигареты, цветы и шоколадки. Восемь раз горничная открывала и закрывала шторы, прежде чем Фриц Каппет набрался духу подняться в номер. Он принес бутылку ирландского виски и предложил выпить. Мария Шустер отказалась. Фриц начал пить один и быстро напился. Он ее избил, раздел и засунул палец в интимное место, но потом вспомнил, чья она гостья. Он запер ее в ванной комнате и сделал из спальни три звонка. Любовника Марии Шустер так и не удалось разыскать. Судя по всему, не было никакого любовника. Фриц начал хитроумно шантажировать Марию и сам едва не запутался. Он сказал, что фюрер проявляет к ней интерес, что ему нужно потомство, сыновья, а она, такая-сякая, будучи замужней женщиной, крутит роман на стороне да еще сейчас разделась перед ним, посторонним, а фюреру такое разнузданное поведение не понравится. Тут он потребовал, чтобы она отдала ему свое обручальное кольцо. Дескать, ей, блуднице, носить его не пристало. Мария отказалась. Это было открытое неповиновение. Завязалась борьба, и он сумел-таки сдернуть с ее пальца золотое кольцо.
      – Ну вот, с этим мы покончили, теперь можем и развлечься.
      Он пригрозил, что возьмет ее силой, если она не сядет ему на лицо. Она отказалась, и тогда он взял ее силой, а потом избил ремнем с железной бляхой. Вот, дескать, что заслуживает распутница, отказавшая фюреру.
      Фриц Каппет положил золотое кольцо в конверт и послал с нарочным в офис Геббельса в Мюнхене. Тем временем нашли человека, который согласился за четыреста тысяч марок сыграть роль любовника Марии. С него взяли расписку. Человек этот пришел в гостиницу «Оберзальцберг», в номер 304 и затеял громкую ссору, которую слышно было в коридоре.
      Конверт с золотым кольцом пролежал в офисе Геббельса полтора месяца, пока о Марии Шустер не забыли окончательно. Ее имя осталось на трех бумагах – квитанциях в цветочном магазине и в прачечной, а также поддельный автограф на черно-белой глянцевой фотографии Ланы Тёрнер. Во время весенней уборки помещения кольцо вместе с другими безделицами, считавшимися утерянными, было положено в мешок – и забыто. К тому времени Марии уже не было в живых. Она бросилась под колеса грузовика с цветами. Хотя полиция утверждала, что это, скорее всего, несчастный случай, так как жертва, кажется, была слепа на один глаз. В протоколе было также отмечено ее необыкновенное сходство с Ланой Тёрнер.
      Обручальное кольцо Марии Шустер попало к ювелиру, и тот его благополучно переплавил. Особой ценности оно не представляло. Колечко составило малую толику слитка, который в июне 44-го оказался в Баден-Бадене. Этот и еще девяносто один слиток подручные Харпша, сержант и капрал, погрузили в чемоданы и положили на заднее сиденье черного «Мерседеса», которому было суждено разбиться под Больцано, где не умеют готовить спагетти.
      Отто Маркус Шустер все еще жив. Он живет в Обераммергау. В 1970 году он сыграл сразу две роли в прославленной средневековой мистерии – Лазаря, которого Христос воскрешает из мертвых, и Иосифа Аримафейского, богатого человека, который отдает свой гроб, высеченный в скале, дабы в него положили мертвое тело Христово.

      Эта история о двух пожилых садовниках, брате и сестре из Дюссельдорфа. Они трудились в зоологическом саду и содержали в образцовом порядке пруд с карпами. На них постоянно сыпались беды и несчастья, и это сделало их законченными пессимистами. Он, чешский профессор, специалист по морским млекопитающим в стране, не имеющей выхода к морю, потерял ногу на следующий день после окончания первой мировой войны, из-за того что чья-то трактовка слова «перемирие» не совпала с общепринятой. Она, биохимик, потеряла единственную дочь в мотоциклетной аварии и прервала три беременности, к которым были причастны ее муж, любовник и родной дядя, из опасения, что мотоциклетная авария может повториться. Живя в «третьем рейхе», будучи правоверными евреями и при этом ведя свои научные изыскания среди иноверцев, они ощущали дыхание надвигающейся катастрофы. Вместо того чтобы бежать из страны, они, так сказать, легли на дно. В свое время они прочли роман Хаксли о том, как жить долго. Карпы, например, живут до двухсот лет. У них такая пищеварительная система, что на переваривание какой-нибудь диетической водоросли уходит целый месяц. Хаксли полагал, что медленное пищеварение – это ключ к долголетию.
      В сентябре 41-го года 101-й армейский батальон, расквартированный в Мюнхене, забрал себе зоологический сад и устроил там тренировочную школу для офицеров. Основаниями для захвата послужили удобно расположенные и прекрасно оборудованные служебные помещения, а также желание ежедневно пользоваться бассейном с подогревом.
      Брат и сестра, служители дюссельдорфского зоологического сада, поймали двух старейших карпов и подрезали им хвосты, чтобы потом их легче было опознать. Они скормили рыбинам золотые кольца и золотые цепочки, спрятанные в хлебном мякише. Они рассчитывали, что после войны сознательные карпы вернут им их сокровища.
      На Страстную пятницу офицеры-католики 101-го армейского батальона поймали и сварили одного старого карпа. Съели его без всякого удовольствия. Скудная диета и замедленный пищеварительный процесс сделали мясо безвкусным и резиновым. Зато обнаруженные в брюхе ценности вызвали у едоков восторг. В погоне за новыми открытиями 101-й армейский батальон истребил всю популяцию карпов. За каких-то полчаса были пойманы и разрезаны восемьдесят рыбин, чей суммарный возраст составлял чуть не три тысячи лет. Но есть не стали. Мало того что рыба была нехороша на вкус, еще поди затолкай такую в кастрюльку, оставшуюся в наследство от служителей зоосада. Они ведь не для зверей, для себя готовили.
      Естественно, результат этой резни оказался малоутешительным. Коллекция монет на сумму примерно четыреста пятьдесят марок или восемьдесят английских фунтов. Плюс несколько крючков, оловянный солдатик, штопор, пять одинаковых пуговиц и мушкетная дробинка, возможно, еще наполеоновской кампании.
      Пасхальный золотой улов добрался до Больцано кружным путем – через Лондон, Манчестер, Роттердам, Амстердам, Антверпен и Майнц. На золотоплавильном заводе в Майнце кольца и браслеты были переплавлены вместе с золотыми трофеями шотландского игрока в гольф и двадцатью золотыми медалями работы датского скульптора Торвальдсена. Десять дней золотой слиток пролежал в подвале баден-баденской фирмы «Эммер и сыновья», а 31 марта 45-го года вместе с еще девяносто одним слитком отправился в свое последнее, известное нам путешествие. Все девяносто два слитка были потом найдены на заднем сиденье черного «мерса», разбившегося на дороге в Больцано, единственный город в Италии, где не умеют готовить спагетти.
      А те двое, что ухаживали за карпами, предпочли утонуть. Не в дюссельдорфском пруду, а в общем сортире лагеря Дахау.

      Герман Плицерманн вместе с остатками своей воинской части возвращался из Предиоскии в солдатском поезде. Все спали на своих полках, когда поезд пересек польскую границу и, углубившись километров на пятьдесят, остановился на запасном пути где-то между Хидерменом и Флурстом. Одна нога Плицерманна была в гипсе – он лишился трех пальцев, вывихнутый левый локоть туго забинтован, ягодицы сильно обожжены. При мысли, что подумает жена, увидев его изуродованное мужское хозяйство, он начинал плакать. В госпитале Гнипербада, за цветастой занавеской, худобедно отделявшей его от таких же горемык, до отказа забивших больничную палату, санитар помог ему достичь эрекции, несколько раз плеснув на его увядшее достоинство обжигающим чаем. Процедура была медленной, болезненной и довольно унизительной, а главное, эякуляции так и не случилось. Герман Плицерманн обещал жене троих детей – двух девочек и мальчика, Герду, Хайди и Адольфа. Адольф должен был пойти по стопам тестя Германа, таможенника. Плицерманн страдал невралгией и помутнением зрения, неконтролируемыми спазмами, время от времени сотрясавшими все его тело, и приступами рвоты, не говоря уже о заниженной самооценке.
      В общем, если говорить о несбыточных мечтах, то он был их идеальным олицетворением.
      На соседнем пути начал притормаживать пассажирский поезд. Герман во все глаза смотрел на проплывающие мимо вагоны первого класса, отдельные купе, освещенные оранжевыми абажурами, а в них – на чистую публику, которая вела себя совершенно по-особому: подносила к губам маленькие чашечки кофе, вытирала пальцы белоснежными салфеточками, не моргая разглядывала себя в зеркалах, теребила тесные воротники, стряхивала пепел с длинных сигарет, чихала, прикрывая нос тыльной стороной ладони, насвистывала, смеялась. Наконец пассажирский поезд остановился. Оказавшийся рядом вагон просматривался насквозь, и через его окна Герман мог наблюдать багрово-красный закат. И вдруг в четырех метрах от себя Герман Плицерманн увидел вождя «третьего рейха». Фюрер стоял у окна с отрешенным лицом. Взгляды их встретились на несколько секунд, после чего Гитлер приказал адъютанту опустить штору. Видимо, захотел побыть один. Пассажирский поезд медленно набрал ход.
      Герман стал рассказывать соседям, что минуту назад он видел самого Гитлера.
      – А в это время голая Марлен Дитрих помочилась мне в рот, – хохотнул кто-то.
      – Он курил.
      – Марлен Дитрих лесбиянка.
      – Она дала мне купюру в пятьсот тысяч марок и сделала меня управляющим заводов Круппа.
      – Гитлер не курит.
      – Сбрызни-ка мне член кипяточком – может, я тоже увижу фюрера.
      – Шутка, Плицерманн.
      – Фюрер никогда не шутит.
      – Он уставился на меня, вот как ты сейчас.
      – Фюрер не мог уставиться.
      По вагонам пронесся слух, что Герман Плицерманн видел Гитлера, трахался с Марлен Дитрих и прикуривал от банкноты в миллион марок.
      В Териусе, маленьком городке в тридцати пяти километрах от польской границы, вагон отцепили. Плицерманна и еще пятерых солдат и одного капрала, ехавших вместе с ним, арестовали. Их заперли в зале ожидания без туалета, на костылях, беспомощных, в несвежих бинтах, под охраной трех безгласных часовых. Германа Плицерманна оскорбляли, били, пинали ногами и при этом приговаривали, что у него всю ночь отсасывал известный пидор. В ответ Герман крутил на пальце обручальное кольцо и повторял «если бы». Его нога смердела, и в окно он мочился с кровью. «Если бы». Через три дня из-за сильного запаха развивающейся гангрены семерых солдат отвезли в госпиталь соседнего городка Гроспокня. Во главе госпиталя стоял дантист на пенсии, а в подчинении у него были польские санитары и ни одной медсестры. Один солдат тут же загремел с каменной лестницы и умер от внутреннего кровоизлияния. Второй совершил самоубийство при помощи вилки. Еще двое умерли через пару дней от пищевого отравления. Один солдат исчез, а Герман скончался от гангрены. Только он, можно сказать, умер естественной смертью. С научной точки зрения, гангренозное отравление организма является естественным биологическим процессом, уж куда более естественным, чем смерть однополчан Германа. Дантист на пенсии получил мешок муки, ящик цветной капусты, десяток битых яиц, десять пар носков, шарф и четыре красные шапки в обмен на три обручальных кольца, медаль святого Христофора, золотой крестик с вмятинами от шрапнели и маленький золотой ключик. Три недели почтмейстер носил эти солдатские трофеи во внутреннем кармане пиджака, прежде чем обменять на фальшивый паспорт. Вскоре они попали к аденбергскому ювелиру и были переплавлены в золотой слиток весом в тридцать унций с клеймом гестапо. Слиток попал в Баден-Баден, и все несчастья Германа Плицерманна по наследству достались Густаву Харпшу, который, сгорая от нетерпения увидеть малолетнюю дочь, пришпорил свой «Мерседес», как рыцарь боевого коня, и в результате врезался в белую лошадь на шоссе в Больцано, город, где спагетти прячут от иностранцев, чтобы те, не дай бог, не заказали итальянское национальное блюдо в местном исполнении.
      В Териусе, на небольшом погосте, можно увидеть могильный камень с надписью «Шесть немецких солдат». Кажется, Германа Плицерманна и в смерти обошла удача. Ведь боевая компания, ехавшая в общем вагоне, как мы помним, насчитывала семерых.

      Это рассказ о небольшой партии золотых значков, предназначенных для продажи богатым христианам-пилигримам, посетителям усыпальницы Девы Марии в Греднове под Краковом. Значки были обнаружены на Принценграхт, 265 в районе Йордан города Амстердама. Жильцов, проживавших по этому адресу и называвших себя поляками, но предположительно евреев, арестовали на рассвете 3 августа 1944 года и депортировали в Берген-Бельзен через голландский эвакопункт в Вестерборке.
      Поскольку дома по обе стороны любой улицы, а в нашем случае канала, имеют, соответственно, четную и нечетную нумерацию, неудивительно, что по соседству с № 265 оказался № 263, где укрывалась Анна Франк и ее семейство, тоже арестованные на рассвете 3 августа 1944 года. Вполне возможно, что те и другие ехали в Вестерборк одним поездом.
      За полтора месяца до ареста значки находились у сержанта СС Карла Йозефа Зильбербауэра, который якобы вывел семью Франк из их добровольного заточения. По словам капрала, Зильбербауэр перебирал значки в коробке из-под обуви, происходило это в кафе «Голубой рюкзак» на углу Эландсграхт и Принценграхт. Капрал запомнил, как сержант хохотал, глядя на фигурку о трех ногах с намеком на то, что третья нога – это увеличенный пенис, что было вдвойне нелепо, поскольку фигурка-то была женская. Вряд ли сержант знал, что значки для пилигримов сделаны из чистого золота. Как и Анна Франк, он, скорее всего, погиб в конце февраля – начале марта 45-го года. Его тело, выловленное из канала близ острова Ява в северной части Амстердама, в сущности, не было опознано. Единственной зацепкой была военная форма, но так как кроме этой одежды не обнаружилось ни рубашки, ни нижнего белья, ни носков, ни ботинок, был сделан вывод, что кто-то натянул на голого утопленника мундир сержанта Зильбербауэра с целью запутать следствие.
      В процессе расследования капрал заявил, что Зильбербауэр раздал значки детям. Сержант любил детей. Три десятка значков оказались у девятилетней девочки Элизабет Гюнингштурм, которая, вероятно, многие из них выменяла у соседских ребятишек на конфеты из бакалейной лавки своей матери. Ее мать, кстати говоря, полька, понимая толк в этих значках, бережно их хранила. Что для нее тут было важнее, религиозная символика или денежное выражение, нам неизвестно. Человек, обнаруживший польские золотые значки на Принценграхт, 265, перерыл все вверх дном и в спешке покинул квартиру. Значки он загнал художнику из Хельмскорта, тот перепродал их банку, а оттуда они попали в Баден-Баден. 26 марта они поступили в переработку на всеми уважаемый золотоплавильный завод «Эммер и сыновья» – это была, как оказалось, последняя над ними операция. Польские значки для пилигримов составили, по-видимому, значительную часть золотого слитка 56GHT/K, который, судя по местоположению в черном чемодане Харпша, был упакован одним из последних.

      У Виктора Штайнбрюкера Маленького была русская бабушка по материнской линии, которая сознательно не говорила по-немецки, чтобы не вступать ни в какие разговоры со своим зятем, Виктором Штайнбрюкером Большим, возничим, написавшим на своем шарабане имя-прозвище. Рекламировать себя таким образом в городе Любеке, где евреев, мягко говоря, недолюбливают, затея сомнительная, чтобы не сказать вульгарная.
      – А мне нравится, – возражал он сомневающимся. – К тому же фамилия Штайнбрюкер, Большой или Маленький, вовсе не говорит о том, что ты еврей.
      Русская бабушка Штайнбрюкера Маленького, родом из деревни Петросток, что под Минском, в отличие от свого зятя, отличалась скромностью и крестьянской мудростью. Когда у мальчика болела голова, она нагревала на огне свое золотое обручальное кольцо и прикладывала ему ко лбу над правым глазом. Когда он подхватывал простуду, она заворачивала четки в горячую фланель и укутывала ему шею.
      В конце февраля 1935 года Виктор простудился, и болезнь быстро перешла в стадию пневмонии. Не сомневаясь, что его заразила лошадь, поджидавшая ездоков на Предмастерштрассе, бабушка в сердцах лягнула в живот старую кобылу. Конечно, она с большим удовольствием лягнула бы своего зятя, но пришлось выместить досаду на его любимой лошади, которую он, в надежде, что она понесет его по воздуху, назвал Пегасом. Кобыла была вороная, и только уши, по странной игре природы, у нее были белые.
      Состояние Виктора Маленького не улучшалось. Тогда бабушка собрала все обручальные кольца, какие только были в доме, – свое, дочери, овдовевшей второй дочери, невестки, старой женщины, приехавшей с ней из Петростока, что под Минском, консьержки и ее племянницы. Целый час она кипятила их в моденском уксусе с черным бальзамом, а затем, еще горячими, выложила симметрично на груди Виктора Маленького. Тот заверещал от боли. В это время в дом зашла соседка, украинка, обеспокоенная тем, что в их доме якобы планируются обыски. В результате на груди больного внука появилось восьмое обручальное кольцо.
      В полночь, выбив входную дверь, в дом ворвались четверо полицейских и шестеро юношей со свастикой на нарукавных повязках, в руках – два ведра конского навоза и отрубленная лошадиная голова с белыми ушами. Они разбросали по дому конский навоз, а кровоточащую голову водрузили на кухонный стол. Женщин они согнали в уборную, где соседка-украинка упала в обморок, а бабушка застряла в унитазе. Остальные от страха обливались потом. На втором этаже непрошеные гости нашли в постели голого мальчика с горячим фланелевым компрессом на лбу и восемью нагретыми обручальными кольцами на груди, причем разложенными симметрично. Золотые кольца сложили в кожаный кошелек Штайнбрюкера-старшего и унесли. Когда Виктор Большой вернулся домой и нашел запертых в уборной воющих женщин, а на кухонном столе окровавленную лошадиную голову, он решил, что возничим ему уже не быть и что пора сваливать на Мадагаскар. Бабушка умерла от сердечного приступа, а ее семилетний внук, Виктор Маленький, которого перестали лечить по рецептам суеверных русских крестьян, взял да и выздоровел.
      Украденным кольцам составили компанию принудительные пожертвования уличных прохожих, кожаный кошелек быстро разбух, и все добро перекочевало в секретер эпохи Людовика XV, принадлежавший некоему высокому чиновнику гестапо, чья сестра была замужем за дядей Гейдриха. Пока четыре года этот секретер стоял в роскошной спальне загородного особняка Гейдриха, его супруга держала там все самое ценное: свою крестильную рубашку и платье для первого причастия, пригласительные билеты на свадьбу, обручальное кольцо, первые костюмчики детей, боевые награды мужа, а также документ, удостоверяющий авторство его идеи окончательного решения еврейского вопроса. После убийства Гейдриха в 43-м году секретер в большом деревянном ящике со штампом «Личная собственность» отправили в Баден-Баден, родной город его вдовы. Около года он простоял в гараже, уже с пометкой «Произведения искусства из коллекции Гейдриха». Когда гараж разбомбили, гестаповцы вскрыли ящик и вынули из секретера ювелирные изделия. Вскоре их переплавили в удобные золотые слитки, предположительно, собственность младшего сына Гейдриха, которого на похоронах отца в Берлине погладил по головке белый, как полотно, Гитлер.